Читать книгу Френдзона - - Страница 6

Кожа под джинсами взмокла. Герман, лежащий у меня на коленях, как грелка, но он так вкусно спит, что мне жалко его сгонять.

Врезаюсь пальцами в его толстую шкурку, массируя парня. Он похрюкивает, а я, как идиотка, смотрю на Степу и Сару.

Мы переместились к бассейну. Здесь прохладней и брызги, долетающие от ныряющих в воду помилованных близнецов, приятными каплями оседают на разгорячённой коже.

Музыку выключили, потому что время достаточно позднее, а от соседского двора дом Игнатовых разделяет только тонкий забор из профнастила. Зато мне отлично слышна речь Степы и Сары, и пусть я не понимаю, о чем они говорят, но по интонациям ясно, что пара расслабленно беседует. Они сидят на ротанговых стульях близко к друг другу. Степа лениво потягивается, поднимая руки вверх, а Сара жадно выхватывает открывшийся из-под его футболки участок оголенного живота. Она имеет право смотреть. А я нет. Поэтому ворую чужое.

Сара приподнимает руку и пробегается пальцами по его животу, отчего Степа напрягает живот и несколько хмуро смотрит на свою девушку. За всё то время, что я за ними наблюдаю, это касание Сары – самое интимное и откровенное, потому что до этого ребята не позволяли себе никаких вольностей. Они ведут себя сдержанно, открыто не проявляя чувств, но, наверное, это правильно: Сара пока незнакомый, чужой для всех человек.

Пластический хирург…

Надо же.

Это, должно быть, престижно и прибыльно… Я такая дура, когда ляпнула про рост Степы. До сих пор ощущаю на себе изумленные взгляды наших родителей. Почему я решила, что хирург не может быть крупным и высоким? Наверное, именно такие крепкие и большие руки должны говорить о надежности и вере врачу.

Пластический хирург…

Это очень ответственно.

Да.

Ему подходит определенно.

Степка всегда отличался ответственностью, покладистостью и основательностью. На него можно было положиться. А сейчас я не знаю какой он. И это незнание отчего-то огорчает.

Но я все же надеюсь, что когда-нибудь нам удастся нормально поговорить, потому что, когда моя мама спросила у Степы – надолго ли они приехали, мой друг детства неопределённо пожал плечами, ответив, что обратный билет еще не покупал. У него начались каникулы перед серьезной стажировкой, и в течение года он вряд ли сможет вырваться в родительской дом, поэтому, как сказал Степа, он хочет по-максимуму побыть в родных пенатах.

Тяжко вздыхаю и улавливаю на себе Сонин взгляд.

Как долго она вот так на меня смотрит: нежно улыбаясь и с легкой грустинкой в глазах ласково оглаживая мое лицо? Успела ли она заметить, как я пялилась на ее брата?

Они с Бо сидят рядом. Ее жених с опущенной головой юзает в телефоне.

– Спит? – киваю на Германа, чтобы отвести от себя ее пристальное внимание.

– Спит, – улыбнувшись, отвечает Софи, не взглянув на собаку.

– Степ, ты в дом? – голос тети Агаты заставляет нас с Соней оторваться друг от друга и посмотреть в ту сторону, где моя мама и Агата разливают чай. Парень кивает, успев стащить из пиалы конфету. – Захвати еще одну чашку, – просит Агата.

Провожаю спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, нервно покачивая коленкой ноги, заброшенной одна на другую.

– Богдаш, вставай, – поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. – Отлипни от телефона. Давай, – Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софью. – Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер».

– Сонь, я ничего не помню, – отнекивается Бо, но послушно встает.

Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень.

– Вот и вспомнишь. Пошли, – Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла.

Они вдвоем атаковывают девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны.

Сара взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщицки подмигивает.

В смысле?

Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?».

И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина», меня озаряет.

Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, подскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом.

Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам.

Я слышу удары своего сердца и пульсирующую кровь в ушах. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом, мое дыхание частое от предвкушения встречи.

В доме мы одни: я и Степа.

Не знаю для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна.

Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно.

Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой.

Мои стопы вспотели.

Уверена, я оставляю после себя влажные следы на ламинате, но я нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Мои ладони влажные тоже.

Останавливаюсь в дверях и замираю, глядя на то, как Степа поочерёдно открывает навесные ящики кухонного гарнитура. Во мне что-то щелкает, отбрасывая на много лет назад в эту самую кухню, где мне шестнадцать, а ему пятнадцать.

Черт.

Гоню ненужные воспоминания и разглядываю спину чертыхающегося парня.

Боже, он великан.

И я ловлю себя на мысли, что любуюсь его видом сзади: этой мощной спиной, руками, темной вихрастой шевелюрой и крепкими ногами. От того тощего мальчишки ничего не осталось. И от парня, встречающего меня после занятий с букетом ромашек, тоже. Передо мной молодой мужчина, от которого мои распущенные волосы на корнях шевелятся.

Я вижу, как напрягаются плечи парня, а затем он обречённо утыкается лбом в один из шкафчиков, тяжело выдыхая.

Этот звук… похож на мужской скупой крик беспомощности, и он достает мне до самого сердца. Степа так расстроился из-за того, что не может найти в собственном доме посуду или его гложет что-то другое?

Осторожно ступая, я подхожу и, не подтягиваясь на носочках, открываю соседнюю створку:

– Чашки здесь.

Степа вздрагивает и поворачивает ко мне лицо.

На мгновение я вижу, как он прикрывает глаза… те самые: мягкие, добродушные и до мурашек знакомые, а когда открывает – в них снова арктический холод и беспощадное равнодушие.

– Привет, – тихо говорю я ему.

– Привет, – мазнув по моему лицу неопределенным взглядом, Степа поднимает руку и прихватывает чашку с верхней полки.

Я смотрю на него.

Принципиально, демонстративно, не отрывая от него своего острого внимания, чтобы он с мельчайшими составляющими смог прочувствовать силу моего внутреннего возмущения.

Смотрю на то, как Степан ставит чашку на поверхность стола, а затем разворачивается и, упираясь задней стороной бедер о край столешницы, складывает руки на груди.

Закрывается от меня, смотрит исключительно вперед, но не сбегает, и я решаю, что это неплохое начало.

– Степ, ты меня игнорируешь? – я не знаю, насколько знаний языка Богдана хватит, чтобы удерживать Сару, поэтому спрашиваю о главном. О том, что сейчас меня интересует больше всего.

Незначительная ухмылка и отведенный взгляд в окно – вместо ответа.

– Абсолютно нет, – следом бесцветно изрекает Степан.

– Нет, – подтверждаю сама себе сказанное им, чтобы прочувствовать значение этого слова, соотнести его к поведению друга и понять, может, я слишком много к себе требую? – А как тогда? – все же уточняю, потому что… ну не вяжется.

Он смотрит по-прежнему в окно, в котором маячит поздний темный вечер.

А в кухне светло, и я разглядываю его профиль, не подсказывающий мне о его эмоциях. Их просто нет на его лице.

– Как? – вновь хмыкает.

Меня подбрасывает. Натурально подбрасывает!

Я никогда рядом со Степой не чувствовала такого негодования. Я вообще уже давно не чувствовала того, что ощущаю конкретно сейчас, потому что нашла для себя гармонию, устроила для себя тот мир, в котором находилась в полном созвучии с собой, а сейчас… я выхожу из-под контроля. Мою гармонию разрушает лучший друг моего детства. Человек, с которым рядом находиться было сродни с тем, как в зимнюю стужу прятаться под теплым мягким пледом.

Меня фигурально выворачивает от того, что я разговариваю с его ухом!

Хватаю его за локоть и насильно разворачиваю к себе лицом. Эта скала не сопротивляется.

Степа поворачивается и смотрит на меня так, что я начинаю жалеть, что вообще решилась заговорить с ним.

– Да что с тобой такое? – я бы прокричала, но жалко сиплю. Степан опускает лицо, бросает взгляд на мои пальцы, которыми я вцепилась в его локоть, и мне приходится тут же отпрянуть, потому что этим взглядом он бьёт меня по рукам. – Я тебя не узнаю, Степ, – сожалеюще качаю головой.

– Шесть лет прошло, – напоминает.

– Вот именно! Мы не виделись шесть лет и, мне кажется, люди, которые раньше дружили, не так должны вести себя при встречи.

– А как должны? – Степан обводит круг моего лицо, не задерживаясь ни на чем. Просто мимолетно касается глаз, носа, губ и мох пылающих щек. Меня трясет внутри. Вполне вероятно, это заметно даже снаружи, потому что от отчаяния и его идиотских односложных ответов и таких же вопросов, я впервые за десять лет хочу применить тюдан*, чтобы выбить из него всю непонятную дурь.

– Хотя бы сделать вид радости этой долбанной встречи! – Боже, я ору.

Я ору и толкаю его в грудь.

Я совершенно не ожидаю, как Степа перехватывает мои кисти и поднимает их над головой, притягивая меня к себе настолько близко, что жар его дыхания плавит кожу на лице.

Испуганно смотрю в его ореховые глаза. Сейчас я ощущаю себя маленькой, карликом, а не бесконечной дылдой.

Он сжимает мои кисти над головой так, что они леденеют от недостаточности притока к ним крови.

– А если я не рад? – хрипит мне в лицо.

Я мечусь по нему: мои глаза царапаются о его проступившую щетину, проваливаются в маленькой ямочке на подбородке, карабкаются по острым пульсирующим скулам и тонут в глубокой горизонтальной складке на лбу.

Он взбешен. Но и я тоже.

Не рад?

Тогда пусть катится обратно в Израиль! А лучше к чертям собачьим!

И я хочу ему об этом сказать, но не успеваю, потому что:

– Стэф! Эйфо ата?**

Взволнованный голос Сары заставляет напрячься и повернуть головы на исходящий из прихожей звук.

С силой выдёргиваю свои руки.

Я слышу, как торопливо шлепают по полу стопы девушки и приближаются к нам.

Разворачиваюсь и собираюсь убраться отсюда поскорее, но мое запястье перехватывает огромная лапа.

Оборачиваюсь.

И пока я посылаю глазами парня туда, куда не успела послать словами, он разжимает мой кулак и что-то в него вкладывает.

Резко одергиваю руку.

– Хан ата!*** – Сара влетает в столовую и замирает в дверном проеме.

Мне плевать, что она подумает.

Мне плевать и на её придурошного парня тоже!

Я проношусь мимо нее ураганом, разве что не задеваю плечом.

Сую ноги в балетки, от души пихнув стильные вьетнамки Сары, и выскакиваю за дверь.

Я не собиралась с ним воевать.

Я просто хотела поговорить. Но если ему ни черта не сдалось наше прошлое, то мне теперь тоже.

– Юль, чай будешь? – обращается ко мне мама, когда я пролетаю мимо стола.

– Нет. Я домой, – грубо отвечаю маме и не смотрю ни на кого, хотя чувствую, что внимание всех подарено моей персоне.

Я знаю, что мама удивлена, поскольку для них с папой я должна была быть трезвым водителем и отвезти нас троих домой.

Думаю, не будет проблемы вызвать такси, потому что я собираюсь покинуть место, где «мне не рады».

Слышу, как мне в спину кричит Софи, но я хочу побыть одна.

Мне это крайне необходимо. За сегодняшний вечер внимания ко мне было слишком много.

И когда, выйдя за территорию дома Игнатовых, я подхожу к припаркованной машине, только тогда я выдыхаю и в полной мере могу контролировать свои ощущения и действия.

Мои руки, сжатые в кулаки, расслабляются. И я вспоминаю, что всю дорогу что-то крепко стискивала в пальцах.

Поднимаю руку и раскрываю ладонь, на которой поблескивает в свете уличного фонаря… конфета?

*ёко-гери тюдан – удар ребром стопы в корпус или в голову в каратэ

** Стэф! Ты где? – с иврита

*** Вот ты где! – с иврита