Читать книгу Курсант. Назад в СССР - - Страница 4

Передо мной стояла женщина лет сорока с усталым взглядом и тронутыми сединой густыми волосами, скрученными в тугую шишку на голове. Ситцевый подвыцветший халат скрывал крепкую, но чуть сгорбленную фигуру. Наверняка в молодости она была красавицей, но сейчас её что-то надломило.

То, что это была моя мать, я ничуть не сомневался. Лишь только я её увидел, в голове всплыли знакомые образы, и я её узнал. При виде её, по жилам приятным теплом разлились эндорфины. В той жизни родителей я не знал. В детдоме вырос. А теперь вот самому интересно. Как это… Иметь семью в детстве. Хотя какое детство? Лоб уже семнадцати лет (раз закончил десятый, значит, столько мне) под метр восемьдесят вымахал. Ну лучше поздно, чем никогда и ни с кем.

Мать удивленно вскинула тонкие дуги бровей:

– Андрюша? А ты почему так рано? Случилось чего?

– Всё нормально, мам (мне почему-то было приятно её так называть, хотя фактически, она не моя мать, а лишь моего биологического тела). – Устал просто…

– Всё ясно, – вздохнула она. – Опять тебя Быков со своими дружками доставал? Эх… Ну в кого ты у меня такой тихоня? Друзей бы завел, глядишь, в обиду тебя не дали…

– У меня что? Нет друзей?

– А ты, будто не знаешь, – мать посмотрела на меня с укоризной. – Сидишь дома целыми днями, как сыч, да в книжки пялишься. Ну хоть толк будет с этих книг и то ладно. Вот поступишь в медицинский, комнату в общежитии дадут, стипендия будет. И мне легче станет.

Я разулся и очутился в крошечной двушке с потёртыми высохшими обоями из красноватой бумаги и старой мебелью югославской полировки. Здесь нельзя было заблудиться, и я сразу нырнул в ванную вымыть руки.

Крашенные в общажно-синий цвет стены ванной оказались лишены кафеля. С побеленного потолка грустно свисала лампочка на черном проводе, измазанным высохшими каплями известки.

Медный потемневший кран натужно заскрипел, выдавая порцию воды. Да-а… Небогато мы живем.

Я вышел из ванной и направился на кухню. Деревянное окно открыто и в воздухе летали хлопья тополиного пуха. Они перекатывались по столешнице старинного буфета дореволюционных времён. Я уселся за стол, накрытый потрескавшейся клеёнкой в зеленую клетку.

– Есть будешь? – не дожидаясь моего ответа, мать плеснула в тарелку красного, еще дымящегося борща с запахом наваристой говядины и чеснока. Достала из неказистого ЗИЛовского холодильника с выпуклой дверцей, больше напоминавшего капсулу криосна, кусок замёрзшего сала и порезала на затертой почти до дыр разделочной доске. Борщ и сало… Я чуть слюной не подавился. Ещё бы пятьдесят грамм холодненькой. Но, не надо забывать, что я вчерашний школьник. Да ещё и советский.

– Знаешь, мам, – пробубнил я с набитым ртом. – Я передумал поступать на врача. Не моё это, людей щупать и давление мерить.

Тишина повисла в воздухе. Слышно, как оглушительно тикают висящие на стене маятниковые часы с кукушкой. Хотя кукушка давно сдохла.

Мать пришла в себя и вздохнула. Села рядом, подперев голову руками.

– Как? Ты столько готовился, я работала на двух работах, чтобы достать тебе все учебники, чтобы ты ни в чем не нуждался, чтобы смог спокойно готовиться… И всё зря?

Голубые глаза матери потухли и превратились в серые. Ещё немного и в них появится блеск капель. Я поёжился.

– Не моё это, лечить людей, – как можно более мягче проговорил я.

– И кем же ты хочешь стать? На завод пойдёшь? Я думала в люди выбьешься. Хирургом станешь, ну или стоматологом. А если продвинешься до завотделением, то госдачу и квартиру дадут. Зарплата неплохая. Так и будем без телевизора жить? Наш «Рассвет» сломался, а на новый денег так и не скопили.

– На завод точно не пойду, – замотал я головой, – а учиться буду (мне всего лишь диплом нужен, но в советское время его не купить).

– И на кого?

– На милиционера.

– Пришла беда, открывайте ворота! – всплеснула мать руками. – На них что, учат разве?

– А как же… Высшая и средняя школы милиции есть. Можно сразу, конечно, пойти работать со школьным образованием, но там в армии надо отслужить вначале, и возьмут тебя только на сержантсткую должность. ППС-ником каким-каким – нибудь или в комендантскую группу на ключах сидеть. Не моё это. Мне звание надо нормальное получить. После средки оно быстрее будет – два года учёбы, и ты – младший лейтенант. Потом вышку можно заочно добить. Два года, считай, сэкономлю. Опять же гос. обеспечение, не общага, конечно, а казарма, но в штат сразу зачисляют в должности слушателя учебного заведения МВД СССР. Зарплата почти, как рядовому капает, а это побольше, чем стипендия в меде. Стаж службы сразу идет. Так что не переживай, нормально всё будет.

Мать сидела с раскрытым ртом и хлопала глазами:

– Ты когда это всё узнал? И говоришь так странно. Будто не ты это. Не мямлишь, а все чётенько разложил по полочкам.

– Вчера всё узнал, – соврал я. – Как передумал на медика поступать, так узнал.

– У кого?

– Да там с параллельного класса один тоже туда собрался поступать. Не помню его фамилию. Он мне всё и рассказал.

– А в город какой ехать надо?

– Никуда ехать не надо. У нас средку открывают в этом году (это я точно помнил, потому что на практику к нам в РОВД много потом балбесов с этой школы милиции приходило).

– У нас в Новоульяновске? – глаза женщины расширились.

– Да, потом планируют на её базе сделать высшую школу милиции. Помнишь новые корпуса построили и территорию огородили в районе центрального парка?

– Ну.

– Это и есть школа милиции.

– Ничего я об этом не слышала.

– Ну правильно, – усмехнулся я. – Телевизор же сгорел, а газеты ты не читаешь.

Я это тоже почему-то помнил, видать бывший хозяин моего сегодняшнего тела, каким-то образом влиял на мою память и мироощущение. Я даже чувствовал себя более спокойным и более, так сказать, «ботаническим». Школьник немного осадил прожжёного мента. Старый матёрый опер обсуждает поступление в учебное заведение со своей матерью. Скажи такое кто мне раньше, в глаз бы плюнул. А сейчас мне казалось это совершенно нормальным. Как говорится, по Сеньке и фуражка. Не зря считается, что не мозгом единым руководствуется человек. Есть еще гормоны, сердце и другие более важные органы, которые часто участвуют в принятии жизненно-важных решений. Особенно когда эти органы подпитываются горячительным.

Кстати… Сегодняшнюю дозу вечернего пивка я так и не допил. Меня убили (теперь я в этом не сомневался, ни какая это ни кома). А в новом теле бухать не хочется. Почти не хочется. Странно… Может я еще и курить брошу?.. Ведь сейчас совсем не тянет.

– А как же Катя Косичкина? – уставилась на меня мать, будто я в чем-то провинился.

– А что Катя? – я отставил пустую тарелку, по телу разлилась сытость.

– Вы с ней вместе собирались поступать в Москву. Из семьи она хорошей.

– Ну мне как-то всё равно на Катю, – честно ответил я. – Вижу, что девушка она хорошая, но жениться мне пока рановато. А для остального и других девушек полно.

– Как ты можешь так говорить? Она же будет переживать!

– Так мы вроде бы просто друзья? Разве нет?

– Друзья, – закивала мать. – Но она так смотрит на тебя…

– А я?

– А тебе со своими книжками интереснее…

М-да-а… А я не только лузер, но еще и импотент. Тьфу, тьфу, не дай бог… Такая деваха за мной бегает, а я не знаю, что с её телом делать. Да что с её, со своим наверное тоже… Ни с девкой замутить, ни гирю потягать не могу. Это ещё хорошо, что компьютеров в этом времени нет. А то бы совсем превратился в комнатного червя.

Мать вздохнула и, махнув рукой, встала из-за стола:

– Ладно, поступай в свою школу милиции. Но обещай, что станешь потом генералом.

– Это можно, – улыбнулся я.

– Долго до такого звания служить-то? – спросила мать.

– Генерал – это не звание, это счастье, во всяком случае в будущем так будет.

– Откуда ж тебе знать, что дальше будет?

– Да все это знают, – пожал я плечами. – Мировой коммунизм распространится по всей Земле и по всем странам. Денег не будет. Каждый будет брать столько товаров и продуктов, сколько ему надо. Так вроде нас в детстве учили.

– Так, – кивнула мать. – Спать ложись. Поздно уже.

* * *

Утро ворвалось через открытое окно лаем собак и свежестью росы. Воздух казался чистым, как в деревне. Не открывая глаз, я привычным движением свесил с кровати руку и потянулся к полу. Поводил по заскорузлому линолеуму пальцами и ничего не нашел. Блин! Где этот чёртов телефон? Будильник на нём не прозвонил. Надо срочно посмотреть время. Наверняка уже обед или того хуже – утро… Опять его оставил на зарядке на тумбочке. Сколько раз зарекался так не делать – батарея от таких забывалок дохнет…

Открыл глаза и с удивлением понял, что мобильника, интернета, мировых новостей и прочего треша в ближайшее время не предвидется. Я – выпускник средней школы и живу с матерью в обычном советском городе. Меня не заботят крипта и курсы валют, у меня всё гораздо проще – надо поступить в школу милиции и найти своего сослуживца (ему сейчас наверное лет десять, не больше), того, что убил меня в 2022 году.

В глубине души я порадовался, что это не сон. Все дороги открыты. Можно начать жизнь заново. Но почему, чёрт побери, я опять пытаюсь выбрать прежний путь? И ничего с собой не могу поделать. Может, судьба закинула меня сюда не просто так? Может, есть какое-то предназначение.

Я не верю в избранных и прочих блаженных, которых провидение (или сценаристы в Голливуде) назначило спасти мир от сил зла (или русских). Но в свете последних событий, учитывая, что я переместился в прошлое, уже не так категорично к этому отношусь.

Я встал с кровати. На мне была чуть растянувшаяся белая майка, висевшая на острых плечах, как флаг сдающегося в плен солдата. И черные хб-шные трусы-паруса. Всё, как в советских фильмах.

Я потянулся и, приняв упор лёжа, попробовал отжаться. На пятый раз чуть не зарюхался носом в пол. Руки мои дрожали, как ноги проститутки после двойной смены. Да-а… Надо браться за это тело всерьёз. Даже отжиматься нормально не умею. А мне ещё на вступительных физо сдавать. Бег, прыг и другие турники.

Надо, кстати, узнать, что за экзамены там принимают. В своем времени я истфак закончил, так как совсем не собирался служить в органах внутренних. Но друг меня завлёк и завертелось. А потом этого друга списали на пенсию и он стал маньяком. И убил меня, гад, исподтишка. Зачем? Все равно ему не скрыться. Наверняка Коля дал ходу справке о совпадении ДНК по базе.

С отжиманиями не срослось, и я решил поприседать. Выгнул спину в пояснице, как тиктокерша перед зеркалом, которая собралась селфить свой попец. Расправил плечи, и присел. Колени по-стариковски хрустнули. Раз, два, три. Через пару десятков раз хруст исчез. А я вывалил язык на плечо, как сенбернар посреди пустыни, одышка тоже присутствует. Вот блин. Я на физру вообще что-ли не ходил. Вроде в советских школах со спортом всё по фэн-шую было. Наверное, я тот еще прогульщик.

Я оглядел свою комнату, чтобы узнать себя получше. Простенькие обои в безвкусный горошек, массивный, чуть кособокий шифоньер, письменный стол с выдвижными ящиками и панцирная скрипучая кровать с ватным матрацем. Все…

Даже магнитофона нет. Но зато на стене висит гитара. Ух! Неужели я играть умею. В той жизни мне по уху (даже по обоим) пробежало стадо медведей. Больших таких, белых, наверное, ну или минимум гризли. А в этой?

Я снял гитару и сдул с жёлтого, чуть потёртого корпуса, пыль. Левой рукой зажал струны, а правой ударил по ним. Дребезжащий звук разнёсся по комнате. Ударил второй раз. Звук повторился, только стал ещё более противным. М-да-а… А я думал, ща как польётся песня дивная. Очи черные, ну или утки, на худой конец. И два гуся с ними. Хотел, как лучше, а получилось, как у Бузовой. Ну, ту хоть куча народа слушает. А у меня даже воробьи с подоконника смотались после такого концерта. Даже нагадить успели в знак своей признательности.

В дверь постучали, я не успел ничего ответить, как в комнату вошла мать. Вид у не был обеспокоенный:

– Андрей, там к тебе пришли…

– Кто? – удивился я.

– Из милиции. Поговорить хотят.

Я быстро натянул трико с вытянутыми коленями и незаметной дырочкой на бедре и вышел из комнаты.

– На диване, под настенным ковром с изображением пятнистого оленя сидел, похожий на него человек в милицейской форме старшего лейтенанта. Только вместо рогов кустистые усы. Глаза хитрые, как у Бармалея. Нос красный, как у Санты, покрыт сеточкой капилляров. Однако, любит служивый выпить.

– Андрей Григорьевич Петров? – милиционер вопросительно уставился на меня.

О, круто, отчество у меня, оказывается, как в прошлой жизни. Вот так совпадение. Или это не совпадение?

– Да, – кивнул я и уселся на стул напротив.

Мать, заломив руки, прислонилась к стене и вздыхала. Интересно, что он ей уже наговорил? Ладно. Разберемся сейчас с коллегой.

– Я участковый инспектор милиции Осинкин. Жалоба на вас поступила, Андрей Григорьевич.

– Какая жалоба? – непонимающе уставился я на него.

– Ну как же, драку на выпускном затеяли. За школой. Человека чуть не покалечили…

– Какого человека? – включил я Ваньку.

– Одноклассника вашего, Быкова.

У матери отвисла челюсть.

– Все нормально с Быковым, – невозмутимо ответил я. – Он сам упал и нос разбил.

– А у нас другие сведения… – загадочно проговорил Осинкин.

В голове прокрутились все возможные варианты событий. Что-то темнит коллега. Быков меня не сдал. Он даже в учительской ничего не сказал, когда ему в нос затычки вставляли. А тут вдруг целый участковый пожаловал. Конечно, в советское время побои в общественном месте карались серьёзнее, чем сейчас. Как злостное хулиганство квалифицировались. Но Быков-то меня не сдал. И я вспомнил этого мента. Ну как же! Он всех местных алкашей в вытрезвитель регулярно забирал. А потом сам же их выпускал за пузырь или за червонец. Что ж ты, гнида, честь советской милиции позоришь? Даже мне за державу стало обидно.

– Покажите мне заявление.

– Какое заявление? – опешил участковый.

– Которое написал на меня Быков. О причинении телесных повреждений из хулиганских побуждений.

– Заявление…. Э-э… Я же говорю, жалоба…

– Его нет, так?

– Но есть жалобы от других участников инцидента, – хриплый голос участкового растерял нотки уверенности.

– Каких?

– Вот, выпускник Зинченко сообщил, что вы вели себя неподобающе комсомольцу. Затеяли драку с одноклассником и разбили ему нос.

– Зинченко? Это дружок Быкова? – память реципиента постепенно ко мне возвращалась (главное, чтобы его мозг не вернулся, а то буду, как Билли Миллиган, с толпой разных ублюдков в голове жить). – А не у него ли случайно отец в горкоме партии работает? Это он вам звонил? И потом, если потерпевший Зинченко, тогда должен быть акт судебно-медицинского освидетельствования его бренного тельца с фиксацией побоев и определения степени тяжести причиненного вреда здоровью. А так получается, что вы превышаете должностные полномочия.

Осинкин не ожидал такого напора от пацана-тихони и заёрзал под моим проницательным взглядом.

– Это неважно, – пробормотал он. – Но я должен принять меры…

– В общем, так, товарищ участковый. Я так понимаю, что письменного заявления или обращения нет. Соответственно, вы не можете меня привлечь к административной, а тем более к уголовной ответственности. Есть некая устная жалоба, скорее всего телефонный звонок. Но слова к делу не привяжешь. Это обращение не зарегистрировано, а значит ваше присутствие здесь не совсем законно. Вы, конечно, можете реагировать на устные обращения граждан, но только лишь с целью проведения профилактических бесед с нарушителем. То есть со мной. Считайте, что беседу вы уже провели, я вас больше не задерживаю. Всего хорошего.

– Да ты! Да я! – пыхтел участковый, но не находил подходящих слов.

– Дядя Петя, иди уже на обход своего участка, – тихо проговорил я. – Алкаши тебя заждались. Сегодня ты какой-то хмурый с утра. Видать, никого еще в каталажку не упёк.

– Как ты разговариваешь с сотрудником милиции, щенок?! – дядя Петя снял фуражку и смахнул крупные капли со лба.

– Не шуми, – улыбнулся я. – А то соседи милицию вызовут. И не приходи больше. А то некоторые пьянчуги из третьего подъезда, что на втором этаже живут, помнишь? Захотят вдруг в прокуратуру обратиться. И рассказать следователям, сколько стоит свобода в медицинском вытрезвителе.

– Ты кто? – тихо выдавил участковый и пулей вылетел из квартиры.

Даже фуражку забыл.

– Дядя Петя, фуражку забери! – крикнул я вдогонку. – Мне она великовата будет. Я вам еще не говорил? Тоже в милицию собираюсь. Скоро вместе работать будем…

Горе-милиционер торопливо вернулся, схватил фуражку и вновь исчез. Я посмотрел на мать. Она подпирала стену с открытым ртом и круглыми, как у мадагаскарского лемура глазами.

– Андрюша, – пробормотала она. – Это что сейчас было?..