Читать книгу Курсант. Назад в СССР - - Страница 6

Но за долю секунды до встречи кулака с моей челюстью я поднырнул под локоть и выбросил ответную двоечку в бульдожью морду. Щелкнули зубы «бульдога», но он устоял на ногах. Силы удара не хватило повалить матерую тушу.

Я отскочил назад, увернувшись от его цепких лап. Туша бросилась на меня, размахивая кулаками. Еще секунда, и он сметёт меня и раздавит. Я встретил его ударом ноги, но стопа скользнула по брюху, а я потерял равновесие и завалился. Отморозок накинулся на меня сверху, вцепившись в горло руками и пытаясь задушить.

В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и крик возвестили, что приёмчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок. Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.

Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня второй раз.

– Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? – прошипел он в ядовитом оскале.

На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно шарили по земле в поисках камня.

Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие. Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:

– Спокойной ночи, фраерок!

Хрясь! – обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь сон слышал, как завопила какая-то тетка:

– Убили! Милиция! Убили!

* * *

Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное, уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая глаз, я пытался сообразить – почему не прозвенел будильник? Судя по громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно белый день на дворе.

Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел задорный детский голосок:

– Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!

И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.

– Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! – отчитывал кого-то сварливый женский голос.

Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком. Кроме моей кровати, здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки в бока, стоит наливная тетка в белом халате с «гнездом вороны» на голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить. Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове. Напоминает кудрявого льва или Пугачёву. Не пойму, кого больше.

– Очнулся? – она приблизилась ко мне и потрогала лоб, затем повернулась в сторону выхода и крикнула. – Виктор Петрович! Студентик очнулся.

В палату зашёл врач. Седые, давно нестриженые волосы выбивались из-под примятого белого колпака. На грудном вырезе халата проглядывали пиджак, рубашка и галстук. Как ему не жарко летом в тридцати одёжках?

Виктор Петрович поправил круглые очки и присел рядом на табурет. Щупал, слушал и что-то еще делал с моим ослабленным тельцем.

– Ну что, герой? – улыбнулся не по годам белозубой улыбкой врач. – Как себя чувствуешь?

– Как в морге, – ответил я. – Но только жрать хочется.

– Шутишь! Это хорошо. Значит, недельки три еще, минимум, протянешь.

– Как недельки три? – встрепенулся я. – А потом что?

– А потом выпишу тебя.

Я с облегчением выдохнул. А старик тоже умел прикалываться.

– Ты сейчас находишься в отделении хирургии городской больницы. Ранение у тебя проникающее, колото-резаное в брюшную полость, неглубокое, и органы не задеты, – продолжал врач. – Операцию я провел, все заштопал. Крови ты потерял чуть лишнего, но организм молодой и здоровый. Заживет всё, как на бездомном псе. Считай, будто мы тебе аппендикс вырезали. Почти то же самое. Прописываю покой, обильное питьё и капельницы с антибиотиками, витаминчики в уколах. Вот все твои потребности в ближайшие несколько недель.

Я попробовал встать.

– Тише, – подскочила ко мне пухлобокая медсестра и попыталась всучить утку. – Сможешь сам или помочь?

– Всё нормально… – процедил я, борясь с болью. – Я до туалета сам дойду. Типа аппендицит же всего лишь вырезали.

Но в этом я немного ошибся, боль не дала мне сделать и шагу. Пришлось воспользоваться услугами тётки со сварливым голосом. Ей, конечно, не привыкать управляться с уткой. А у меня чуть травма детства не приключилась. Все-таки я привык делать такие дела в одиночку и без тесного контакта с другими людьми.

– Лежи, Петров, – приказала медсестра. – Не дёргайся. К тебе скоро из прокуратуры придут. Они просили позвонить, как очнёшься. Так что, сил набирайся… А вместо мамки, я теперь буду за тобой присматривать. Меня Леной зовут.

Лена, виляя дутыми бедрами, вышла из палаты. Надо мной тут же нависла косматая небритая морда, напоминающая Машкова в запое. Такие же худые плечи с висящей на них майкой-алкоголичкой. Я вздрогнул.

Морда приветливо улыбнулась:

– В шахматы будешь играть?

Я помотал головой. Какие на хрен шахматы? Я чуть боты не завернул. Мне нож в бок воткнули. Лежу ловлю отходняки с пенициллиновым вкусом во рту. А этот с шахматами лезет.

– Просто со мной никто играть не хочет, – глаза «Машкова» превратились в грустные маслины, как у кота-подлизы из Шрека.

– Не до шахмат мне, – буркнул я. – Мне даже сесть трудно.

– Это ничего, – оживился больной. – Я буду переставлять фигуры за тебя. Ты только мне клетки называй, куда их ставить. Меня Лёня зовут, легко запомнить. Так же, как его. – шахматист гордо вытянулся в струнку и показал указательным пальцем вверх.

Я сначала не понял, но потом дошло, что речь идет о целователе всех времён и народов. Говорят, что и война холодная с пиндосами началась только потому, что американские президенты не хотели целоваться с нашим генсеком.

– Ну, что сыграем, а? – назойливый Леня не отходил от меня.

– Это твой транзистор? – кивнул я на белую крашеную тумбочку, на которой примостилась малогабаритная «Орбита-2» в кожухе из коричневой кожи.

– Ага.

– Включи музычку, тогда сыграю, только сразу предупреждаю – в шахматы не умею. Придется тебе сначала научить меня.

– Музыку нельзя, – вздохнул Лёня. – Ленка что-то сегодня злая, как моя тёща с похмелья. Ругаться будет.

– А ты потихонечку. – я обвел взглядом других больных. – Никто же против музыки не будет? А, мужики?

Кроме нас в палате было еще трое: тихонький дедок и два, ничем ни примечательных мужичка. В ответ они вяло кивнули. Видать, шахматист уже и их успел достать.

– Смотри, – Лёня поставил тумбочку между нашими кроватями и положил на неё шахматную доску. – Пешка ходит только прямо на одну клетку, но первый ход может на две. Конь буквой «Г» ходит, слон по диагонали. Понял?

– Вроде, – кивнул я.

– Давай попробуем, а там по ходу научишься. Сразу все фигуры всё равно не запомнишь. Ходи первым, говори куда ставить фигуру. Клетки пронумерованы, как в «морском бое». Играл в школе?

Я чуть приподнялся на локте и застыл в более-менее удобном положении:

– Конечно, играл. Поставь мою пешку с Е2 на Е5.

– Так нельзя, – нахмурился учитель.

– А как можно?

– На Е3 или Е4.

– Ну, поставь там куда-нибудь, – кивнул я.

Лёня походил за меня и выбросил навстречу моей пешке свою черную. Я попросил передвинуть моего коня так, чтобы тот сразу проскакал через всё поле и подставил под удар его короля.

– Да нельзя так! – раздраженно проговорил шахматист.

– А как можно? – состряпал я недоумевающую рожу.

– Ну… Сюда можно, или сюда, или сюда.

– Ну, давай сюда, – будто бы наобум сказал я, соглашаясь с одним из предложенных вариантов.

И так почти каждый свой ход я делал не по правилам. Заставлял Леню показывать мне возможные варианты. Выбирал самый лучший, делая вид, что тыкаю пальцем в небо, и рубил его пехоту и кавалерию. Потом добрался до флота и загнал короля в угол.

– Ну что сопишь? – с недоуменным видом спросил я гроссмейстера. – Ходи уже, а то устал я.

– Не могу, – сокрушенно пробормотал он, лихорадочно сканируя глазами доску и ища выход из игровой ситуации.

– Это почему? – хитро прищурился я.

– Мне мат…

– Жаль, – поморщился я. – А так хотелось поиграть ещё. Так, что получается? Я выиграл?

– Да! Но как? – всплеснул руками Леня. – Как ты это сделал? Ты же даже не знаешь, как ходят фигуры?

– Новичкам везет, – улыбнулся я (а про себя подумал: «Это ты еще в покер со мной не играл»). – Еще партейку?

– Да ну тебя, – отмахнулся Леня, сгребая фигуру в кучу. – Странный ты какой-то… И мужиков, говорят, покалечил.

Больше Леня меня не доставал. И даже музыку выключил в знак кровной обиды. А я только «Песнярами» заслушиваться начал. Пуща их Беловежская – огонь, конечно. В наше время таких не пишут… И Пущи больше нет, наверное.

– А ну, мужички! – в палату, брякая медицинским столиком на маленьких колесиках, ввалилась медсестра Лена. – Быстро легли все воронками вверх и заголили пятые точки!

На двухъярусном столике с чуть облупившейся белой эмалью сверкали серебристые лотки с многоразовыми стеклянными шприцами.

От одного вида их плечи мои передернулись. Не люблю уколы. Лучше пулю в плечо или нож в бок. А уколы с детства не уважаю… Тем более, советские иглы казались огромными, как вязальные спицы.

– Тебе Петров не надо, – снисходительно бросила Ленка. – Ты пока на капельницах. Антибиотиков и витаминов тебе уже сегодня достаточно влили.

Я с облегчением выдохнул и с торжествующим видом посмотрел на кряхтящего Леню. Он вздрогнул и ойкнул, когда игла впилась в его худосочный зад, похожий на облезлый кокос.

– Здравствуйте, – за спиной медсестры раздался приятный, но в то же время, твердый девичий голос. – Мне нужен товарищ Петров.

Я выглянул из-за Ленки. В проходе стояла подтянутая девица в костюме «летчицы». Двубортный синий китель чуть подчеркивал талию и был немного тесен для выпирающей груди. Юбка из такой же ткани опускалась чуть ниже колена. Хотелось бы её чуть укоротить, но прокурорская форма такого не терпит. Это в наше время ляльки с накачанными, как у утконосов губами и раскосыми лисьими глазищами перешивают на себя прокурорские мундиры, чтобы задницу ботоксную лучше видно было. А здесь естественная красота. Да еще и в форме. Я засмотрелся…

– Девушка! – всплеснула руками Ленка. – Почему без халата?

– Я из прокуратуры.

– Да хоть из КГБ СССР, правила для всех едины. Возьмите халат у постовой медсестры и приходите.

Через минуту прокурорская вновь появилась в палате в белой бесформенной накидке.

Я поморщился. Люблю девушек в форме, а в простынях они не очень выглядят. Она подошла к моей кровати и села на табурет. Уже определила по возрасту, что я и есть её объект допроса.

– Здравствуйте, гражданин Петров, – начала она официальным тоном. – Меня зовут Федорова Галина Владимировна. Я следователь городской прокуратуры. Буду вести дело по факту причинения вам тяжких телесных повреждений.

– Ого, – я сделал усилие и сел на кровать. – А почему не милиция этим занимается? Обычная уличная драка.

– Вы не всё знаете, – на белом, словно выточенном из мрамора лице девушки (наверное, работает много и не загорает), скользнула еле заметная улыбка.

Она тут же попыталась её спрятать за маской официоза. Такая молодая, а уже следак в прокуратуре. Явно по кумовству прошла. Сама, наверное, ни фига не смыслит в тонкостях расследования. Как статист работает и фиксирует факты, а ее покровители направляют потом по нужному руслу. В мое время так было, и раньше так оказывается. Эх, страны разные, а люди одинаковые…

– Вот, возьмите, – девушка протянула мне газету.

Это был сегодняшний номер местной газеты. От нее пахло типографской краской и целлюлозой.

Поймав мой недоумевающий взгляд, следователь кивнула:

– Там статья про вас, на второй странице в первой полосе.

Я развернул газету. Заголовок кричал: «Комсомолец Андрей Петров задержал и обезвредил валютчиков».

– Ого! – присвистнул я и начал читать.

В ней говорилось о том, как комсомолец Андрей Петров, прогуливаясь по родному городу, наткнулся на подозрительных людей, выходящих из заброшенного дома. Почувствовав неладное, комсомолец отважно бросился преследовать подозрительных личностей. Догнал их в тупиковом проулке и вступил с ними в неравную схватку. В результате стычки отважный комсомолец получил ножевое ранение, а оба преступника доставлены в больницу с черепно-мозговыми травмами. Благодаря смелым и грамотным действиям Петрова бандиты были задержаны. В их карманах обнаружили доллары США. Проводится расследование.

– Так я что? Герой? – я отложил газету.

– Так точно, товарищ Петров, – кивнула девица. – Вы проявили настоящее мужество. Вы столкнулись с валютчиками. В заброшенном доме у них был тайник. Но это всё для газеты и для публики. А мне, пожалуйста, расскажите, как всё было на самом деле…

– Да так и было… – пожал я плечами. – Как все написано. Подумал, что типы подозрительные, окрикнул их, а они дёру дали.

– Там была свидетельница, – нахмурилась следачка. – Женщина, которая видела, как подозреваемые выходили из полуразрушенного здания, а вы крикнули им вслед слово «полиция». Что это значит, Андрей Григорьевич?

А следачка-то не простая оказалась. С мозгами куколка. А я думал, пустышка. Ошибся на её счет. Надо ухо востро держать, а то припаяют антисоветщину. Полиция у фашистов была, да у буржуинов сейчас. А у нас советская милиция. Самая народная и родная. Нравится мне название…

– Свидетельница ошиблась, – категорично заявил я. – Я крикнул слово «милиция». Они схожи по звучанию.

Следачка скептически постучала ухоженным ноготком, покрытым бесцветным лаком по планшету с прищепкой, под которой виднелся листок бланка протокола допроса.

– Вы же не из милиции? – вопросительно уставилась она на меня. – Зачем вы так крикнули и зачем вы за ними побежали? Это было опасно. Вы знали, что они занимаются валютными операциями?

– Все побежали, и я побежал, – включил я Алёшика. – А что я должен был кричать? Горгаз! Или: Стоять, справочная! Типы подозрительные. Вышли из заброшенного дома и по сторонам зыркают. На окрик «милиция» среагировали неадекватно. Рванули в переулок. Я за ними. Не знал, что там тупик. Сам в ловушку попал. Деваться мне было некуда и пришлось биться за свою жизнь насмерть. Я же не знал, что у них нож и они не прочь меня пришить. Улицы советских городов обычно безопасны для граждан…

Следачка почесала коготком носик и задумалась. Вроде поверила. Естественно я знал, во всяком случае, предполагал, что они опасны. Видя, как эти гаврики улепётывают, сразу понял, что бандюги. А бежал не комсомолец Петров за ними, а старший оперуполномоченный убойного отдела майор полиции Нагорный Андрей Григорьевич. Но этой пигалице я так не могу сказать. Либо в психушку упекут, либо того хуже… Из комсомола выгонят.

– Галя, что вы так на меня подозрительно смотрите? – улыбнулся я. – Обычное дело, побежал, подрался. Повезло не сдохнуть. Про валюту я не знал. Про то, что они рецидивисты тоже. Иначе ни за что бы на рожон не полез.

– Называйте меня, пожалуйста, Галина Владимировна, хорошо? – девушка нахмурилась. – Вот… Распишитесь здесь и здесь. А здесь напишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано».

– Окей, – кивнул я. – Только дайте-ка я сначала протокольчик прочитаю…

Галя поморщилась (то ли так среагировала на мою просьбу, то ли на слово «окей») и протянула мне кожаный планшет.

Такой неудобный и громоздкий. Он же и полупортфель. Неужели нельзя сделать легкие твердые планшеты, чтобы писать на весу. Пластик вроде уже изобрели давно.

Я пробежал глазами протокол. Вроде всё верно написано. Барышня странноватая, но честная. От себя ничего не приписала. Ей бы волосы распустить, платьице покороче и в клуб. Цены бы ей там не было. А тут сидит и смотрит на меня, как Шапокляк на чебурашку. Того и гляди, из её портфеля Лариска выскочит. Я расписался и протянул планшет хозяйке.

– Спасибо, Галя, – я широко улыбнулся. – Надеюсь, ещё увидимся.

– Увидимся тогда, когда я признаю вас потерпевшим по делу официально и когда обвинительное заключение составлю. Там ваши подписи нужны будут. А пока из города в ближайшее два месяца попрошу не уезжать.

– Знаю, – кивнул я. – Поэтому и говорю.

– Откуда вы знаете? – опять с подозрением уставилась на меня молодая «Шапокляк». – Вы раньше проходили по другим делам? Я запросы на вас ещё не делала.

– Не проходил, в кино видел, про милицию, – улыбнулся я, а про себя подумал: «Как же всё у вас долго, нет компов и сетей с базами, всё через бумажку с печатью и ответку несколько недель ждать».

– До свидания, Андрей Григорьевич, – сухо бросила следачка и зашагала к двери.

– До свидания, Галя, – мой взгляд невольно зацепился за перекаты упругих ягодиц, утянутых синей тканью униформы.

После пригожей гостьи мордатая Лена, что опять заперлась в палату, казалась разбухшей белой каракатицей. Ни разу не видел каракатиц, но наверное, выглядят они именно, как сварливая медсестра.

– Там к тебе мать пришла, Петров, и девица какая-то, – сообщила Лена.