Читать книгу Бурный XVI век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи - - Страница 7

В Средние века стандартная модель государств с размежеванными сплошными национальными границами еще не сформировалась. На самых первых европейских картах государства практически не указаны, а Испания, Италия, Галлия и Германия обозначают области, которые веками находились под римлянами. Европа, включая бургундские земли, представляла собой пеструю смесь деревень, городов, лесов и рек.

Марии Бургундской досталось лоскутное одеяло из отдельных земель и ленов. Она носила титул герцогини Бургундии (несмотря на то, что герцогство было захвачено королем Франции сразу после гибели Карла Смелого), Лотарингии, Брабанта, Лимбурга, Люксембурга и Гелдерна. Она также носила титул графини Фландрии, Артуа, Франш-Конте, Эно, Голландии, Зеландии, Намюра и Зютфена. И в дополнение к этому – титулы маркграфини Священной Римской империи и дамы Фрисландии, Салена и Мехелена.

Столь длинный титул предоставлял ей власть как минимум над 208 городами, 150 замками и 6300 приходами. Мария, как и ее предки, считала данные земли своей личной собственностью. Она являлась правительницей одного из самых населенных и процветающих регионов Европы. С экономической и культурной точки зрения Нижние Земли могли соревноваться с центром и севером Италии. Фландрия, Брабант, Голландия и Зеландия, окружавшие устье Шельды, Мааса и Рейна, составляли экономический центр тяжести Бургундских Нидерландов. Крупные города этих регионов являлись частью пульсирующего экономического сердца бургундского и габсбургского домов.

Наиболее крупные города были сосредоточены во Фландрии. Гент, население которого в период расцвета составляло 65 000 жителей, являлся не только одним из самых больших и населенных городов Нидерландов, но и одним из основных торговых центров Западной Европы. Влияние Гента распространялось во Фландрии от Кортрейка до Ауденарде, включая Алст, Дендермонде и Герардсберген.

Благодаря выгодному положению и наличию выхода к морю Брюгге превратился в процветающий центр международной торговли. Его население составляло 45 000 человек. К концу XIII века этот портовый город получил преимущество за счет дешевого морского торгового судоходства. Итальянские купцы стали первыми, кого привлекли возможности северных земель. За ними последовали толпы купцов из всех уголков Европы, наводнившие «самый большой склад в мире», как называли Брюгге из-за огромного количества перевозимых через него товаров. Этот порт сделался центром торговли для испанских, итальянских, английских, немецких и азиатских купцов.

Брюгге превратился в один из крупнейших производителей высококачественного сукна и встречал итальянских банкиров с распростертыми объятиями. Но заиливание Звина, политические беспорядки и постоянные военные конфликты с Францией привели к тому, что иностранные купцы стали приискивать новое и в первую очередь безопасное место для ведения дел. Перенос торговли в Антверпен привел к экономическому спаду в Брюгге. Тем временем Антверпен сделался новой базой для международных торговых операций. Этот город превратился в международный центр, из антверпенской гавани товары отправлялись по всему миру. Он также стал главным европейским финансовым рынком и литературной меккой благодаря книгопечатанию [14].

С 1480 года Антверпен принялся стремительно опережать в развитии все западноевропейские города. Венецианский посол Федерико Бодоаро называл Антверпен «maggior piazza del mondo» – самой большой в мире площадью. В 1560 году, когда численность населения Антверпена превысила 100 000 человек, он уступал только Парижу. Экономический расцвет Антверпена пошел на убыль в последней четверти XVI века, когда монополия Антверпена на торговлю специями разрушилась из-за перемещения торговых путей в Лиссабон и Венецию. В 1584 году город подвергся годовой осаде испанскими войсками короля Филиппа II, которая привела к бегству большинства купцов и банкиров в Северные Нидерланды. Капитуляция города в августе 1585 года ознаменовала окончание золотого века Антверпена. Торговля через сухопутные пути способствовала экономическому выживанию города.

Роскошь и богатство Бургундских Нидерландов ошеломляли иностранных путешественников и купцов. До второй половины XVI века испанская поговорка «No hay más Flandes»[15] отражала процветание этих земель: лучшего места, чем Фландрия, было не найти. Разумеется, далеко не все были счастливчиками, жившими в бургундской версии райского сада. Бургундским Нидерландам то и дело приходилось бороться с резким падением уровня жизни в неурожайные годы. Многие жители не могли справиться с ростом цен на еду, что приводило к голоду и эпидемиям и многотысячной убыли населения. В отличие от богатых и расчетливых купцов и предпринимателей, умевших нажить состояние на коммерции, многочисленные ремесленники были вынуждены работать за еду и едва сводили концы с концами.

Постоянные войны и эпидемия чумы привели к тому, что многие дома стояли в запустении, несмотря на высокую степень урбанизации. В сельской местности бесчинствовали нищие бродяги, оставшиеся без работы наемники и банды разбойников. Указы о порядке и повиновении не помогли устранить возникшие в XV и XVI веках бедность и чудовищное неравенство.

По Европе бродило много приезжих торговцев и пилигримов, но об истинном единстве в те времена речи не было. Иноземцы восхваляли роскошную, великолепную архитектуру Фландрии, но ксенофобии это не уменьшало. Боязнь неизвестного привела к взаимному непониманию. На смену неуверенности пришло коллективное неприятие всего «иного».

Итальянский священник Антонио де Беатис в 1517 году, например, восхищался тем, что фламандцы «сияли чистотой и излучали вкус к жизни, а женщины в облегающих платьях благодаря румянцу и светлой коже были прекрасны». Он также обращал внимание на то, что впечатление от прекрасных лиц фламандских женщин нередко было испорчено некрасивыми зубами, «причиной чего, вероятно, является то, что они едят сливочное масло и пьют пиво, но, к счастью, у них не воняет изо рта». Итальянскому священнику, как и многим его современникам-южанам, показалось отвратительным, что жители Нидерландов готовят мясо на сливочном масле вместо оливкового. Несмотря ни на что, фламандцы пришлись ему по душе больше, чем французы, которых он лаконично охарактеризовал как «méprisable, vicieux et paresseux»[16], поскольку именно так к ним и относился. Его язвительность можно объяснить тем, что в одном из французских постоялых дворов у него украли дорожный скарб.

В те далекие времена в Европе все критиковали друг друга. Испанцы считали, что женщины из Фландрии отличаются «грубыми руками и черными зубами», а также «естественной холодностью и их редко можно ублажить как в постели, так и иными способами». Гуманист Эразм Роттердамский писал, что испанцы используют «мочу для отбеливания» зубов, из-за чего у них несвежий запах изо рта. Французы не переваривали англичан. Один анонимный французский поэт назвал англичан «ужасными, отвратительными, вонючими и смрадными жабами». Англичане же считали испанцев boring [17]. Они также считали, что испанцы не танцуют, а «то прохаживаются, то бегают рысью». Французский философ Мишель Монтень во время путешествия по Италии жаловался, что «никогда не встречал народа, где было бы столь же мало красивых женщин, как среди итальянок»[18], и был оскорблен «варварской гордостью и высокомерием германцев».

В свою очередь, итальянцы описывали германцев как «самый ужасный народ, который когда-либо жил на свете, он всегда скандально преграждает дорогу своим бесконечным скарбом». В районах, где говорили на германских языках, слово «flämisch», то есть «фламандец», изначально означало «изысканный и воспитанный человек», но в XVII веке приобрело новое значение и стало синонимом того, кто ведет себя как «обидчивый забияка». В XV и XVI веках карусель ксенофобии кружилась непрестанно.