Читать книгу Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест - Венус Николино - Страница 11

Скалистые горы в штате Колорадо, 1991 год

К этому времени я уже достаточно опытный горный турист, но по-прежнему новичок в альпинизме и скалолазании. Понятия не имею, сколько времени понадобится, чтобы покорить все оставшиеся четырнадцатитысячники, но решаю попробовать. В студенческие годы в Стэнфорде я ходил в походы в Сьерра-Неваде с Доном Кларком – таким же приключенцем, как я сам. Отучившись на инженера в Сакраменто, Дон продолжил семейный бизнес, возглавив крупную строительную компанию. Он всегда был полон энтузиазма и энергии, хотя в первые годы нам зачастую не хватало совместного планирования и принятия общих решений.

Дон очень рад моему переезду в Колорадо, и вскоре вместе со мной совершает зимнее восхождение на Пик Лонгс (Longs Peak) в Национальном парке Роки-Маунтин[88]. Даже в солнечные летние месяцы подняться туда непросто, и прямо-таки жутко, когда погода меняется. К сожалению, мы попали в метель и две ночи вынуждены были провести в палатке на высоте 11 тысяч футов (3400 метров) над уровнем моря – два здоровенных парня в полной зимней экипировке в крошечной палатке – надеясь, что погода прояснится, чтобы можно было подышать свежим воздухом и двинуться вверх. Одним из неприятных побочных эффектов перехода на большую высоту с более низким атмосферным давлением является следствие закона Бойля-Мариотта: чем выше поднимаешься, тем сильнее расширяется газ, в том числе и содержащийся в желудочно-кишечном тракте. Это состояние настолько заметно, что даже имеет медицинское название «высотный метеоризм» HAFE (High Altitude Flatus Expulsion). Представьте, как мы были благодарны ветру и улучшению погоды.

В поисках следующей большой задачи звоню Дону и Марку с полусырой идеей: «Пойдем этим летом по карнизу Стеттнеров (Stettner’s Ledges) на Пик Лонгс». Это означает реальный альпинизм, а не просто пеший поход в горы. Я немного потренировался в скалолазании на местных скальных россыпях под руководством более опытных альпинистов и думаю, что смогу первым пойти мультипитч[89] к вершине высотой 14 259 футов (4349 м). Между тем у Марка практически нет опыта восхождения ведущим в связке, а Дону и вовсе не помешал бы урок по основам скалолазания. Конечно, что же могло пойти не так?

Накануне вечером мы поднялись к озеру Чазм (Chasm Lake), чуть ниже ледника Миллса (Mill’s Glacier), над которым зловеще вздымается Алмазная стена (Diamond Face) Пика Лонгс. Прибываем на место в сумерках, перебираемся через нагромождение неровных глыб, освещая налобными фонарями импровизированный лагерь, который устраиваем под выходом скалы на краю озера. Ужасная ночь, дует ветер, несколько часов подряд хлещет дождь; ждем первого луча света и затишься посреди ливня, чтобы выступить в путь.

Озябшие, встревоженные и возбужденные, поднимаемся рано утром и готовимся к предстоящему восхождению. Я держу быстрый темп, зная, что Марку надо вернуться в больницу к 23:00 и заступить на смену (скорая помощь), а это в двух часах езды отсюда, не считая времени на то, чтобы принять душ и переодеться. Поскольку я – единственный ведущий альпинист и нас всего трое на маршруте, мы должны пройти 6 питчей.

Иду номером первым на участке (около 150 футов или около того) из выступов и элементов, известных как «двугранные углы» (они напоминают открытую книгу, на страницы которой можно ставить ступни ног и кисти рук). Затем страхую партнеров или перехватываю веревку Дона, когда он поднимается до моего уровня; веревка идет через эксцентрик, что позволяет мне быстро отцепить ее и предотвратить падение Дона более чем на несколько дюймов, если он поскользнется.

Задача Дона на подъеме не только не слишком часто смотреть вниз, но и забирать страховочные приспособления, которые я оставлял на своем пути вверх. Это механические эксцентрики и другие закладки, которые можно втиснуть в трещины, чтобы удержать меня от случайного падения. Затем надо страховать подъем Марка до нашей позиции, прежде чем я смогу продолжить движение к следующему участку каменной стены. Сначала приходится торопиться, потом ждать, но в целом процесс очень медленный.

К сумеркам выходим к примечательному месту на Алмазной стене Пика Лонгс под названием Бродвей. Несмотря на то, что технические сложности кончились, до настоящей вершины еще несколько сот футов головокружительного подъема. Учитывая поздний час и приближающееся дежурство Марка, нам пора спускаться, и поскорее. Минуем траверс налево по Бродвею, чтобы добраться до Бараньего Ската (Lamb’s Slide), верхней части ледника Миллса, часто используемого для спуска по данному маршруту.

Когда начинает темнеть, осознаю еще одну огромную проблему: у нас нет ни одного ледоруба или хотя бы пары кошек, чтобы спуститься по припорошенному снегом леднику, гладкому как каток. Обвязываемся веревками, включаем налобные фонари и посреди ночи медленно-медленно продвигаемся вниз с помощью самодельных якорей. Время от времени слышим свистящий грохот: сорвавшийся над головой камень на жутковатой скорости проносится мимо.

Около двух часов утра, наконец, возвращаемся в базовый лагерь, разбитый вчера вечером, физически вымотанные, но ощущая огромное облегчение: мы только что обманули смерть. Тем не менее, Марк оказался в очень неприятном положении: он пропустил свое дежурство, и нет никакой возможности сообщить кому бы то ни было, что с нами все в порядке. Просыпаемся задолго до рассвета, еле передвигаем ноги по пути к машине, и по пути встречаем двух своих друзей-ординаторов скорой помощи, которые приехали на поиски: наши подружки по понятным причинам напуганы нашим отсутствием и позвали подкрепление, чтобы проверить, как мы. Обещаем себе вернуться сюда еще раз, чтобы поставить галочку об успешном подъеме на вершину.

В следующий раз вечером, после восхождения от тропы к Пику Медвежонок (Little Bear Peak), мы с Марком обсуждаем, куда пойти утром. Ставим палатку в густом лесу чуть ниже опушки, на высоте 9 тысяч футов над уровнем моря. Утром, когда вылезаем из спальных мешков и переносим вечерние дебаты в холодную предрассветную мглу, выдыхаемый мной воздух образует огромные облака конденсата, а я спешу ответить на зов природы, опорожняя мочевой пузырь на соседний куст.

«Эй, Скотт! Почему бы тебе не сбегать вниз, и не принести нам пару чашек латте?!» – кричит Марк из своего спальника.

«Прошу прощенья за мой польский, но не пошел бы ты…» – отвечаю я ему.

По мере роста технических навыков становлюсь отличным составителем планов экспедиции, руководителем и напарником по команде. Более того, помимо собственно техники, «горная школа» учит меня командной работе, находчивости и усидчивости, которые в конечном итоге пригодятся в тех необычных мирах, в которые я жажду попасть.

Люблю преодолевать трудности в горах и наслаждаться чувством выполненного долга вместе с друзьями. Мне нравится жизнь, полная приключений, и дороги даже те случайные мучительные моменты, когда осваиваю новые навыки, например, редкие случаи, когда оказываюсь во мраке и вынужден разбить бивуак под звездами, чтобы с минимумом снаряжения спускаться при свете следующего дня. Даже если что-то идет не так, а маршруты становятся все более сложными, мы находим лучшие решения, часто набиваем шишки, а затем смеемся над всем этим, возвращаясь к цивилизации и горячему завтраку.

Кроме того, начинаю видеть много общего между экстренной медицинской помощью и скалолазанием.

В работе отделения скорой помощи денверской больницы общего профиля нет недостатка ни в адреналине, ни в травмах. Я учусь внимательно наблюдать за пациентами, спокойно оценивать происходящее и работать с данными (их всегда меньше, чем нужно, особенно когда различные сложные случаи идут потоком), после чего, основываясь на собственных оценках и полученных клинических заключениях вместе с командой скорой помощи принимать критически важное решение о том, как лечить пациента.

И жить с этим решением.

Учусь подсознательно предвидеть возникающие проблемы, хотя и не знаю наверняка, когда и как они проявятся. И работа в скорой помощи, и скалолазание иногда требуют прыжка веры[90]: глубоко вздохнуть, не смотреть вниз и быстро принять решение о том, каким будет следующий шаг. Полностью остаться в этом моменте, а следующими несколькими движениями превратить мир во всепоглощающую головоломку, требующую концентрации всех познаний. Мысленно проложить маршрут и действовать с уверенностью, что ноги выдержат, а пальцы схватятся за то, чего глаза еще не видят.

В конце первого года моей работы в Колорадо NASA начинает отбор новой группы астронавтов, и эта новость грохотом отдается в сообществе ASHO. Отправляю заявку и, как только приходит бланк, проверяю надежность своей электрической пишущей машинки, прежде чем его заполнить. Подхожу к анкете с необычной энергией и волнением. Однако она вполне исчерпывающая и включает предоставление рекомендаций, а также запрос о допуске для проверки безопасности – надо указать каждое место жительства. Мой список длинный и содержит экзотические названия: Арканзас, Луизиана, Вирджиния, Сенегал, Ливан, Греция, Иран, Греция, Вашингтон, Калифорния, Массачусетс, а теперь еще и Колорадо.

Честно говоря, не думаю, что пройду настоящее собеседование на астронавта с первого, или, возможно, даже со второго или третьего раза: все кажется слишком недосягаемым.

Я до сих пор остаюсь фанатом-любителем и думаю о том, смогу ли хоть когда-нибудь проникнуть в «верхние слои» NASA. Но потом считаю: астронавты – просто люди, которых иногда отправляют в очень крутые командировки, и собираюсь попробовать стать таким человеком. Если я смогу просто приехать в Хьюстон на первое собеседование, возможно, через несколько лет, у меня будет шанс получить эту работу.

Через пару месяцев после того, как я отправил свою анкету, мне позвонила Тереза Гомес из Офиса отбора астронавтов и, к моему большому удивлению, сообщила, что Хьюстон хочет встретиться со мной для собеседования: анкета чудесным образом оказалась на вершине кипы. Мой график работы в больнице общего профиля в Денвере настолько плотный, что не могу отлучиться на первую неделю собеседований, которую мне предлагают, и это пытка. Трудно вырваться на целую неделю; я должен так перетасовать график со своими друзьями-ординаторами, чтобы обменяться сменами и совершить поездку.

Месяц провожу в беспокойном ожидании, а затем направляюсь в Космический центр имени Джонсона, чтобы получить шанс стать настоящим астронавтом. Когда меня вызывают в NASA, обнаруживаю, что вошел в группу из 22 кандидатов в астронавты. Ни хрена себе, я здесь! Это уже за гранью крутости.

Я в восторге от моих конкурентов – летчиков-испытателей, опытных ученых и видных инженеров – и сразу осознаю: это крепкие орешки.

Все они, вероятно, могут стать выдающимися астронавтами (за исключением одного крайне занудного ботаника, который очень умен, но слишком старается удивить всех своими познаниями; кроме эксцентричности в нем есть что-то, отбивающее всякое желание провести вместе с ним 6 месяцев в тесной консервной банке). Это состоявшиеся, опытные, умные, веселые и обаятельные люди. У меня нет шансов. В результате хочу просто потусить с ними и узнать как можно больше, чтобы вернуться в следующий раз и получить эту работу.

NASA размещает нас в маленькой унылой гостинице прямо у ворот Центра Джонсона, каждое утро посылает за нами минивэн и присматривает за всем, что мы делаем. Наша первая встреча с Дэном Бранденстайном[91], ветераном программы «Спейс Шаттл» и действующим начальником Управления астронавтов, а также с Джоном Янгом[92], который участвовал в первой пилотируемой миссии «Джемини» и был первым человеком, который в одиночку облетел Луну по орбите во время экспедиции «Аполлон-10», а позже, будучи командиром «Аполлона-16», ступил на лунную поверхность. Позже он дважды командовал полетами космических челноков, в том числе самой первой дерзкой миссией по их запуску. Эти парни – живые легенды, и я благоговею перед ними.

Достопримечательности окружают: изящные Т-38[93] ожидают пилотов в ангаре Эллингтон-Филд; гигантский крытый бассейн, погружаясь в который астронавты в скафандрах приобретают нейтральную плавучесть и тренируются для выхода в открытый космос. Настоящие действующие астронавты ходят по залам и время от времени разговаривают с нами. Помню, как повстречал Кэти Салливан[94] из миссии по развертыванию космического телескопа Хаббла – я заметил ее, когда она шла через ангар Эллингтон-Филд и улыбалась. Возможно, она вспоминала свой первый удивительный визит в это место в надежде стать астронавтом. Быстро подхожу к ней и здороваюсь. Она очень любезно разговаривает с этим случайным неизвестным ASHO, и это заставляет меня почувствовать, что «звезды становятся ближе».

В промежутках между информационными брифингами и осмотром достопримечательностей проходят многочисленные медицинские процедуры, в том числе медосмотры и психологические обследования, бесконечные сканирования, сдача галлонов крови и страшная проктосигмоидоскопия[95] – эту процедуру проводит приветливая медсестра Мона. «Скажи «Сыыыыр»», – дразнит она меня, когда я смотрю на подготовленный ею шланг невероятной длины, который должен пройти снизу вверх сквозь мои внутренности.

С трепетом обращаюсь к доктору Хайну, врачу, выполняющему процедуру: «Обязательно остановитесь, когда изнутри увидите мои зубы».

Потею от страха и надеюсь, что они не найдут ничего такого, из-за чего я могу сойти с дистанции, и стараюсь быть самым крутым. Подготовка астронавта обходится в миллионы долларов, поэтому NASA выполняет все эти тесты, чтобы убедиться, что набирает только людей, которые останутся здоровыми в течение многих лет и многих миссий.

В одном из тестов используется большой круглый надувной предмет, похожий на белый пляжный мяч. «Личное спасательное средство» PRE[96] было якобы изобретено, чтобы транспортировать астронавта без скафандра из одного челнока в другой в случае чрезвычайной ситуации. Шарик диаметром всего 34 дюйма (86 см) позволял одному из членов экипажа свернуться калачиком в темноте и продуманным способом обеспечивал подачу воздуха для дыхания. Меня подключили к ЭКГ и велели залезть внутрь, чтобы можно было проконтролировать мою способность справляться с клаустрофобией.

«Ныряй внутрь и дай нам знать, о чем думаешь», говорит техник.

Скрючиваю свое длинное тело в позу эмбриона и спрашиваю: «Нельзя ли включить мне MTV?».

Обычно сложно понять реакцию на новые, экстремальные ситуации, но для меня это не составляет большого труда: ощущая комфорт и уют (и это при том, что застрял на неопределенное время внутри чего-то размером с мяч для гимнастических упражнений), я быстро расслабляюсь и засыпаю. Вместо того чтобы колотиться изо всех сил от стресса, сердце замедляет биение до 40 ударов в минуту. Поскольку я заснул, понятия не имею, сколько времени провел внутри. Наконец, молния расстегивается, мне протягивают руку и трясут меня за плечо. Улыбки лучше слов говорят мне, что я прошел испытание. Ни малейших признаков клаустрофобии.

Тем не менее, собеседования – это самое главное. Хорошо, что можно расслабиться в PRE, а также «кристально чистым» предстать перед врачами и психологами, но отборочная комиссия желает оценить нас лично. Чтобы сохранять спокойствие и непринужденность, продолжаю говорить себе, что это всего лишь «тестовый прогон». Собеседования проводятся в непримечательном одноэтажном стандартном блоке, пристроенном к спортзалу и жилым помещениям в задней части космического центра. Проходя через двойные стеклянные двери, я с радостью вижу улыбающееся лицо Терезы, которая царствует в маленькой приемной с серым казенным ковром и парой диванов. Окон нет. Брошюры с описанием космического центра и процесса отбора астронавтов на кофейном столике в зоне ожидания помогают скоротать время.

Нас вызывают по одному в крошечный конференц-зал без окон, обитый сине-серой тканью, с несколькими маленькими фото стартующих шаттлов на стенах. Два длинных стола расположены в форме буквы «Т», вокруг столов сидят мужчины и женщины, которых я немедленно узнаю, поскольку очень их уважаю.

Среди них Кэролин Хантун (директор по астробиологии и космической медицине Космического центра имени Джонсона), Дуэйн Росс (управляющая службой отбора астронавтов), а также астронавты Джон Янг, Ри Седдон[97], Хут Гибсон[98], Джефф Хоффман[99] и Дик Кови[100]. Мне указывают на пустое кресло в окружении интервьюеров.

Хут просит рассказать о моем летном опыте. Я с детства мечтал управлять летательными аппаратами, и научился летать на самолете в мединституте, поэтому с большим волнением рассказываю о фантастическом путешествии через всю страну, которое только что совершил с приятелями, вылетев из Денвера в Теллерайд, штат Колорадо, затем в Гранд-Каньон, в Долину Смерти и обратно. Когда меня спрашивают, как, по моему мнению, можно достичь успеха, я подчеркиваю свою веру в важность самоотверженного труда, настойчивости, командной работы и везения. Дик спрашивает, что было бы, если бы я получил стипендию Родса[101]?

«В таком случае я был бы очень горд, – отвечаю я. – Но я и сейчас очень горд. Судя по невероятному стечению людей, с которыми пришлось общаться на этой неделе, большинство из них, вероятно, кандидаты в выдающиеся астронавты».

На пути к этому моменту мне очень помогли невероятно щедрые люди, и я благодарен за возможность 90 минут провести в этом крошечном темном конференц-зале, чтобы попытаться достичь главной цели моей жизни. Я ждал этого момента с самого детства, и покидаю Хьюстон, чувствуя себя так, словно сделал все возможное. Понятия не имею, вошел ли я в число претендентов, но рад, что был частью группы действительно потрясающих людей. И каждый из них хочет иметь свой скафандр[102]. Теперь пришло время ждать. И мечтать.