Читать книгу Старый Свет. Книга 4. Флигель-Адъютант - Евгений Адгурович Капба - Страница 8

Я и не знал, что в Саркеле так много любителей джаза. Огромная толпа осаждала филармонию, тщетно надеясь пробиться внутрь, хоть одним глазком поглядеть на заморское диво – Изабеллу Ли, золотой голос Сипанги.

Меня не интересовали места в зале, мне нужно было за кулисы, и потому после кафе «Каркассон» мы с Царёвым некоторое время ошивались в скверике у этого храма музыки, выискивая жертву. Она нашлась – тот самый седой деловитый мужичок в потёртом рабочем фартуке, с цигаркой в зубах. Иногда его зовут Петрович, иногда Кузьмич, иногда Николаич, но он совершенно точно имеется в каждом подобном учреждении и является незаменимым специалистом. Там подкрутить, здесь приколотить – филармония рухнет без такого человека.

И обычно такой человек не против подзаработать, тем более, если от этого никому не будет вреда. Ну что плохого может случиться, если он пропустит за кулисы журналиста и фотографа, да ещё и аккредитованного Имперским географическим обществом?

– Только, значицца, в неглиже артисток не фотографировать, и бардак в подсобке тоже, – погрозил он пальцем, пряча купюру в карман и поправляя картуз.

Так что в назначенный час мы с Царёвым просто обогнули всю толпу саркельцев и гостей города у парадного входа и постучали в небольшую дверку цокольного этажа. Прямо в лицо мне вылетело облачко табачного дыма, и хриплый голос произнёс:

– Давайте-давайте, значицца, пока тихо…

Мы прошли в пыльный полумрак закулисья. Как и многие старорежимные постройки, филармония была разгромлена при Ассамблеях, а теперь, при Новой империи, восстановили фасад и зрительный зал. Внутри, там, где не видит публика, всё пребывало в совершенно раздолбанном состоянии. В паркете пола не хватало дощечек, из балок торчали гвозди, одна из труб текла сквозь пропитанную жидким стеклом тряпку в подставленное под неё ржавое ведро.

– Отменно, – сказал я. – Обстановочка у вас…

– Фотографировать не смейте! – погрозил пальцем наш проводник.

– А то что – император увидит? – не сдержался Царёв.

– Ты императора не трожь! – нахмурился театральный работник. – За такое можно и в зубы! Величество, болезный, за нас страдает, а ты…

Брови Ивана поползли вверх, но он ничего не сказал.

– Там гримёрки, у этих дверей ждите, никуда не лезьте до конца выступления. Вон, слышите, она уже орёт, значицца, надрывается, как баба на сносях, Изабелла ваша. Сорок минут надрываться будет, потом уже, может, и уломаете её на это, как его… Энтервю! Она до денег шибко падкая, значицца, ей мэрия отвалила за концерт многие тыщщи!

Как будто он сам до денег был не падкий.

Мы ещё некоторое время шли по коридору и поднимались по винтовой лестнице. Оставив нас у фанерной двери, театральный мастер на все руки скрылся где-то под сценой, что-то починять и подкручивать. Я заглянул в дырку на месте замка и заморгал от неожиданности. Там, в довольно приличном коридоре с зелёной дорожкой, деревянными панелями и целыми люстрами, стоял Мишаня! То есть охранников было двое, но второго я не знал, а Мишаню помнил ещё по Золотому острову. Отпечаталось его лицо в моей памяти – уж больно высокой была та лестница на пути к товарищу Шельге, у подножия которой мы с ним и пересеклись.

Теперь исчезли последние сомнения – Саламандра продолжает работать с анархистами.

– Гроул, – сказал вдруг Иван.

– Что – гроул? – удивился я.

– Вот мужчинка этот сказал, что Ли там на сцене надрывается, как баба на сносях. А это гроул. Джазовый стиль пения. Она вообще большая молодец, талант.

– Ну да. Золотой голос Ассинибойна и всей Сипанги. Утопила целый пассажирский лайнер.

– Однако!

Мы слышали, как безумствует зал – едва смолкали звуки очередной композиции, как народ принимался орать, рукоплескать и стучать ногами. Это вам не рафинированная публика из кают первого класса. Это имперская провинция! Но стоило раздаться новой барабанной дроби, загудеть контрабасу, а Изабелле Ли взять первые ноты следующей песни, и устанавливалась тишина, чтобы потом снова взорваться бурей аплодисментов.

Кажется, джаз в империи обретёт вторую родину. Или третью? Откуда он вообще родом, с Южного континента или с Сипанги? Вот и Царёв ногой пристукивает в такт!

Наконец, концерт окончился. Долго кричали «Бис!» и хлопали, но музыканты один за другим покидали сцену и заходили в коридор с зелёной дорожкой, тут же меняясь в лице, теряя улыбки, ссутуливаясь, сбрасывая сценическую одежду и вваливаясь в свои гримёрки. Последней отпустили Изабеллу. Мадам Ли, как всегда элегантная и великолепная, прошествовала к своей гримёрке походкой королевы.

– Бурбон с содовой, Мишель! – проговорила она на лаймиш со своим неподражаемым креольским выговором. – Мне нужно четверть часа, и убираемся отсюда. Они меня выпили досуха.

В этот момент я толкнул дверь и появился в коридоре.

– Вы?! – Глаза Изабеллы Ли округлились, она схватилась за сердце. – Но как?

– Нам нужно поговорить, товарищ Саламандра.

– Тш-ш-ш! – Она дёрнулась. – Не смейте! Не здесь.

– А то что? – уточнил я, сунув руку в карман.

Дверь за моей спиной снова скрипнула, и появился Царёв.

– Погодите, но как… Не говорите только, что это… Не может быть, не может быть! – Певица замахала руками, как будто пытаясь отогнать рой мух. Однако ей удалось быстро справиться с замешательством. – Немедленно ко мне в гримёрку! Мишель! Прикажите подогнать автомобиль к задней двери.

– Там под сценой есть удобный проход, неприметный. Ведёт как раз к внутреннему дворику филармонии. Мишань, метнись, глянь – прямо в дверцу, откуда мы появились, потом направо. В балке гвозди, не расшиби башку, – сказал я. – Машину там вроде поставить можно.

Мишаня очумело посмотрел сначала на меня, потом на товарища Саламандру, дождался кивка и убежал. Изабелла открыла дверь в гримёрку, пропустила нас внутрь и грациозно устроилась в кресле.

– Ну, убивать вы меня не будете, по всей видимости, – проговорила она.

Всё-таки эта женщина была чертовски красива, несмотря на возраст. И в выдержке ей не откажешь – пережила она столько, что на десять жизней хватит.

– А вас и так убьют, мадам Ли. – Я уселся на диванчик, Царёв по своему обыкновению осваивал подоконник узенького витражного окошка. – И без нашего участия. Неужели вы думаете, что покушение на императора анархистам спустят с рук? Лежит бедный в больнице, страдает.

Товарищ Саламандра смотрела во все глаза на Ивана, а тот как ни в чём ни бывало взобрался на подоконник и болтал ногами.

– Но мы не…

– Да-да, вы не взрывали дворец. Но кому теперь до этого есть дело? То есть пока ещё ищейки только-только встали на ваш след. Каюсь, грешен, я дал им наводку сразу, как только увидел вашу афишу на столбе для объявлений. Концерт накануне покушения, а? Как думаете, когда контора возьмёт за жабры ваших музыкантов и того же Мишаню, сколько из них окажутся замазанными в тёмных делишках? На кого повесят всех собак?

– Проклятье! – Изабелла взяла с трюмо сумочку и, нашарив там сигареты, закурила. – Нас подставили? И кто же это?

– А кто определял даты ваших концертов? – спросил вдруг Царёв. – Этот человек или кто-то из его окружения совершенно точно имеет контакт с взорвавшими дворец.

Зрачки товарища Саламандры сузились, она внезапно стала похожа на анаконду перед броском.

– Ганцвайх! Какая, однако, свинья! И что теперь делать? Бежать? Прерывать гастроли и переходить на нелегальное положение? – Она снова затянулась едким дымом. – Вообще не понимаю, почему вы пришли сюда и со мной разговариваете? Мне кажется, я схожу с ума – у меня в комнате сидит мертвец, погибший несколько месяцев назад, и пациент придворной клиники, который должен находиться там в стабильно тяжёлом состоянии. А я ведь знала, что вы живы! Мне не показалось тогда, на Золотом острове, и потом, в Ассинибойне, но… Да и вообще, какого чёрта сам и…

– Иван Васильевич Царёв, – перебил её Царёв. – Ассистент доктора антропологии Сергея Бозкуртовича Волкова.

– Чертовщина… Ну ладно, сам Иван Васильевич приходит в мою гримёрку, болтает ногами и рассматривает витражи! Сумасшедшая страна! Мы ведь с вами враги, да?

– Почему это враги? – спросил болтающий ногами Иван Васильевич. – Вы ведь не убивали имперских граждан, не устраивали терактов и вообще не преступали законов империи. Я имею в виду – после окончания гражданской войны. Ваши молодчики пока что орудуют смычками и дудками, а не винтовками и бомбами, так что наши разногласия имеют скорее философскую, чем реальную подоплёку.

– Но «Голиаф»…

Я только отмахнулся:

– Старые счёты оставим на потом. Сейчас мы в одной лодке. И можем помочь друг другу.

– И как же?

– Я могу дать вам контакт человека, который занимается следствием по взрыву дворца. Можете слить ему Ганцвайха, Шельгу, кого угодно – к вам приставят охрану, наблюдение, но гастроли закончить вы сможете и покинуть страну тоже. Не кривитесь – сотрудничество с конторой сейчас для вас меньшее зло. Если я правильно понимаю, мы в шаге от того, чтобы отношения между империей и Протекторатом из благожелательного нейтралитета плавно перетекли в союзнические на фоне общей ненависти к анархистам и тем, кто их спонсирует. Оно вам надо?

– Откуда у вас такие полномочия? – Удивление мадам Ли мигом сошло на нет, она осеклась, глядя на улыбающегося Царёва. – Ладно, что вы потребуете взамен?

– Вы говорили про нелегальное положение. Нам будет нужна помощь в скрытном перемещении по империи. Яшма, Эвксина, Каф…

– Чёрт с вами, – махнула она рукой. – Пускай Гусев разбирается. Если Ганцвайх действительно провокатор, Альоша узнает, на кого он работает, и свинье не поздоровиться. А с вами… Я остановилась в «Виоле», завтракать буду в «Каркассоне», тут недалеко. Если на мне будет красное платье, значит, Гусев вашу идею одобрил и мы будем сотрудничать. Если надену что угодно другое или портье вам скажет, что я съехала, не обессудьте, тогда мы всё же враги.

– Не обессудьте? – Царёв провёл руками по стриженой голове и проговорил спокойным тоном: – Нет уж, это вы тогда не обессудьте. Погибли сорок человек, которые вверили мне свою честь, жизнь и душу. Лицо каждого из них стоит у меня перед глазами! Я прекрасно знаю, из каких они семей, что любили и чего не переносили. Это были прекрасные люди. И тех, кто виновен в их гибели, ждёт страшная кара. А тем, кто попробует встать на моём пути и помешать возмездию, лучше бы и вовсе не родиться на свет.

Тихий голос императора заполнил собой всю комнатку и, кажется, проникал в самую душу. Его глаза метали громы и молнии, и на подоконнике он выглядел не менее царственно, чем на золотом троне.

– Пойдёмте, шеф, – сказал он. – Здесь у нас не будет проблем.

Я никогда не видел несгибаемую Саламандру в таком жалком виде. Она вся сжалась в своём кресле, судорожно припав губами к сигарете, и провожала нас немигающим испуганным взглядом.

* * *

В нумерах нас ждала открытая крышка сундука, грязные следы на полу и подоконнике и беспорядок. Граната лежала на месте, ни одна из вещей не пропала. Кажется, гости заглянули к нам в комнату, открыли сундук, осознали прозрачный намёк и ушли.

– Кто-то среди бела дня шарит по вещам постояльцев? – удивился Иван. – В самом центре империи? Послушайте, шеф…

– Мы этого так не оставим, – кивнул я.

Хотя портье нас и предупреждал о чём-то подобном, но одно дело – слышать, а другое – стать непосредственным свидетелем такой неслыханной наглости и самоуверенности.

Мы спустились вниз, остановившись лишь раз. В одном из номеров явно шла пирушка, оттуда слышались громкие голоса, музыка из патефона и женские визги. В какой-то момент мне показалось, что раздались звуки ударов, поэтому мы и сбавили ход, но потом шум вернулся к прежнему уровню, и мы спустились по лестнице к стойке.

– Я говорил им, что к вам соваться не нужно, но… – Юноша шмыгнул носом. Под глазом у него расползался внушительный лиловый бланш.

– И сколько этих «их»? И чьих они будут?

– Известно чьих… Тут все деловые под Вассером ходят. Почитай от Саркела до Биляра его вотчина. Хорошо, к нам редко забредают.

– Так сколько их? – надавил я.

– Четверо. Душегубы! – Он как-то по-особому глянул в сторону лестницы.

По ступеням простучали босые ноги, растрёпанная девушка с размазанной по лицу яркой косметикой пробежала мимо нас, удерживая обрывки платья и глотая слёзы. Мы с Царёвым переглянулись. Эти душегубы что, жили прямо тут? Это они устроили бардак там, за дверью?

Иван коротко кивнул, мол, понял, справимся.

– Ты вот что, парень… Скажи им, что мы из ювелирного вернулись и хвастались, мол, девкам своим цацек накупили. И вот что у меня из кармана выпало. – Я катнул к нему по стойке серебряную монету.

– Но они же тогда вас убивать придут! – выдохнул он. – А мне потом нумер отмывай…

– Отмывать придётся, это да. – Я щелчком пальца отправил к нему вторую монету. – Справишься?

Мы поняли друг друга без слов. Иван пройти мимо просто не мог – в конце концов, он был здесь хозяином и терпеть какого-то Вассера, который считает часть империи своей вотчиной, не собирался. И тем более не собирался терпеть, что кто-то может просто прийти в номер, прикончить двух путешественников и забрать их вещи, а потом отправиться в соседнюю комнату пьянствовать. Ну и девушка… Похоже, у него начинал формироваться пунктик по этому поводу.

Я же… Не знаю. Не за то мы воевали, чтобы всякие Вассеры вольготно тут себя чувствовали. Я рубился в Натале, чтобы гемайны могли спокойно жить и работать, а здесь, под носом, какие-то сукины дети считают себя выше императора и Бога и ничего не боятся. Дашь слабину в малом, потом на шею сядут. Вообще, странно, что их ещё не перестреляли, этих Вассеров. Проблемы роста? Руки не дошли? Может быть.

– Вернёмся в Аркаим – займёмся, – мрачно сказал Царёв, когда мы готовились к ночной схватке. – Артур Николаевич, конечно, в своё время правильно сделал, когда лоялистов по уголовному законодательству судил, не отступая от буквы и духа закона. Соблюдали процедуру дотошно, судили всех! В рамках гражданской войны это было хорошее решение, многих на нашу сторону поставило. Но сейчас у нас мир, и с преступностью пора заканчивать, даже если букву закона придётся отодвинуть в сторону. В конце концов, издам манифест. Император я или нет?

– Эскадроны смерти, – сказал я. – Набрать фронтовиков, приодеть, снабдить деньгами и оружием и отправить по городам и весям. Ловля на живца. За год всю погань выведем.

– Вот сейчас мы это и обкатаем, – решительно кивнул он. – Эскадроны смерти… Мне нравится!

* * *

Они проникли в номер сразу с двух сторон – трое через дверь и один в окно. Ни замки, ни засов надолго их не задержали. Душегубы молча кинулись потрошить наши спящие, закутанные в одеяла тела, по-каторжански нанося множество коротких колющих ударов стилетами. Царёв открыл огонь из-под кровати, продырявив двоим налётчикам ноги выстрелами в упор из «Бульдога», а я выскочил из сундука, где сидел скорчившись всё это время, как более худощавый из нас, и выпустил весь барабан в тех, кто остался стоять на ногах.

Их тела, изрешечённые пулями, валялись на полу в лужах крови. Наша одежда, которую мы использовали для создания обманок, была безнадёжно испорчена.

Иван вылез из-под кровати, весь в крови. Его слегка потряхивало.

– Гады, – сказал он. – Я даже лоялистов не убивал. А этих не жалко. Гады! И одеться не во что.

– Пойдём, – усмехнулся я, перезаряжая револьвер. – Я знаю, где раздобыть одежду, деньги и оружие. Воспользуемся хорошо известным принципом наших идеологических оппонентов.

– Это каким же?

– Грабь награбленное!

Может быть, я очерствел, но никаких особенных эмоций не испытывал, когда стрелял в голову каждому из них, по очереди.