Читать книгу Страсти старухи Кефировой. Повесть - - Страница 5

Полнолуния ночь!

Даже птицы не заперли

Двери в гнездах своих.

Японский поэт ТИЁ (1703—1775). Перевод Веры Марковой

…Итак, я задумчиво поплелась к черным бревнам, рассмотреть их поближе. Может быть, еще увижу чугунную сковородку, спрятанную за печкой. Печка тоже сгорела и развалилась, но может, хоть сковородку не уперли сострадательные соседи. На этом Погосте живут, кроме егеря с женой, еще две семьи. Старик со старухой, к которым на лето приезжает толстый десятилетний внук Гоша, и семья, переехавшая откуда-то не так и давно, лет шесть назад. В отдалении стоит изба, где проживает глухая старуха с козой. Я никого из них не знаю, как их зовут – тоже не знаю, да и знать не хочу. Раз моя избушка сгорела. И им на меня тоже наплевать, лишь бы я их не ограбила.

Я могу в этой деревне доверять только егерю. Егерь притом добрее своей вечно роющей землю в огороде жены. Школы тут уже нет, больницы нет и не было, почты не стало, есть только ларек с засохшими пряниками и чупа-чупсом, да еще приклеены к стеклу кальмары сушеные. Если засунуть голову в узкое окно ларька, видны и банки с килькой в томате. Может, там и еще что есть. А хлеб привозят раз в неделю и продают с автолавки. И все берут мешками, на неделю-то. Сами жуют и скотине дают. Моя сгоревшая изба была украшением этой деревни. Типа гостиницей. Теперь ее нет. Даже в виде хостела. Нет, сковородки нигде не было. Валялась старая согнутая кочерга, но зачем она мне? Отбиваться от собак? А собаки тут есть, я знаю. Странно, что до сих пор не тявкают. Чужой ведь в деревне. Хотя какая это теперь деревня? Хутор, и только. Настоящий погост.

Эх, Любаня! Я уселась на пень давно спиленной старой лиственницы, торчащий из земли напротив бывшего крыльца моей избы, и подперла щеку рукой, упершись локтем в коленку. Что же я скажу егерю? Я не его тетя, чтобы здороваться с пылким поцелуем. Послеоперационную старуху тоже не изобразишь, потому что ходить всю неделю скособоченной я не смогу. Да и что он подумает? Помирать приехала бродяга на погост, а ему хоронить? А уж если он заметит удочку у умирающей старухи, он вообще рассвирепеет. Потому что некоторые старухи и старики перед смертью выживают из ума. И нечего им делать в этой деревне, пока дом егеря желтенький, а не черненький. Удочку мне выбрасывать жалко. А дарить егерю смешно: он если ловит рыбу, то сетью. Подарить Гоше? а может, этот бездельник Гоша и спалил домик? а я ему приз! Нет уж, с удочкой не расстанусь.

Чем же мне пронять егеря, чем соблазнить, чтоб он меня к себе пустил на неделю? Ведь в нежилую деревню я не настроена. Ну или хоть на три дня? За три дня я надеялась поймать тут хоть одного окуня. Вряд ли егеря соблазнишь бутылкой «Пшеничной». У него полон дом коньяку. Это ему презентуют заезжие охотники. Для них он и делянки в тайге овсом засевает, чтобы медведя подманить. Я видела, какие там вытоптаны лежбища, в этом овсе – мы с приятельницей углубились в прошлый раз до такой делянки. И сразу дунули оттуда прочь. Конечно, там не геолог валялся, пусть и не один, а с пойманной бабой. Это самый настоящий медведь со своим семейством отдыхал. И ждал охотников, чтобы показать им кузькину мать.

Все думы крутились вокруг бутылки. Лучше бы я не тратилась на нее, а дала егерю побольше денег. Конечно, у меня были с собой деньги, половина пенсии, и по расценкам хостела на неделю хватало. Но курятник-то – это ведь отдельные апартаменты, они дороже, чем шесть коек в два яруса, где у тебя койко-место может быть даже вместе с мужиками в одной комнате. Если я отдам полпенсии егерю, в ларек за кальмарами я уже не пойду. Хорошо, что в рюкзаке у меня супы в пакетах, а еще и две банки тушенки, и сухари. Умница ты, Кефирова, с тобой нигде не пропадешь. Так говорил мой покойный супруг, когда добивался, чтоб я купила ему опохмел. Есть шанс, что я поймаю окуня. Найду грибы. На худой конец, буду есть морошку и чернику. И запивать ключевой водой. Мне даже полезно похудеть.

Да возьмет ли егерь мои жалкие деньги? Честно говоря, на его месте я сама заплатила бы любой малознакомой старухе, надумавшей погостить у меня недельку, лишь бы она скрылась с глаз моих. Что же делать?

И вот, наконец, я стала понимать, кто я. Старая дура, да еще наглая. Явилась! Встречайте, старуха Кефирова в студии! Аплодисменты!

В невыразимой печали сидела я под исчезнувшими окнами сгоревшей избы, и когда на горизонте появился бдительный егерь, мои глаза уже были на мокром месте.

– Что, старая, уселась? домик-то тю-тю, – хмыкнул егерь.

Я всхлипнула. Егерь закурил и добавил:

– Этот бродяга спалил, я думаю. Все бурчал, что ему не открывают, а внутри кто-то хрюкает.

Я снова всхлипнула. Могла бы и погибнуть в огне, не открой дверь Косматому, а еще обидно слышать про хрюканье. Храплю, но не до такой же степени. Я ему еще бутылку тащу, лишний груз на горбу.

– А может, и не он поджег, – задумчиво продолжал егерь. – А его подожгли. Толком никто не понял, чьи там были обгорелые кости.

Я зарыдала. Честно говоря, я хотела бы увидеть геолога. Но не в гробу, а в живом виде. До тех пор, пока он на меня не покусился. В последнее время столько думаю о нем, о муже меньше вспоминаю. Мой Кефиров был неинтересный мужик, никогда не ломился в чужие окна и не приставал к женщинам. И вспомнить о нем ничего леденящего и захватывающего не могу, пусть спит спокойно.

– Да не рыдай, это могли быть и не человечьи кости. У соседей свинья пропала. А до этого тут бомжи ночевали, их с автобуса ссадили.

Пришло время высморкаться. Вот тебе, бабушка, и Погост! Тут можно пропасть, как в черной дыре.

– Ладно, не реви, бабуля. Не бросать же тебя тут на ночь… Ехала, небось, мечтала поваляться на ржавой койке. А матрас-то и сгорел. Иди уж к нам, завтра дальше поплетешься.

Всхлипнула я от радости и поднялась с пенька: наконец-то, уже все себе отсидела. По моим наблюдениям, в сложной жизненной ситуации женщине вообще лучше рот не раскрывать. Тогда никакой мужик ее не обидит и сам все даст. Только всхлипывать надо уметь. А некоторые бабы рев поднимают. Это может превратить мужика в маньяка и распалить врожденный садизм. Поэтому после рева некоторые бабы ходят еще и с фингалом. Вот чем хорош был Кефиров – не был садистом. А я не ревела. Да и не всхлипывала. А чаще посмеивалась: и над собой, и над Кефировым. И мы пошли к егерю. Надо еще, чтоб егериха не упала в обморок. Лучше я застряну на пороге, будто ноги вытираю, а он пойдет и все скажет. Если я услышу из дома ор, сразу пройду тихо в курятник, и всех делов. Жизнь налаживалась.

Полнолуния ночь!

Даже егерь не запер

Свою дверь перед бедной старухой.