Читать книгу Последний сон - - Страница 5

Глава 4

Перед тем, как заправить кровать, я возвращаю книгу на своё законное место – на книжный стеллаж. Открываю платяной шкаф и достаю оттуда маленькую шкатулку для украшений. Её подарила Дженис, когда мне исполнилось восемнадцать. Но храню я там вовсе не украшения и даже не письма, в шкатулке лежат накопленные за последние два месяца деньги, и сейчас они пригодились как нельзя кстати. Я снимаю с себя мятую пижаму, выуживаю из шкафа голубые джинсы и удлинённую нейлоновую рубашку чёрного цвета с инициалами и росписью Фредди Меркьюри*. Натягиваю одежду и, опустошив шкатулку, пересчитываю деньги. Надеюсь, десяти долларов мне хватит.

Пораздумав немного, заплетаю косичку, чтобы выглядеть опрятно, беру сумку и выхожу в коридор. Дверь в комнату Дженис распахнута. Почти каждое утро я наблюдаю, как она собирает волосы в хвост, зажимая резинку между зубами. Это по-своему завораживает. Я настолько к этому привыкла, что у меня возникает чувство, словно без наблюдения за этим коротеньким утренним действом тревога не покинет меня в течении всего дня. Что-то будет не так, будь то птица, летящая задом наперёд, дерево, что не отбрасывает тень или человек, который действительно знает, кто он есть.

Сестра оборачивается на мои шаги.

– Куда ты собралась?

– Теперь моя очередь просить тебя об одолжении, – облокачиваюсь о косяк её двери. – Приготовь завтрак для папы. Мне нужно сходить на рынок и купить кое-что.

– И что же это? – она скрещивает руки на груди и прищуривается.

Когда речь идёт о покупках, Дженис мне не доверяет. Она говорит, что я покупаю всякое барахло. Если, конечно, медицинские трактаты и книги можно считать барахлом.

– Увидишь.

На рынок подержанных вещей одна я прихожу впервые – раньше Приам составлял мне компанию. По обе стороны у лавок стоят толпы людей, желающих закупиться по дешевке. Кто-то даже умудряется торговаться – выпрашивать за полцены то, что и так отдаётся за мизерные деньги. Я часто ловлю себя на том, что очень сочувствую продавцам, которые стоят целый день за этими лавками. Некоторые покупатели отказываются уходить, если им не отдают какой-то товар по цене, предложенной ими. Они загораживают лавки, перекрывая доступ другим, а продавцы сдаются под таким натиском и отдают товар в ущерб себе.

У лавки, к которой я подхожу, стоят только два человека, они быстро расплачиваются и уходят; всё внимание продавца переключается на меня.

– Вас что-нибудь интересует? – спрашивает он.

Шляпа с веревками, смыкающимися у самого подбородка, и приветственная улыбка – визитная карточка почти каждого продавца.

Я обвожу взглядом устройства, которыми усеяна его лавка.

– Вот то, что я ищу! – указываю я на фотоаппарат. – Можно посмотреть?

– Этот? – он берёт его и протягивает мне. – Это фотоаппарат фирмы Argus*, очень красивый и практичный – его можно даже в дамской сумочке носить. Им пользовались от силы месяц. Если хочешь проверить его в работе, разрешу сделать одну фотографию, но не больше!

Краем уха слушаю речь продавца, рассматривая эту прелестную вещь. Видимо, мужчина заметил, как загорелись мои глаза от восхищения – он улыбается во все зубы и даже открывает кассу. Тут у меня закрадывается мысль, что это, возможно, самый дорогой товар на прилавке.

– Сколько?

– Девять долларов.

Я, со своим капиталом в десять долларов и двадцать центов, очень горда тем, что мне хватает денег на такую вещь. Но огорчение настигает меня в следующую секунду – совсем не останется денег, если я куплю ещё и плёнку. В попытках отогнать эти мысли, засматриваюсь на другие устройства на прилавке. Сэкономим потом, но не сейчас, Делайла, возьми его и пойдём домой, пожалуйста, – мысленно уговариваю себя я.

Продавец, наблюдая за моей внутренней борьбой, выжидающе смотрит на меня.

– Хорошо, – соглашаюсь я наконец. – Я возьму его. И ещё…

Я говорю ему, что мне нужна плёнка, да подлиннее, с двадцатью, нет, тридцатью кадрами; на неё уходит восемьдесят пять центов. Продавец помогает поместить её в специальный отсек, чтобы я могла начать пользоваться фотоаппаратом в любую минуту.

Домой возвращаюсь на редкость счастливая, хоть я теперь и на мели, это не мешает радоваться тому, что у меня появился собственный фотоаппарат. Издалека виднеется крыша нашего дома, двор загораживают густые соседские деревья. Подойдя ближе, я замечаю припаркованный черный автомобиль в нашем районе. Замираю, чтобы приглядеться – кажется, машина стоит напротив нашего дома. Неужели Приам приехал? Прошёл ровно месяц с тех пор, как он уехал, значит, он либо должен быть на пути домой, либо… Я срываюсь с места и мчусь к дому, сжимая в руках коробку с фотоаппаратом. Додж коронет* брата занимает большую часть двора, я обхожу его, бегу вверх по лестнице и распахиваю входную дверь.

За столом на кухне сидят Дженис, мама и Приам. На пару секунд я замираю на пороге под удивленными взглядами своих домочадцев. Брат выходит из-за стола, я кладу коробку на обувную полку и бросаюсь в его объятия.

– Меня же всего месяц не было. – смеётся он.

– Месяц – это слишком много, – жалуюсь я, выпуская его из объятий. – Почему бы тебе не найти работу здесь? Я слышала, что в одной фирме не хватает плотников…

– Не говори глупостей, – язвит мама. – Его работа – одна из самых прибыльных. Тебе пора повзрослеть, Делайла.

Брат хмурится:

– Ну хватит тебе, мама…

Светлые волосы Приама выгорели под солнцем и приобрели соломенный оттенок, весь загорелый, он походит на актёра любовной мелодрамы (я бы не удивилась, если бы его фотографию захотели поместить на обложку исторического романа). Однако кожа его рук огрубела настолько, что я сквозь ткань рубашки почувствовала их шершавость. Только одно в нём не изменилось – горящие карие глаза, чуть прищуренные улыбкой. Когда приезжает брат, я не чувствую себя такой одинокой.

– Почему ты в костюме? – я оглядываю его строгий серый костюм и белую рубашку, застёгнутую на все пуговицы.

– Хочу приезжать домой в приличной одежде, – Приам вновь садится за стол. – Пусть соседи не думают, что мы сводим концы с концами. Не хочу, чтобы они задевали вас разговорами.

– Мы разве сводим концы с концами? – удивляется Дженис. – У нас всё хорошо! Не говорите ерунды.

– Ты отнесла отцу завтрак? – спрашиваю я.

– Да. Но я ещё не забрала поднос. Думаю, он уже позавтракал.

– Ничего. Я переоденусь и заберу сама.

При упоминании отца ни один мускул на лице мамы не дрогнул. Но по её следующим словам я понимаю, что она всё же не пропустила это мимо ушей.

– Найди себе оплачиваемую работу и перестань тратить время впустую, – мама поднимается и направляется к лестнице. – Или я научу тебя шить, будешь мне помогать.

Если и есть что-то, чем я никогда не захочу заниматься, так это шитье. Страх случайно пустить руки под иглу и превратить их в дуршлаг преследует меня с детства. Доступные профессии появляются в голове одна за другой: няня, репетитор по математике для малышей, сиделка для престарелых родителей, бабушек и дедушек, садовница… И я готова перепробовать их все, лишь бы не обращаться к шитью. Я боюсь игл, как огня.

На самом деле, я не раз пыталась найти работу, но мои стремления разбивались о стандартные вопросы. «У вас есть опыт работы? К сожалению, все позиции заняты. Есть образование? Нет? Тогда вам не к нам. Сколько вам лет? Слишком юны». Из-за постоянных отказов я решила делать выпечку и продавать её в ближайшие пекарни каждый раз, когда мне понадобятся деньги.

– А я вот не хочу работать, – говорит Дженис, прерывая поток моих мыслей. – Я лучше буду вам готовить.

Приам смеётся и тянется к сестре, чтобы растрепать её волосы, но та перехватывает его руку и строго качает головой:

– Больше не позволю!

А сама обходит стол и, растрепав волосы брата, бежит вверх по лестнице. Все расходятся по комнатам – в том числе и я со своей покупкой. С распаковкой не спешу – кладу коробку на кровать и иду переодеваться. В какой – то момент из-за двери раздаётся чей-то голос. Я замираю, стоя у платяного шкафа, и прислушиваюсь. Это Приам. Он говорит то медленно, с грустью, то загорается энтузиазмом и активно рассказывает что-то, время от времени прерывая речь низким смехом. Через некоторое время его голос стихает. Когда выхожу в коридор, застаю брата сидящим слева от двери отца, обхватив голову руками.

Сказать мне нечего. Всё, что могу сделать – это усесться рядом на полу в молчаливой поддержке. От одного взгляда на руки Приама щемит сердце – несмотря на то, что ногти коротко сострижены, грязь въелась так глубоко, что на это больно смотреть, а сами ладони покрыты струпьями и шрамами.

Из комнаты Дженис доносится едва уловимый стук шагов. Если говорить о сестре и её отношении к отцу, то она ограничивается долгим взглядом в сторону его двери перед тем, как зайти к себе. Иногда мне кажется, что она прислушивается и тоже волнуется, но сколько бы я не искала в её лице отголоски каких-либо чувств по поводу происходящего все время натыкаюсь на пустоту.

– Я купила фотоаппарат, – говорю я.

Мои слова отдаются эхом в тишине.

Приам поднимает голову:

– С чего вдруг? Хочешь стать фотографом?

Я качаю головой.

– Всего лишь хочу фотографировать свою семью. Я заметила, что у наших соседей есть семейные альбомы с множеством фотографий, которые они пересматривают спустя годы. Насколько я знаю, у нас такого никогда не было.

Некоторое время брат молчит, обдумывая мои слова, а потом глубоко вздыхает.

– У нас много чего нет, Делайла, но это же не значит, что мы не семья или что с нами что-то не так, – Приам приобнимет меня за плечи и продолжает. – Неси свой фотоаппарат.

Я не помню, чтобы наш дом когда-нибудь так оживал. Дженис, которая обвиняла меня в тяге к барахлу, выхватывает фотоаппарат, как только я достаю его из коробки. Она крутит его в руках, будто пытается убедиться, что он не игрушечный.

– Вот тут есть таймер! – говорит сестра.

Мы втроём выходим в сад и делаем снимки на фоне колючих деревьев, пока на нас не заползают муравьи. Когда фотоаппарат попадает в руки Приама, он отводит нас в комнату мамы. Мы обступаем её, сидящую за работой, и с улыбкой смотрим в объектив, пока вспышка света не озаряет нас.

Никто, кроме меня, не решается пойти к двери отца и потревожить его снова. Я рассказываю ему о своей покупке и прошу только об одном: о совместной фотографии. Жду несколько минут – ответом мне служит тишина. Я нажимаю на кнопку выключения, красный огонёк на фотоаппарате потухает, как и моя маленькая надежда. Сегодняшний день на удивление скоротечен. Каждый занимается своими делами, игнорируя проблемы, которые только увеличиваются в размерах. С наступлением сумерек мы расходимся по комнатам, делая вид, что всё в порядке. Поворочавшись немного в кровати, я, наконец, засыпаю.

Спустя некоторое время меня вытаскивают из блаженного забвения. Я распахиваю глаза раньше, чем осознаю, что именно меня разбудило. Я прислушиваюсь. В коридоре отворяется чья-то дверь. Я поворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза. Вероятно, кто-то решил пойти в уборную, в этом нет ничего странного. Минутами позже дверь снова отворяется, раздаются неторопливые шаги. Встревожившись из-за внезапной активности, я открываю глаза и опять прислушиваюсь. Кажется, ещё одна дверь отворяется, и на этот раз в комнату Дженис. Что происходит? Кто ходит ночью по нашим комнатам? Кто-то пробрался в дом? А ведь моя дверь даже не заперта, если кто-то вознамерится войти – ему ничто не помешает. От стремительно подступающей к горлу паники я теряю способность мыслить ясно – мозг подкидывает радикальные идеи для спасения, такие как вступить в драку с незваным гостем или выпрыгнуть в окно. Однако, когда открывается моя дверь, я впадаю в оцепенение. Закричать не выйдет – у меня отнялись не только ноги и руки, но и язык. Я отвернулась к стене ещё до того, как в комнату вторглись – спать спиной к двери намного лучше, чем открыть глаза и увидеть нечто, входящее в комнату.

Страх сковывает меня и уносит в недра беспомощности. Спина становится уязвимой, словно мишень. Пальцы сминают одеяло и застывают в тревожном ожидании, пока я всем своим существом ощущаю, как некто или нечто тихо приближается к моей кровати. Лунный свет заглядывает в окно, освещая комнату. Незваный гость останавливается совсем рядом – он отбрасывает тень, что окунает часть меня во тьму. И только горячее дыхание, что касается затылка, даёт понять – он склонился надо мной. Я зажмуриваюсь. Приступы боли устремляются вверх по спине, словно незащищенная часть тела в панике пытается подать знак тревоги.

Беги.

Но я по-прежнему не могу пошевелиться. Сердце, выбивающее дробь по рёбрам, лишает возможности слышать, но открыть глаза я не осмеливаюсь. Только когда незваный гость уходит, и дверь за ним закрывается, я осознаю, что чуть не задохнулась от страха. Натянув одеяло до самого подбородка, обхватываю себя руками и лежу так до самого утра – неподвижно, в полусне.