Читать книгу Мысли и факты (1889). Первый том. Философские трактаты, афоризмы и исследования - - Страница 3

Стержневая идея такого мировоззрения заключается, говоря лаконично, в фундаментальном, но запоздалом понимании того, что человек все познает только в среде человеческого сознания, что, следовательно, вся философия, как и вся наука в целом, может двигаться только в сфере человеческих мыслей и человеческих представлений и никогда и ни при каких обстоятельствах не может выйти за ее пределы. При этом, не отказываясь, как дилетант, от реальных, непреходящих достижений двухтысячелетней славной истории философии, а с благодарностью признавая все то, что провозгласили своими убеждениями гениальные мыслители древности и нового времени – от пифагорейцев, элеатов и Гераклита, от Платона и Аристотеля до Картезия, Спинозы, Лейбница и Локка, а также их продолжателей в XIX веке, Мы с благодарностью отмечаем, что этот взгляд на мир так много узнал от великого автора «Критики чистого разума», что все рассуждения о Боге и мире, о духе и природе, об атомах, монадах и силах, о душе и теле и их загадочной связи, о природной целеустремленности и механической причинности, о свободе и необходимости, о

свободе и необходимости, о добре и зле, правильном и неправильном и других проблемах, которые всегда были дороги сердцу мыслящего человечества, происходят именно в пределах человеческого сознания, в качестве содержания которого перед нами предстает вся физическая и духовная вселенная; это сознание поэтому должно быть названо первичным фактом χατ εξοχην. При этом первоосновой является не мир, а наше сознание. О чем должен и может говорить человек, как не о содержании человеческого сознания? Разве в самой мысли, в самом пустом желании знать и говорить о чем-то другом не содержится вполне ощутимое противоречие adjecto in sckjeeto? Ведь как мы видим цвета только при свете, так и мир мы познаем только в собственном сознании, а то, что останется в остатке, если упразднить человеческое сознание, будет для нас совершенно непостижимым ничем или чем-то, абсолютной тьмой, непроницаемой мистической ночью, населенной призрачными существами субъективного воображения и гипостазированными мыслеобразами догматической метафизики. Этому, таким образом, вполне можно было бы научиться у Канта, даже если быть далеким от того, чтобы по-студенчески цепляться за букву и отдельные положения кантовской системы. Кстати, для тех, кто всерьез принял не совсем легкое решение отказаться от догматической метафизики, остается критическая метафизика, о которой в работе будет дан полный отчет. Если хочется обозначить критическую точку зрения, как это не без серьезных угрызений и сомнений делал сам Кант, именем «идеализм», то это можно сделать; название, в конце концов, безразлично для сути дела. Но если затем возникает так называемый реализм с наивным представлением о том, что эмпирически известная нам Вселенная – это идеалистическая Вселенная, то, апеллируя к показаниям органов чувств, к незыблемости эмпирических фактов и к пресловутой зависимости духовной жизни человека от хода природы, мы выдвигаем наивное представление о том, что эмпирически известная нам Вселенная – это Идеальная Вселенная, Если, исходя из этого предположения, полагать, что эмпирически известная нам Вселенная обладает действительностью и бытием, совершенно независимыми от природы человеческого познания, если полагать, что можно характеризовать этот самый идеализм как искусственное, одностороннее и гиперболическое партийное мнение, тогда непонятно ни дело, ни сам человек. Пусть вспомнятся мудрые слова Лихтенберга, того высшего духа, который, будучи по профессии естествоиспытателем и физиком-экспериментатором, практическим знатоком мира и человечества, но в то же время сатириком и юмористом, поднявшимся на зрелую высоту подлинной самоиронии, гораздо выше слепого восторга юности и доктринерской непогрешимости самодостаточной схоластической эрудиции и взирает на спор догматических партий и систем с высоты.

После долгого жизненного опыта Лихтенберг однажды высказался так: «Если думать об идеализме на разных этапах жизни, то в целом получается так: сначала, в детстве, улыбаешься над его глупостью; чуть дальше это понятие кажется забавным, остроумным и простительным; нравится обсуждать его с людьми, которые по возрасту или положению еще находятся с нами на первой стадии. В зрелом возрасте уже вполне разумно подтрунивать над собой и над другими, но в целом это вряд ли стоит опровергать, это противоречит природе. Дальше думать об этом не стоит, так как человек считает, что думал об этом достаточно часто. Но далее идеализм, при серьезном размышлении и не совсем легком знакомстве с человеческими вещами, приобретает вполне преодолимую силу. – " (G. Chr. Lichtenberg’s Vermischte Schriften, 1853, Vol. I, p. 81). – Действительно, если понимать слово «идеализм» в том смысле, который имел в виду Кант, не сомневающийся, как известно, в эмпирической реальности мира, то придется признать, что идеализм – это действительно единственная имманентная философия, а тот реализм, который исходит из материи, ударов, сил, химических элементов, физической организации, короче говоря, из внешнего мира, рассматривает их как нечто существующее в себе и хочет все вывести из них, должен быть назван глубоко трансцендентальной системой. В этом реализме, не тронутом скептицизмом, но, тем не менее, очень распространенном даже среди ученых, особенно наивно проявляется заблуждение всезнания и всезнающая самонадеянность догматического философствования. Он философствует обо всем и забывает только об одном – о себе.

Допустим, речь идет о старом erux metaphysicorum – пресловутой проблеме психофизического взаимоотношения тела и души (которая, кстати, совершенно не совпадает с эпистемолого-теоретическим или трансцендентальным отношением субъекта и объекта, познающего и познаваемого, эго и не-эго); Ставя эту проблему на обсуждение, нельзя забывать, что, разумеется, мы можем говорить только о том, как тело, душа и их взаимоотношения предстают в человеческом сознании, а о том, что может лежать в их основе вне и помимо человеческого сознания, мы эмпирически ничего не знаем и знать не можем. Критическая философия во избежание трансцендентальных иллюзий настоятельно предупреждает, что философская спекуляция, если она пренебрегает пунктуальным и добросовестным обращением к непосредственным фактам опыта и ознакомлением с установленными результатами специальных научных исследований, должна быть направлена в безбрежную пустыню, Он попадает в бескрайнюю пустыню чисто субъективных, даже индивидуальных мнений, где всевозможные предрассудки, склонности и антипатии, симпатии и антипатии сбивают мысль с пути, где исчезает всякий надежный критерий для различения правды и вымысла и где, говоря словами Шекспира, «Желание твое – отец мысли». («Генрих IV», вторая часть, акт IV, сцена 4.)

Точка зрения критического мировоззрения, таким образом, образует общее основание, на котором, при полной свободе, независимости и самостоятельности, движутся последующие рассуждения; и мы увидим, насколько значительные идеи и результаты мысли двухтысячелетней предыстории философии, а также самые замечательные философские новации XIX века совместимы с этой основной точкой зрения. В условиях стремительного завершения столетия нам представляется очевидным критический и обобщающий взгляд на этот богатый в культурном, политическом и научном отношении период, который даст возможность провести ряд интересных дискуссий об историческом прогрессе, регрессе и стагнации, о странных кривых, которые описывает история. Однако, как бы ни была заманчива эта задача, мы пока воздержимся от нее и обратимся к тому, что пережило века, потому что прочно связаны с духом человечества. Йена, март 1899 г. Отто Либманн.