Читать книгу Сунгай - - Страница 11

Руки матери! Первое, что познает любой из нас после рождения, это руки и грудь матери. Ребёнок ещё не способен видеть, различать людей и предметы, ориентироваться в пространстве, но с первых дней своей жизни он способен распознавать руки своей матери. Через прикосновение этих рук он начинает познавать мир. Они держат его, когда ребенок уютно лежит на материнской груди, поддерживают, когда он делает первые самостоятельные шаги. Они снимают волнения и стрессы, успокаивают и ласкают лучше всего на свете, когда ребенку плохо. А когда ему совсем плохо, он бежит к матери, чтобы уткнуться лицом в её ладони, самую надёжную защиту и опору в жизни! И нет ничего ласковее, нежнее, добрее и заботливее, чем руки матери!

Всё сказанное Егорка относил и к рукам своей мамы, но рукам особенным. У неё были руки великой труженицы, умевшей и делавшей очень многое. Руки его матери были постоянно в мозолях, порой с растрескавшимися пальцами, шершавыми, но такими родными и ласковыми! В отрочестве он заметил, что ни у одной женщины в селе не было таких рук, как у его мамы. Это скорее были руки мужчины, а не женщины – мускулистые, жилистые, сильные, потому что она с юных лет выполняла тяжёлую, в том числе мужскую работу.

Мать Егорки – Пелагея Афанасьевна Палина, в девичестве Копрова, родилась накануне Февральской революции в России в 1917 году. Несмотря на зажиточность её родителей, – Афанасия и Аграфены Копровых, девочку с ранних лет приучали к труду Достаточно рано она научилась готовить еду, прясть шерсть, вышивать, а у матери – прекрасной портнихи, шить одежду

В годы Гражданской войны на Алтае Афанасию удалось избежать больших потрясений и финансовых потерь. Годы НЭПа[24] вселили в него надежду, что всё будет хорошо, однако последовавшая политика большевиков, их отношение к зажиточному населению похоронили эту надежду. В 1928 году после объявления И. В. Сталиным курса на массовую коллективизацию на селе предприимчивый и смекалистый Афанасий решил в очередной раз сменить место жительства, пока его не раскулачили. Не говоря никому, даже жене, куда и зачем он уехал, Афанасий съездил в Читу на рекогносцировку. После возвращения он быстро распродал своё имущество, дом по минимально возможным ценам и уехал с женой и сыном из Закатилово. Куда он уехал, никому не было известно.

Сначала они хотели забрать с собой и одиннадцатилетнюю Пелагею, но сестра Афанасия – Мария предложила временно оставить её в Закатилово.

– Зачем вам тащить с собой девчонку? Сами не знаете куда едете, где остановитесь, как жизнь обустроится. Оставьте Пелагею у меня. Она и с дочкой моей – Анисьей дружит. А когда обустроитесь на новом месте, тогда и заберёте её, – убеждала она Афанасия.

После недолгих раздумий Афанасий и Аграфена, получив согласие Пелагеи, оставили её в Закатилово у Берсенёвых…

Шли годы, но от Копровых не было никаких известий. Пелагея достигла совершеннолетия и превратилась в симпатичную, белокурую, голубоглазую девушку небольшого роста. Молодость всегда жаждет романтики, нового, неизведанного. Услышав в 1937 году об открывшихся курсах трактористов, она поступила на них. Там она познакомилась с Василием Глушковым – весёлым, компанейским парнем. Жизнерадостный, остроумный, он был душой молодёжи на этих курсах. Пелагея влюбилась и через два месяца их отношений вышла за него замуж.

Закончив обучение и проработав несколько месяцев на СХТЗ 15/30, она поняла, что эта работа не для неё. Махина с железными колёсами, задние из которых большего диаметра, чем передние и с металлическими шипами, отсутствие кабины, спартанское рабочее место с жёстким металлическим сиденьем, тяжёлое рулевое управление, тряска при движении – это было большое испытание и разочарование для худенькой женщины.

Другим разочарованием был её новоиспечённый муж. В совместной жизни он оказался совсем другим: болтуном, бездельником, позёром и любителем ухлестнуть за другими женщинами. Через несколько месяцев совместной жизни Пелагея развелась с ним…

Она решила сменить профессию и в 1939 году окончила курсы шофёров. Встреча с Палиным была судьбоносной. Юрий был прямой противоположностью Глушкова: немногословен, скромен, трудолюбив, ответственен в делах, честен в отношениях с людьми и в завершение этого – красив. Любовь к нему вспыхнула с первого взгляда, и чем больше она его узнавала, тем сильнее разгоралось пламя любви. Они поженились, а в канун ухода Юрия в армию родилась дочь Валентина.

После ухода Юрия в армию и особенно с началом Великой Отечественной войны в жизни Пелагеи началась чёрная полоса. От Юрия полгода не было никаких известий, а в село начали приходить похоронки. В голову Пелагеи лезли страшные мысли, но она отгоняла их прочь, верила, что Юрий жив и скоро даст о себе знать. Усугубляла ситуацию свекровь, её недоброжелательные взгляды, упрёки и обидные высказывания в адрес Пелагеи. Лишь отчим Юрия был добр и заботлив к Пелагее, защищал и успокаивал её, когда видел это.

Письмо от Юрия, полученное в конце ноября 1941 года, вернуло её к жизни. Словно яркий луч солнца озарил израненную тревогой и ожиданием душу! Оно придало ей физических и духовных сил. Нет, Юра будет жив, он вернётся с этой проклятой войны, а она будет ежедневно молиться за него и ждать, ждать и верить в хорошее!

Дочери уже исполнился год, и Пелагея решила выйти на работу. С уходом на фронт большого количества мужчин работоспособного возраста в стране ощущалась острая нехватка рабочих рук. Поговорить непосредственно с Захаровной она не решилась и попросила Ушева:

– Дядя Федя, я хочу пойти работать. Поговорите, пожалуйста, с Натальей Захаровной, чтобы она посидела с дочерью. Тамара с Ваней тоже могут помочь.

Ушев поговорил с женой, та согласилась.

Пелагея устроилась на работу шофёром в МТС. Главным маршрутом её ГАЗ-АА, в простонародье «полуторки», были поездки по Чуйскому тракту в Монголию, около тысячи километров в один конец.

В первый же день Великой Отечественной войны в Монголии было принято решение оказывать посильную помощь Советскому Союзу. Монголы признали эту войну как свою, их вклад в общую победу над фашизмом неоспорим. Всю войну Монголия в меру своих возможностей оплачивала производство танков, самолётов, поставляла в СССР мясо, шерсть, полушубки, меховые рукавицы, валенки, шинели, войлок. За ними и ездила Пелагея.

* * *

Легендарный Чуйский тракт! Первые упоминание о нём как о Мунгальском тракте содержатся в китайских хрониках тысячелетней давности. Исторический Чуйский тракт – часть современной дороги от Бийска до Таш анты на границе с Монголией протяжённостью около шестисот километров. Он проходит через перевалы: Семинский, Чике-Таман и Дурбэт-Даба, на котором и заканчивается. Столетия это была тропа, которой с древних времён пользовались торговцы и воины.

Освоение этого пути началось с 1756 года, когда южные алтайцы добровольно вошли в состав Российской империи. Русские купцы, не желая иметь посредников среди теленгитов[25], сами стали ездить в Чуйскую степь на ярмарку в поселение Кош-Агач. К середине XIX века они уже имели там десяток складов и торговали тканями, топорами, пилами, молотками и прочими железными изделиями, галантереей, выделанной кожей. В обмен они покупали у монголов, китайцев и тибетцев скот, шерсть, пушнину и чай. В то время тракт представлял собой узкую вьючную тропу с выступами скал над ущельями – бомами[26]. Когда прогонщик проезжал этот отрезок, он сначала шёл к началу узкого места и клал на дорогу шапку, чтобы встречный караван увидел её и пропустил путников. В противном случае было не разойтись. Отсутствие колёсной дороги на участке протяжённостью двести пятьдесят километров от Онгудая до Кош-Агача сдерживало торговлю и препятствовало связям Российской империи в Центральной Азии. Купцы и ранее обустраивали свой путь, наводили мосты и переправы, но полностью благоустроить тракт для них было бы разорительно.

В течение 1860–1890 гг. рассматривалось несколько вариантов дороги, которая должна была заменить караванную тропу, но государство не решалось вкладывать сюда внушительные суммы. В 1893 году Комитет Сибирской железной дороги выделил сорок пять тысяч рублей, ещё тридцать пять тысяч собрали бийские купцы. После многочисленных дебатов летом 1901 года началось строительство Чуйского тракта под руководством инженера И. И. Биля. Расчётная ширина дороги была пять аршин, а на бомах – три с половиной аршина. Подряд на строительство получили крестьяне местных сёл.

В 1902–1903 гг. вьючная тропа была переоборудована в колёсную дорогу, пригодную для небольших таратаек. В некоторых местах для облегчения обходов были установлены паромные переправы, однако дорога начала разрушаться сразу после строительства, через несколько лет вернувшись в первоначальное состояние.

Летом 1914 года на Алтай прибыла искательная экспедиция под руководством инженера и писателя, автора замечательного романа «Угрюм-река» Вячеслава Шишкова. Её целью было – изучить новые прямые варианты дороги вдоль реки Катунь от Бийска через Майму и Усть-Сему, минуя Алтайское, Чергу и Шебалино. Инженеры метр за метром наносили на карты новый и старый варианты Чуйского тракта, и после изучения к концу 1916 года был выбран современный маршрут трассы.

Двадцать шестого мая 1922 года Чуйский тракт получил статус дороги государственного значения, тем не менее к середине 1920-х годов она уже десять лет не ремонтировалась и пришла в полнейший упадок. Во время гражданской войны были разрушены почти все мосты через горные реки. В 1925 году автомобили Госторга впервые совершили семь рейсов по всей трассе от Бийска до Кош-Агача.

В 1930-х годах тракт выровняли и покрыли гравием. Вместо опасных паромных переправ были сооружены мосты, у бомов устранили опасные участки. Все работы по строительству тракта в довоенный период осуществлялись трудом жителей близлежащих сёл и силами заключённых. Строительство шло в тяжёлых природных и климатических условиях, а орудиями труда являлись только кирка, лом, тачка и лопата. На участке Бийск – Черга трасса была перенесена с левого на правый берег реки Катунь. Первого января 1935 года Чуйский тракт был сдан в эксплуатацию.

* * *

Вот по такому необустроенному Чуйскому тракту и водила свою «полуторку» Пелагея Палина. У бомов дорога была настолько узкой, что встречные машины не могли разъехаться, и кому-то приходилось сдавать назад. Нередко случались аварии, когда машина срывалась с высокого обрыва, и водители погибали. Особенно опасны и трудны были поездки зимой. Поломка или какая-либо неисправность в пути была чревата тяжёлыми последствиями для водителя.

Для заправки машины в кузове стояла прикрученная проволокой к переднему борту двухсотлитровая бочка с бензином. Чтобы залить бензин в бак машины, один конец шланга надо было опустить в бочку, а другой после отсоса воздуха и создания сифона вставить в бак.

Однажды Пелагея возвращалась из рейса в Сунгай. Закончился бензин. Она, как обычно, отсосала воздух, и струя бензина с силой ударила в горло. Пелагея захлебнулась. Отплевавшись, она приехала домой, но ей стало нехорошо. Её тошнило, рвало, выворачивало наизнанку, болел живот. Обессилевшая, она позвала дочь:

– Валечка, у вас есть молоко! Принеси мне.

Дочь принесла литровую банку парного молока. Пелагея выпила два стакана. Стало полегче, но не было сил что-либо делать. Она лежала и тоскливо думала: «Ну вот, приехала побыть с дочкой, а ей пришлось за мной ухаживать. Свекровь опять ворчать будет». Через два часа она уехала в очередной рейс…

Пелагея постоянно испытывала раздвоение чувств. С одной стороны её тянуло домой, к маленькой дочери, хотелось подольше побыть с ней, а с другой – не хотелось видеться с Захаровной, которая беспричинно продолжала плохо к ней относиться. Холерик по темпераменту, Пелагея взрывалась в ответ на ворчание свекрови в свой адрес, ударялась в слёзы. Отчим Юрия гасил эти скандалы, но после его ухода на фронт Пелагея лишилась поддержки и сочувствия. Тяжёлая работа и постоянная стрессовая ситуация дома выматывали её физически и духовно. Лишь письма Юрия с фронта облегчали страдания и придавали жизненных сил.

Странность заключалась в том, что Наталья Захаровна хорошо относилась к её дочери Валентине. Она не делала различия между своими детьми и своей внучкой. Её сын Александр был всего на три года старше Валентины, и они росли как брат и сестра. Захаровна не могла подавить в себе негативное отношение к снохе, возникшее с первых дней женитьбы сына.

Однажды вернувшаяся из рейса Пелагея была обескуражена жестоким вопросом четырёхлетней дочери:

– Мама, а почему бабушка говорит, что ты плохая, что ты бросила меня и почти не бываешь дома?

Слёзы рекой полились из глаз Пелагеи. «Ну вот, свекровь и дочь настроила против меня! Все вокруг против меня! Как мне жить в такой обстановке!» – крутилось у неё в голове. В конце бессонной ночи она решила пойти к директору МТС и попросить освободить её от дальних рейсов.

– Пётр Иванович, войдите в моё положение! Моей дочери всего четыре года, а она меня практически не видит! Скоро и узнавать перестанет! Да и устала я очень, почти два года в Монголию мотаюсь, – убеждала она утром директора МТС со слезами на глазах.

Вид у Пелагеи действительно был измученный, круги под глазами после бессонной ночи. Немного помолчав, Заплатов сказал:

– Ладно, я подумаю. Придёшь завтра утром, а сегодня иди домой.

На другой день он сообщил, что назначает Пелагею персональным шофёром директора МТС…

В середине 1944 года Захаровна получила похоронку о гибели мужа – Фёдора Ушева. Пелагея, смирив гордыню, разделила с ней горечь утраты. Получалось, что даже фактом своей гибели Фёдор помирил их. Почти каждый вечер она приходила теперь с работы и активно включалась в выполнение домашних дел. Их отношения начали налаживаться, но холодок остался. В мае 1945 года Захаровна получила похоронку о гибели восемнадцатилетнего сына Ивана. Пелагея восприняла эту потерю как личную беду и как могла поддерживала свекровь в её горе…

Период работы штурвальным на комбайне Юрия был для Пелагеи счастливым. Её любимый муж был всегда рядом: красивый, спокойный, рассудительный, деловой. Приехав поздно ночью на полевой стан на ночлег, она ложилась рядышком на верхний ярус дощатых нар и, прижавшись к его широкой спине, засыпала сладким сном. На душе было спокойно и радостно!

Жизнь в доме деда Палина для Пелагеи мало чем отличалась от жизни со свекровью. Тётка Таисья хоть и не так часто ворчала на неё, но добрых слов в свой адрес она не слышала. В их отношениях чувствовалась недоброжелательность.

После покупки хибары у стариков Юфиных исчезло внутреннее психологическое напряжение, она как бы вздохнула полной грудью, расправила плечи. Это было их маленькое родное гнездо, которое она вместе с Юрием оборудовала не покладая рук. Вскоре они завели корову, свинью, кур, при доме был огород в пятнадцать соток. Добавилось забот по домашнему хозяйству…

Во время Великой Отечественной войны Пелагея вступила в ряды КПСС, продолжала ходить на партийные собрания и выполнять разные партийные поручения. Юрий Палин был беспартийным. Однажды, когда Пелагея поздно вечером пришла с очередного собрания, Юрий категорично заявил:

– Всё, хватит! Завтра пойдёшь к секретарю и напишешь заявление о выходе из партии. Дома работы невпроворот, некогда по собраниям ходить!

– Как же так, Юра! Разве можно! Нам же житья не дадут после этого, – испуганно возразила Пелагея.

– Ничего, проживём как-нибудь, – ответил Палин и после некоторого раздумья продолжил, – завтра сначала сам схожу к секретарю парторганизации, поговорю с ним.

Утром он надел выцветшую на солнце солдатскую гимнастёрку, прикрепил к ней ордена и медали и отправился к секретарю.

– Иди, пиши заявление, я договорился, – сказал он Пелагее, вернувшись через час. О чём он говорил и как обосновал своё решение, Юрий не сказал. Возможно, подействовал авторитет фронтовика-орденоносца. Никаких преследований за выход из партии не последовало…

Даже беременная Пелагея продолжала выполнять тяжёлую работу без ограничений, и поэтому в 1947 году у неё случился выкидыш. Послевоенному желанному ребёнку, зачатому в горячей любви, не суждено было родиться. Пелагея тяжело переживала эту беду, а Юрий, погоревав вместе с ней, принял очередное решение:

– Бросай работу, Пана, хватит, как мужик, тяжести таскать, будешь сидеть дома, – решил он. – Во-первых, дома забот и хлопот хватает, хозяйство вон какое, а во-вторых, будешь мне нормальную еду готовить. Всю войну всухомятку питался, язву желудка заработал.

– А как же стаж, Юра? Он же прервётся, пенсия меньше будет, – неуверенно возражала Пелагея.

– Ну и что? Пусть прервётся. Ничего страшного в этом нет. До пенсии ещё дожить надо, – стоял на своём Юрий.

Вскоре после этого разговора Пелагея уволилась с работы. Дел по хозяйству хватало, особенно в конце лета и в начале осени. Начиналась жатва, и Юрий неделями не был дома, колеся со своим комбайном по районным полям. Вся работа по большому домашнему хозяйству и уборка выращенного в огороде урожая легла на её плечи.

А в конце 1948 года у Пелагеи и Юрия Палиных родился Егорка…