Читать книгу Шрамы - - Страница 5

«Вот тут и будешь работать, а вернее, служить, – Макс весело хлопнул Игоря по плечу и подтолкнул к входу в трёхэтажное здание. Да, конечно, придётся тебя подстричь, так как твоя хипповая причёска в данном случае неуместна, – он посмотрел на Игоря, – и усы, усы – долой!». По виду Игоря было понятно, что он не пребывает в таком восторженном расположении духа, как Максим, – «Ну что же пошли», еле слышно ответил Игорь. Занесённый снегом военный городок, сугробы, размер которых искренне удивлял Игоря, так же, как и температура в минус тридцать восемь вкупе с небольшой метелью, не располагала к необоснованному оптимизму. Поднявшись по ступенькам, он на мгновение остановился, читая вывеску: «ИК-3366/12 ФСИН МВД РФ», мысленно выругался, как бы подводя жёсткую оценочную черту происходящему во Вселенной, а заодно и перипетиям судьбы, отдельно взятого учителя истории в среднеобразовательной школе Краснодарского края, в целом сплюнул и вошел в здание.

Устроиться на службу в это богоугодное заведение не составило никаких сложностей – очередь на трудоустройство отсутствовала. Пройдя медицинскую комиссию уже через несколько дней Игорь, красуясь формой солдата внутренних войск, заступил в свой первый караул. Знакомая ещё из армии караульная служба, по охране объектов, носила романтическое название – «вертухай» и заключалась в недопущении побегов из охраняемой территории и пресечении проникновения в охраняемую территорию, запрещённых предметов и веществ. Реальных «боевых задач» было две – не уснуть и не замерзнуть. Парадокс состоял в том, что если со второй задачей руководство колонии усиленно помогало – выдало тулупы, видимо, сохранившиеся после Первой мировой войны, и электрические обогреватели, то этой же помощью обнуляло выполнение первой задачи – глаза сами слипались, сидя верхом на обогревателе в тулупе.

Перспективы службы в колонии строгого режима, нарисованные Максимом, просто обязаны были очаровать, покорить и сделать из среднестатистического учителя как минимум генерала внутренних войск или в крайнем случае настоящего полковника. Игорь скептически отнёсся к радужным перспективам, хотя в отделе кадров и пообещали направить запрос в институт, в котором он учился, и в случае положительно ответа, незамедлительно присвоить первое офицерское звание. В той жизненной ситуации, в которой оказалась семья Игоря, размышлять было некогда и даже безответственно. Нужна крыша над головой – вот её дают, да – общежитие, да – барак практически в лесу, зато тепло, далеко от города – близко от работы; нужны деньги – их тут обещали платить в несколько раз больше, чем в школе учителем, даже и на две ставки. Весь скарб, при поступлении на службу, его, как главы семейства, Нади и маленького Лёшки, легко умещался в два походных рюкзака и одного повидавшего виды чемодана, поэтому раздумывать было не о чем.

Надя вышла на работу «на точку» как звучало, на сленге городского рынка, продавщицей обуви… Открытый всем ветрам, в сорокаградусный мороз торговый павильон, под хозяйством россиянина южно-кавказского происхождения, тоже не представлял собой мечту о трудоустройстве. Выход на работу легко рисовал картинки выхода космонавта в открытый космос – ватные штаны, пара свитеров обмотанные пуховыми платками, поверх которых одетый пуховик – завершал дресс-код – валенки, шапка и варежки – верхонки. Уже через несколько дней работы на рынке можно было точно сказать, что общепринятое выражение – «сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается» – является литературным вымыслом – вопрос во времени. Открытые участки тела – лицо, отчасти запястья я и руки к вечеру если не были обморожены, то ярко багровый цвет точно говорил о том, что организм борется с обморожением из последних сил. Простоять восемь часов, в лютый мороз, возможно только в одном случае – отсутствии возможности не стоять. Выходные на рынке объявлялись только в одном случае – температура воздуха должна была опуститься ниже сорока пяти градусов ниже нуля. Уезжала Надя в город, на рынок, с первым вахтовым автобусом – около семи утра и возвращалась в военный городок, поймав попутку от символа города – памятнику покорителям Самотлора, в лучшем случае, в девятом часу вечера. Не работа – мечта! Но, предостерегая читателей от подобной «мечты», невозможно не сказать, что соглашаться на подобную работу можно только в нескольких случаях: если вас отправили в ссылку или у вас в этом мире нет больше никаких шансов выжить. При этом и в первом и втором случае нужно понимать, что шансов завести детей, в будущем, у вас больше, скорее всего, не будет.

Поскольку в военном городке ни о каких детских образовательных учреждениях не задумывался даже начальник колонии, любой день недели строился следующим образом – Игорь, убегая на работу, кормил Лёшку, разбрасывал игрушки и уходил на работу, в обед прибегал, кормил и укладывал спать – послеобеденный сон никто не отменял, после чего отправлялся «дорабатывать». Сказать, что подобный ритм жизни психологически невыносим – ничего не сказать, так как все мысли и у Нади, и у Игоря, были дома, с сыном, но другого решения не находилось. Через некоторое время наступило успокоение – всё нормально, Лёшка и сам с собой неплохо играет и сам себя отлично развлекает, но закончилось это спокойствие моментально и неожиданно. Как рассказывал потом улыбающейся пожарный, выломавший дверь в квартиру, где хозяйничал трёхлетний ребёнок, – «Родители, успокойтесь, ваш сын просто решил сделать яичницу. Мы, кстати, только дверь выбили, чтобы дым вышел, а то ведь в квартире ни черта не было видно, от дыма, ну, собственно, и всё – отделались лёгким испугом! Дверь вставите – не проблема, а вам, мама, я бы рекомендовал научить сына готовить яичницу, а то ведь он запомнил, что нужно взять сковородку, включить плиту, а про масло ему никто не рассказал, вот эти яйца тут и сгорели!» После «ЧП», недолго совещаясь, Игорь с Надей приняли решение нанять няню, в виде бывшего заключённого. Решив не покидать знакомых пейзажей и, видимо, дорогих сердцу, знакомых лиц, сотрудников колонии, получив, каким-то чудом квартиру в соседнем двухэтажном здании, бывший подопечный жил на непонятные ни для кого доходы. Тем не менее вариантов было немного и Игорь, почти каждый день, перед уходом на службу, отводил маленького Лёшку в соседний дом, передавая из рук в руки – «не боись, гражданин начальник мы справимся! Да, малой? Точно говорю, – приветствовал его „вышедший на свободу с чистой совестью“, – Всё будет хорошо».

Жизнь рядового и сержантского состава, военного городка, была подчинена строгому распорядку, правилам и распоряжениям вышестоящего командования, но, правда, только в служебное время. В свободное время, как и все остальные жители планеты, они искали хлеба, зрелищ и возможности улучшить свой быт. Поскольку продажа спиртного находилась под строжайшим запретом, пешее путешествие по нетронутой снежной целине по пояс, в соседнюю деревню, находившуюся приблизительно в десяти километрах, при морозе, который иногда переваливал за отметку в минус 50 градусов, считалось плёвым делом. Игорь был однажды шокирован, когда, отправившись в такое увлекательное путешествие, обнаружил, что, оказывается «глаза тоже замерзают!» Нет, холода они не чувствуют всё равно, а вот ресницы успевают смёрзнуться, разлепить которые можно, только сняв рукавицу и приложив ладонь к глазам. Странно и удивительно южанину испытывать диссонанс между знанием того, что как уверяют учёные, самое быстрое действие, которое может выполнить человек – это моргнуть, и реальностью моментальной потери изображения. Даже это было бы полбеды, если бы не второй, не менее значимый для Игоря факт – седьмого марта, а именно чтобы накрыть стол к Международному женскому дню, он вышел в мороз, градусник показывал минус пятьдесят четыре градуса, при этом в его родном городке, если верить напомаженной дикторше из программы новостей, стояла «по-настоящему комфортная погода – без осадков, температура воздуха плюс двадцать пять – двадцать семь градусов». Весь путь в деревню Игорь представлял себя Алексеем Маресьевым, продирающимся через чащу и тайгу, а оттуда – превратился в тихого философа, размышляющего о превратностях судьбы и природы, с разницей в восемьдесят градусов Цельсия.

Чего только не сделаешь ради женщины! Пытливые, рукастые и отчаянные мужья собственноручно даже канализацию делали в отдельно взятой комнате общежития! Невозможно? Как бы не так! Да, сливной ямы на конце канализационной сети нет – это не проблема, так как даже военные инженеры не предполагали наличие пятизвёздочных отелей в лесу и возводя двухэтажные дома о канализации тоже не думали. Чувствующего себя прирождённым сантехником, инженером-проектировщиком и заодно столяром, замотивированным до предела, женой, сержанта Маслова было не остановить. Проковыряв круглое отверстие на уровне второго этажа, гений архитектуры, первым делом вставил в неё шестиметровую трубу. Наши руки не для скуки – наконец, вошедший в комнату, он водрузил унитаз. Получившаяся конструкция, могу предположить, сильно отличалась от нарисованного, в голове, проекта, так как даже маленький наклон трубы «за бортом» давал тот же самый угол, но со знаком плюс, внутри обетованного жилища. Все сложнейшие математические расчёты Маслова пошли прахом. Унитаз можно было смело называть «троном», поскольку конструкция вынуждена была обзавестись двумя ступеньками и приподнимала восседающего над бренной действительностью на немалые тридцать – сорок сантиметров. Само по себе ноу-хау не вызвало в городке строительного бума, и толпы желающих переселиться в комфортабельные комнатки, не выстроились. Аборигенам просто не хватило времени по достоинству оценить рационализаторские идеи, воплощённые сержантом в реальность. Простота, и в то же самое время, гениальность применённого метода прокладки канализации заключалась в том, что второй конец трубы ни шел ни куда – он просто вызывающе зависал над центром проезжей части. Можно, как угодно, восторгаться применённым новациями, но был один, весьма досадный минус – моментально образовывавшаяся ледяная пирамида, на проезжей части, сильно отличавшаяся цветом снега, полностью демаскировало конструкцию. Незамедлительно и неминуемо вызванное удивление руководства колонии, в цензурной форме можно описать словами: «Дорогой ты наш сержант, мы высоко ценим твои рационализаторские способности, любим и обещаем любить ещё сильнее, если ты не вернёшь всё взад, за пять минут, так как свободного времени у тебя, видимо, очень много, над чем нам тоже предстоит с тобой поработать».

Служба тоже привносила разнообразие и один караул совсем не был похож на другой – то ползущий на работу, по снегу, пьяный до состояния медикаментозного отравления, но с чувством невыполненного долга перед Родиной, прапорщик, то такой же как Игорь, рядовой, чего-то испугавшийся или разочаровавшейся во всём и во всех, откроет стрельбу по-своему же караулу, а другой сам пустит пулю себе в лоб. Одного вытащи из сугроба, отогрей, другого успокой, забери автомат и хорошенько дай по морде, третьего просто заверни и отнеси в караулку – развлечений хватало, зарплату платили, жизнь потихонечку налаживалась.

Через семь месяцев, то есть как раз в то время, которое было обещано в отделе кадров при трудоустройстве, но, умноженное немногим более чем на два, Игорю торжественно вручили офицерские погоны и перевели на должность начальника отряда отдела по воспитательной работе с осуждёнными. Он пытался не подать вида, как сильно волнуется перед представлением отряду, но вышло всё настолько быстро, что всё, к чему он готовился, проигрывая мысленно ситуацию, репетировал, оказалось абсолютно лишним. Отряды, которые достались Игорю, как и положено, молодому офицеру, были «сливками» колонии: отряд №3 – отряд, склонных к побегам и, по совместительству, к нарушениям режима отбывания наказания, а также отряд №8 – туберкулёзный отряд, в первом триста восемьдесят пять человек и во втором —семьдесят восемь. Максимальное количество людей, перед которыми до этого публично выступал Игорь – двадцать восемь недорослей, поэтому, даже если прибавить директора, завуча и представителя городской администрации по образованию, получившееся число не дотягивало до той аудитории, с которой ему предстояло работать, производить впечатление и, согласно должности, – воспитывать. Колония, в которую попал Игорь, носила статус колонии строго режима, что говорило о том, что большинство «благодарной аудитории» лица, отсидевшие не один срок, а, следовательно, в два, а то и три раза, старше самого Игоря. С точки зрения психологии для Игоря это тоже был рубикон, который необходимо было переступить.

Металлическая дверь локального участка отряда №8 открылась, и седой как лунь, майор Джумаев, улыбнувшись Игорю и произнёс: «Проходи». В то же самое время он подозвал к себе, осуждённого, дежурного по отряду и распорядился: «Строй отряд на плацу». Не менее десяти минут со всех сторон в центр локального участка стекались люди, кто-то что-то обсуждал, кто-то смеялся, но большинство всё же шли молча, самоорганизовываясь по пятёркам. В конце концов, броуновское движение закончилось, и наступила почти полная тишина – все с любопытством рассматривали молоденького лейтенанта и ждали речи старого таджика. Расул Самал Оглы получал неописуемое наслаждение, передавая свой отряд новому начальнику, он смаковал каждую минуту этого ритуала и даже не пытался спрятать то выражение лица, которое говорило: «Как же я долго ждал этой минуты». Выйдя перед строем, майор сказал фразу, которую, видимо, отрепетировал ещё лет пять – шесть назад: «Граждане осуждённые, представляю вам нового начальника вашего отряда – лейтенант…» С этими словами он подошёл к Игорю, дружески хлопнул по плечу и добавил: «Всё, я передал, давай, знакомься, удачи тебе», – и направился к выходу из территории отряда. Дверь со скрипом открылась, пропуская седого и умудрённого опытом майора, и также закрылась – он вышел, не оборачиваясь. Перед Игорем стояло почти восемьдесят человек.

Окончание первого рабочего дня, внутри зоны, оказалось смазанным – услужливый дежурный, из числа осуждённых, предложил угостить новоиспечённого начальника чифирём с конфетками – организм Игоря боролся как мог. Очнувшись утром, после ночных судорог, высокой температуры и колик в животе, он принял решение впредь разбавлять предложенный ему «чаёк», как минимум, 1/20 или не пить данное пойло совсем.

Принятие второго, отряда №3, совпало с проведением «профилактических мероприятий в отряде», а проще говоря, обыске всех и вся в отряде, включая постельное бельё, тумбочки и прочие личные принадлежности. Совпало ли это случайно или так было задумано руководством, не волновало Игоря абсолютно – он делал свою работу, уверенный в том, что главное, в любом месте и в любой ситуации, оставаться человеком. Руководил обыском его давний знакомый Макс, прозванный в зоне «Макс Бешеный» – заместитель начальника оперативного отдела. Подойдя к одной из двухъярусных кроватей, Игорь заметил уютно разместившийся на тумбочке потолочный светильник: «Чья тумбочка? Немедленно верните плафон на место и не думайте, что ваш уют важнее освещения общественного коридора. Повторяю, вопрос: чья тумбочка?» Из окруживших молодого лейтенанта зэков выскочил парень, лет на пять – семь старше Игоря, схватил плафон и кинул его в потолок, над головами собравшихся. Всех присутствующих густо осыпало осколками битого стекла. «Фамилия?!» – рявкнул Игорь, обращаясь к жонглёру, который сделал попытку раствориться в толпе, но вовремя был пойман за шиворот. В разгар происходящего появившийся бывший исполняющий обязанности начальника отряда, который по сценарию должен был передать все дела Игорю, Сергей Решетников. Он потянул Игоря за рукав и безапелляционно, но тихо, чтобы слышал только Игорь, буркнул: «Быстро за мной!», – при этом толкнув ближайшую двухъярусную кровать – шконку таким образом, что при падении набок, она повлекла за собой соседнюю кровать, а та, подчиняясь законам физики, соседнюю. В искусственно созданном бардаке Сергей уволок вершителя справедливости в кабинет начальника отряда. «Ты идиот?!… Если тебя… не ждут дома, то у меня дома жена и дети! Я только тебя… тут жду, чтобы Хозяин подписал рапорт на перевод в городской СОБР! Ты знаешь в какой отряд пришёл?! – кричал Сергей, густо перемежая литературную речь полным своеобразием русского языка, – на нашем этаже почти четыреста отморозков, этажом выше – столько же, этажом ниже тоже! Больше тысячи уродов, которые тебя ненавидят! Сколько тут наших? Пятнадцать! Ты знаешь, сколько времени до наших отрядов, – а Сергей был начальником 4 отряда, расположенного этажом выше, – бегом добирается тревожная группа? По нормативу – четыре с половиной минуты, так вот, лейтенант, немного успокоившись продолжал Сергей, – почему я И.О. в твоём отряде, знаешь? Потому что к прежнему начальнику отряда тревожная группа не успела добежать… вернее, добежала и даже быстрее норматива, но, не было там начальника отряда, не было! Куски мяса – были, море крови – была, ботинки с ногами – были, а его – нет! Понимаешь? Разорвали! Голыми руками разорвали!» «Но он же был не прав, он пренебрёг общественным ради частного», – только и смог пробормотать Игорь. «Так, я понял, просто так тебя не вразумить», – сказал Сергей, выглянул за дверь и позвал дежурного зэка, – сделай-ка нам чайку». Закурили, помолчали. Чай откровенно был хорош. «Знаешь, – продолжал Сергей, – я тебе одну умную вещь скажу, как в том фильме, только ты не обижайся, запомни – ты тоже сидишь, также и там же, где вот эти все, – он махнул рукой вокруг, – единственная разница в том, что ты ходишь спать к жене, а они остаются здесь. Поверь, со временем ты поймёшь, что разница совсем невелика, и они тоже это прекрасно понимают, но этой разницы вполне достаточно, чтобы тебя ненавидеть. И делают они это с удовольствием двадцать четыре часа семь дней в неделю. К чему я это? К тому, что в этой ненависти нужно научиться жить. Ты меня услышал?»