Читать книгу Время созидать - - Страница 9

В тот день Тильда возвращалась домой позже обыкновенного.

Она по привычке обернулась на внушительные стены храма, серые в сумерках, на его мощный гранитный хребет с выступающими ребрами колонн. Храм Маллара Многоликого дремал под моросящим дождем, и суетная рабочая жизнь медленно затихала в нем до следующего утра.

Тильда поджала губы. Строгие сдержанные линии ее рисунков стали зданием громоздким, неуклюжим и больше походящим на Канцелярию, чем на место, где каждый человек сможет почувствовать себя ближе к богу. Несомненно, храм будет красив, ведь она и другие мастера так стараются ради этого!.. Он будет белым цветком – среди шума и грязи столицы.

Но это – потом. Через десять, двадцать лет. Сейчас же заботиться стоит о том, чтобы вовремя поставляли камень для строительства, а каменщики и резчики правильно его обрабатывали, чтобы соблюдалась нужная толщина стен, не было никаких расхождений с расчетами – иначе арки рухнут, стены не выдержат нагрузки.

Эти заботы поглощали Тильду уже семь лет. И даже сейчас, когда кипучая суетная жизнь Дарреи подхватила ее и понесла вперед, она мыслями возвращалась к храму Многоликого. И если бы Тильда не знала город так хорошо, то непременно бы заблудилась в узких и широких улицах Жемчужного и Бронзового колец и оказалась бы в путаных, кривых переулках Застенья.

Но это был ее город.

Он скромно прятался в планах и чертежах на ее столе, но обретал плоть, стоило лишь выйти за дверь кабинета. Линии, нарисованные тушью, становились изломами крыш, карандашные штрихи превращались в камень и штукатурку.

Любила ли она этот город?..

На перекрестке Шпалерной и Ткацкой улиц, у самого моста через канал Ткачей, опрокинулась телега, и народ бестолково толпился вокруг, сминая раскатившиеся желтые яблоки. Босоногие ребятишки уже полезли под колеса и копыта, рискуя головами, хохотали и дрались в грязи за добычу, устроив шумную веселую возню. Повозку обходили стороной, хозяин кричал на все лады, откуда-то из переулка уже спешили солдаты городского охранения.

Сдерживая раздражение, Тильда медленно шла вместе с толпой, вливающейся узким ручейком на мост. Глядела в чужие затылки, надеясь поскорее высвободиться из этих тисков. Но то и дело кто-нибудь, как нарочно, останавливался, и казалось – конца не будет вялому движению куда-то в неизвестное.

– Фьялки, госпожа! Всего-то полмедяка!.. Госпожа, фьялки, глянь, каки красивые!.. – неожиданный, резкий крик, как ножом, полоснул воздух.

Откуда-то сбоку к Тильде подскочило жалкое дрожащее существо, обернутое в многослойные тряпки: не то девочка, не то старуха.

– Госпожа, купите… – просипело оно, протягивая ей что-то среди уличной толкотни. – Всего полмедяка. Нигде таких не найдете!

Букетик цветов. Где она его взяла, эта бродяжка?.. В чьем саду?

– Бла-ародная госпожа захочет купить цвяточки… Украсить себя… – бормотала одни и те же слова уличная торговка. И как она безошибочно поняла, кто перед ней? В грязной одежде, с тяжелой сумкой Тильда не сошла бы и за найрэ.

– Госпожа! – в голосе торговки было что-то уверенное, будто она точно знала, с кем именно говорит.

Отчего-то Тильда не могла отвести взгляд, хотя нищих в Даррее тысячи, куда ни пойди – везде наткнешься на калеку или безобразную, беззубую, как вот эта, старуху… Что-то неправильное, странное раздирало коготочками душу. Вспыхнул страх – на миг Тильда представила, что бродит по зимним улицам одна, замерзает и умирает от голода, привалившись к какой-то стене…

Она тряхнула головой, прогоняя наваждение, проверила часы за пазухой на цепочке – при ней ли.

– Отдам даром ради такой-то красоты, – вдруг переменилась торговка. Она схватила Тильду за рукав, неожиданно сильно и резко дернула к себе, так что сумка с чертежными инструментами слетела с плеча и больно врезалась ремнем в сгиб локтя. – Это от господина Коро. Привет.

«Торговка» смотрела на нее прозрачными как лед глазами ребенка на лице старухи, не мигая. Ждала ответа. Потом слабо улыбнулась, растянув в ниточку тонкие морщинистые губы, и отдала цветы.

– Что мне сказать моему господину?

Сегодня тринадцатый день месяца урожая – а долг господину Коро Тильда обещала вернуть после Долгой ночи. С чего бы ему напоминать о сроке?

Решил припугнуть, показать, что никуда она не денется.

– Скажи, что все в порядке. – Тильда улыбнулась. – И господину Коро не о чем беспокоиться.

«Торговка» понятливо кивнула – и пропала в толпе, мгновенно растворилась среди прохожих, будто и не было ее вовсе.

В руках дрожали на ветру фиалки – любимые цветы. Кто-то шел мимо, толкался и что-то недовольно говорил, даже – кричал, и только сейчас Тильда поняла, что стоит перед самым мостом и мешает людям пройти.

Ее покойный муж Гарольд был игроком. Свою страсть он и не скрывал, пропадая вечерами в самых сомнительных заведениях столицы, и постепенно богатое приданое, полученное от отца Тильды, утекало – на долги, на любовниц, на дурманящие разум зелья. И погиб муж как-то внезапно. Проигрался или просто ввязался в авантюру и стал неудобен как свидетель – Тильда не знала. А когда Гарольд умер, оказалось, что он был должен огромную сумму господину Коро, и этот долг лег на плечи Тильды как наследницы изрядно потрепанного состояния.

Десять лет Тильда всеми правдами и неправдами искала деньги, чтобы избавиться от этого долга. Сердце Родерика Коро не знало сомнений и боли, а власть была сильнее власти Сената.

Тильда знала, что двери и решетки на окнах не защитят ни ее, ни сына, как не защитят брата стены отцовского дома в Ларте.

Она поправила ремень тяжелой сумки и решительно зашагала в сторону Жемчужного кольца.

Всю дорогу ей казалось, что за ней кто-то идет, прячась за спинами прохожих. Один раз, обернувшись, она увидела, как какой-то мужчина скользнул в боковой переулок, а потом все та же полусогнутая тень, прижимаясь к стенам, последовала за ней дальше. Тильда усмехнулась про себя. Следят. Ну и хорошо – пусть Родерик Коро знает, что она не боится его.

У ворот дома Тильду встречал Эрин. Он поклонился и доложил, что дома все в порядке.

– Что-то вы поздно, госпожа, я боялся за вас… – начал он ворчливо-доброжелательной скороговоркой, к которой Тильда привыкла с детства. – Сбегал на площадь, поспрашивал. А мне и говорят, мол, ушли вы… Ох, заставили вы меня поволноваться-то… Одна ходите, а сейчас вон, говорят, в переулке Красильщиков двух женщин убили, вывернули наружу все внутренности и… Сумку-то давайте сюда, что же вы… Тяжело же. Воду вот приготовил, она еще теплая, а ужин наверняка уже остыл… Ой, одежда ваша…

– Прости за беспокойство, Эрин. – Тильда ласково улыбнулась, отдавая ему сумку. – Меня задержали дела.

По улыбчивому, в морщинах, лицу мужчины пробежала тень, серые глаза потемнели, словно их накрыли грозовые тучи. Но он лишь поднял фонарь повыше, чтобы осветить Тильде дорожку через сад.

– Все-то вы в заботах, госпожа! Сердце кровью обливается, глядя… Вы бы нашли толкового парня, вот хотя бы… как его зовут? Кажется, Матиас… Или Морис?.. Такой высоченный – вот его бы да пристроить в охрану…

– Эрин, – Тильда прервала его причитания, – с Ароном все хорошо?

Получив утвердительный ответ, Тильда снова улыбнулась:

– Хорошо! Распорядись подать ужин в столовую. Я скоро буду.

Дом встретил ее темнотой и тишиной – давящей и вязкой, как смола.

Дом Элбертов был стар, его кости из крепкого дуба скрипели по ночам, его каменные зубы крошились, он лысел, теряя то одну, то две черепицы. Угрюмый и тихий, он дряхлел медленно, с достоинством. Тильда же, несмотря на все выгоды своего положения мастера-архитектора, могла лишь содержать в относительном порядке одно, жилое, крыло. Слишком много места в ее жизни занимал долг Родерику Коро.

Она привыкла так жить, и многого – за давностью впитавшейся в кожу привычки – уже не замечала. Не замечала, как смотрят со стен молчаливые предки Элбертов, провожая странными, потусторонними взглядами всех, кто жил в доме, словно взвешивают, оценивают и ставят пробу. Не замечала многолетней слежавшейся серости. Или не хотела замечать.

Тильда поднялась на второй этаж. Прошла узким коротким коридором, и вытертый плетеный коврик приглушил ее шаги. У двери в самом конце остановилась, глубоко вздохнула и, беззвучно распахнув ее, заглянула в неосвещенную спальню.

Темнота внутри пахла дождем и мокрым деревом.

Огонек свечи сразу же заколебался, готовый погаснуть – Арон оставил открытым окно.

На подоконник натекла целая лужа.

Свечу Тильда оставила у входа на сундуке. Закрыла окно и ставни, вытерла воду, мимоходом подобрала и поставила на полку двух деревянных рыцарей, валяющихся на полу – ее подарок сыну. Она работала над ними несколько месяцев – вырезала, раскрашивала так, что рыцари в локоть высотой казались живыми.

Арон спал, раскинув руки, скомкав во сне одеяло. Тильда почти не видела его лица, но достаточно было того, что сын здесь, мирно спит. Ей хотелось пригладить торчащие волосы Арона – рыжие, такие же, как и у отца. Но она лишь постояла несколько мгновений над кроватью, потом поправила одеяло.

Над кроватью висели сложные конструкции из перьев, бусин, палочек и ниток, они покачивались от легкого сквозняка, дотрагиваясь до лица. Арон тащил в свою комнату всякий хлам: обкатанные морской водой камешки, ракушки, кривые коряги, перья, какие-то металлические скобы, поломанные ключи, кости птиц… Из всего этого он постоянно сооружал «магические» приспособления. Мэй ворчала, что в комнате Арона невозможно прибраться, потому что все углы завалены чем попало, и иногда Тильде приходилось брать – и выкидывать в мусорную кучу всю эту никому не нужную рухлядь.

Арон потом не разговаривал с ней – иногда целое пятидневье…

Усталость давила на плечи, отдавалась тупой болью в затылке. Но Тильда взяла свечу и подошла к столу, за которым Арон делал уроки. Там лежала раскрытая тетрадь, и Тильда стала вчитываться в неровные буквы и цифры, написанные карандашом. Это был домашний урок, и Арон справился с ним кое-как, записи пестрели ужасающими ошибками.

Горький ком подступил к горлу.

Она могла бы взять и решить эти примеры за сына – исправить неправильные ответы, ведь для нее это так легко! Не то что для Арона, у которого никакой склонности к арифметике, которого учителя никогда не хвалили за прилежание в каких бы то ни было науках, кроме гимнастических упражнений и фехтования.

Несколько мгновений Тильда колебалась. Потом закрыла тетрадь и положила ее обратно. Так она сделает только хуже – если решит задания за сына. Как бы она ни хотела помочь ему – не сейчас и не таким образом.

– Спи, – прошептала она неслышно. И некоторое время стояла, прислушиваясь к стуку дождя за окнами, к тому, как скребут по стеклу ветви кленов.

Нужно было возвращаться к делам: к конторским книгам и сметам.

В просторной купальне, оборудованной кранами с холодной водой, она смыла с себя грязь и пыль, переоделась в домашнее платье и поднялась наверх к позднему – слишком позднему – ужину.

Сидела в темной столовой за огромным, до блеска отполированным столом на двенадцать персон. В его поверхности отражались блики свечи, дробились в круглых оконных стеклах, мерцали на олове стаканов и тарелок.

Из темноты выступали массивные, богато украшенные – но пустые буфеты. Ни яркого блеска серебра, ни мягкого сияния стекла. А ведь когда-то здесь стояло блюдо из фарфора, подарок отца.

Эрин принес теплые лепешки с сыром, фаршем и специями – такие, как готовят на юге, в ее родных местах. Тильда только сейчас поняла, что зверски голодна: с утра даже поесть времени не было. А лепешки – тонкие, хрустящие, пахли так вкусно, что рука сама собой потянулась к ним. Это была память о Файоссе, о его пряных острых кушаньях, которые подают в саду, в увитых виноградом беседках. Один такой семейный ужин она помнила отчетливо и ясно, как будто это было вчера…

…За столом собралась вся семья. Обедали не в парадной столовой и не в малой, а на воздухе, в беседке с голубым куполом и цветными стеклышками, так что свет солнца дробился на множество лиловых и желтых ромбиков на полу.

Во главе стола сидел отец. Он только что вернулся из удачной поездки – веселый, загорелый и огромный, кажется – еще больше обычного. Мама – подле него, тонкая и стройная, она звонко смеялась каким-то шуткам, то и дело касалась руки отца своей легкой золотистой ладонью. Братья отца и их жены, обе – северянки с голубыми прозрачными глазами и волосами желтыми, как масло – вот уж диковинка в их жарких краях! – сидели степенно, важно, неторопливо что-то обсуждая между собой. Бабушка и дед, все еще крепкие, жизнерадостные, спорили. Дед ругал порядки в столице, а бабушка смеялась: «Угомонись уже, старый ты пень, давно в отставке, а все туда же»

Над беседкой – две огромные магнолии, их резные тени причудливо падают на дорожку, где маленькая Тильда и ее братья затеяли шумную игру в салочки. «Тильда! Юджи! Рин!» – зовет их мама, и они бегут к беседке, Тильда падает, ушибает коленку, но смеется, глядя на дырку в новом платье. «Ах, негодница, ты только посмотри!» – качает головой отец.

Оглушительно стрекочут кузнечики в траве, и солнце – большое и ласковое. Из кухни Миртл несет восхитительно пахнущее блюдо с копченым угрем, и мама сама накладывает его всем, а потом они едят пироги с вишней, лепешки с сыром и фрукты. Все весело болтают о пустяках и о серьезном. Постоянно кто-то шутит, братья Тильды под шумок норовят стянуть побольше сахару. И день как будто застыл, замер одним золотым сияющим мгновением…

Замер, став хрупче и тоньше хрусталя – и разбился. Осколками стекла разлетелся по столовой, и Тильда вскочила из-за стола, так, что опрокинулся с грохотом массивный стул, разлилось вино. В окне напротив билось что-то черное, билось и кричало, громко, надрывно и страшно.

Только мгновение спустя Тильда поняла, что это ворон. Он пробил клювом стекло и теперь отчаянно рвался в дом сквозь осколки, которые все больше впивались в тело.

Тильда бросилась к окну. Птица истошно вопила. Позади, в доме, захлопали двери – дом проснулся.

Она выталкивала ворона, но битое стекло резало руки, ворон пытался ухватить ее за одежду, нацелясь острым твердым и сильным клювом прямо в лицо, и глаз его блестел бешено и злобно.

Но вдруг ворон резко дернулся вперед, крикнул хрипло, громко и пророчески – и упал на пол столовой, затих окровавленной грудой перьев. Перья и битое стекло усыпали пол, а Тильда стояла над птицей, и руки ее были в крови.

Порезы сильно саднило.

Эрин, подоспевший только сейчас, смотрел на нее с немым ужасом, его губы дрожали.

– Госпожа Тильда… – только и смог выдавить он. – Что же это…

– Это птица, Эрин. – Тильда обернулась: за дворецким маячила растерянная горничная. – Мэй, будь добра, убери это безобразие. Только осторожно. Эрин, принеси мне воду промыть порезы.

– Это Э-э-э-рме-Во-орон, – запинаясь, пролепетала девушка. – Т-т-точно. Он!

– Это просто птица, – с едва сдерживаемой тихой яростью ответила Тильда. – Или давай тряпку, и я сама это все уберу!

– Н-нет, госпожа, я все сделаю! – Горничная справилась с испугом и побежала за водой.

Тильда устало опустилась на стул. Ковер был безнадежно испорчен – но ковер не жаль, он все равно был протерт едва ли не до дыр. А вот стекло в окне заменить на новое стоит немалых денег…

Дурная птица.

Эрме-Ворон. Безумец, служитель Маллара, который сжег свой храм – вместе с другими служителями, уверенный, что Безликий спасет его город от чумы. Но за то, что он внял голосу Безликого, Маллар превратил Эрме в черного как сажа ворона, обреченного вечно приносить вести о бедах и горе, обреченного на ненависть людей.

Нет, глупости, россказни, как болтовня о проклятии, быть такого не может! Хватит с нее на сегодня. Лучше вернуться к привычным заботам. У нее нет ни права, ни времени на тягостные мысли о странных совпадениях и безумных птицах. Ей нужно написать письмо брату, просмотреть конторские книги, убедиться, что денег для господина Коро хватит. А еще написать отцу Грегору – попросить зайти и взглянуть на Арона.

Поэтому сейчас она пойдет работать.