Читать книгу Корреспондент - Хакан Аксай - Страница 16

В квартиру в семиэтажном «Садыклар апартманы» в стамбульском районе Шишли не особо торопились сочувствующие Озалу. То ли боялись за свою безопасность, то ли не верили в многопартийное будущее, куда стремился Озал со своим детищем. Быть основателем партии, которая тут же закроется, зачать ребёнка, который умрёт не родившись, никому не хотелось. Грузом висела вероятность, что все, кто примкнёт к Озалу, будут брошены в тюрьму. Редкие приходившие тушевались. Отказы стоять у истоков так и сыпались. Даже бывшие губернаторы, имевшие политический вес, захаживали к Озалу в ставку, но не подписывались на роль основателей партии.

Озал был решителен и непреклонен, ему нужно было собрать тридцать соратников-основателей. Но люди боялись. Страна жила, будучи зажата в цепких руках военной хунты. Шли в пугающую неизвестность, пожалуй, только самые отчаянные.

Позвонили в дверь. Помощник Озала пошёл открывать.

– У вас назначено?

– Нет, – ответил человек из-за двери и навалился, чтобы открыть её.

Помощнику это не понравилось, и он стал силой закрываться от навязчивого посетителя. Несколько минут продолжалась схватка: один напирал на дверь, другой силой её удерживал, один пытался проникнуть в квартиру, другой истово отстаивал территорию ставки от незваного гостя.

– Брат Тургут, меня не пускают, распорядись уже в конце концов, – выкрикнул в сердцах человек из-за двери.

Озал вышел на возбуждённые голоса и шум. В квартиру рвался Бедреттин-бей.

– Пусти его. Это наш человек, он нам ой как понадобится, – распорядился Озал.

Озал вербовал многих, среди них были люди, никогда не занимавшиеся политикой, но имевшие вес в обществе: носители уважаемых фамилий, люди с чистой репутацией, ничем не запятнанной в глазах военных.

– Я понимаю, что практически нет шансов, что вашу партию выберут в парламент, но уверен, что турецкой политике нужна свежая кровь. Поэтому я готов к любой роли, которой вы меня наделите, – сказал Озалу Месут Йылмаз, опытный экономист, занимавший должность исполнительного директора в многочисленных производственных компаниях.

С его стороны это был весьма дальновидный расчёт. Йылмазу предстояло занять министерский пост, его ожидало блестящее политическое будущее. Пока он просто верил в идею и носителя этой идеи.

В жизни приходится делать много ставок и зачастую вставать на путь с неизвестной точкой назначения. Те, кто встают на него, или срывают свой куш, или теряют всё. Вера, неугомонность и пассионарность высвечивают дорогу во мраке будущего.

«Да, такой человек нам нужен», подумал Озал о Йылмазе. На следующий день Месут-бей стал ежедневно посещать квартиру-ставку в Шишли.

Занимавшимся организационными вопросами всё время приходилось оглядываться по сторонам, не выдавать себя, держать свою деятельность втайне. Костяк, сложившийся вокруг Озала, да и он сам, боялись, что основателей партии будут запугивать. Поэтому, когда заходила речь о том или ином человеке, примкнувшем к рядам Озала, их называли не по именам, а по присвоенному каждому из них номеру.

– Восемнадцать пусть ангажирует лавку из своих, кто не подведёт и сделает всё в индивидуальные сроки, – говаривали между собой соратники.

Тургуту Озалу было важно услышать мнение прежнего друга и соратника, опытного политика, отстранённого от дел после переворота, Сулеймана Демиреля. Он отправился к нему домой. Разговор из приятельского превратился в напряжённый конкурентный диалог, как только пошла речь об истинной цели визита.

Озал сидел в мягком кресле, пил чай из изогнутого стаканчика. Отхлебнул «заячьей крови»[28] и деловито сказал:

– Поддержи нас.

– Извини, но нет. Моя собственная карьера ещё не закончилась. Нет, – ответил опальный политик.

У Демиреля самого были далеко идущие планы. Не имея возможности действовать в открытую, он продумывал иные пути вернуться в активную политику.

Озал ушёл со встречи несолоно хлебавши. Но его расстройство длилось совсем недолго. Он принял решение. После этого ему были уже не так важны детали. Поезд его амбиций мчался на всех парах.

Состояние полной секретности продолжалось. Все боялись всего. Накануне объявления об учреждении партии поздно вечером Четырнадцать договорился с производителем табличек, что работа будет закончена ближе к ночи. К десяти часам вечера была готова табличка лишь с написанным словом «партия». Место для ключевого слова пустовало. Ближе к ночи принесли конверт со словом «Отечество». Уже в ночи мастер завершил свою работу. «Партия Отечества»[29] всё чётче стала приобретать свои очертания.

Было практически всё готово, чтобы объявить о себе. Выбрали и эмблему – соты и пчёлка.

– Мне очень нравится этот символ. В нём и тепло, и трудолюбие, и любовь, и изобилие, – говорил Озал.

– Брат Тургут, – вбежал в комнату Четырнадцать, – наши конкуренты тоже выбрали пчелу в качестве эмблемы. Свои люди сообщили. Что делать? И самое главное, их примут с самого утра, сразу после открытия, – нервничал Четырнадцать.

– Не истери, – приказным тоном сказал Озал, немного помедлил и добавил. – Военные просыпаются рано…

– Ну да.

– Мы на регистрацию напросимся до начала рабочего дня. Кто раньше подаст заявку, тот и на коне, – быстро сориентировался Озал и рассмеялся, ему самому очень понравилась такая хитрость.

Он позвонил министру внутренних дел и, не объясняя причин, попросил принять его в восемь тридцать.

Рано утром «Партия Отечества» Озала с сотами и трудолюбивой пчелой в качестве эмблемы была официально зарегистрирована.

Комиссия в Комитете государственной безопасности, состоящая из опытных военных служак, включая генерала Эвре-на, собралась для рассмотрения дел. На стол легли папки на семь партий. От каждой из них выдвигались тридцать основателей. На каждого приходилось досье от Национальной разведывательной организации, Командования военного правления, Министерства внутренних дел. Работа предстояла кропотливая.

Военные везде видели угрозу. Выпустить на выборы слишком много левых – опасно. Они тут же поменяют только принятую Конституцию. Две партии справа обеспечивали военным необходимое равновесие.

Всё находилось под жёстким контролем. Тело страны было словно привязано к кровати, чтобы в конвульсиях своей прежней болезни не навредить самой себе.

Озал и конкуренты из шести других партий ждали своей участи как абитуриенты результатов поступления в университет.

К началу политической выборной гонки оказались допущены только три игрока – правоцентристская «Партия Отечества» Озала, учреждённая военными «Националистическая демократическая партия» и левая «Народническая партия».

Политические лидеры принялись ездить по городам и весям, собирая митинги, агитируя за себя.

Это был какой-то городок на Восточном Черноморье. Автобус Озала выехал на базарную площадь. Он влез на крышу и в очередной раз принялся выступать со своей программой. Только народ не собирался его слушать и будто вовсе не интересовался и не обращал внимания на то, что происходит. Озал продолжал говорить, раз уж приехал. К автобусу подошла пожилая дебелая женщина и попросилась к спикеру. Озал дал знак, чтобы ей дали возможность забраться к нему. Она, с трудом переваливаясь, влезла, подошла к нему и обняла. Лицо невысокого Озала оказалось аккурат между грудей, каждая величиной с переспелую дыню. Вынырнув из тела рыхлой деревенской женщины, Озал расцеловал её в обе щеки. Она взяла у него из рук микрофон и над базарной площадью загремел её басовитый голос:

– Ula, karı kılıklı herifl er, niye adamı dinlemiysiniz? Jandarma dolaşmiş, adami dinlemeye giden herkesi falakaya yaturur demiş. Ben de dinliyrım. Hadi bakalum, beni de yaturun[30].

Услышав местное наречие, да с матерком, народ заулыбался, оживился, захлопал в ладоши. Так вокруг автобуса собралась толпа. Женщина вытерла выступившие на глазах слёзы и спустилась. Она спрыгнула с подножки, подобрав длинную юбку и заставив качнуться автобус на рессорах.

Озал, из города в город, вставал на специально приспособленную крышу автобуса, оборудованного колонками, говорил с людьми. Для военных стало настоящим сюрпризом, что его поддержка стала расти в геометрической прогрессии, оставляя позади конкурентов.

– Я принял решение, в соответствии с которым наш рынок открылся для иностранных денег. Я позволил улучшать свои товары и услуги в свободной конкуренции, – перечислял Озал свои достижения.

Он верил, что его вклад в развитие экономики велик. И пожалуй, не было человека, который мог бы его переубедить в этом.

Конкуренты и соседи по правому крылу нервно ёрзали в своих креслах, наблюдая за амбициями низкорослого экономиста, сменившего роговую оправу своих очков на более элегантную тонкую и давившего конкурентные силы своей харизмой. Его нужно было свалить. Лоббисты один за другим обивали пороги президентского кабинета.

В президентском кабинете не заставили себя долго ждать. С телеэкранов стране всё доходчиво объяснили:

– Если человек, находившийся на государственном посту после военного переворота, присваивает себе все позитивные решения, не беря во внимание работу других людей и ведомств, это несправедливо и самонадеянно. Собираясь на избирательные участки, крепко подумайте обо всём этом, – обратился по телевизору к нации со своей речью президент Турции Эврен.

Штаб Озала словно окатили холодной водой. На кого намекал глава государства, было настолько очевидным, что за два дня до выборов смело можно было сматывать удочки и расставаться со своими далеко идущими политическими планами.

– Мало ли что сказал президент, – меланхолично зевнул Озал, когда его стали спрашивать, что же теперь делать, что отвечать прессе. – С чего вы взяли, что этот пассаж был адресован именно нам?! Он ведь фамилий не называл… Не надо на себя ничего брать. Двигаемся дальше.