Читать книгу Эухенио или Остров брошенных кукол - - Страница 3

В ожидании время тянется бесконечно. Сквозь тонкие стенки коробки счастливые избранники слышали, как хлопнули дверцы автомобиля, рев мотора, стук тонких каблуков Мерседес, скрип двери, грохот кастрюль на кухне, крики торговца печеным бататом, доносящиеся издалека и еще тысячу разных звуков, но они не слышали голоса девочки. Время тянулось мучительно, но ничего не происходило. Вскоре все звуки извне потонули во влажном тумане сумерек и наступила тишина. «Наверное, уже ночь» – подумал Малыш и тихонько прошептал: «Медвежонок, ты не спишь?» «Нет» – ответил Пушистик и, перевернувшись на другой бок, уткнулся своим меховым ухом прямо в нос Малыша. «Я сейчас чихну!» «Неправда. Куклы не чихают». «А я чихаю». «Вот это странно. Интересно, как долго мы будем здесь лежать?» «Это неважно сколько. Главное, что нас выбрали и у нас теперь есть хозяйка. Интересно, какая она эта Габриэла. Если она похожа на свою маму, то, наверное, она прекрасна, как Ангел». «Хватит болтать. Лучше спать. Так время проходит быстрее» – и вскоре в коробке послышалось едва уловимое сопение. Медвежонок уснул, а пупс протомился, мечтая до рассвета, пока не послышалось хрипловатое пение первых петухов, звон медных кастрюль и треск хвороста в печах на кухне не возвестил о пробуждении дома. Наступил долгожданный день. Он лежал с закрытыми глазами и сотый раз представлял, как откроют коробку и, в сиянии солнечного света, над ним склонится златокудрый ангел. Вдруг, коробка взмыла вверх. «О, наконец-то! Медвежонок, это сейчас произойдёт!» Он прислушивался. Шаги, скрип дверей, опять шаги, опять скрип дверей, звук ножниц, перерезающих старательно завязанные Кончитой ленты, шелест разворачиваемой бумаги… Сердце Малыша бешено колотилось. «Вот сейчас, вот сейчас…» Крышка коробки слетела куда-то на пол и в сиянии полуденного солнца Малыш увидел… нет, отнюдь не Ангела в нимбе золотых волос, а расплывшееся в улыбке толстое, лоснящееся от пота, лицо няньки с носом, занимающим половину этого, не скажем красивого, но весьма добродушного лица. «Не случилось. Жаль» – с горечью подумал Малыш. «Но в конце концов не всё в этом мире происходит так, как мы себе придумываем». «Габриэль, посмотри какое чудо подарили тебе твои добрые родители! Он совсем как настоящий ребёночек. И Медвежонок прехорошенький. Какие лапусечки!» И танцующей походкой Пилар или попросту Пили, так звали няньку, провальсировала к кровати девочки с подарками в руках. Всё было совершенно не так, как представлял Малыш. И девочка оказалась не златокудрым, а черноволосым Ангелом, с огромными печальными глазами, совсем как у матери. Она казалась совсем крошечной на огромной неприбранной постели, похожей на кружевной торт великана с красными розами вышитыми на подушках и надписью «ми аморе». Девочка улыбалась и протягивала руки к Малышу. «Ну, вот он, вот он этот момент!» Он оказался в тёплых объятиях и, счастливый, замер, слушая стук маленького сердечка, бьющегося где-то рядом под тонким кружевом ночной рубашки. «А Медвежонок какой, посмотри! Какие чудесные у тебя родители, Габриэла. Уж как они тебя любят! У меня отродясь таких не было. Я имею ввиду игрушки. А какой праздник готовит госпожа Мерседес по случаю твоего дня рождения!» И Пилар вышла из комнаты, причитая еле слышно себе под нос: «Бедная, бедная моя девочка».

К празднику в доме Морено готовились основательно. Со вчерашнего дня Мерседес отдавала распоряжения на кухне. Нужно было запечь ягненка в земляной печи, предварительно обмазав его пряной пастой из перемолотых трав. Это потом из его нежного мяса приготовят суп. Засахаривали фрукты и жарили в воздушном кляре цветы цукини. Загодя делалось айвовое желе и амарантовые оладьи. Фаршировались свиным фаршем перчики чили и укладывались в белоснежный ореховый крем а сверху, россыпью гранатовые зерна, словно сверкающие рубины или капельки крови. Запекалась на банановых листьях рыба, маринованная в апельсиновом соке и пряностях, тушилась телятина с молодыми побегами кактуса. Были припасены к столу, как изысканный деликатес, муравьиные яйца, дорогие, словно черная икра северных рыб и выдержанный мескаль с плавающим в нем агавовым червячком. А как апофеоз застолья – огромная башня торта из нежнейшего шифонового бисквита под пышной шапкой взбитых ванильных сливок. Мерседес знала толк в изысканной еде. Пиршество намечалось грандиозное.

День рождения Габриэлы совпадал с первым днём Праздника Мертвых, а вернее с Ночью Ангелов и поэтому, после обильного застолья и недолгого бдения у офренды, все отправлялись в город на карнавал. Это был тот самый день, когда Габи разрешали лечь в постель позже обычного. Так было и сегодня. Гостей было немного. Праздник был семейным, а семья у Алонсо Морено была невелика: отец Алонсо Алваро, напоминающий своей седой копной вьющихся волос, льва, восседал во главе стола словно глава прайда. Парочка худых и унылых, незамужних племянниц, облаченных, словно вдовы, во всё черное с ног до головы чопорно сидели на краешках массивных резных стульев, словно колья проглотили. Они приехали в Мехико на праздник из Оахасы в сопровождении брата Алонсо Лино, очень напоминающего своим нахохленным видом и острым крючковатым носом растрепанную зловещую птицу. Родственников со стороны Мерседес не было. Ее родители почили рано, успев выдать дочь замуж за столь выгодного и надежного жениха, как сеньор Алонсо. Детей на празднике не было тоже. Их не приглашали. Алонсо и Мерседес считали, что Габриэле вредно общение с другими детьми. Все эти салочки, серсо и прочие игры, особенно на свежем воздухе, могут убить ее. Чинно отобедав и прочитав молитву перед алтарем, на котором стояли пара изящных башмачков с позолоченными пряжками, так обожаемых при жизни, матерью Мерседес Марией Жозе и двухрядная флейта-сампонья её отца Мануэля Эксудеро, который до конца дней своих промузицировал, находясь под резвым каблучком своей властной красавицы жены, семейство Морено отправилось в сторону площади Сокало, чтобы влиться в праздничный, галдящий и взрывающийся смехом и петардами, человеческий поток. Габриэлу вела за руку принаряженная к празднику Пилар, выделяющаяся на фоне одетого в черное семейства. Она была в пурпурном свадебном платье из Тихуаны, города, где родилась. Пилар вышивала это платье себе годами, вплетая в цветочные орнаменты птиц, бабочек и свои мечты о женихе (обязательно весёлом и с большими работящими руками), в надежде, что когда-нибудь она пойдет в нём к алтарю, но этого не случилось и поэтому единственной возможностью выгулять такую красоту стал карнавал. Город пел, в небе разливался фонтанами фейерверк. Всё и все кружились в нескончаемом хороводе перед глазами уставшей за день Габриэлы. Черти, Вампиры, Скелеты, малыш с топором в голове, дородная мать семейства с окровавленными близнецами на руках и вязанкой отрубленных рук, болтающихся на её широком поясе, великан с крыльями летучей мыши изрыгающий пламя. Все они взяли Габи в кольцо и хохотали, высовывая длинные синие языки и клацая огромными, желтыми зубами, обдавали, полуживую от усталости, девочку зловонным дыханием. Не выдержав впечатлений слишком длинного дня, Габриэла потеряла сознание, словно провалилась в темноту, где нет ни звука ни света. Пилар еле успела подхватить её и закричала царственно шествующей впереди Мерседес: «Сеньора Морено, сеньора Морено, малышке плохо. Надо бы вернуться домой». Подошедшая к ней Мерседес потрогала холодный лоб девочки и с безучастным видом произнесла: «Возвращайтесь. Слишком много впечатлений. Она просто устала. Уложи её» – и, больше не взглянув на дочь, быстро ушла, растворившись в водовороте ликующей толпы. Пилар, с малышкой на руках, пробиралась к особняку, глотая слёзы. Ей было жалко и девочку и себя, со своей наивной надеждой встретить хорошего парня сегодня вечером и досадно, что она потратила столько времени прихорашиваясь перед зеркалом, но любимая Габриэль была важнее всего. Она вошла в пустой дом (вся прислуга была распущена в честь праздника) и, пройдя по гулким полутемным галереям, добралась до детской. «Сейчас, моя девочка, я тебя уложу». Она раздела обмякшее прохладное тельце и уложила на пуховую перину, подоткнув одеяло со всех сторон. «Сейчас, бонита моя, сладкая моя деточка, ты согреешься. Хочешь, я сварю тебе шоколад?» Габи молчала в ответ. Решив, что девочка уснула, Пилар положила рядом с ней Малыша и Медвежонка. Боясь разбудить малышку, она на цыпочках, прошелестев крахмальными юбками, прошла через комнату к окну, посмотрела на полную луну, плывущую над садом и, преисполненная вполне обьяснимой тоской, присела в своем роскошном платье в кресло. Потом она всплакнула немного, прислушиваясь к отдаленным звукам праздника, и, незаметно для себя, задремала.

Габриэла не спала. С момента, как она потеряла сознание, она продолжала лететь в какой-то черной трубе с огромной скоростью. Она летела в состоянии крайнего ужаса без возможности зацепиться хоть за что-нибудь. Вокруг холод, темнота и бесконечность. И это продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что приземлилась в теплую, влажную мякоть, источающую пронзительный, очень знакомый, сладкий, похожий на клубничный, аромат. Она открыла глаза и увидела, что находится внутри нежно – розовой пульсирующей плоти, мягкие, чувствительные стенки которой подпихивали её к свету. Не сопротивляясь и не думая, снова закрыв глаза, она просто поддалась этому движению. Ещё мгновение, толчек и Габриэла упала на что-то и это что-то приняло её словно нежные, заботливые руки. Она снова открыла глаза и посмотрела наверх. Над ней склонялся цветок огромных размеров с трепещущими атласными лепестками. И, что самое интересное, цветов этих было превеликое множество. Их было очень, ну очень много, целая роща. Из бутонов некоторых из них появлялись малыши и скатывались по бархатистым листьям на землю, покрытую мягчайшим мхом. Она попыталась встать на ноги. Это получилось у неё очень легко. Мало того, она почувствовала, что может перемещаться, едва касаясь изумрудного мха. И она пошла-полетела из этой рощи странных цветов в сторону мелодичного звона, раздающегося где-то недалеко, за стеной бархатистой листвы. Звон раздавался совсем рядом и, отогнув лист, она увидела залитую солнцем долину, уходящую за горизонт, заполненную смеющимися детьми, белоснежными барашками, щенками, кроликами и котятами. С восторгом, которого она не испытывала никогда в жизни, Габриэла, с разбегу, влетела в стайку парящих овечек. Они окружили её и терлись об её щеки кудрявыми шелковистыми мордочками. Порхающие, словно бабочки, кролики щекотали её ушами, а подлетевшие щенки, кувыркаясь в воздухе, пахнущем клубникой и топленым молоком, резвились у ступней её босых ног. Это был непередаваемый восторг! Она всегда мечтала о щеночке, котенке или кролике, но родители запрещали сторого-настрого заводить кого-то. Они опасались за её здоровье. «Здорово, правда!» – послышалось рядом и этот кто-то невидимый засмеялся звонко и заразительно – «Ты счастлива? Я – счастлива» Из-за спинки барашка на Габриэлу взглянули лукавые глаза под копной черных кудрей. Габриэла ахнула от неожиданности. На неё смотрела она сама.