Читать книгу Фарфоровый птицелов - - Страница 10

Ничто так не придаёт уюта жизни, как традиции, – может быть, в этом и есть их главное предназначение. У нас, небольшой группы инженеров-проектировщиков, сложилось обыкновение по субботам подниматься в горы, ночевать там в нашем институтском вагончике, а утром подниматься на какую-нибудь не слишком сложную вершину. Было в вагончике тесновато, иногда дымно из-за капризной печки-буржуйки, еда была простая, но тянуло туда неудержимо. Стихийно образовалась хорошая компания. Вот как-то у нас там, после ужина, возник разговор о кино, об актёрах, режиссёрах, ну и все дружно посетовали на снижение художественного уровня нынешних фильмов, ругнули голливудовское влияние, обнажёнку эту обязательную, откровения в области эротики – в общем, в пропасть катится кино, что там говорить! Похоже, все эти маститые кинодеятели поголовно страдают вуайеризмом. Это словечко произнёс Малик, он у нас, несмотря на молодость, самый начитанный. Тут неожиданно откликнулся из своего угла седой и бородатый наш патриарх Никита Арсеньевич:

– Малик, сегодня суббота, людям надо отдохнуть, а ты тут со своей эрудицией, скажи попроще!

– Ну ладно, попроще: вуайеризмом французы называют страсть к подглядыванию. Понятно теперь?

Все мы с Маликом согласились: да, презренная страсть к подглядыванию движет многими нынешними режиссёрами. Седой же наш патриарх вдруг сказал:

– А вот у меня был случай нечаянного этого самого вуайеризма, в пионерском возрасте. Если потерпите минут пятнадцать, я расскажу.

Мы решили потерпеть.

– Мне в детстве повезло, я побывал в пионерском лагере на Чёрном море. Нелёгкое занятие описывать неописуемое, а там именно таким всё и было: неописуемые, гениально вылепленные неведомым скульптором гранитные массивы, неописуемой синевы море с дельфинами и беленькими корабликами, неописуемые кедры и кипарисы! А воздух-то! А цветы! Ну хоть бы что-нибудь там было описуемое, ей-богу! Шёл апрель, а тепло было, как летом. Подружился я там с Володькой из Ужгорода. Отличный товарищ, толковый, рассудительный, он как бы опекал меня, я-то этими качествами не особенно блистал. У Володьки был только один изъян – волнуясь или нервничая, он начинал заикаться. Жизнь наша была интересной, насыщенной, всё было расписано по часам. Утром – зарядка на площадке, расположенной высоко над морем на обрывистом берегу. Зарядку проводила у нас Валерия Аркадьевна – молодая, загорелая и стройная женщина. Красоты неправдоподобной! Мы ею все до одного любовались, и даже девочки нашего отряда не могли ни к чему в ней придраться. После зарядки через 15 минут после всяких там умываний и т. п. мы строем и с песней шагали в столовую.

Где-то уже ближе к середине нашего пребывания в лагере Володька мне и говорит:

– А ты обратил внимание, что Валерия после зарядки всё время куда-то исчезает? В столовую она приходит, когда мы уже заканчиваем завтрак. Я заметил, что она уходит со спортплощадки куда-то по тропинке вдоль забора. Давай задержимся после зарядки, посмотрим?

– Давай. Только ненадолго, чтобы не опоздать в столовую.

Как решили, так и поступили.

Мы увидели, что Валерия прошла по тропинке вдоль забора метров 30, раздвинула две незакреплённые железные пики, прошла сквозь забор и снова сдвинула пики за собой. Выждав минуты 3–4, мы проделали то же самое. За забором тропинка побежала круто вниз, а затем стала извиваться среди скалистых выступов и впадин, в нескольких местах пришлось, прижавшись к скале, двигаться по узким карнизам, кое-где приходилось пробираться чуть ли не ползком. Володька сказал: «Может, вернёмся?» Но я упёрся: женщина прошла, а мы струсим? Натерпевшись страхов, мы, в конце концов, спустились к морю, там тропинка огибала огромный каменный выступ и за ним… за ним под большой нависающей скалой было некое подобие каменной ванны, связанной с морем узкой щелью. И в этой ванне, в изумрудной воде, плавала русалка. Так нам сначала показалось, оба мы так и застыли. Это наша физкультурница купалась, и притом без всего. Русалка сразу же увидела нас и крикнула:

– Быстро отвернитесь и не двигайтесь! Стойте там!

Мы налились кумачом и отвернулись. Через несколько минут Валерия подошла к нам уже в своём спортивном трико. Она обратилась ко мне и сказала: «Ты пока стой здесь и не двигайся с места, я проведу твоего друга и вернусь». Так она в два приёма провела нас обоих по тропе и велела идти в столовую. Оба мы были подавлены произошедшим. Что-то теперь с нами будет! Отправят домой раньше срока? Напишут в школу? Опозорят на весь лагерь? Угораздило же! А всё этот чересчур умный Володька! Да и я тоже хорош, могли бы вернуться, если бы не моё упрямство.

День, однако, прошёл без каких-либо последствий. И следующий день тоже. И на третий день никакие кары на нас не обрушились. На четвёртый день мы успокоились, но тут чересчур умный Володька говорит мне:

– А ты знаешь, Валерия теперь после зарядки сразу идёт в столовую, отравили мы ей её маленькое удовольствие, два любопытных остолопа!

Я вынужден был с ним согласиться: «Да, отравили. Да, два остолопа. Но что теперь делать?»

Володька вдруг вскипел:

– Как что! Н-надо подойти к ней, из-звиниться и по-по-просить её опять ходить к-купаться. Д-давай завтра п-подойдём, и ты всё это с-скажешь?

Не знаю почему, но страшно было идти извиняться. Страшней, чем по скалам карабкаться. Но мы пошли. Говорить пришлось мне, Володьку спасло заиканье. Я, страшно волнуясь, всё сказал, как Володька придумал, и ещё добавил, что пусть плавает без всякого страха, мы проследим, чтобы ни одна душа не проникла в эту тайную купальню. Валерия простила нас: «Ладно, хорошо, спасибо, я на вас рассчитываю!»

Она и правда стала после зарядки исчезать, как раньше.

Как-то мы с Володькой говорили между собой о Валерии, и он сказал, что она, наверное, самая красивая женщина в нашей стране, а я поправил: «…во всём мире!» Мы оба в неё влюбились. То есть не влюбились, а заболели обожанием. Много позже, читая «Ромео и Джульетту», я наткнулся на слова: «О, быть бы на её руке перчаткой! Перчаткой на руке!» Поразился, до чего точно передано наше с Володькой тогдашнее состояние. «Перчаткой на руке!» И это за четыре века до нас! Большая умница этот Шекспир, ей-богу!

В день отъезда мы пошли в кабинетик Валерии попрощаться. Володька неожиданно поборол своё заиканье и выпалил:

– Валерия Аркадьевна, мы оба вас очень любим! Вы самая красивая женщина в мире! Прощайте!

Валерия рассмеялась, поцеловала его в левую щёку, а меня в правую и сказала:

– И я вас тоже люблю. Вы очень хорошие! Оставайтесь хорошими всю вашу жизнь. Счастливо вам обоим добраться домой!

Так мы уехали, увозя на щеках два поцелуя. И эти её слова – «оставайтесь хорошими всю вашу жизнь» – тоже ехали с нами. Вот, собственно и вся история. Я уже седой, у Володьки куча внуков, но мы оба переписываемся до сих пор, а напутственные слова Валерии послужили нам в жизни неплохим компасом. Вспомнишь эти слова – и как-то боишься плохо поступить. Многим представляется, что совесть – это такая скрипучая вредная тётка со злыми глазами – ничего подобного! Совесть – самая красивая женщина в мире. Ну мне, по крайней мере, так кажется.

На этом седовласый Арсеньич завершил рассказ про свой нечаянный вуайеризм и, правду сказать, большую часть слушателей усыпил, что, впрочем, было не так уж плохо: завтра рано вставать – ждёт очередная «горка».