Читать книгу Инжиниринг. Истории об истории - - Страница 5

Евгений Александрович Решетников. Заместитель министра атомной энергетики СССР, заместитель министра атомной энергетики и промышленности СССР, заместитель министра РФ по атомной энергии, вице-президент АО АСЭ (2005–2013)

Легендарным министром Средмаша был Ефим Павлович Славский – человек с великолепной интуицией и феноменальной памятью. Стоило ему раз пообщаться с человеком, и он на всю жизнь запоминал его. Под его началом были сотни комбинатов, рудников, заводов, а он помнил каждого сотрудника – и не только руководство. И помнил, что тот или иной руководитель говорил ему при последней встрече.

Сам Ефим Павлович, создавая министерство, был не атомщиком – химиком. А министр энергетики и электрификации Петр Степанович Непорожний изначально выучился на строителя-гидротехника. Но это были настоящие энтузиасты. И под стать себе они подбирали замов и помощников, руководителей предприятий. Никто не заставлял нас – строителей и монтажников – сидеть сутками на станции, по 240 дней не вылезать из командировок. Мы делали это из своих устремлений. Поэтому сказать, что это время было плохое, застой, я не могу. Застой был на Старой площади. У тех, кто работал, застоя не было. Ефим Павлович Горбачеву так и сказал в свое время: «Вам надо – вы и перестраивайтесь. Нам перестраиваться не надо!»

Славский был такой. В трудные моменты он всегда находил единственно правильное решение, но перед этим очень внимательно выслушивал всех, кто имел что сказать. И потом все они соглашались: «Да, Ефим Павлович прав!» Хотя случались, конечно, и разногласия – споры ученых с конструкторами, например.

Дирижеры атомных строек

Строитель – интересная профессия, она не дает человеку остановиться, требует от него развития, постоянной наработки нового опыта. Профессионал – тот, кто уже все умеет и продолжает учиться. Чем больше профессионалов работает на площадке, тем лучше идут там дела.

Но строительство строительству рознь. Возведение дома подразумевает типовой проект, а атомная станция – совсем другое дело. Там другие требования к бетону, к конструкциям, я уже не говорю о ювелирном монтаже реактора: зазор между его корпусом весом 320 тонн и шахтой – 1 миллиметр.

Я всю жизнь проработал в электроэнергетике, строил шахты и заводы и могу с уверенностью сказать: такой концентрации мысли, технологических решений, идей, как на АЭС, нет больше нигде, ни в одной отрасли. Порой до 20 000 тонн оборудования размещается на площадке всего лишь в 200 квадратных метров – столько места занимает один энергоблок, ядерный остров. Уровень ответственности не сопоставим ни с чем.

Конечно, монтажные и пусконаладочные работы должны осуществлять высококлассные специалисты. Что же касается чисто строительных работ, то здесь все проще. Хотя, безусловно, строители должны осознавать, что они строят и зачем.

Сооружение атомных станций – это искусство, и первостепенную роль в нем играет профессиональный уровень участников процесса. Мировая практика создания АЭС показывает, что станции строят, как правило, одни и те же коллективы, у которых есть опыт, и к ним предъявляются очень высокие требования.

Areva, франко-германская компания, занимавшаяся разработкой и производством оборудования для атомных электростанций, забыла однажды об этом и наняла дешевую рабочую силу, закупила бюджетные материалы. Отсюда и было отставание по срокам. Скупой платит дважды, а в этом случае и больше: они трижды вырубали по 600–700 кубометров бетона – он не выдерживал нагрузок при испытаниях.

Однако профессионализм – это еще не все. Человек, который идет на такую большую стройку, должен быть энтузиастом, лидером. Если он не такой по жизни, если у него нет желания быть первым, то лучше не браться за это дело.

Функции руководителя атомной стройки – почти как у дирижера симфонического оркестра, который знает тонкости партитуры, слышит каждый инструмент, определяет музыкальный строй. Мы в России традиционно выращиваем специалистов для отрасли, в том числе управленцев строек. Подчеркну: человек, который приходит в нашу сферу, должен быть еще и спортсменом по духу, должен работать не покладая рук, стремясь к чемпионской планке. Управление стройкой – дело абсолютно творческое, оно предполагает ежедневное оперативное решение неординарных задач. График – вещь условная, поскольку все время возникают новые, часто неожиданные обстоятельства. Скажем, опаздывает оборудование, и ты должен точно решить, как поступить: оставлять проем, останавливать стройку или искать еще какой-то другой выход. Надо соображать! И еще одна особенность атомной стройки: здесь не обойдешься без способных инженеров, квалифицированных рабочих, сюда не наберешь людей с улицы. Это подтверждает весь мировой опыт. И дело руководителя – найти соответствующие кадры.

А вообще я так скажу: работы легкой не бывает, такая разве что у тех была, кто в свое время призывал всех ехать на БАМ, на целину, а сам оставался в горкомах, обкомах и дорастал до кресла в отделе ЦК. Ерунда, что зарплата небольшая: они знали, что в любой магазин придут – и им принесут всего, чего пожелается. Из-за таких и происходили все беды в определенный момент, и тот же Чернобыль.

Без дозиметра

Чернобыльский реактор не имел защитного корпуса, и в результате неправильных действий операторов, недочетов в конструкции реактора, недостаточных в то время знаний о цепной реакции произошел этот взрыв. Вылетели 180 тонн топлива, которые в дисперсном виде рассеялись по ровной поверхности. Графит, используемый в качестве замедлителя, горел, и все это с парами разнеслось по большой территории. Отдельные язычки заражения вытянулись аж до Северной Европы.

Далеко, пусть и в небольшом количестве, долетели короткоживущие радионуклиды. С помощью радиометрии выяснили, где находятся долгоживущие радионуклиды (это цезий и плутоний, у которых период полураспада соответственно 220 и 150 лет). Эту 30-километровую территорию обозначили, оградили и сказали, что людям здесь жить не рекомендуется. Проживающих там людей государство переселило. Теперь уже известно: жить там было можно, а заниматься определенными видами сельского хозяйства – нет. Например, можно было держать коров, есть полученные из их молока масло и сметану, а вот само молоко пить нельзя. Нельзя было есть грибы, потому что они интенсивно накапливают радионуклиды. Но опять же все зависит от того, сколько грибов съесть или яблок. Чтобы получить годовую дозу, нужно было умять две с половиной тонны яблок.

Сегодня известно также, что переселение привело и к тому, что люди испытали колоссальный стресс. Многие начали рано, в очень молодом возрасте, уходить из жизни – именно из-за потрясения, а не от облучения.

Я сам, например, получил 36 рентген и так скажу: все индивидуально. До этой беды у нас годовая допустимая доза равнялась 0,5 рентгенам. Потом ее подняли до 2,5, а потом – до 25. И, если эта норма была превышена, тебя выводили из зоны. Многие заходили в зону, а потом снимали куртку с дозиметром в кармане (ну жарко же!) и шли, копали, возились – естественно, не набирали рентгенов. Многие так делали. Но были и те, что привязывали свой дозиметр к бульдозеру и за двое суток зарабатывали билет домой.

В бой идут одни старики

Первые атомные станции за рубежом строило поколение, которому было 35–36 лет. Не много, тем не менее это были уже люди с большим багажом знаний и богатым производственным опытом, люди, которые прошли в основном Нововоронежскую АЭС, Белоярскую АЭС, и это придавало нам всем уверенность. Когда же мы начинали контракты по Китаю, Бушеру, то после двенадцатилетнего перерыва в строительстве и вводе новых блоков в России у нас не было подготовленного молодого костяка. С действующих станций на Украине и в Литве мы брать людей не могли. И поэтому почти весь наш персонал был седым. Молодых, до 35 лет, было человек тридцать, остальные – пусконаладчики, персонал на блочном щите – были представители старой гвардии, люди далеко за пятьдесят. Можно сказать, суворовские чудо-богатыри.

Но зато мы только на три блока АЭС за рубежом заказы получили, а какое оживление началось! Ижорские заводы, «Электросила», Подольский завод, «Уралмашзавод» – все задышали, заказы стали давать своим смежникам. А с ядерным топливом бизнес, загружающий реальный сектор, становится в десятки раз больше по объему.

Китайский ревизор

В 1994 году параллельно с выбором площадки начали появляться китайцы. У нас было полное запустение. Они докладывали, естественно, что труба дело. В 1995 году, когда уже была выбрана новая площадка, мы приехали на Ижорские заводы с одним из заместителей Ли Пэна – премьера Госсовета КНР. Он хотел посмотреть, где будет создаваться реакторное оборудование. Мы шли по пустому цеху, а над головами летали галки. А когда он увидел, что еще и все стекла разбиты, очень расстроился. Но все-таки сказал так: «Подумаешь, стекла! Ну вставите. Но ты, смотри, нас не подведи!»

Основной принцип у китайцев был таким: ничего лежащего не берем. Единственное, в чем мы их смогли убедить (и то чуть не погорели на этом), – это использовать на ЛМЗ давно откованные роторы. Их было 20 заготовок, они лежали на заводском дворе. И когда начали брать первый ротор, китайцы закричали: «Вы нас обманываете!» Это был момент не критический, но довольно неприятный. Пришлось главу китайских экспертов Чень Чжаобо убеждать, что смысла нет делать новые роторы, если лежат заготовки: проводим повторный УЗК и тщательный контроль при изготовлении. Неделю потратили на нервотрепку, но убедили. И еще: по всей цепочке, от металла до выплавки, должны были по договору стоять их люди, везде – осуществление их надзора.

В атомной энергетике у китайцев действуют жесточайшие правила, и прохождение любого объекта, малейшее изменение, вносимое в проект, имеет свой неизменный ритуал. Они тщательно исследуют все мелочи. Для этого многократно заседают экспертные комиссии, документация рассылается в разные научно-исследовательские институты. А на последней инстанции, когда собираются мудрецы (весь цвет ученых), их решение вызревает не менее 70 дней. С нашей точки зрения, это бюрократия, в их представлении – норма.

Объективности ради: в требованиях китайского заказчика никогда не было ничего сверхъестественного. Это были справедливые требования. Сложность заключалась скорее в том, чтобы переучить самих себя. Оказывается, пословица «Что написано пером, то не вырубишь топором» более всего подходит китайцам. Они, в отличие от нас, просто не понимают по-другому. И вот здесь нам бывало сложно перебороть себя психологически. Ведь это у нас главный конструктор может приехать на станцию и дать разрешение на какое-то отступление от нормы, которое, по его мнению, не повлияет на конструктив. Для китайцев это нонсенс. По всем их писаным и неписаным законам, если ты отступил от нормы, то должен обосновать, почему ты отступил, предоставить расчеты, как это повлияет на работу конкретного узла и всей системы в целом. Только после того, как предоставленные расчеты пройдут их надзорные органы, они дают зеленый свет. И если их надзорным органам нужно, допустим, 40 дней на утверждение, то раньше они ответ тебе не дадут, хоть ты прыгай и кричи так, что Мао из могилы поднимется!

Я лично считаю такой подход вполне обоснованным, поскольку атомная энергия – не шутка. Китайцы всегда ставят целью создание безупречного во всех отношениях объекта. «Тяньвань» как раз и есть такой объект.

Да, были сложности, и все-таки это был не трудный ребенок, а золотой! И каждая стройка не отбирает, а только добавляет тебе жизни. Жизнь укорачивают безответственные, безрукие люди, с которыми, бывает, сталкиваешься. Настоящее дело, даже самое трудное, укрепляет человека внутренне, а по завершении приносит величайшее удовлетворение.

Будущее – за Востоком

Для Индии АЭС «Куданкулам» – это больше, чем просто энергетическая стройка. Это еще и университет, где индийские специалисты, осваивая строительство энергетических реакторов легководных моделей, получают знания нового уровня и качества. «Профессорами» в этом университете выступают российские инженеры – представители страны, имеющей колоссальный опыт на всех уровнях и этапах ядерной эры.

Волею судьбы именно России было суждено поставить эту услугу одной из древнейших цивилизаций Земли. Дело в том, что Индия не является стороной – участницей Договора о нераспространении ядерного оружия и существуют ограничения на поставки ей ядерных материалов. Мы не могли не воспользоваться тогда ситуацией, которая складывалась в нашу пользу, поскольку соглашение о сооружении в Индии АЭС российского дизайна было достигнуто до ввода санкций МАГАТЭ, и поэтому только Россия на тот момент могла предложить Индии сотрудничество в этой сфере. Не использовать такую фору для завоевания рынка с населением более двух миллиардов человек было бы преступлением. Это гигантский перспективный рынок.

Когда мы высокомерно говорим, что, мол, Индия – дикая страна, мы ведем себя смешно и даже глупо. Индия сама подняла свою ядерную энергетику. Тридцать лет назад американцы и французы им сказали: «Мы вам не будем строить». – «Ладно», – ответили индийцы и сами построили станцию на тяжелой воде, возвели с нуля 16 блоков. У них есть свои физики-ядерщики, которые справились без новейших технологий. Да, они руками много лет загружали топливо, но станции работают, они надежны. Можно, конечно, прийти и сказать: «Что ж вы настроили, у вас на скрутках провода?» Ну так и мы 40 лет на скрутках были. Ко всему можно привязаться. Но они сделали! Они атомную бомбу сделали, ракеты. О самолетах можно говорить, что мы технологии им продали, но ракеты – это их собственное.

Ренессанс

В России кадры реанимировались на Ростовской АЭС. Они хоть и были опущены ниже плинтуса, но основной костяк сохранился. Была база, было жилье, и это позволило нам вокруг этих остатков восстановить строительные подразделения для возведения следующих блоков.

Жилье – это вообще большая проблема для всей атомно-энергетической отрасли, для любых станций, которые будут начинаться сейчас. Разговоры о том, что мы найдем на рынке гастарбайтеров и они нам все построят – это блеф. И когда мы сегодня говорим, что завтра свистнем – и все сбегутся, это тоже сомнительно.

Приходил ко мне парень, мать которого работала у нас. Говорит: «Я полтора года назад институт окончил, помогите в Москве устроиться». Я ему: «Слушай, ты что здесь делать будешь? Ты же строитель, ты оканчивал строительный институт. Поезжай в Нововоронеж, ума наберись, лет семь отпаши, поешь лапши, а потом – в Москву, в кресло. Тогда ты будешь понимать, что надо решать вопросы отрасли, а не свои собственные, что ты – представитель Оттуда. А если ты этого не поймешь, у тебя стройка будет гнить. Будешь только требовать, чтобы тебе платили». Ну и что думаете, поверил он мне? Нет, сидит сейчас, учит, чтобы у кого-то машина на объекте вправо поехала, а не влево. Хорошие деньги ему платят. Разве пойдет он после этого куда-то на стройку? Нет. А зря! Строить станции – это сказка.

2012 г.