Читать книгу Кровь завоевателя - - Страница 7

Услышав, что я вела переговоры с братом, шах Тамаз допустил меня в свой кабинет. Он сидел за низким столом и нанизывал пару обрамленных бриллиантами рубинов на золотую цепочку. Эти драгоценности, как и прочие, мерцавшие в стоявшем с ним рядом сундучке с узорами из цветов, выглядели так неуместно среди простых ковров и ничем не украшенных стен из песчаника. Я заглянула в сундук: кольца из крученой платины, восьмикаратные бриллианты, жемчужные браслеты, диадемы с невероятными гравировками, серьги из сапфиров и лазурита – сундучок стоил больше, чем все племя силгизов. На низком столе шаха сидел обычный рыжий кот, лизал лапы и мяукал, пока Тамаз мастерил.

– Женскую привязанность заслужить – работа тяжелая, – широко улыбнулся шах. – Но ничто не облегчает ее так, как украшения, и особенно сделанные своими руками. То же самое и с поэзией, кстати. Сочиненный стих стоит больше заимствованного.

Если бы кто-нибудь дарил мне стихи и рубины! Я склонила голову.

– Моей матери больше всего нравился рог краснорогого оленя. Отцу потребовалось двенадцать часов, чтобы выследить то животное.

– Настоящая любовь – редкость, потому и то, что ее показывает, тоже должно быть редкостью. Если бы шли дожди из золота, оно ничего бы не стоило, как песок.

– Но у вас все есть, мой шах. Так каков бы мог быть дар, достойный вас?

Он усмехнулся:

– Вероятно, минута покоя. Возможность посидеть на песке под звездным небом. – В его вздохе слышалась ностальгия. – Я не так уж от тебя отличаюсь. Моя мать происходила из дикого пустынного племени, обитавшего недалеко от Святой Зелтурии. Когда я родился, отец отправил меня жить к ним, чтобы я не рос мягкотелым. Кажется, будто в Пустоши ничего нет, но мы там выживали неделями на нескольких глотках воды. Я не видел Кандбаджар, пока мне не исполнилось двенадцать. – Шах улыбнулся, словно погружаясь в счастливые воспоминания. – Хочешь показать мне свою любовь? Отправь меня обратно туда, в то время.

– То, о чем вы просите, мне не под силу, – с улыбкой ответила я. – Впрочем, думаю, что могу обойтись и парой красивых туфель.

Шах жестом пригласил меня сесть на напольную подушку.

– Ты недооцениваешь себя, Сира. У тебя явно есть нечто большее, а иначе тебя бы здесь не было. Так скажи мне, что говорил твой брат?

Я села, скрестив ноги. Пришлось много умолять, чтобы брат согласился. Очевидно, я не была хорошим посредником, потому что мое первое предложение Джихану было и самым лучшим. Я видела, как простые люди торгуются на базарах, и они всегда просили сначала больше, а потом договаривались о компромиссе. Я решила быть такой же умной с Тамазом.

– Мой брат говорил, что они не уйдут. Либо вы им дадите то, что они хотят, либо они возьмут это силой.

– Если б я только знал, что им надо.

– Десять тысяч гектаров плодородных полей к востоку от Кандбаджара.

Тамаз пригладил острую бороду.

– Понимаю, зимы с каждым годом становятся все суровее. Мои шпионы в Пустоши говорят, что последнюю не пережил каждый десятый, и это лишь в южной части. Кстати, каганы на севере сражаются, чтобы получить юг, а каганы на юге – чтобы пробраться сюда. Отчаяние твоего брата понятно. Но давай опустим нереальные требования и перейдем к чему-то более разумному. Ты знаешь своего брата. Что он мог бы принять?

Я потерла подбородок, словно у меня тоже росла борода, и сделала вид, что глубоко задумалась.

– Зная своего брата, скажу, что он не принял бы милостыни. Потому он и представил все это как компенсацию за убитых торговцев. Силгизы не любят принимать подаяние. Им нравится торговать… или брать. Дайте им заключить честную сделку.

– И какую сделку?

– В Пустоши не идут золотые дожди, как здесь. Но там есть боевые кони, есть и воины, чтобы скакать на них. Так позвольте им воевать за Аланью. Пусть они вернут то, что у нас отобрали.

Тамаз выпрямил спину и кивнул:

– Отправить их сражаться с этосианами? А что взамен?

– Что, по-вашему, было бы справедливо, мой шах?

Он вздохнул, устало и резко.

– Они могли бы охранять от моего имени то, что вернут. Но поставить силгиза рядом с гулямом и хазом – все равно что поставить бочку с порохом на пути горящей стрелы. Как только хаз услышит «будь прокляты святые» из уст силгизского всадника, они станут резать друг друга, а не врага.

Я кивнула, с трудом сдерживая довольную улыбку:

– Они больше не будут проклинать святых. По условиям сделки и от имени всего племени мой брат согласился отказаться от Пути потомков и пойти по Пути святых.

Тамаз усмехнулся:

– Знаешь, сколько миссионеров мы туда посылали? Я уверен, тебе известны странные обычаи вашего племени. Ведь они не только молятся Потомкам, но и сочетают веру в Лат со всевозможными еретическими идеями Пустоши, которые Источник считает совершенно неприемлемыми. Они упрямы, как несущийся бык. Нужно что-то большее.

Рыжий кот спрыгнул со стола и замурлыкал у моих ног. Я погладила его и поняла, что мне, видимо, следует действовать тактичнее и осторожнее.

– Поглядите на меня, – произнесла я. – Что вы видите, ваше величество?

Он застонал:

– Не играй со мной в игры, Сира. Знаю, ты изо всех сил старалась заключить сделку. Искренность и серьезность, которые ты проявила, внушают мне гордость за то, что я растил тебя восемь лет. Но я – шах Аланьи и должен защищать аланийцев. Лат доверила мне эту работу. И нет ничего… абсолютно ничего, что я не сделал бы для защиты своего народа.

– Я из вашего народа? Или одна из них? – Мой голос задрожал. – Что вы видите, когда смотрите на меня, ваше величество?

– Ты дочь кагана Ямара, потому я тебя и взял. Именно для того, чтобы они не угрожали нам. – Он взглянул в мои увлажнившиеся глаза. – Но… то было тогда, а это сейчас. Я никогда не причиню тебе вреда, Сира. Что бы ни случилось, я буду защищать тебя, как родную, потому что ты. – Теперь и его голос дрогнул. – Ты мне как дочь.

Так ли это? Отчасти я не была в этом уверена. Если он не искал мне мужа, потому что я была заложницей, станет ли защищать меня в отчаянном стремлении победить? Если это будет его последней и единственной картой в игре? Если да, то уступит ли брат, чтобы пощадить меня? Может, я, как песок, ничего не стою… для них обоих.

– Правда в том, мой шах… правда в том, что мне здесь не место. Как и там. Я ни здесь, ни там не желанна. – Тьфу ты. Чтоб меня. Вечно слезы подступают и ломается голос, когда я произношу тяжелые и честные речи. – Я всего лишь украшение, как одна из ваших драгоценностей.

– Сира.

– Мой шах, – перебила я, почти забыв о приличиях. – У меня есть еще одно предложение. Если я вам так дорога, как вы утверждаете, то, по крайней мере, вы его рассмотрите. – Мне нужно было попросить о том, чего он не дал бы, и в итоге мы договоримся о том, чего мне на самом деле хотелось. А еще я должна была проверить его и узнать, действительно ли он считает меня членом семьи. – Мне уже почти двадцать четыре. И мне нужен муж, чтобы не впадать в искушение. – Я сглотнула. – Выдайте меня замуж за вашего сына, принца Фариса.

Пока я обнажала свое сердце перед Тамазом, он отвлекся на кота, который урчал и царапал стену.

– Фарису всего пятнадцать. – Тамаз позвал кота, тот взглянул на него и мяукнул в ответ. – Ты старше него на несколько лет. – Он мне отказал, как я и ожидала. – Но, как я уже говорил, ты меня впечатлила, Сира. До сих пор я думал, что ты такая же, как все девушки из гарема, которые целыми днями шляются по базару. Но мне ясно, что в тебе пробудились высокие стремления. И поэтому у меня есть идея получше.

Шах Тамаз откашлялся.

Нужно срочно предлагать Хадрита, пока шах не предложил мне сына какого-нибудь из младших визирей.

– У меня есть еще одно предложение… – начала я.

– Ты выйдешь замуж за наследного принца.

Что?!

– Простите?

– Наследному принцу Кярсу нужна жена. Ему нужна та, кто его вдохновит… даст стабильность. Верность. Простоту. В тебе течет кровь кагана. Ты росла, зная ценность глотка воды и куска еды, как и я. Как раз то, что нужно этому дураку, чтобы он стал лучше. Кстати, о еде. Цены на рынках взлетели до небес, потому что орда твоего брата пожирает весь урожай и траву на пастбищах. А запасы зерна в хранилищах дворца не бесконечны. Я намерен принять компромисс и скрепить его браком. И тебя прошу сделать то же – почему бы и нет? Ты согласна?

Лишь теперь я заметила, что дрожу всем телом. Сердце колотилось. Мне удалось лишь кивнуть.

– И прекрасно, – сказал Тамаз, почесывая кота под подбородком. – Завтра я приглашу твоего брата во дворец. Мы подпишем соглашение. Я отдам ему в управление от моего имени все крепости на побережье, которые он отвоюет. Хизр Хаз и орден святого Джамшида будут сопровождать их, дабы убедиться, что они исповедуют истинную веру в Лат со всеми надлежащими заповедями и действиями, изложенными в Писании Хисти. А ты выйдешь замуж за Кярса. Я его заменю, пока он отсутствует, не дам ему шанса сказать «нет».

– З-завтра?

Рыжий кот прыгнул на колени Тамаза. Шах взял золотую цепочку с рубинами, окруженными бриллиантами, и протянул ее мне.

– Завтра.

По пути в свою комнату я ущипнула себя. Нет, это был не сон. Это было все равно что разбить корабль в шторм и очнуться на острове, а потом найти там деревья, на которых растут изумруды.

Мысли проносились в голове, как колесницы, и вдруг прямо передо мной выскочил толстый черный кот. Я растерянно уставилась на него. Скользкий хвост, лапы как ручонки, круглые уши – это был не кот, а крыса! Крыса с выпученными глазами, злыми… будто я убила ее брата.

Прежде чем я успела закричать, из-за колонны выскочил евнух Самбал и смахнул крысу метлой. Я пригнулась, и крыса пролетела над моей головой, врезалась в стену и приземлилась на бок. Ее уродливые лапы затряслись в воздухе, потом подергивания замедлились, и крыса затихла.

– Получилось… Да! – радостно вскричал Самбал. – Наконец-то этому отродью Ахрийи пришел конец!

Самбал взял мою руку и потряс головой взад-вперед, покачивая бедрами, а потом дважды меня покрутил. Отпустив меня, он танцующей походкой на цыпочках двинулся по коридору, плавно, как на волнах, разводя руками, пропуская шаги и напевая что-то на странном языке. Но звучало это мелодично и довольно весело.

Кажется, сегодня у многих из нас была причина запеть… кроме этой крысы. Бедный зверек умирал со страдальческими глазами.

Я вернулась в свою комнату и перерыла весь шкаф. Ни одно платье не вызвало радости, и поэтому я отправилась на Большой базар. Проходя через сад к воротам, я заметила человека, которого уж точно не хотела бы видеть, – Хадрита, в парче и с небрежно повязанным бордовым клетчатым кушаком.

Я опустила глаза, пытаясь сделать вид, что не замечаю его. Но Хадрит свернул в мою сторону и сказал:

– Я искал тебя, милая. Где ты была?

Я старалась избегать его взгляда, он всегда был так проницателен.

– У меня был тяжелый день.

– О, я знаю. Ты скакала туда-сюда между нами и лагерем твоего брата. Ты, похоже, лучше меня справляешься с отцовской работой. Ты могла бы стать первой женщиной – Великим визирем.

Смех Хадрита обратился в издевательскую усмешку. Пусть теперь насмехается сколько угодно, завтра я буду выше него.

– Я сейчас занята, – ответила я. – Было приятно поговорить и все прочее, но если ты не против, мне надо идти.

Он приподнял пальцем мой подбородок, глядя сверху вниз твердыми, как алмазы, глазами.

– Приходи ко мне перед вечерней молитвой.

– Я правда не могу сегодня…

– Это очень важно. Очень и очень.

– Хадрит, я бы пришла, но.

– Разве я не сказал «очень важно»? Или ты не любишь меня? Почему ты отказываешься?

Он скрестил руки на груди.

– Хорошо, я зайду. Но не смогу остаться надолго.

– Ну, вот видишь? Упрямство со мной не работает. В будущем побереги свои слова и мое время.

Мне хотелось обозвать его сыном тапка, как сказали бы в силгизских краях, но я решила проглотить раздражение и заняться своими делами.

На парчовом ярусе Большого базара, обнаруженном в конце утомительного подъема, портной снял с меня мерки и пообещал изготовить ближе к полудню нечто великолепное. Огромное разнообразие тканей, украшений и образцов потрясало мой и так утомленный мозг, и поэтому я позволила выбирать ему. Поскольку все состоится уже завтра, большой свадьбы не будет, только символическая церемония, но мне все равно хотелось выглядеть лучше, чем когда-либо. Празднества устроят, когда Кярс вернется и узнает, что девушка, которую он когда-то называл «тупой дикаркой с лапками-тростинками», теперь стала его женой. Хотя это было не самое худшее из того, что он говорил. «Ты же знаешь, я в любой момент могу тебя взять. Просто я тебя не хочу». К счастью, с возрастом он оставил свои насмешки.

Я покинула Большой базар и пошла на площадь Смеха, чтобы получить от Эше стихи – нужно было как-то успокоиться после произошедшего. Однако его медный трон на помосте был пуст. А витиеватый вздор от прочих поэтов меня не интересовал, так что, когда село солнце, осветив облака красным, я, как человек слова, направилась во дворец Хадрита. Гулямы остались дожидаться у входа, а я вошла внутрь.

На полу гостиной на парчовых подушках расселось пестрое сборище: Хадрит с кальяном во рту; Озар, тоже курящий; крысобой – евнух Самбал, жующий кунжутные зерна; и, что самое удивительное, Эше, мастер оскорблений.

– Что все это значит? – спросила я.

– Сядь. – Хадрит щелкнул пальцами, и к нему приблизился мальчик-слуга. – Подай то, что она пожелает. Что ты хочешь?

– Знать, что здесь происходит.

– Что ж, ты это совсем скоро узнаешь. Ты не куришь, Сира?

Покачав головой, я перевела взгляд на Эше. Он полулежал на подушке и ел белый виноград.

– Почему ты здесь?

– Понятия не имею, – ответил Эше. – Но я никогда не отказываюсь от гостеприимного приглашения, особенно знатных вельмож.

– Сира любит шербет, – сказал Хадрит мальчику-слуге. – Ее любимый – малиновый.

– Ненавижу малину, – недовольно поморщилась я.

Хадрит выглядел так, будто только что ушиб палец на ноге.

– Да? Тогда масала?

– Ты что, позабыл, откуда я родом? Просто прикажи принести мне апельсиновый или тамариндовый.

В нетерпении и настороже из-за этого сборища, я уселась на расшитую блестками подушку рядом с Эше.

– Теперь, когда все здесь, – произнес Хадрит, – я могу начать. Но… во имя Лат… с чего же начать? Трудно даже выбрать слова, так что скажу все как есть. Я считаю – и у меня есть этому доказательства, – что сейчас, в этот самый момент, во дворце существует клика, замышляющая свержение шаха, и – не могу поверить, что говорю такое, – во главе этой клики стоит колдун.

О святые… так неожиданно. И совсем не то, что я хотела бы слышать за день до свадебной церемонии.

Но почему удивлена только я? Эше продолжал кидать в рот виноградины. Озар булькал кальяном, а Самбал с громким скрежетом жевал семена.

– Что ж, большинству из вас это уже известно, – продолжал Хадрит, – всем, кроме Сиры… и Эше. Так что эта речь на самом деле была предназначена только вам двоим. Я надеюсь, что все понятно.

– Что тебя привело к подобному заключению? – спросила я, глядя на настенный ковер с изображением дракона, извергающего пламя на собственный хвост. Хадрит упоминал, что это был подарок султана Абистры, преподнесенный во время торговой поездки.

– Госпожа. – Самбал проглотил свои семена. – Я видел во дворце кровавые руны. Хорошо скрытые, но они повсюду.

Кровавые руны?

– И я тоже видела одну, – выпалила я. – В купальне!

– Это еще не все, – вмешался Озар. – Кто-то пытается изобразить все так, будто я хочу войны с твоим братом и его племенем. Человек, написавший и поставивший печать на письмо о расплате за ваши грехи, – мой бывший писец, и я сам рекомендовал его в канцелярию шаха. И хотя всем известно, как я сокрушал своих конкурентов в торговле пряностями, я не убивал тех силгизских купцов.

– Но для чего им винить тебя? – спросила я. – Как это поможет им свергнуть шаха?

– И последнее, – продолжал Хадрит. – Твое племя прямо сейчас стоит лагерем за стенами. Но что, если ночью, пока мы спим, городские ворота внезапно откроются? Знаешь, кто охраняет стены Кандбаджара?

– Разумеется. Гулямы.

Хадрит кивнул.

– Все события связывает один человек. Один хитрый и злобный выскочка, за последний год набравшийся сил и влияния. Да, я говорю не о ком другом, как о паше Като – командире аланийских гулямов днем, интригане и колдуне ночью.

Честно говоря, я с трудом могла уловить здесь связь.

– Ну а если это Като, для чего ты просил меня поместить новую рабыню в гарем Кярса?

Озар выпустил струйки дыма и сказал:

– У Като есть помощники. В гареме. Как еще он мог проникнуть туда и написать там свои руны?

– А для чего эти руны? – спросила я.

Эше откашлялся:

– Так, теперь вижу, что меня пригласили не только для того, чтобы пробовать вино и фрукты. – Он сел прямо, высоко подняв подбородок. – Я считал, что ты, Хадрит, просто очередной интриган, изготавливающий гранатовый сок без гранатов. Но теперь понимаю, что ты немного умнее, чем кажешься.

– Для тебя я – паша Хадрит. И думаю, что моя внешность вполне соответствует моему интеллекту. Итак, Эше, для чего именно нужны кровавые руны?

– Это зависит от типа крови, которую в них использовали. Не зная этого, я не могу ничего сказать.

– Типа крови? – переспросила я. – Ты имеешь в виду, кровь ли это человека или животного?

Эше покачал головой:

– Нет. С кровью животного рун не создать. Кровь у людей разная, и каждым типом крови можно писать только определенные руны, хотя некоторые могут быть написаны несколькими. Но чтобы понять, для чего предназначены руны, мне нужно их видеть.

– Почему какой-то вульгарный поэт выступает нашим главным знатоком колдовства? – поинтересовалась я.

– Поэт? – произнес Хадрит. – Дорогая, ты сейчас говоришь с одним из Апостолов Хисти, хранителей Святой Зелтурии.

– С бывшим апостолом, – мрачным и приглушенным тоном сказал Эше. – Но да, в прошлой жизни я изучал все виды колдовства, включая и кровавые письмена.

Кровавые… письмена? Неприятно до мурашек.

– Так что же нам делать? – я развела руками. – Рассказать все шаху?

Озар покачал головой:

– Нет, конечно нет. Шах Тамаз никому из нас не доверяет. Хадрит никогда не пользовался его благосклонностью. И хотя я женат на сестре шаха, Великий визирь Баркам позаботился о том, чтобы я тоже не был его любимцем. – Он обернулся к Самбалу: – Евнух – это не совсем… ты же знаешь. – А потом обратился ко мне: – О тебе, моя дорогая, шах заботится искренне, но не станет полагаться на тебя в столь важном деле.

А вот с этим я не согласна – шах мне полностью доверял. Но, пожалуй, нужно получить больше доказательств, прежде чем обращаться к нему.

– Итак, вот что мы сделаем, – сказал Хадрит. – За излучиной реки наш доверенный человек, – он указал на Озара, – пришвартовал небольшой флот, поскольку на запад пути больше нет. Вот только никто не знает, что на борту этих кораблей ждут тысячи хазов из Кашана. Они думают, что их отправляют на запад, помогать в освобождении наших берегов от неверных. Но мы собираемся направить эти корабли в город и с их помощью взять под стражу пашу Като.

Да уж, невероятно впечатляющий план. И к тому же опирается на шаткие доказательства. Кроме этого, я слышала, как когда-то давно и Хадрит, и Озар упоминали о своей неприязни к Като. Может быть, все это – удобный предлог отрубить голову тому, кто соперничает с ними в могуществе? Если так, то я в этом участвовать не хотела.

– И когда ты планируешь это безумие?

– Завтра, – с довольной ухмылкой ответил Хадрит. Как раз то, что я боялась услышать. – Я рассказал тебе все это, Сира, поскольку, хоть мы и можем арестовать самого Като, чтобы обезопасить шаха и его семью, нам также нужно выявить и агента Като в гареме. А ты и та крестейка, которую ты купила, как раз годитесь для этого… по очевидным причинам.

По очевидным причинам. Не потому ли Хадрит втягивал меня во все эти интриги?

– Выходит, когда ты просил меня передать ему тот документ.

Я кивнула в сторону Озара, который наслаждался долгой затяжкой.

– Да, я тебя проверял, – подтвердил Хадрит. – Хотел убедиться, что могу тебе доверять. И ты прошла испытание. Пусть мой отец и презирает Озара, но я более… более практичный человек, чем он.

Практичнее Баркама? Такое вообще возможно? Признаться, высокий уровень запросов Хадрита не удивил меня. И все же я не могла не видеть пугающие пробелы. То, что лежало в основе заговора, никак не вырисовывалось.

– Зачем Като это делать? Он богат, могущественен и близок к шаху. У него и так есть все, даже больше.

Озар расхохотался.

– Ты считаешь, что богатство и власть делают человека менее амбициозным? Более довольным жизнью? Совершенно наоборот, знаю по собственному опыту. Власть вскружила Като голову. Он убедил Кярса позволить ему остаться в городе, чтобы нанести удар, пока наследник и армия отсутствуют. Он убил тех силгизских торговцев и наложил на писца заклятье, отчего несчастный не способен промямлить и нескольких слов. Он собирается поднять ворота, дать силгизам разграбить город, а затем во время сумятицы захватить трон, вероятно сделав сына Кярса марионеточным шахом.

Хадрит шлепнул кулаком по ладони:

– Здесь у всех нас цель одна – защитить Аланью. Защитить отца всех аланийцев, нашего шаха. И защитить наследного принца Кярса, человека, который мне так же дорог, как собственная плоть.

До чего поэтично. Кусочки этого заговора начинали напоминать единое целое. Но я полагала, что у меня есть план получше, чем впустить в город тысячу хазов.

– А если я скажу, что мир с силгизами близок? Что он уже согласован?

– Это не изменит всего, – сказал Хадрит. Слуга подал ему прутик для чистки зубов, и Хадрит сунул его в карман. Похоже, он доверял своим слугам. – Като не стал бы строить весь свой план на одних силгизах, у него должен быть запасной вариант. Но если с твоим братом будет заключен мир – прочный мир – это, по крайней мере, отсрочит события. Като не рискнет захватить дворец без предлога.

– Погодите-ка. Погодите, – заговорил Эше и погрозил пальцем. – Вы сделали об этом Като одно совершенно необоснованное и опасное предположение.

– И какое же? – спросил Озар.

– Что он еще и колдун. Судя по вашему описанию, он воин. Колдуны же, как правило, знатоки лишь в одном – в колдовстве. Вы сказали, что кровавые руны есть и в гареме. А что, если колдун – это кто-то другой? Что, если колдун – человек Като в гареме… может, евнух? Тогда, даже если вы арестуете Като, куда более опасный заговорщик все равно останется на свободе… и, что еще хуже, вы раскроете себя перед ним.

Самбал довольно засопел, он часто так делал.

– Этот парень очень умен. Но в гареме более шестидесяти женщин и сотни смотрителей. С чего начинать?

– Он прав, – согласилась я. – Если вы арестуете Като, но не колдуна, кто знает, что он… или она сделает. Прежде чем предпринимать серьезные действия, позвольте мне выяснить, кто помогает Като.

– И мне нужно увидеть те руны, – добавил Эше, – а точнее, попробовать их на вкус.

– Вкус? – Озар сморщил плоский нос так, что тот почти коснулся бровей.

– Не напрасно же говорят про вкусы крови. Мне придется. – Эше лизнул воздух. – Ну, ты понял.

Озар содрогнулся, а потом глубоко затянулся кальяном.

– В винном погребе недавно появилась руна, – сказал Самбал. – Я могу тебя туда отвести.

– Значит, мы задерживаемся, – заключил Хадрит. – Но боюсь, чем дольше мы ждем, тем сильнее становится Като. Сира, ты должна найти в гареме предателя. Самбал, ты во что бы то ни стало должен ей помочь. Эше, ступай… лизни эти руны и выясни, для чего они предназначены. Выживание нашего государства зависит от каждого из нас. Мы должны постараться.

Я кивнула. Глядя, как Хадрит берет на себя ответственность, видя, как искренне он защищает свою страну и шаха, я не могла лгать себе о чувствах к нему.

Я сказала:

– Я люблю Аланью, люблю шаха, его семью и всех остальных. Я не позволю им навредить. Любой ценой, даже под страхом смерти, я отыщу предателя, и тогда мы сможем повесить обоих.

Дворец Хадрита мы с Эше покинули одновременно. Идя по песчаной дороге, ведущей на оживленную улицу, мы болтали о пустяках – о дикой жаре в прошлом месяце, о том, что птиц в небе мало, и о затянувшейся на год перестройке Садового квартала. Я не хотела, чтобы сопровождающие меня гулямы узнали, о чем была речь на встрече, поэтому задала вопрос шепотом:

– Ты ведь не аланиец, да? Для чего тебе нам помогать?

Он в ответ прошептал:

– Меня интересуют кровавые руны, только и всего.

– Мне казалось, быть Апостолом Хисти – это дело всей жизни. Почему ты ушел?

– Я не уходил. Меня… исключили.

– Как это? Почему?

– Это тебя не касается.

Я остановилась посреди дороги.

– Как мы можем тебе доверять, если даже не знаем, кто ты?

Беззаботности его ухмылки можно было позавидовать.

– Я уже говорил, что просто хочу попробовать на вкус эти руны. Я расскажу, для чего они предназначены, а потом вернусь на свой медный трон. Я не создан для дворцовых интриг, мелких войн и тому подобного.

– От Апостола Хисти до вульгарного поэта. – Я скрестила руки на груди. – Какое падение.

– От умирающей от голода девчонки до жемчужины гарема. Лат возвышает и унижает, как хочет.

– А откуда ты знаешь, что когда-то я голодала? Откуда ты вообще знаешь что-либо обо мне?

Он постучал по своей голове:

– Как ты думаешь, почему каждое утро у моего трона выстраиваются сотни человек? Проницательность – могучая штука.

– Сегодня я всего лишь девушка из гарема. Завтра стану султаншей, это вторая сверху ступень, какой может достичь в Аланье женщина. А когда Кярс взойдет на престол, мой титул станет самым высоким: султанша султанш.

Эше усмехнулся:

– Когда-то у меня был титул. Еще какой. Жители Святой Зелтурии мне завидовали, и я наслаждался сиянием своего титула. Но скоро понял, что титулы – не то, кто ты есть. Их дают, и их можно отнять. Помни это, Сира.

В конце песчаной дороги мы разошлись. Что за необыкновенный день. Борьба за власть или подлинный заговор – я надеялась, что завтрашним событиям это не помешает. Став женой Кярса, я получу больше власти и сумею выяснить правду. Я надеялась помочь всем, всей стране, теми путями, которые доступны лишь султанше султанш.

Вернувшись в гарем, я увидела, что целители, евнухи, наложницы и служанки столпились у большой комнаты в конце коридора. Комнаты Зедры.

– Что случилось? – спросила я у Самбала, который тоже только что подошел.

Он прикрыл рот рукой и сказал:

– Султанша… она заболела!

– Ты про Зедру?

Он кивнул дрожа. Да, тяжелый выдался день!

Я протиснулась сквозь толпу и скользнула в комнату. Зедра лежала на кровати, в окружении целителей в белых одеждах. Мирима бросила на меня хмурый взгляд, пот стекал у нее по лбу. С колотящимся сердцем я приблизилась к своей подруге.

– Что случилось? – спросила я.

Мирима покачала головой, ее взгляд смягчился.

– Неужели она. – начала я, проглотив тревогу и слезы.

– Дыхание у нее хорошее, – сказал целитель с миниатюрными водяными часами в руке. – Сердцебиение в норме. Явных ран нет.

– Почему она не приходит в себя? – спросила Мирима.

– Это требует дальнейших исследований.

Мирима глубоко вздохнула:

– Сира, ты недавно с ней говорила. Она хорошо себя чувствовала?

Я припомнила наш разговор в танцевальном зале. Зедра выглядела… несколько встревоженной, хотя ничего необычного.

– С ней все было хорошо.

– Я бы предпочел, чтобы вы разогнали это сборище, – сказал целитель, указав на толпу, как будто отмахивался от мухи.

– Вон отсюда, все! – Мирима указала на Самбала и меня: – А вы двое останьтесь.

Вид у Зедры был… вялый. Рот чуть приоткрыт, она как будто кричала от боли.

– Исцели ее, Лат, – взмолилась я.

Мирима провела рукой по моим волосам:

– Дорогая, завтра у тебя важный день. Не хочу, чтобы этот ужасный инцидент обременял тебя еще больше. Будь уверена, мы сделаем все для исцеления твоей любимой подруги.

Я кивнула. В голове мелькали страшные мысли. А вдруг это колдун ранил Зедру? А вдруг в следующий раз он ранит меня? В гареме больше не безопасно.

– Самбал, – Мирима обернулась к евнуху. – Брат поручил мне подготовить нашу дражайшую Сиру к завтрашней церемонии, поэтому я вверяю тебе заботу о Зедре.

– Церемонии? – растерянно улыбнулся Самбал.

– Сира выходит замуж.

У Самбала отвисла челюсть, и он повернулся ко мне:

– Госпожа, я так рад за вас. Я молюсь, чтобы это темное облако не омрачило дождем ваш самый радостный день.

– Больше ты не будешь называть ее госпожой. Теперь она – султанша.

Самбал захлопал в ладоши, как делали маленькие обезьянки на площади Смеха.

– Клянусь Лат, это выдающийся день. Я так счастлив за вас, сул-тан-ша! Кто же этот благословенный счастливец?

Мирима погладила меня по щеке.

– Эта милая девушка выйдет замуж за наследного принца.

– За наследного принца! – взвизгнул Самбал. Он прикрыл рот ладонью, чтобы спрятать потрясение. – Я готов запрыгать от радости. Полететь до самой луны. Схватить звезды и осыпать ими всех присутствующих.

Самбал обернулся к Зедре, и его радость внезапно угасла. Казалось, никто из нас не знал, смеяться или рыдать. Мирима мрачно улыбалась. А меня сокрушал груз событий. Мне хотелось плакать и молиться за Зедру, а еще – примерить все платья и украшения, которые Мирима, без сомнения, для меня приготовила. Как жонглировать двумя противоположными чувствами?

– Я хотела бы… отдохнуть немного, – сказала я.

Голова у меня отяжелела.

– Разумеется, дорогая. – Мирима обняла меня. Иногда эта женщина холодна, но всякий раз, когда она проявляла заботу, я так скучала по маме. – Отдыхай, сколько потребуется. Я зайду к тебе позже, да?

Я отправилась в свою комнату. Там уже была Вера, сидела на моей кровати. На мой взгляд, это слишком фамильярно, ведь кровать – это личное, интимное место. Когда я вошла, Вера встала.

– Прошу прощения, госпожа, – сказала она. Глаза у нее были красные и слезились. – Я только… султанша была так добра ко мне. Не могу вынести мысли о том, что она страдает.

Она стояла и плакала, сгорбившись и опустив голову.

– Не могла бы ты оставить меня? – сказала я. – Мне нужно побыть одной.

Вместо этого она бросилась ко мне, обняла, а потом зарыдала, уткнувшись в мою подмышку.

– Я нашла ее такой, в шкафу, с застывшим от ужаса взглядом. Кто-то причинил ей боль!

О Лат! Это мог быть только колдун. Но я должна быть сильной.

– Я уверена, что с ней все будет хорошо. – Я похлопала Веру по спине, хотя сама была точно так же встревожена и растеряна. – Мирима придет ко мне позже. И ты можешь присоединиться к ней, ладно?

Вера подняла на меня растерянный взгляд, а потом прижалась губами к моим губам. Я отшатнулась.

– Не сейчас. Я сказала, что хочу остаться одна.

Но она продолжала рыдать, а потом еще крепче прижалась ко мне.

– Прекрати! – Не хотелось быть резкой, но как еще заставить ее уйти? – Пожалуйста, уходи!

Я как будто гнала прилипчивую попрошайку.

Вера выбежала, по ее щекам текли слезы. Выговаривая ей, я лишь усугубила тяжесть своего груза, и у меня тоже увлажнились глаза. Но я смогу извиниться позже.

Я рухнула на постель, едва в силах думать. За один день произошло больше, чем за последние восемь лет. Я надеялась и молилась о том, чтобы завтрашний день оказался лучше.