Читать книгу Коммуна - - Страница 7

I
4 сентября

Сквозь ужас, который вкушала империя, мысль о том, что ей приходит конец, распространялась по Парижу, а мы, энтузиасты, мы бредили социальной революцией в широчайшем и возвышеннейшем смысле этого слова.

Те, кто прежде кричали во все горло: «В Берлин», – продолжали, правда, утверждать, что французская армия всюду побеждает. Однако уже в их речах начинали проскальзывать позорные намеки на возможность капитуляции; но им бросали их обратно в лицо, говорили, что Париж скорее умрет, чем сдастся, и грозили, что будут бросать в Сену тех, кто распространяет подобные предположения. И они тихонько отходили в сторону.

Второго сентября вечером слухи о победе, исходившие из подозрительного, т. е. правительственного, источника, внушили нам мысль, что все потеряно.

Волны народа весь день наполняли улицы, а ночью толпа возросла еще больше.

По требованию Паликао, заявившего, что он получил важные телеграммы, 3 сентября состоялось ночное заседание Законодательного корпуса.

На площади Согласия толпились группки людей; такие же группки стояли на бульварах, оживленно переговариваясь друг с другом: в воздухе чувствовалась гроза.

Рано утром какой-то молодой человек, прочитавший одним из первых правительственное сообщение, пересказывал его с жестами крайнего изумления; его тотчас же окружили с криками «пруссак!» и свели к посту Бон-Нувель, где на него набросился какой-то полицейский агент и смертельно ранил его.

Другого, утверждавшего, что он только что прочел сообщение о поражении, убили бы на месте, если бы один из нападавших, человек, как видно, добросовестный, случайно не поднял глаз и не заметил на стене следующую прокламацию, которую в эту минуту читал весь Париж, пораженный как громом.

Совет министров – французскому народу

Великое несчастье постигло родину. После трех дней героической борьбы, которую армия маршала Мак-Магона вела против трехсот тысяч неприятелей, 40 тысяч наших были взяты в плен. Генерал Вимпфен, принявший командование армией вместо маршала Мак-Магона, тяжело раненного, подписал капитуляцию; этот жестокий удар не поколеблет нашего мужества.

Париж находится теперь в состоянии обороны; военные силы страны организуются; не пройдет и нескольких дней, как под стенами Парижа будет новая армия.

Другая армия формируется на берегах Луары.

Ваш патриотизм, ваше единение и ваша энергия спасут Францию.

Император взят в плен во время боя.

Правительство, в согласии с общественными властями, принимает все меры, которых требует важность происходящих событий.

Совет министров

Граф де Паликао, Анри Шевро, адмирал Риго де Женуйи, Жюль Брам, Лятур д’Овернь, Гранперре, Клеман Дювернуа, Мань, Бюссон, Бильо, Жером Давид

Как бы ловко ни была составлена эта прокламация, никому и в голову не приходила мысль, что империя могла пережить подобную сдачу целой армии со всеми пушками, оружием, обозом, со всем тем, что требуется для борьбы и победы.

Париж не стал беспокоиться о судьбе Наполеона III: Республика, еще не провозглашенная, уже существовала в сердцах.

И вопреки позору поражения, позору, павшему на империю, на лицах сиял свет Республики, ее отблеск; будущее открывалось в лучах славы.

Море людей заполняло площадь Согласия.

В глубине выстроились в боевом порядке последние защитники империи: муниципальная гвардия и городская полиция, считавшие своим долгом повиноваться дисциплине отходящего режима, хотя все прекрасно знали, что его не удастся воскресить из мертвых.

К полудню на улицу Ройяль стали прибывать вооруженные национальные гвардейцы.

Тогда муниципальные гвардейцы обнажили сабли и построились тесным строем; вместе с полицейскими они отступили, как только национальная гвардия двинулась вперед в штыки.

По толпе пробежал крик. Как буря, к самому небу взвился возглас: «Да здравствует Республика!»

Городская полиция и муниципальная гвардия окружали здание Законодательного корпуса, но напирающая толпа придвинулась вплоть до решеток с криками:

– Да здравствует Республика!

Республика! Это звучало как греза! Наконец-то!

В воздухе сверкнули сабли полицейских. Решетки были разбиты; толпа вместе с национальной гвардией хлынула в Законодательный корпус.

Шум прений доходит до площади; время от времени воздух рассекает крик: «Да здравствует Республика!»

Вошедшие бросают в окна бумажки с именами предполагаемых членов временного правительства.

Толпа поет «Марсельезу». Но империя осквернила этот гимн, и мы, революционеры, больше его не поем.

Песенка о крестьянине-простаке разрезает воздух своим волнующим припевом:

Мы чувствуем, что мы и есть мятеж, и мы жаждем его.

Продолжают сыпаться билетики с именами; некоторые из них, например Ферри[26], вызывают ропот, но другие говорят:

– Что за беда?! Раз у нас Республика, всегда можно будет сменить тех, кто не подходит.

Списки составляются депутатами. На одном из них значатся Араго[27], Кремье[28], Жюль Фавр[29], Жюль Ферри, Гамбетта, Гарнье-Пажес[30], Глэ-Бизуен[31], Эжен Пельтан[32], Эрнест Пикар[33], Жюль Симон[34], парижский губернатор Трошю.

Толпа кричит: «Рошфор!» Его вносят в список; теперь командует толпа.

Гул голосов у ратуши. У здания Законодательного корпуса было прекрасно, но там будет еще прекраснее. Толпа поворачивает к ратуше. Сегодня она в зените блеска и власти.

Члены временного правительства[35] уже там. Только один из них в красном шарфе: это Рошфор, только что выпущенный из тюрьмы.

Новые крики: «Да здравствует Республика!»

Все полной грудью вдыхают воздух свободы.

Рошфор, Эд, Бридо, четверо несчастных, осужденных по ложному доносу агентов за участие в ля-виллетском деле, о котором они ничего даже не знали, осужденные по процессу в Блуа и другие узники империи, – все получили в тот день свободу.

Пятого сентября Бланки[36], Флотт, Риго[37], Т. Ферре, Брейе, Гранже, Верле (Анри Плас), Ранвье[38] и другие ждали выхода Эда и Бридо: Эжен Пельтан только что подписал приказ об освобождении их из тюрьмы Шерш-Миди.

Верили, что Республика принесет и победу, и свободу.

Тот, кто заговорил бы о сдаче, был бы растерзан на месте.

Под сентябрьским солнцем высились 15 фортов Парижа, подобные боевым судам со смелыми моряками. Какая армия могла бы взять их штурмом?!

К тому же вместо долгой осады предстоят массовые вылазки: ведь нет больше Баденге, теперь у нас Республика.

Правительство клялось, что никогда не сдастся.

Все были преданы родине беззаветно; каждый хотел иметь тысячу жизней, чтобы принести их в жертву.

Революционеры были повсюду, и число их все возрастало; в каждом чувствовалась огромная жизненная мощь. Казалось: вот, здесь сама революция.

Как будто выступала живая Марсельеза, вместо той, которую профанировала империя.

«Долго это не продлится», – говорил старик Мио[39], помнивший 1848 год.

Однажды у дверей ратуши Жюль Фавр сжал в своих широких объятиях зараз Риго, Ферре[40] и меня, называя нас своими дорогими детьми.

Что до меня, то я его знала давно; он был, как и Эжен Пельтан, председателем общества содействия начальному обучению; там-то, на улице Отфейль, где были эти курсы, крики «Да здравствует Республика!» раздавались задолго до конца империи.

Я думала об этом в майские дни, проведенные мною в Сатори[41], перед кровавой лужей, в которой победители мыли свои руки. Только эту воду давали пить заключенным, лежавшим под дождем в окровавленной грязи двора.

II
Национальная оборона

Неужели власть так изменила героев сентябрьских дней! Они, которых мы видели такими смелыми перед империей, были охвачены ужасом перед революцией.

Они отказывались сделать разбег, чтобы перепрыгнуть через пропасть, они давали обещания, клятвы, обсуждали положение, но и не думали о том, чтобы из него выйти.

Мы отдавали себе отчет в положении совсем по-другому, с иными чувствами.

Вильгельм приближался – тем лучше. Париж стремительным натиском отразит врага. Провинциальные армии соединятся, – разве у нас не Республика?

А по заключении мира Республика не будет воинственной, агрессивной по отношению к другим народам. Интернационал завоюет весь мир в горячем порыве социального Жерминаля.

С глубоким сознанием своего нрава и долга население требовало оружия, а правительство отказывалось его выдать. Может быть, оно опасалось вооружить таким путем революцию, а может быть, оружия действительно не хватало: во всяком случае, ограничивалось одними обещаниями. Пруссаки продолжали продвигаться вперед, они достигли уже конечного пункта железной дороги, ведущей в Париж, и с каждым днем подступали все ближе и ближе.

Но в то же самое время, как газеты сообщали о продвижении пруссаков, появилось официальное сообщение о запасах продовольствия в Париже, вполне успокоительного свойства.

В парках, в Люксембурге, в Булонском лесу 200 тысяч баранов, 400 тысяч быков и 12 тысяч свиней умирали от голода и тоски – бедные животные. Но зато на них с надеждой останавливались глаза тех, кто беспокоился о судьбе города.

Муки, вместе с запасами пекарен, было более 500 тысяч центнеров[42]; кроме того, было до 100 тысяч центнеров риса, около 2000 центнеров кофе, от 30 до 40 тысяч центнеров соленой говядины, не считая огромного количества товаров, подвозимых спекулянтами; эти товары стоили, конечно, в сто раз больше настоящей цены; но ведь в случае кризиса они поступят вместе с другими запасами в общее пользование.

Вокзалы и все общественные склады были переполнены продуктами.

В здании Новой Оперы, вчерне законченном, архитектор Гарнье приказал пробуравить слой бетона, на котором покоился фундамент, – и оттуда вырвался источник, бравший свое начало с Монмартра: значит, будет и вода.

Лучше было бы, пожалуй, если бы ничего не было: тогда временное правительство в первые дни своего существования не заморозило бы героический порыв Парижа, и наступление неприятеля было бы победоносно отражено!

Некоторые из мэров действовали в полном согласии с парижским населением. Малон[43] в Батиньоле и Клемансо в Монмартре открыто принадлежали к революционерам[44].

Мэрия Монмартра с помощниками Клемансо – Жакларом[45], Дерером[46] и Лафоном – временами приводила в трепет реакционеров.

Но скоро они успокоились. Что могли поделать смельчаки-революционеры, когда старая бюрократическая машина империи, хотя и под новым именем, продолжала давить бедняков!

Пруссаки подходили все ближе и ближе; 18 сентября они уже достигли фортов, 19-го заняли Шатильонское плато. Но Париж решил скорее сгореть, как когда-то Москва, чем сдаться.

Начали циркулировать слухи об измене правительства. Между тем оно было только неспособно. Власть делала свое извечное дело. Она будет его делать до тех пор, пока привилегии будут поддерживаться силой.

Если бы в это время правительство повернуло против революционеров жерла своих пушек те не были бы нисколько этим удивлены.

Но чем хуже становилось положение, тем сильнее была жажда борьбы.

Порыв был всеобщим; все чувствовали необходимость дать ему выход.

Даже «Век»[47] 7 сентября напечатал статью под заглавием «Призыв к смельчакам»…

И смельчаки явились толпой, их не надо было звать: ведь на то была Республика. Скоро, однако, волокита бюрократического аппарата, унаследованного от империи, парализовала все.

Ничто не изменилось, разве только то, что все колеса и винтики получили новые ярлыки. Надели маску – вот и все.

Фальсифицированные продукты, запасы, существовавшие только на бумаге, недостаток во всем необходимом для военных действий, скандальные барыши поставщиков, нехватка оружия – все говорило за то, что дело шло по-старому.

По признанию самого военного министра, единственный батальон, находившийся в полной боевой готовности, был батальон чиновников министерства.

– Не говорите мне об этих пустяках, – заявил генерал Гюйяр лицам, интересовавшимся вопросом о ружейных затворах.

Впрочем, самые плохие солдаты могли оказаться полезными, если бы ими командовали решительные люди, которые сумели бы заставить их с мужеством отчаяния бороться за свою свободу.

Феликс Пиа[48], чересчур недоверчивый (правда, он имел право быть таким, ибо достаточно в прошлом поплатился), и те, кто пережил вместе с ним июньскую и декабрьскую бойню, как бы вновь переживали их; революционеры, надеясь победить без правительства, обращались к парижскому населению главным образом через наблюдательные комитеты и клубы.

Страсбург, осажденный 12 августа, 18 сентября все еще держался.

В этот день в Париже чувствовалось подавленное настроение; агония Страсбурга, израненного, бомбардируемого со всех сторон, но не желавшего умирать, привлекала к нему всеобщее сочувствие – и некоторым из нас, по большей части женщинам, пришла в голову мысль вооружиться и идти напролом на выручку Страсбурга: помочь ему или умереть вместе с ним.

И вот наша маленькая группа направилась к городской ратуше с криками: «В Страсбург! В Страсбург! Добровольцы, на защиту Страсбурга!»

На каждом шагу к нам подходили новые манифестанты, женщины и юноши, в большинстве случаев студенты. Скоро собралась значительная толпа.

26

Ферри Жюль – адвокат, политический деятель, член Правительства национальной обороны; потом мэр Парижа и префект Сенского департамента.

27

Араго Эммануэль – адвокат, видный деятель революции 1848 года, левый республиканец и враг империи; после революции 4 сентября был членом Правительства национальной обороны. Его брат – Этьен Араго – был первым после 4 сентября мэром Парижа.

28

Кремье Адольф – адвокат и политический деятель, член Правительств национальной обороны и его министр юстиции.

29

Фавр Жюль – вождь республиканской оппозиции в Законодательном корпусе. Министр иностранных дел в Правительстве национальной обороны, а потом в правительстве Тьера, с которым был в очень близких отношениях. Один из главных вдохновителей кровавого подавления Коммуны и гонений на Интернационал.

30

Гарнье-Пажес – старый республиканец, член временного правительства 1848 года, член Правительства национальной обороны.

31

Глэ-Бизуен – член Правительства национальной обороны.

32

Пельтан Эжен – орлеанист, член Правительства национальной обороны.

33

Пикар Эрнест – умеренный республиканец, член Правительств национальной обороны и его министр финансов; потом – министр внутренних дел версальского правительства.

34

Симон Жюль – умеренный республиканец, министр народного просвещения Правительства национальной обороны и правительства Тьера.

35

Всего их было 16 человек, причем 9 из них стояли во главе различных министерств.

36

Бланки Огюст – выдающийся революционер-коммунист, «вечный узник» всех правительств, как монархических, так и республиканских. Организатор целого ряда тайных обществ, заговоров и восстаний, из коих удалось, и то ненадолго, только одно: Парижская коммуна, которой руководили его ученики (бланкисты). Сам Бланки был арестован накануне революции 18 марта и таким образом не мог участвовать в Коммуне, членом которой был избран сразу в трех округах. Бланки до конца жизни продолжал свою деятельность революционера и борца за дело пролетариата, за которое провел в общей сложности около 35 лет в тюрьме. Умер в 1881 году.

37

Риго Рауль – студент, видный бланкист; член Коммуны (от VIII округа), делегат общественной безопасности, а с 26 апреля – прокурор Коммуны. Убит без суда версальцами 24 мая 1871 года.

38

Ранвье Габриель – видный бланкист, член Коммуны (от XX округа), член обоих Комитетов общественного спасения; его именем подписано последнее воззвание Коммуны (от 25 мая). После разгрома Коммуны бежал в Англию и был одно время членом Генерального совета Интернационала. Остальные – бланкисты, участники Коммуны.

39

Мио Жюль – старый революционер, участник 1848 года, член Коммуны (от XIX округа); ему принадлежит инициатива создания Комитета общественного спасения, который должен был, по его словам, «рубить головы изменникам».

40

Ферре Шарль-Теофиль – счетовод, пламенный революционер, бланкист. Был членом Коммуны (от XVIII округа) и одно время стоял во главе делегации общественной безопасности (ведомства по борьбе с контрреволюцией). 28 ноября 1871 года был расстрелян в Сатори по приговору военного суда.

41

Военный лагерь под Версалем, где были интернированы пленные коммунары.

42

1 центнер = 100 фунтам. То есть он равен около 40 кг.

43

Малон Бенуа – рабочий, член Коммуны (от ХVII округа); был членом Интернационала и последователем русского анархиста Бакунина. Принимал видное участие в рабочем движении во Франции в 1880-х и 1890-х годах. Основатель и первый редактор журнала Revue Socialiste. Автор книги «Третье поражение французского пролетариата» (история Коммуны).

44

Это неверно: Жорж Клемансо, будущий «тигр», реакционный министр-президент в эпоху Первой мировой войны, а в 1870 году – молодой адвокат-радикал и мэр XVIII округа, никогда не принадлежал к революционерам, а только заигрывал с ними. Во время Коммуны он держался в стороне от движения.

45

Жаклар Виктор – молодой студент-бланкист; во время Коммуны командовал одно время XVII легионом.

46

Дерер Симон – рабочий, сапожник, член Интернационала; был членом Коммуны (от XVIII округа) и комиссаром одной из действующих армий Коммуны.

47

Буржуазно-республиканский орган, занявший враждебную позицию по отношению к Коммуне. Его редактор Гюстав Шодэ был арестован Коммуной в качестве заложника. 23 мая он был расстрелян.

48

Пиа Феликс – журналист и талантливый драматург, участник революции 1848 года и член Учредительного собрания, в котором примыкал к крайней левой – к партии Горы. Был членом Коммуны (от X округа), членом первой Исполнительной комиссии и первого Комитета общественного спасения. Во время Коммуны издавал газету «Мститель» (Le Vengeur).