Читать книгу Цветы на нашем пепле. Книга 1. Генезис - - Страница 5

В черном небе плывет луна, луна,

Отраженье ее – в воде.

В черном небе луна – всегда одна,

Не в спокойствии, не в беде.

Отраженье ж не знает, что есть луна,

Отраженье живет во сне.

“Книга стабильности” махаон,

т. XI, песнь XIV; мнемотека

верхнего яруса.

Следующий день прошел без особых приключений. Лагерь отдыхал, если только можно назвать отдыхом полусонное ожидание, кто станет следующей жертвой махаонских лазутчиков.

Откуда они взялись? Официально территорию леса считают своей и маака и махаон, но конфликтов в этой связи не возникает: лес велик, спорить о том, чей он – так же глупо, как пытаться доказать, что только тебе принадлежит небо. Возможно, когда-нибудь вопрос этот и станет актуальным, но пока популяции цивилизованных бабочек слишком малы. И сейчас экспедиция углубилась в такую чащу, где встретить кого-то кроме дикарей просто невозможно.

Вывод: махаоны знали об экспедиции и следовали за ней от самого Города, выжидая удобный момент для того, чтобы убить Лелию. А может быть это – не первая экспедиция? Может быть подобные уже были и пропали, и начаналось все с убийства Посвященной? Не случайно Лелия предчувствовала свою гибель, или, во всяком случае, отдавала себе отчет в том, сколь велик риск. Она сама говорила об этом.

Если дело обстоит так, то ситуация парадоксальна: противник знал о цели экспедиции раньше, чем Ливьен – ее нынешний лидер… И, возможно, знает все то, что ей так и не успела открыть Лелия?

Были и другие “головные боли”. С первых же минут общения с заново обретенными товарищами, Ливьен почувствовала, как изменилось их отношение к ней. Ее новый статус, а в еще большей степени – появление Рамбая, на немыслимое расстояние отдалили ее от них.

Но и с Рамбаем отношения не упрощались. Ему не нравилось здесь. Не нравилось и все. Он не обмолвился об этом ни словом, но то, что он чувствует тут себя не в своей тарелке, сквозило в каждом его жесте и в каждом взгляде. Скорее всего, он просто замечал плохо скрываемое презрение цивилизованных самок.

Ливьен не долго ломала голову, куда его пристроить. Оптимальное решение подсказала сама ситуация. Рамбаем усилили караул. Вооруженный теперь не только луком, но и искровиком, он заступил на пост. Инталия продолжала относиться к нему с недоверием и от этого решения была далеко не в восторге. Но Ливьен без особого труда настояла на своем.

Сама же, уединившись, попыталась собраться с мыслями и выработать наиболее рациональную линию поведения.

Итак, что она знает о махаонах? Прежде всего то, что они злобны и беспощадны. Но тот же взгляд им еще в инкубаторе внушали и на дикарей-ураний. Побывав же среди них, она изменила свое мнение. Скорее всего, не столь отвратительны и махаоны.

Воспринять эту идею Ливьен было не так уж сложно. Во всяком случае, проще, чем кому-либо другому. Ведь она, в отличии от подавляющего большинства маака, была хорошо знакома с поэзией махаон. Именно литература противника являлась ее гражданской специальностью, и в свое время она, литературный эксперт, была несказанно удивлена, получив назначение в эту экспедицию. Кому и зачем могли тут пригодиться ее знания? Решение Координационного Совета было загадочным.

Собственно, “литературы”, в том значении, в каком это слово употребляют маака, махаоны не имеют. Есть только одно многотомное анонимное произведение – “Книга стабильности”, состоящая из нескольких тысяч обособленных стихотворных строф. Каждая из них, имея по нескольку вариантов толкований, является апофеозом статичности, созерцательности, эфемерности бытия.

Будь то короткие сюжетные зарисовки, пейзажи, притчи или абстрактные ассоциативно-логические построения, все они призваны внушить читателю идею бессмысленности любого целенаправленного действия, любого преобразования окружающего мира, даже элементарного перемещения в пространстве.

Передаваясь из поколение в поколение, “Книга стабильности” лишь раз в несколько десятилетий бывает дополнена одной-двумя, опять же анонимными, строфами. “Книга” для махаон – одновременно и беллетристическое чтиво, и свод этических устоев, и кодекс поведения в быту, и сборник религиозных догм.

Профессиональной специализацией Ливьен было как раз доказательство безнравственности “Книги”, пагубности ее философии. Пользуясь выполненным лингвистами официальным переводом “Книги” (изучать язык махаон было разрешено только им), эксперты маака к каждой ее строфе написали десятки аннотаций, показывающих, сколь губительна эта философия для бабочки-созидателя. (С этими аннотациями, а не с оригиналом знакомили прочих маака на занятиях верхнего яруса.) Ливьен и сама была автором чуть менее сотни таких аннотаций. Однако была у нее одна маленькая тайна. Полностью соглашаясь с тем, что “Книга стабильности” – произведение крайне упадочного толка, Ливьен… любила ее.

Она читала и перечитывала любимые строфы. И они завораживали ее своей отточенностью шарад, своей, если так можно выразиться, “экзотичностью мышления”, непредсказуемостью ассоциаций. И всегда она поражалась: как народ, имеющий такой бездеятельно-созерцательный идеал, может быть в то же время столь изобретательным и агрессивным?

Махаоны – глубоко религиозны. Религия заменяет им и государственную власть, и науку, и культуру. В то же время, их техника и технологии не так уж сильно уступают маака. И это при том, что они никогда не пользовались услугами думателей.

Думатель. Вот, пожалуй, с чего следует начать!

Сейны в палатке не было, но искать ее долго Ливьен не пришлось. Оператор занималась профилактикой наружных заболеваний – протирала сегментированное тело думателя специальными растворами.

Ливьен подождала, пока ее заметят. Приостановившись, Сейна улыбнулась, кивнула и продолжила свое занятие. Ливьен коснулась ее плеча:

– Зайди ко мне.

Сейна появилась в ее палатке через несколько минут и присела, ожидая вопроса. И Ливьен не стала ходить вокруг да около:

– Как зовут твоего думателя?

– Зовут?.. У них нет имен.

Это так. Маака получает имя, лишь став бабочкой.

– А как ты хотела назвать его, когда была беременна?