Читать книгу Счастливая земля - - Страница 4

1

ЭТО БЫЛА последняя неделя лета; все, кроме меня, уезжали, и никто не собирался возвращаться.

В Рыкусмыку обанкротился первый из трех пунктов видеопроката, тот, в котором не было порно, а только мягкая эротика. Хозяин, пан Габлочяж, продал конкурентам все кассеты, которые они хотели купить, а остальное выставил на торговой площади в рядах картонных коробок. Он перекрасил изнутри свой пункт, смонтировал решетки и уселся за широким прилавком ломбарда. За его спиной громоздились утюги, плееры, телевизоры и небоскребы видеомагнитофонов, словно напоминание о его фиаско. Он никогда ни о чем не спрашивал, а когда Кроньчак приходил с ордером, то просто впускал его внутрь. Сам же в это время курил перед входом и совершенно расслабленно ожидал дальнейшего. В музыкальном магазине на Старомейской появился отдел с глянцевыми журналами и косметикой.

Косметику продавали также и со столов под арками у рынка. В основном это были фальсификаты известных марок; стерегли их ворчливые старушки и языкастые шиксы с пальцами, созданными, чтобы считать мелочь. В брезгливо оттопыренных губах тлели сигареты. В витринах, темных еще недавно, появились распродажи тряпья, секонд-хенды, которые с утра опустошали женщины, а вечером мужчины, ищущие дешевую одежду для работы за Одрой. Шампиньоны сохли на жирных жюльенах, малолетние карапузы гордо рубали блины с клубникой и рисовали пальцем узоры на стеклах кафе-мороженого.

Тем летом на рынке выступали старые артисты – Поломский, Гулевич и Цвынар, собирая случайных зрителей. Молодежь слушала Massive Attack и Мэрлина Мэнсона. Собирались на втором этаже бара «Левиафан», у реки, вливали в себя местное пиво «Пяст», крутились между столиками, стреляя сигареты. Предприимчивый Вильчур продавал разливное пиво поблизости от замка. Я слыхал, там можно было купить не только пиво, если задать правильный вопрос. Девушки ездили во Вроцлав, торговали там бижутерией ручной работы. Парни сняли хозяйственную постройку у гаражей на Рапацкого, подвезли туда штанг и гантелей. Принимали всех за смешные деньги, благодаря чему Сикорка существенно окреп.

По городку кружили активистки организации, борющейся за права женщин; похоже, что их привлекли истории об изнасилованиях, как любимом занятии мужчин Рыкусмыку. Кроньчак утверждал, что ничего о подобном не знает, активистки же отвечали, что по таким случаям заявлений не пишут. Организовали лекции в здании лицея для взрослых, раздали кучу листовок и поехали себе дальше, ибо, как известно, изнасилования случаются во всем мире.

Полицейский Кроньчак купил себе «Порше» во вроцлавском салоне и ездил на нем даже от участка до «Ратуши», паркуясь перед самым заведением, ко всеобщему возмущению. Потом шел за косметикой под арки и долго разговаривал с девушками. В то лето он гулял с миниатюрной красавицей, вроде бы аспиранткой химии в политехническом. Я видел, как в воскресенье после обеда он провожает ее на автобус, как они обнимаются на прощание, как он нервно поглядывает на водителя и уходит, чтоб застыть над рюмкой водки.

Городская рада, по инициативе богачки Владиславы, попыталась победить Кроньчака. Идея огородить рынок бетонными вазонами рухнула, но зато удалось сделать нечто иное – за июль вокруг замка возвели ограду с колючей проволокой поверх нее и будкой охранника на входе. Местный журналист спрашивал, для чего это все, но не дождался ответа.

Бог во всех проявлениях посетил Рыкусмыку. К ужасу пастора, появились даже пятидесятники со своей общиной. Говорили на языках и возлагали людям руки на головы. Кришнаиты тряслись над своими четками, последователи какого-то корейского безумца сняли целый этаж в доме культуры и там обучали, как на самом деле устроен мир. Каждую субботу мусорки в новых кварталах были полны экземплярами «Сторожевой башни»[5]. На стене кладбища появились граффити, прославляющие Сатану, явно нанесенные очень наскоро.

Был конец августа, и день трещал от солнца. На рынке шел фестиваль хлеба; он привлек птиц со всего района, скрутив их в голодную воронку. Я смотрел, как они уходят в небо. Скрежетали в моей голове, а парк был разноцветным от велосипедов, шариков и плакатов.

2

В последнюю субботу лета странности начались сразу после обеда. Я возвращался с закупками для костра. Скрежет сдавил мне голову; из сетки, что я выронил, выкатились сосиски и три банки «Пяста». Я уселся перед «Ратушей», на солнце. Официантка спросила, как я себя чувствую. Я соврал ей что-то и заказал кофе. После стольких белых ночей сон накрывал меня где угодно.

Я корчился в кресле, умоляя скрежет стихнуть. Поднял голову. С улицы Храброго, то бишь со стороны замка, показался пан Габлочяж в цветной синтетической рубашке. Курил сигарету и разглядывал Рыкусмыку как свою собственность. В двадцати метрах за ним шла Безумная Текла. Затягивалась летним воздухом и повторяла его шаги. Большой палец засунула за лямку пояса, в точности как он. Сумасшедшая тень.

Габлочяж не видел Безумную Теклу, да, похоже, вообще никого не видел. Просто вышагивал вдоль стены рыночка и наверняка направлялся в свой ломбард. Безумная Текла точно поймала ритм его шагов. Двигалась яростно, вколачивая ноги в землю, так что птицы разлетались.

Когда пан Габлочяж добрался до Костельной, Безумная Текла остановилась и встала навытяжку. Пан Габлочяж рухнул, словно получил удар в середину спины. Охнул. Обернулся в поисках врага, но увидел лишь меня у столика, пьяниц под арками и Безумную Теклу, что засмеялась и побежала в обратную сторону. Тогда он встал и тоже ушел, с недоумением крутя головой.

3

Я думал, что этим вечером мы займемся не тем, чем обычно, так что удивился при виде Сикорки, тащившего компьютер с монитором. Кабели путались у него под ногами. Он сразу же начал расставляться, сконфигурировал связь. В те времена беспроводной сети не было, и, чтобы поиграть в Quake, приходилось вот так мучиться. Я спросил у Сикорки, зачем он это делает, ведь мы собирались на костер и так далее. Он ответил, что одно другому не мешает, а если я планирую устраивать какое-то торжественное прощание, то он против.

– Знаешь, что мне отец сказал? – буркнул он. – Даст мне работу! На стройке. У него полсотни фраеров на окладе, а мне другой работы не нашлось.

Сикорка не попал на юрфак, и ему нужно было куда-то приткнуться на год. Его отец строил Варшаву, что-то типа этого. Я ответил, что, возможно, не все так плохо и он, по крайней мере, увидит другой город, что-то подкопит, а год – не приговор. Сикорка только махнул рукой да мрачно заметил, что в Англии заработал бы больше и что, наверное, туда и поедет. Попросил помочь ему с кабелями и подключением. Монитор мы поставили на книги. Сикорка замер перед экраном. Так было всегда. Он приносил свой компьютер, и мы гоняли в кваку[6] целыми часами. Потом я шел в бывшую мамину комнату, которая теперь стала моей, ложился, и под моими веками коридоры и разлетающиеся головы врагов сливались с бледным рассветом.

Я предложил партию для разогрева, до начала турнира. В дверях объявился Блекота, тянущий за собой измученного DJ Кривду. Рукопожатие DJ Кривды было влажным. Он уселся в углу и сказал, чтоб мы пока играли без него. Подтянул к себе полный пива рюкзак, и мне показалось, что он хочет поскорее напиться, что было совсем на него не похоже. Я спросил, что случилось. Он пожал плечами, ответил, что ничего особенного и он-де просто думает, что же будет дальше, раз мы все уезжаем из Рыкусмыку. Я рассмеялся, поскольку планировал остаться – я поступил в политехнический и рассчитывал каждый день ездить во Вроцлав, чтобы сэкономить на проживании. Проезд тоже денег стоит, заметил Блекота.

Мы начали играть. Я старался сразу же набрать как можно больше очков. Разрубил Сикорку, расстрелял Блекоту. DJ Кривда мял в углу пустую банку из-под пива. Я рассказал про Безумную Теклу и про то, что она сделала с бедным Габлочяжем.

– Я слыхал, что эта самая Владка ей не мать, а бабка, – сказал Сикорка. – Старой карге ведь лет семьдесят верных.

– Я даже не знаю, сколько самой Текле лет, – ответил Блекота. – Говорю вам, господа, надо валить отсюда как можно дальше. Никаких Безумных Текл, к черту Владиславу и Габлочяжа. Мне, пожалуйста, немного нормальности.

DJ Кривда хотел ему что-то на это сказать, но передумал. Тромбек вошел без стука и молча пожал каждому руку. Под глазом у него был сизый фингал. Я спросил у него, в какую историю он впутался. Он лишь покрутил головой и сказал, что в такую, как обычно. Мне стало неловко. Тромбек прогнал меня из-за компьютера и спокойно добавил:

– Но, может быть, и нет.

4

Блекота, подозрительный по природе своей, утверждал, что большой мир только и ждет, чтобы раздавить таких жучков, как мы. Рассказывал про старших знакомых, обманутых на съемных квартирах, которые потом, как бы ни старались, все равно заканчивали с какой-нибудь страшной девкой в норе у черта на рогах и без денег на повторный год учебы.

– Надо за этим делом следить. Трахаешься-трахаешься, а потом просыпаешься – а рука в ночном горшке. Девушек надо опасаться. Каждая только и хочет поймать парня, а потом захомутать его.

Мне хотелось спросить, откуда бы Блекоту знать об этом. Думалось о том, что через неделю Сикорка уже не придет с компьютером и придется справляться самому. Сикорка дергал мышкой и лупил по клавишам так, словно хотел их разнести. Но ничего не мог сделать. Тромбек просто играл лучше. DJ Кривда смял еще одну банку и сказал, что теперь его очередь. Сикорка не уступил места, он хотел отыграться.

– Да как хочешь, – буркнул DJ Кривда. – Нет смысла напрягаться, везде по ходу одно и то же. Те же проблемы.

– Ну нет, – ответил Блекота. – Например, той же Теклы в других местах не будет. Затеряется в толпе. На Западе каждый хочет тебе помочь, а тут каждый следит, чтоб ты не вылез выше других. Даже бабы смотрят только на кошелек. Вот и весь ваш Рыкусмыку.

– Везде смотрят.

– Вот и нет. Есть нормальные девушки. Мне такая нужна.

Сикорка сжал губы и швырнул мышку на пол. Все бы обошлось, но Тромбек начал смеяться. Я не успел глазом моргнуть, как они уже стояли друг напротив друга и лаялись. Осатаневший Сикорка бешено выкрикивал кодекс игры в квейк, который только что сам и придумал, Тромбек же гоготал и ругался. Вот-вот сцепились бы всерьез, но тут DJ Кривда встал и сказал, что если будем так играть, то и на фиг бы такие игры. Мы не дети, господа. Сикорка ответил ему бешеным взглядом. Уселись обратно, как можно дальше друг от друга.

5

Именно DJ Кривда сказал, что хотел бы сегодня вечером пойти в замок и еще раз прогуляться в глубь коридора. Сказал, что ему все равно, до костра или после.

– Не сделаем этого сейчас, не сделаем никогда, – добавил он, а Блекота высунулся из-за компьютера с вопросом, о каком костре вообще речь. У Сикорки было собственное мнение.

– Я в последнее время разное слышал. Будто бы подземелья хотят залить бетоном, из-за того мальчика, что пропал там. Не полностью, только входы. И опять же, Текла ходит по городу и рассказывает, что замок исполняет желания каждому, кто спустится в самый низ. Выходишь с полными карманами, даже если раньше гроша не имел. Только надо кого-то пожертвовать. Или себя. Тогда получишь то, что хочешь.

– А чего бы ты хотел? Денег? – поинтересовался Тромбек.

Так оно все и началось. Какое-то время мы спорили, кому чего в жизни нужно и решают ли деньги все проблемы, только часть их или вообще ни одной. Блекота снова размечтался о любви, и только DJ Кривда уперся, чтоб снова пойти в подземелья, хотя там никто и не исполняет никаких желаний.

– Если б там сидела какая-то добрая фея, то Рыкусмыку выглядел бы иначе, верно говорю? Был бы тут хоть один человек, у которого дела бы шли нормально. Я не жалуюсь, просто говорю, что Рыкусмыку как бы не совсем Лас-Вегас.

– А я думаю, Безумная Текла права. У каждого, кто спустился вниз, было одно желание. Свалить отсюда и не возвращаться. Я вам обещаю, что если спустимся туда, то именно что-то в этом роде скажу. И вам то же советую, – сказал Сикорка, а смех его напоминал звук пустых банок, катящихся вниз по каменным ступеням. Тут ничего было не поделать, мы просто ждали, когда он закончит.

6

DJ Кривда продолжал свой марафон к бессознательному состоянию. Тремя могучими глотками осушал банку пива, сминал ее и аккуратно откладывал, как если б она была из тонкого стекла. В перерывах между партиями в квейк опирал голову на запястье и смотрелся в погнутое донце. Вынимал из рюкзака следующую банку «Пяста», открывал. Пиво текло у него по рукам, но он не обращал внимания.

– Чего мне будет не хватать? Да ничего. О чем вообще вопрос? Я ведь остаюсь здесь, – рассуждал я вслух. – Курсе на третьем-четвертом, может, и перееду во Вроцлав. Чего дому стоять пустым? Кто-то ведь должен остаться, верно?

DJ Кривда достиг наконец своей цели. Его глаза остекленели. Он начал играть и разнес всех, даже Тромбека. Вдыхал глубоко, и казалось, воздух так и остается внутри него. Боролся с уголками собственных губ. Поднимал их, а они все равно падали.

– Я всегда знал, что будет. – Он убрал пальцы с мышки. – А теперь не знаю. Довольны?

– Я тоже. Но я и сейчас знаю. Буду возиться в пыли с бандой придурков, – сказал Сикорка. – Спасибо большое за такое развлечение.

– Ты так говоришь, как будто у тебя жизнь закончилась.

– Я так говорю, как будто у меня есть проблема.

– В Рыкусмыку всегда симпотные бабы были, – заявил Блекота и дал понять, что охотно сыграет еще раз. Смеркалось, и нам пришлось задернуть шторы, чтобы красное солнце не отражалось в мониторе. Тромбек ощупывал опухший глаз.

– Знаете, что я вам скажу? Вы все пургу несете. Мы едем туда, где лучше, однозначно. Понимаете? Тут такой сиф, что от пердежа нос отваливается, или вы, курва, ослепли? Я сматываюсь отсюда, и пока, до свиданья, господа, пусть даже придется вкалывать на стройке рядом вот с этим тут.

– Ну спасибочки, – ответил Сикорка.

– Не спасибочки. А так оно и есть. Вот увидите. Через пять-десять лет вам захочется блевать, вспоминая эту дыру. И я вас уверяю, вы натурально проблюетесь на каждое Рождество, Пасху, или на что вы там вынуждены будете сюда приезжать. Родительская еда поперек горла вам встанет. Вы что, реально этого не понимаете?

– Я все думаю, что с нами будет, – сказал Блекота. – С нами, в смысле – с нами. Сечешь, Тромбек?

– А что с нами случится, мир не такой большой. С чего бы, черт побери, нам забывать такую дружбу? Потому что нам еще мало лет? Потому что никого больше не знаем? Мы ведь столько времени держались вместе как можно дальше от этой гнили. Ведь дружба, курва, – она навсегда. Не слыхали об этом?

Я не понимал, сарказм это или Тромбек говорит серьезно. DJ Кривда, посеребренный отблеском экрана, переспросил, что он имеет в виду.

– Ничего, – громыхнул Тромбек. – Говорю, как дела обстоят. И еще я бы хотел, ну, чтоб вы хоть чуть поняли, сказать, что…

DJ Кривда отложил мышку:

– Ты злишься и бредишь.

– Ну да, ну да, это проще всего сказать. Я считаю, что не надо ни на что рассчитывать, и кроме того…

Мы так никогда и не узнали, что же он так сильно хотел нам сказать. Раздался стук, и Тромбек смолк, в испуге глядя на дверь.

7

Я проводил Тромбека в бывшую мамину комнату. У меня была там постель и книжки у настольной лампы, ее фото, а в шкафу стояла бутылка водки, перед которой она умерла. Он лег за кроватью и шепнул мне, чтоб я погасил свет. В коридоре стоял полицейский Кроньчак в кожаной куртке и блестящих ботинках с набойками. Чистые ботинки для Рыкусмыку были чем-то невиданным.

Он не переступил порога, но внимательно осматривал помещение все глубже. Извинился за беспокойство и сразу же спросил, не у меня ли Тромбек, потому что он должен найти его и как можно быстрей доставить в участок. Я ответил, что нет, и поинтересовался, что, собственно, случилось. Кроньчак только этого и ждал. Спросил, может ли войти, и тут же оказался внутри. Обводил взглядом моих друзей и старый диван, на котором они сидели, столик с облезающим лаком, сток на полу в ванной, что был виден через открытую дверь. Астероиды банок, окружающие DJ Кривду. Потом сказал:

– Суббота была такая спокойная, пока не появился ваш товарищ и не наделал нам всем проблем. – Засунул свой нос в ванную, оглядел нас, выбрал Блекоту: – Ты точно его не видел? Я бы поклялся, что вы все время таскаетесь вместе.

Никто не отозвался. Блекота старался не отводить глаз, промямлил, что не знает, что случилось, и ничего общего с этим не имеет. Кроньчак начал его утешать, даже положил ему руку на плечо. Зыркнул в оба монитора. DJ Кривда не отводил взгляда от полицейского и пил маленькими глотками.

– Я бы тоже бахнул пару пива, но, к сожалению, должен искать вашего приятеля. Завидую вашей молодости и беззаботности.

Ладонь Кроньчака сомкнулась на ручке двери в соседнюю комнату. Я начал объяснять, что там еще мамины вещи, и что я сам не осмеливаюсь туда войти, и уж точно друзей не пускаю. Мама ведь умерла недавно.

– А мне казалось, что уже довольно давно. Да, я отлично тебя понимаю, я и сам терял близких. Ну, не хнычь. – Он говорил все громче в сторону двери. – На сегодня, пожалуй, закончу с поисками, но если вы каким-то чудом встретите своего дружка, то передайте ему, что завтра с утра я его жду и что ему было бы лучше все же прийти. У меня тоже был отец, и я знаю, как оно в жизни бывает.

И он ушел, не поворачивая головы. Еще какое-то время стоял под окном и смотрел вверх. Мы молча ждали, пока он уйдет совсем. Из второй комнаты высунулась голова Тромбека, мокрые волосы липли к бледным щекам.

8

Мы кое-что знали об отце Тромбека, и ни у кого не нашлось смелости спросить, что же случилось. Летними днями этот невысокий, но жилистый мужчина делал в парке шпагаты, опираясь щиколотками на две параллельно поставленные лавки. Когда мы были помладше, он брал нас собой на речку и там показывал приемчики. Любил заходить в «Ратушу» и к Дызю, а потом садился на лавке и, всматриваясь в небо, ждал трезвости. Брал в библиотеке кучу остросюжетных книжек. Загибал уголки страниц, к которым собирался вернуться. Раз в месяц крики из дома Тромбека разносились на весь квартал Тридцатилетия, а порой долетали и до Пястовской башни.

Тромбек взял пиво у DJ Кривды, напился и больше его не трогал. Он хотел смываться, потому что был уверен, что Кроньчак сейчас вернется и на этот раз точно заглянет во вторую комнату. Блекота напомнил ему, что все в порядке, если не считать утреннюю прогулку в комиссариат.

– Кроньчак падла и тот еще трус, – ответил Тромбек. – С моим стариком выпил море водяры, так что я отлично знаю, что будет. Откуда, вы думаете, у него этот «Порш»? И бабло на девочек? Из собачьей миски вытащил, с зарплаты полицейского? Щас прям.

– Может, ничего страшного не случилось?

– Случилось.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все тут. Давайте, ребята, умоляю, дергаем отсюда.

Вещи для костра уместились в два рюкзака. Тромбек сказал, что не собирается идти до карьера пешком и мы поедем на машине. На самом деле он боялся встретить Кроньчака, который в его воображении подстерегал в каждом темном углу Рыкусмыку. DJ Кривда обрадовался такой перспективе и сказал, что нет проблем, он поведет машину. Он смял очередную банку, погасил монитор. Ждал. Я настаивал на том, чтобы пойти пешком, а DJ Кривда болтал про «Пунто»[7], который получил от тетки за сданные экзамены. Стоит, мол, и только ждет, чтоб на нем поехали.

– Перегоним ночь! Поедем себе так запросто, как ездили когда-то! – призывал он, а Тромбек сказал, что раз уж единственный из нас с правами пьян в дрова, то он охотно поведет сам, поскольку умеет.

Да кто его знает, может быть, он и умел? В свое время маленький Тромбек садился в побитой «Шкоде» на колени к отцу и хватался за руль. Отец включал вторую передачу, и так они катились через весь Рыкусмыку. Тромбек нажимал на гудок, люди оборачивались, и на их бешеных лицах внезапно появлялась улыбка.

9

Мы знаем, что было, да и будущее не тайна. Не дается только момент перехода.

Давайте представим. Вот я прихожу в гости к другу. Сперва я должен узнать здание, в котором он живет, и вот я уже знаю, какое оно. Квартал, дом, подъезд. Звоню. Он открывает. Я здороваюсь, снимаю куртку и ботинки. Вижу вешалку, шкафчик в прихожей, электрическую розетку с черным следом от грязных рук. Фотографии. Свет, льющийся из кухни. Моего друга. И это я запомню.

Но каким был косяк двери между лестничной клеткой и квартирой? Новым или потрескавшимся? Белым или каким-то иным? Есть вещи, что проходят мимо нас. Правда на лицах близких. Честные намерения женщин. Момент перехода.

10

Я смотрел в ночь с переднего сиденья. За мной кукла DJ Кривды билась головой о стекло «Фиата Пунто», Сикорка щурил глаза, а Блекота словно бы исчез, втиснутый в угол и заваленный рюкзаками. Мы миновали сторожа, печально сидящего на ступенях детского сада «Прымусек», и кондитерскую с кучей пирожных, сохнущих на витрине. Тромбек вел осторожно, сжимаясь каждый раз, когда мы кого-то проезжали. Разговаривать хотел только со мной.

– Мы должны туда сегодня пойти, – сказал он. – Просто должны.

– Ты веришь в желание?

– Да какой там. Просто хочу закрыть вопрос. Этот тут прав был, если не сейчас, то когда?

Мы въехали в круг света от фонаря. Тромбек сжимал руль. Только тогда я обратил внимание, что костяшки его пальцев в свежих ссадинах.

– В конце концов это нужно сделать, – повторил он.

Блекота начал рассказывать о простых вещах, которых он ожидает. Он получил комнату в общежитии и выразил надежду, что сосед ему достанется тихий. Этажи там, во Вроцлаве, чередуются: этаж – девушки, этаж – парни, а в субботу он сможет вставать, во сколько захочет. Убьет любого, кто начнет стучаться до двенадцати. DJ Кривда буркнул, что в общежитии свои законы. Блекота спросил, есть ли у него уже комната в Кракове.

– Первый год поживу у тетки, а потом видно будет.

Блекота ответил:

– Я через год уеду еще дальше. Ты не попытаешься жить отдельно? Или тетя тебя заставила?

– Да что сразу тетя. Просто у меня бабок меньше оказалось, чем я полагал.

– Господи боже, ну что вы за чушь несете, – подключился к разговору Тромбек. – Какая разница, что там будет? Важно то, что ты возьмешь с собой. И если ты прихватишь весь Рыкусмыку, то эта дыра тебя достанет, хоть бы ты блядей пялил в Гонолулу, понимаешь, в чем дело. Ну, Седес? Что сидишь с таким видом, будто у тебя под носом воняет?

Мне захотелось сказать им правду: я молчу, потому что у меня воет в голове, и от этого желудок превращается в высушенный, как камень, кулак. Буркнул в ответ, что видно будет, и решил посмотреть на дорогу, раз уж Тромбек отвлекся на что-то поинтереснее.

Мы проехали Черницу, и горб карьера был уже рукой подать. На равнинах Нижней Силезии луна не такая, как везде, она больше и более матовая. В ее свете массивный силуэт с бледными глазами прыгнул нам прямо на капот, перекатился и упал под колеса.

11

Животное лежало под «Фиатом» и сдохло, прежде чем мы нашли в себе достаточно смелости, чтобы приблизиться к нему. Тромбек, который в таких ситуациях паниковал, сейчас сохранял спокойствие. Полагал, что надо просто ехать дальше, но помог мне вытянуть тело на обочину. Мне казалось, что пес остывает прямо у меня в руках. Это был Гучо.

Мы схватили его с Тромбеком за мокрые лапы, раскачали несчастного Гучо, чтобы зашвырнуть его подальше в чащу. И в этот момент нас застал пан Герман. Он показался из леса по другой стороне дороги. Я не уверен, но, мне кажется, он все же издал рыдающее «О нет!». Начал орать на нас и оскорблять последними словами. Кричал, что мы должны отдать ему пса таким, как был, а не иначе, а как мы это сделаем – наша проблема, но мы должны, а иначе он нам покажет. На этот раз охотничьего ружья у него с собой не было. В плаще, с растрепанной шевелюрой, вышагивающий в нашу сторону, он напоминал обезумевшего аристократа, блуждающего среди руин сожженного имения.

Мы положили Гучо и встали впятером против пана Германа. Он затих, замедлил шаг, присел рядом с псом и схватил его за голову. Тянулось время. Потом он встал, словно принял какое-то важное решение. Снова завизжал, на этот раз уже совершенно бессвязно. Вопил, что мы сделали это нарочно и что мы подонки, чем перед нами провинился бедный Гучо? Сжал кулаки и зыркал налитыми кровью глазами. Волосы его серебрились в лунном свете.

– Поубиваю вас, одного за другим, господь свидетель!

Тромбек выступил вперед и посоветовал пану Герману начать с него. Раскрытыми ладонями ударил того в грудную клетку. Старик пошатнулся. На его лице появился испуг, а Тромбек раз за разом отталкивал его в сторону обочины. Пан Герман пробовал защищаться. Тромбек схватил его за запястья и тряс.

– Вломи уже ему! – кричал Сикорка, всегда самый быстрый на руку.

DJ Кривда буркнул себе под нос что-то, чего мы не смогли разобрать. Невыносимо тянулись секунды. Пан Герман гнулся перед Тромбеком, косясь то на него, то на Гучо. Явно удивлялся, каким чудом все это случилось. Он уже повис над кюветом. Сикорка подпрыгивал рядом, а DJ Кривда схватился за голову и простонал, на этот раз громко:

– Я заделал ребенка. Заделал ребенка, парни.

12

В зеркале заднего вида отражался пан Герман, пытающийся придумать, как забрать пса с дороги. Они уменьшались на глазах. Мы въехали на полевую дорогу с отчетливыми следами шин, между черными сухими стеблями и зарослями крапивы, разбросанными по камням, поросшим редкой травой. Впереди вставала известняковая стена с безумной шапкой деревьев, ветви которых были изломаны ветром. DJ Кривда обещал, что расскажет нам все, но только у костра, потому что ему надо прийти в себя. Сикорка ответил на это, что вряд ли он оклемается, но DJ Кривда все же хотел попробовать.

Мы понесли рюкзаки по тропинке, круто поднимающейся в гору. На тихом ветру скользили летучие мыши. Вскоре под нашими ногами распахнулась черная поверхность залитого карьера. В ней отражались звезды и еще два костра, красноватые ленты, развернутые по воде. Приходилось идти осторожно, чтобы не упасть; я волновался за DJ Кривду, идущего последним с банкой в руке. Все время оборачивался, чтобы проверить, с нами ли он еще.

У очага мы нашли шпажки для жарки сосисок и немного дров. Разошлись по лесу. Деревья тут росли невысокие и крепкие, падали редко, и прошло немало времени, пока я насобирал сухих веток. Я слышал перекличку друзей и сопение Сикорки, который пытался вырвать из земли молодое дерево. Когда я вернулся, из кучки хвороста уже шел дым, а Блекота лежал на траве и раздувал костер.

Я уселся на бревне. На дне карьера поместился бы весь рыночек Рыкусмыку вместе с прилегающими улочками. Говорили, что в полусотне метров под нами, на дне, до сих пор ржавеют машины, что побросали рабочие в ужасе от давней катастрофы. От соседнего костра долетали голоса девушек. Я был рад, что там не сидит Вильчур со своими братками.

Вскоре Блекота добился успеха. Мы подбросили веток, огонь выстрелил высоко и весело. Исчезли другие костры, звезды и карьер, остались лишь мы, прикрытые куполом света.

13

– Ну, что вам рассказать-то? Что тут вообще рассказывать? Мне, что ли, хрен себе узлом завязать или сразу застрелиться, а чего? Могу советы давать, как себе проще всего жизнь изгадить. Возвращаюсь это я, дубина конченая, из Кракова поездом и вижу, как Ника садится в купе, Ника тоже возвращается. Ну, мы заговариваем, в Катовицах заходит мужик с пивом, я покупаю, пиво теплое, противное. С первой упаковки она мне рассказывает про своего парня, со второй я уже вижу, что может мне и обломится, слышу от нее, что, мол, как хорошо, что будем вместе в одном месте и все такое, под конец выходим и бежим на автобус. Я уже чуть пьян, садимся рядом, темно, ни одной знакомой рожи. И только поехали, как Ника мне голову на плечо, руку на бедро, колено на колено, и ничего мне и делать не пришлось, хоть я, может, и хотел. И отцепилась от меня только в Рыку. У меня родители, я ее уговариваю заскочить к Дызю, в бар, подумать, что дальше, мне так-то не хотелось верить, что дела покатились именно так, а она на это сразу, что и речи быть не может, потому что Вильчур, что там наливает, не умеет держать язык за зубами. Я ей сказал, что другого о нем мнения, а она давай ржать и говорит, что именно от него знает про ту историю с «трабантом». Ну что ж, думаю себе, Вильчур ее точно порол, нет другого выхода. Ну, мы и очутились у замка. Ну, я не буду врать, что в самом замке, но там за деревом площадка, за площадкой стеночка, ну и мы за этой стеночкой, знаете, пока уж не стало рассветать. Сказала, что надо возвращаться, пока мать не встала, а то как встанет, так сразу догадается. Ну а что еще можно делать в Рыку в четвертом часу ночи, только пялиться. И представляете себе, я об этой всей истории забыл. Ну, может, не совсем. Пару раз пересеклись с ней – привет-привет, и ничего больше. Вроде как бортанула этого своего маппета, ну я подумал, что рубит хвосты перед Краковом, где в конце концов хрены что драконы, верите ли. Извините. Я правда не могу. Ну ладно, в конце концов, ничего особенного, мир будет вращаться и дальше. Во всяком случае, вчера звонит она мне, дескать надо поговорить, я льщу себя надеждой на повторение того праздника, а телка приходит с улыбкой шире ушей. И говорит: «А ты знаешь, нас будет трое!» Я даже не сразу понял, что она имеет в виду-то. Так легко, как что-то очевидное. Не спрашивайте, как я себя чувствовал. Думаю, какими ужасными могут быть слова. И самое плохое было даже не «трое», а это несчастное «нас».

14

У нас с собой была картошка, но пока никто не успел проголодаться. Мы сгрудились вокруг DJ Кривды, я подбросил дров, и огонь раскрыл красные ладони перед его мокрым лицом. Ему все время надо было что-то держать в руках, банку, палочку, горсть травы. Он переводил взгляд, ища спасения. Никто из нас не мог ему помочь, никто из нас об этом не знал. Сикорка сказал:

– Давайте скажем прямо. Барышня на тебя запала. Видал того дебила, с которым она гуляла раньше? Хапнула тебя – и порядок. Но еще можно отбиться. Надо узнать, твой ли это ребенок. Как знать, может, она совсем дура?

– Не знаю. Говорила как обычная девушка.

– Вот увидишь, так и будет. Телка к тебе приклеится, совьете гнездышко, а она так тихонько устроит выкидыш и все вернется в норму. И вообще, говорю тебе, может быть, ребенок того парня, а не твой?

– Как это не мой? Иисусе…

– Кстати, говоря об Иисусе, может, она того, избавится? Выходы найти можно, деньгами скинемся. В одной Польше с этим трудности. В Лондоне матери дочкам аборт покупают на восемнадцатый день рождения, а у нас тут три года за факт склонения. Это чтоб ты знал. Не шучу.

Я пытался вклиниться, но думал о себе. Я никогда не хотел иметь детей, но завидовал DJ Кривде – сделал с Никой то, чего я не смог. Хорошая она девушка-то. Рассказала ли ему о моей неудаче? Если останутся вместе, то рано или поздно расскажет.

– Я рос без отца, и было не так уж плохо. – Пришла моя очередь давать советы. – Плати честно, но не женись, если Ника тебе не подходит. Ты нормальный парень. Тетка тебе поможет, да и ребенок не так уж дорого обходится. Сначала, конечно, будет говно, Ника встанет на уши, чтоб тебя удержать. Но и мы в свою очередь встанем за тебя стеной. И твоя тетка из Кракова тоже. И ни у кого не будет права назвать тебя подлецом, и ты не смей о себе так думать.

Девичий смех от соседнего костра становился все громче. Трудно было не узнать в нем призыв. Слышался стук стекла о камни. DJ Кривда поглядывал туда, как на дом, вход в который ему заказан. У Блекоты светились глаза.

– Дети важнее всего, – сказал он. – Мы должны уважать наших родителей и воспитывать собственных детей так, чтобы они нас уважали.

– Сиськи у тебя режутся, что ли, – отозвался DJ Кривда, но слушал дальше.

– Возьми ребенка себе. Ты умный парень. Иначе Ника отдаст его дедам или еще кому-то, найдет какого-нибудь утырка, сварганит с ним еще одного ребенка, а на твоего ребенка забьет. Ника на такое пойдет. Она ведь хочет закончить институт.

– Так и я хочу.

– И закончишь. Тетка им займется. От матери-одиночки все хотят избавиться. А отцу-одиночке каждый звездочку с неба достанет. Преподаватели пойдут навстречу. Работу получишь получше, а работать придется поменьше. И знаешь, что еще? Телки обожают таких папаш. У тебя впереди лет десять потрахушек точно. Отвечаю. Дети самое главное.

– Да тебе-то откуда такое знать? – вступил молчащий до сих пор Тромбек, и Блекота понурил голову. Тромбек сидел неподвижно, опустив ладони между колен, и смотрел в огонь. – Вы все неправильно рассуждаете об этом. DJ Кривда сделает то, что ему судьба подсунет. То, что ему велят. Вот так оно все на самом деле. Так что я бы вообще этим себе голову не морочил. Важно, чтоб ты понял, что это не конец света. Через двадцать лет ребенок вырастет, а ты все еще будешь молодым, и ничего от тебя не уйдет. А теперь задумайся хорошенько, что для тебя важно, что радует и что ты хочешь спасти. Ответственность – это одно. Ты должен быть ответственным. Но второе – это сохранить себя, потому что важны все. Ты, она, ребенок. Никто не важнее других. Так что говорю тебе, спаси себя.

Его равнодушный голос звучал так, словно говорил кто-то много старший. Тромбек, похоже, был сам поражен своими словами, не ожидал, что может такое сказать. Вдали зазвучал плеск. Одна из девушек прыгнула в воду, расплескивая отражение костров. Вынырнула, от нее пошли волны. Волосы растекались по черной поверхности. Позвала подруг за собой.

15

Блекота рвался искупаться, но ни у кого, кроме него, не было желания. Он разделся, открыв татуировку на худом плече. Два дракона переплетались между собой, черный смыкал клыки на белом, а белый – на черном. Попросил подождать его, сложил ладони над головой и прыгнул с громким плеском. Крикнул, что вода отличная и мы дураки, что сидим на берегу. DJ Кривда буркнул, что он пьян и может утонуть, от контраста тепла и холода остановится сердце. Уткнулся подбородком в колени и повторял: «Может, так и лучше, может, так и лучше».

Я вытащил толстый короткий сук, разворотил угли и уложил картошку. Картофелины показались мне яйцами в гнезде саламандры. Старательно засыпал их обратно, добавил дров. Тромбек подсел к DJ Кривде, и они шептались о чем-то, чего я не мог услышать. Думаю, жаловались друг другу на то, как тяжела жизнь, и наверняка считали себя старше, чем на самом деле были. И были правы, ибо нет никого старше восемнадцатилетнего парня, который избил собственного отца или только что сделал ребенка.

Блекота сделал пару кругов, собрался с духом и двинулся в сторону девушки. Плыл баттерфляем, высоко взметывая воду. Как назло, девушка, казалось, ничего не замечала, но, когда наконец посмотрела в его сторону, не выказала удивления. Все так же качалась на воде и кричала подругам что-то, а Блекота двинулся вокруг нее, сменив стиль: повернулся на спину, так что грудная клетка его, худая и мокрая, заблестела под слепой луной.

– О, тащатся к нам, – сказал Сикорка из-за костра.

Так и было, хотя и не совсем точно: одна из девушек отделилась от остальных, чтобы исчезнуть вне круга света. Мы слышали, как она продирается сквозь кусты и ломает ветки. Она шла над самым обрывом, и Тромбек начал задумываться, не выйти ли ей навстречу. Я ответил, что так мы ее только испугаем, и глянул, как дела у Блекоты. Тот прекратил свой брачный танец. Висели с девушкой в воде друг напротив друга, разговаривали. Одновременно поплыли в сторону берега, остановившись в воде у известняковой ступеньки. С длинными распущенными волосами, они напоминали подводные создания, радующиеся последнему теплому дню; скоро осень загонит эту пару обратно в глубину.

Вторая девушка сошла с тропинки над обрывом и встала, освещенная, близ нас. Это была Ника. Явно ожидала застать тут кого-то другого. Я сразу увидел, что DJ Кривда говорил правду. Ника тоже поняла, что мы уже знаем. DJ Кривда выглядел так, словно увидел привидение. Он попробовал встать, но не удержался на ногах и рухнул задницей обратно на траву. Ника просто исчезла. Только что стояла с нами, и через мгновение ее уже не было. Мы услышали тихий плач, сразу оборвавшийся. DJ Кривда попытался пойти за ней, но тут же вернулся и достал очередную банку пива.

Блекота, вцепившийся в скалу, еще сильней напоминал гнома. Рухнул в воду, поджимая ноги. Девушка последовала его примеру. Они смеялись. Она закинула руки ему на шею. Ника вернулась к своим, бросила в огонь пару щепок, встала на берегу и начала что-то кричать. Не знаю, что это было, но девушка в воде оттолкнула Блекоту и оставила его одного, возвращаясь на берег.

16

Я думал, Блекота дрожит от холода. Он вытерся майкой, надел рубашку, но продолжал дрожать. Глотал слезы. DJ Кривда сидел, повесив голову. Блекота выдавил:

– Что со мной не так? Руки-ноги разве не на месте? Или с мордой чего не в порядке? Или что вообще не так? Ведь любой дурак из ПТУ может, вы все можете, и только я вообще никак не могу. Вы и представления не имеете, насколько это трудно. Иногда я думаю уже, что не выдержу. А потом как-то выдерживаю, до следующего раза. Я бы даже с тобой поменялся бы, – указал на безучастного ко всему DJ Кривду. – Сейчас, вот прямо сию секунду. Я ведь никогда еще… Курва, я сам не верю, что говорю это. Вот просто никогда. И этим чертовым летом я хотел все же пройти это. Дело-то ведь не просто в чпок-чпок и тык-тык, чтоб хоть как-то быть вдвоем, разве нет? Я бы такой всё, слышите? Весь мир бы мне заменила. Дело же в этом, а в чем еще-то? В чем? Вы меня вообще слушаете? Тут опять что-то случилось?

Не дождался ответа. Смолк, закрыв лицо руками. Вскоре его, видимо, отпустило. Девушки оставили дымящийся очаг и пошли вокруг карьера, длинной дорогой. Звезда зажигалась от звезды, а ветки помалу превращались в столбики пульсирующего жара, над которым дым сплетался в черную косу.

В красноватом круге появился Тромбек, разгреб кострище и палкой выкатил картофелины под камни. Потом переложил их на кусок фольги, разрезал каждую и начал подавать их нам на раскрытой ладони, словно перестал ощущать их нестерпимый жар. Смотрел, как мы жадно ели их, молча вгрызаясь в опаленную шкурку, пока наши щеки не почернели от угольных улыбок.

17

Тромбек не хотел уже больше вести машину; за руль сел Блекота и привез нас обратно в Рыкусмыку. Мы припарковались под огромным каштаном, близ кузнечных мастерских и подальше от любопытных взглядов. Надо было идти, однако разгорелся спор – куда. Сикорка предложил вернуться ко мне, но Тромбек с DJ Кривдой уперлись, чтоб зайти выпить по одной у Дызя. Я удивился и спросил, а что будет, если в бар заглянет Кроньчак. Тромбек сказал, что ему наплевать и, может быть, он там вообще до утра останется.

Мы пошли по Тополиной в сторону заправки, там нас остановила богачка Владислава. Выскочила из серебристого «Рено Меган» и спросила, не видали ли мы где-нибудь Теклу, потому что, мол, ищет ее уже десятый час. Внимательно приглядывалась к нам из-под меховой шапки. Я ответил, что да, видели ее на рынке, но около полудня, а Сикорка бросил, что с Теклой нам никогда не было по пути.

– И на том спасибо, – отрезала богачка Владислава, завела машину и медленно удалилась в глубь Рыкусмыку. Тромбек рявкнул на Сикорку, чтоб тот держал язык за зубами. Сикорка огрызнулся, что всего лишь сказал правду, а место Теклы в смирительной рубашке. Иначе что-нибудь с собой сделает.

Над Рыкусмыку воцарилась тишина. Окна домов были темны. Я заметил две маленькие ладони, тянущие шнурок с посылкой между зарешеченными рамами исправительного дома. Из подворотен на Старомейской доносились шумы и шелест. Мы прошли под Пястовской башней и оказались на рынке, где под арками кто-то долбал банкомат, недавно прибитый к стене. Около городского театра на лавке под фонарем сидел Габлочяж и рассматривал разбитое колено.

Под арками тянулись покинутые магазинчики, ожидающие новых хозяев. Двое мужчин покорно сидели перед решеткой винно-водочного. Я спотыкался о торчащие плиты тротуара. Из мусорного бака несло гарью. Мы повернули, и нас залил мягкий свет улицы Храброго, на которой размещалась забегаловка, настолько сизая от дыма, что казалось, там что-то горит. В открытых подворотнях собирались тени, маленький мальчик с трудом догонял банду подростков. Из открытых дверей круглосуточного магазина свет падал на брусчатку.

И над всем этим вздымался замок, вырезанный из темноты. И казалось, именно он, а не что-то иное воплощает собой последнюю ночь лета.

18

У Дызя было пусто, не считая Вильчура, тянущего сигарету за барной стойкой. Я спросил, можем ли мы тут передохнуть, а он жестом пригласил нас войти. Очки добавляли ему мягкости, татуировки и шрамы на предплечьях ее уменьшали. Мы сели. Все заказали по пиву, только я колу. Пахло старым маслом и хотелось домой.

Мы долго сидели в молчании. Сикорка свесился на подлокотник и презрительно поглядывал на пустые столы и портрет Святого Отца, висевший над баром. Пробормотал, что стройка в Варшаве уже не кажется ему такой страшной, как раньше. И снова повисла тишина. Вильчуру надоело крутиться в подсобке, он подсел к нам и спросил, может ли чем-то помочь.

– Кроньчак тебя разыскивает, – обратился он к Тромбеку. – Тут все разговоры были только о тебе. Мое мнение – ты был прав, давно пора было это сделать. И надеюсь, что Кроньчак тоже так считает. Не сдавайся, парень.

– И не собирался.

– Поверь, все обойдется. Если получишь санки, пусть кто-то из вас валит ко мне как в дым, есть связи, никто тебя не тронет в оранжерее. Мой поэт не из таких проблем людей вытаскивал.

– Ты о чем вообще?

– Ну, я так, просто говорю, на всякий случай. До суда сидеть паршиво, после приговора уже нормально.

Вильчур замолк. Мы сидели вшестером за одном столом. Я ждал, пока все допьют, по радио играли Varius Manx. Вильчур спокойно сказал:

– Я тоже отсюда двину. Только дураки остаются в Рыкусмыку. Бабло лежит под ногами, но эта дыра мала для меня. Вот увидите. Через десять лет будем пить виски в Нью-Йорке или еще где. Вы как, поступили? – По нашему молчанию понял ответ. – Если да, то подумайте еще раз. Нынче каждый дурак учится, а кто поумнее, тот устраивается иначе. Не то что я себя незнамо за кого считаю, но мы с вами знакомы все ж, так что скажу вам. Оно того просто не стоит. Надо ловить жизнь.

Сикорка ответил:

– Знаю таких. Сегодня ловят жизнь, завтра гроши на паперти.

– Чо щас сказал?

– Правду, а что? Ты свою, а я свою.

– Ладно. Пусть будет так.

Мы все понимали, к чему дело идет, и начали успокаивать Сикорку, но напрасно. Он сидел прямо, готовый вскочить, и напрягал мышцы, накачанные в спортзале. Сказал, что рад, что уезжает, потому что не будет больше встречать таких умников, как Вильчур, а если даже и вернется, то хорошо, что больше они не встретятся. Прошипел:

– Рыкусмыку говно. А ты и есть Рыкусмыку.

Вильчур встал и попросил нас забрать друга и выйти. Добавил, что к остальным у него претензий нет. Я оставил колу на столике, и мы вывели Сикорку. Я закрыл за собой дверь. Ночь принесла холод. Сикорка остановился на середине ступенек, что вели в бар, и обоссал ступени, откидывая голову назад. Даже закончить не успел, как Вильчур схватил его за вихры и поволок в глубь бара. Сикорка дергался, но не мог даже застегнуть штаны. Мы стояли, не зная, что делать.

Так ничего и не успели решить, а Сикорка уже вылетел из бара как из пушки, сжимая в руках пластиковую швабру. Вильчур стал на пороге, скрестив руки на груди. Ждал, пока Сикорка уберет за собой, а во взгляде его не было враждебности. Сказал:

– Просто заберите его.

19

Мы усадили Сикорку на автобусной остановке; он метался и обещал вернуться и убить. Потом начал плакать. Я спросил у него, зачем вообще это ему. Сказал, что не знает, и попросил нас не искать двойного дна. Он всегда хотел это сделать и однажды точно сделает. Я поверил ему. Тромбек кружил у остановки. Перед нами тянулась пустая рыночная площадь, за которой, напоминая неровные ступени в самое небо, вздымались крыши домов. Рядом, в будке охранника перед замком, зажегся экран телевизора. Тромбек нацелился пальцем в Сикорку:

– Однажды ты втравишь нас в настоящее говно.

– Правда? А я думал, что как раз тебя уже в большее не получится, – ответил Сикорка и встал. Они сцепились, треснуло стекло остановки.

Тромбек – кулак которого как-то все не мог найти дорогу к лицу или животу Сикорки – шипел, что прекрасно его понимает, потому что тоже всегда хотел сделать именно то, что сейчас делает. Убьет его именно сегодня, потому что и так терять нечего. Мы растаскивали их, словно челюсти бешеного зверя. Через минуту Сикорка поднимался с земли, а Тромбек рвался к нему, раздуваясь от ярости. Мы втроем кое-как удерживали его.

Сикорка встал. Старательно отряхнул брюки и осмотрел разорванную рубашку.

– Если ты такой крутой, то пойдем со мной, – сказал он и направился в сторону ограждения, закрывающего доступ к замку. Мокрый Тромбек выскользнул у меня из рук, как огромная рыбина. Присоединился к Сикорке.

Мы двинулись за ними молча.

20

Я спросил у DJ Кривды, каким образом он с Никой добрался до замка. Он мрачно ответил, что тогда тут ничего еще не стояло. Зато теперь ограда была высокой и с короной колючей проволоки сверху. Давно мы тут не бывали. Я нашел место, не видимое ни с площади, ни со стороны реки, запрыгнул Тромбеку на плечи, обмотал колючую проволоку рубашкой и попробовал приподнять. Щель получалась слишком узкой, ну и кому-то из нас пришлось бы остаться внизу.

Бар «У Дызя» непосредственно прилегал к стене замка, но перепрыгнуть было невозможно, окно находилось слишком высоко. Тромбек сказал Сикорке, что если б тот не набедокурил, то мы вошли бы в подземелья через подсобку. Потом отправился по Храброго вверх, чтобы проверить дворы. Мы задумались, не знает ли кто из нас охранника и нет ли способа его уговорить. Тромбек вернулся с пустыми руками и позвал нас обратно на торговую площадь.

Нам пришлось немного подождать, потому что на площади появилась женщина в платье и с туфлей в руке. Я не мог определить, сколько ей лет, потому что в нашем возрасте все настоящие женщины казались старыми. Она рыдала и в ужасе оглядывалась. Сумочка вываливалась из ее рук, а по внутренней стороне бедер стекала струйка крови. Посмотрела на замок, заторопилась и вскоре пропала из глаз. Сикорка сказал, что так должен выглядеть герб Рыкусмыку: помятая баба с туфлей в руке.

Сторожкой служила будка из гофролиста, с единственным окном, обращенным в сторону Рыкусмыку, и дверями, как мы догадывались, выходящими на замок. DJ Кривда минуту приглядывался к сооружению и прикинул, что должно получиться. Сказал, что нам нужно просто отойти от него подальше и обождать. Спросил, нет ли у кого перочинного ножа; Блекота дал ему свой и хладнокровно заметил, что DJ Кривда едва держится на ногах. Тот пожал плечами, подошел к ограде и начал красться в сторону сторожки. Мы спрятались за грузовичком. Голова сторожа, хорошо видимая в окошко, качалась перед телевизором.

Я впустую высматривал DJ Кривду. Тромбек сказал, что этот дуралей наверняка попер напрямую и быстро не вернется. Телевизор погас. Через минуту сторож появился на площади и двинулся в ту же сторону, где исчез DJ Кривда. Мы проскользнули за его спиной мимо сторожки и запрыгнули на камни, скрывшись меж деревьев. Я мог уже буквально дотронуться до стены замка.

Из-за ограды выскочил DJ Кривда и потрусил в нашу сторону. Ноги у него заплетались, и вскоре он рухнул на гравий. Неуклюже поднялся, а из-за ограды показался запыхавшийся сторож. Собственно, лишь силуэт на фоне уличного освещения. DJ Кривда был прямо перед ним в круге света, но казалось, сторож его не видит. Смотрел на деревья и тенты. Покачал головой, словно бы стал свидетелем чуда, смысла которого не мог понять. Открыл дверь сторожки и вошел в снежную метель Полсата[8].

21

Дерево сильно выросло и окрепло; ветка толщиной с бедро, казалось, врастала в стену под окном. Тромбек изучил наросты на стволе и заверил, что взберемся без проблем. Рыкусмыку с высоты превратился в лабиринт темных отесанных скал, разделенных каньонами оранжевого света.

– Я бы хотел, чтоб это все закончилось, – сказал Тромбек. – Вот просто. С меня хватит.

– Пусть они пропадут. Не знаю как, но, в конце концов, я не обязан ломать над этим голову. Ника и это ее отродье. Пусть их не будет, – дышал DJ Кривда. – Ну, то есть я не желаю ей зла, пусть у нее кто-нибудь будет, пусть будет счастлива. Не хочу видеть ее рядом только потому…

Его прервал смех. Сикорка поверить не мог, что в самом деле это слышит, что DJ Кривда говорит так. Тромбек поторопил его, была его очередь загадывать желание. Сикорка заявил, что это идиотизм, потому что там внизу ничего нет, но в конце концов сказал:

– Бабки, годится? Бабки тебя устраивают? Тогда мне воз бабла.

– Только любовь, – шепнул стыдливо Блекота. Тромбек приобнял его и сказал, что это прекрасное желание. Подошла моя очередь.

Я не знал, что я должен сделать. Скрежет разрывал мне голову и вбивал желудок в горло. Я собирался пробормотать, что ничего не хочу, но мне никто бы не поверил, и они поняли бы, что я лгу, ибо лжи этой ночью не было места.

– Я бы хотел перестать слышать, – просто сказал я. – Давайте не тянуть уже.

Мы пожали друг другу руки. Тромбек первым встал на ветку. Общими усилиями мы втащили DJ Кривду, а я протолкнул его через окно в холод замка и прыгнул за ним.

Стекло захрустело под каблуком, прозвучал крик, и мне на лицо упала мокрая рука.

22

Это была Безумная Текла с обгрызенными до крови ногтями. Она съежилась под окном в длинной рубахе и дешевых «Адидасах». Встала. Сикорка уклонился от ее ладони. Остальные позволили погладить себя по лицу. Со мной задержалась, словно нащупала что-то под кожей. Я сказал, что ее ищет мать. Мы углубились в коридор под причитания Безумной Теклы:

– Нет! Нет!

На фоне окна она напоминала тряпку, что треплет ветер. Я держался сзади. Друзья несли огоньки зажигалок, у меня своей не было. Я поверить не мог, что мы это делаем. Напряжение, знакомое по прошлым попыткам, исчезло. Я искал ответа в шероховатой стене. Изучал щебенку, гладил камни. Находил части чего-то большего. Отбрасывал окурки и считал шаги. На шестьдесят седьмом Тромбек опустился на колено, минуту искал что-то на земле, но ничего не нашел. Становилось все холоднее. Безумная Текла прыгнула мне на спину, сбила с ног и прижала коленями к полу. Схватила меня за виски и все твердила свое «нет, нет, нет». Ее скрежет напомнил мне мой собственный.

Друзья дергали ее за плечи, но были слабы, а она сильна. Вдруг она обмякла.

– Они – да, ты – нет. Не ходи, прошу, прошу. – Водила мне по щеке сломанным ногтем. Целовала в губы и подбородок. Показалась другой, более человечной.

Сикорка и Тромбек отбросили ее далеко, в темноту и плач. Я встал и сказал, что ей стоит позаботиться о себе, а не обо мне. Слышал, как она отползает. Я двинулся в глубь туннеля и сразу забыл о Безумной Текле. Скрежет, мой неразлучный попутчик, друг, враг и отсутствующий отец, исчезал с каждым шагом. Мне хотелось бежать. Хотелось танцевать, хоть я и не знал, что такое танец.

23

Коридор кончался стенкой. В щелях между кирпичами торчали восковые огарки с короткими черными фитилями. Мы зажгли несколько. Стена была просто стеной и означала конец нашего путешествия.

DJ Кривда чуть отошел, изучал стену, нажимал те кирпичи, которые казались ему отличающимися от остальных. Не мог поверить. Сел и заломил руки. Сикорка заявил, что заранее знал, что так будет. На вопрос, был ли он тут раньше, ответил, что не идиот. А чего мы ожидали? Блекота хотел возвращаться, Тромбек ходил по кругу. Время шло. Я наслаждался молчанием и представлял себе, что останусь здесь.

DJ Кривда поднял с пола кусочек воска. Посветил. Всюду лежали обломки свеч. Тогда он подошел к стене и еще раз присмотрелся к кирпичам. Вынул первый попавшийся огарок, вложил пальцы в образовавшуюся щель. Занялся следующим. На вопросы, что он делает, не отвечал, а лишь поднял огонек над головой. Огонек тут же погас, но этого хватило.

DJ Кривда влез на плечи Тромбеку. Зажигалка высветила дыру под потолком, высотой с метр, довольно узкую. DJ Кривда оставил зажженную свечку у ее устья, спрыгнул и начал нас уверять, что чувствовал с той стороны дуновение воздуха. Добавил, что коридор длинный, но чем-то все же должен кончаться.

Никто не слушал протестов Блекоты. Мы вытащили остальные свечки и нашли места, где можно зацепиться пальцами. DJ Кривда пошел первым. Я увидел, как его ноги исчезают в кирпичной пасти. Крикнул, что все в порядке и что он вроде бы видит конец туннеля. Мы двинулись за ним.

По бокам были навалены обломки кирпича, между которых торчали рукава курток, носки ботинок и уголок сотового телефона. Середина тропы была гладкой и чистой. Я быстро начал задыхаться, а когда мы остановились, врезался в Блекоту. Услышал DJ Кривду, его полный удивления вздох, а потом тишину.

24

С другой стороны побитая стена выглядела так, словно на нее пытался въехать танк. Кто-то явно штурмовал этот заслон, напрасно пытаясь пробиться наружу. Сикорка сказал, что дело давнее и наверняка использовали таран. Ржавые отметки виднелись на кирпичах.

Становилось все холодней, зажигалки давали все меньше света. Мы добрались до развилки, потом еще до одной. Поворачивали как попало, к теплу, к холоду, к кажущемуся движению воздуха.

Что-то хрустнуло под ногой Тромбека и заставило его нагнуться. Мы сгрудились над скелетиком ребенка, в обрывках светлой рубашки и коротких штанишек. Маленькие ножки все еще были в сандаликах. Рядом лежали электронные часы. DJ Кривда взмолился, чтоб мы возвращались, но уже никто не знал, как это сделать. Шли словно сквозь сон. Свернули в очередной закоулок. Тел там было больше.

Мы видели их на какой-то момент в свете зажигалок – молодые и старые, с потемневшей кожей, облегающей черепа, и с вытянутыми перед собой руками, словно мертвые в последний миг старались отбросить их как можно дальше от тел. Мужчины в мундирах, остатках костюмов и свитеров. Женщины в расстегнутых блузках, обнажающих кратеры на месте грудей.

Окружающий нас запах не позволял дышать. Тромбек погасил зажигалку. Остальные последовали его примеру, и мы осторожно пошли дальше, оставляя мертвых позади.

25

Сикорка бил кулаками в беленые стены и кричал. Мы ежеминутно останавливались и в свете зажигалок присматривались к собственным перепуганным лицам. На стенах виднелись осьминоги, утки, зебры и дельфины, нарисованные давным-давно. То и дело мы попадали в неглубокие ямы, пахнущие вином.

Безуспешно пытались оценить направление по пламени зажигалки. DJ Кривда какое-то время пробовал поворачивать только направо, потом бросил. Мы шли вслепую, отдыхая на развилках, где можно было сесть кружком. Я забыл обо всем, что случилось этой ночью. Мои друзья были взволнованы и испуганы, шептались, что уже никогда не выйдем на свет.

Я наслаждался тишиной. До сих пор я и не знал, что тишина существует.

Лег и хотел заснуть. Меня подняли. Тромбек услышал в коридоре топот. Сказал, что надо идти на этот звук. Никто не спросил почему. Я шел в центре, за мной Блекота волочил ноги и шептал, что не хочет еще умирать.

Звук вскоре стих, и мы оказались в тишине. Зажигалки догорали. Мое тело было грязным изнутри, словно все яды вошли под кожу. Коридоры становились все короче, развилки все чаще, я терся головой о потолок. Стало тепло и душно. Неожиданно Тромбек бросился бежать. Мы помчались за ним, стукаясь о стены. Я думал, что он сошел с ума.

Мы кричали ему, чтоб он бежал помедленнее. Он не отвечал.

И вдруг мы увидели его массивный силуэт на фоне лунного света.

26

Нож, свисающий с потолка, отсекал свет от тьмы. Через световое окно вливался слабеющий блеск луны. На стенах проказничали грифоны, у них были кошачьи тела и грозные птичьи головы. Углы помещения тонули во мраке. Кровь забронзовела на песке, а пол пульсировал оглушающим грохотом барабанов.

Мы выглядели как мертвецы, поднятые из могил в день суда. Пыль побелила черную одежду Блекоты, а его длинные волосы скрутились в запыленные космы. Сикорка разевал рот на покрасневшем лице, словно только что выплюнул жирный кус. Пот блестел на DJ Кривде. Тромбек стоял, широко расставив ноги. Из-под мокрой рубахи вываливался белый живот.

Если мы еще и не были мертвы, то – я был уверен – умрем через мгновение. Рухнем мертвыми в песок, все в один миг, как и положено настоящим друзьям. Но мы начали танцевать.

27

Мы танцевали под луной, окруженные огнем. Я не видел себя. Мои ноги ступали сами, и я даже не догадывался, что они способны на такое. Мощно и уверенно, словно утаптывая землю перед каким-то важным событием. Барабаны кружились у меня в животе, бежали вверх, заставляя голову дрожать.

Я видел лишь их тени. Сикорку танец разделил – его мощный торс колыхался мягко, в такт, руки извивались, словно лишенные костей, пальцы взмывали высоко, к световому окну, хватали месяц, его серебро – богатство, которое было ему так нужно. Но его ноги долбили в одно место, сильно и яростно. И кто попал бы под них, был бы растоптан. Я готов был поклясться, что Сикорка смеется.

DJ Кривда танцевал, словно конькобежец на слишком маленьком катке. Балансировал бедрами и бил в ладоши, то и дело отирая пот со лба. Ноги поднимал высоко и медленно, опускал резко. Отталкивался от земли. Наклонялся за песком и бросал его как можно дальше от себя, словно тот обжигал ему ладони. Наконец обхватил руками голову и начал раскачиваться.

Тромбек крутил пируэты, вздымая песок, что превращался в покрасневший от огня вихрь. Раскинул руки. Я чувствовал ветер, что он поднимал. Казалось, он взлетит к окну или даже еще выше, но Тромбек лишь потерял очертания. Стал безголовой лентой с черным выцветающим пятном на месте живота. Он единственный из нас смог издать какой-то звук, что-то среднее между стоном и восхищенным выкриком.

Блекота делал мелкие шаги и прижимал к груди невидимый силуэт. Ласкал его и гладил, начал бороться с ним, выпустил и схватил вновь. В этом и состоял его танец – он подбрасывал невидимую фигуру, притягивал ее и отталкивал. В какой-то момент сбавил темп, его плечи напряглись, и лишь ступни продолжали разбрасывать песок. Поворачивал голову ко мне и остальным, словно желая спросить, хорошо ли танцует и таким ли должен быть танец.

Из живота, сердца и головы у меня выходили темные тени, как и у остальных. Я тщетно пытался их разогнать – они отбегали в углы помещения, но тут же возвращались. Да и ладно, подумал я, пусть будут, они мне не мешают. Хорошо танцевать здесь, в подземельях. Это стоит того. За каждую бессонную ночь и поломанный день. За ледяные месяцы, что разогревал лишь гнев. За дороги, полные сожженных домов, и зарево на горизонте. За изломанное тело и его гнев калеки. За неоконченные дела. За женщин с голодными лонами и мое собственное иссыхание. За рассвет, что встречаешь на кухне. За Рыкусмыку. За руку, что не слушает головы. За темные улицы, дышащие ужасом и злом. За девушек, что всегда уйдут к другому. За унылых баб, что всегда остаются. За бешенство и Бешенство. За дыру на месте отца, которую не заделать.

За ребенка, умершего в случайной матке. За любовь. За деньги. За то, чтоб уже настал конец. За тишину, чтоб продолжалась.

28

Я смотрел на себя в танце, как на кого-то незнакомого. Из живота, паха и головы текли черные нити, искали друг друга на песке, словно слепые котята. Собравшись в темную тучу, двигались к каменным лавкам, чтоб там сгуститься и слиться воедино. Другие тоже видели их. Блекота поднимал ноги еще выше, чтоб не наступить на них.

Я чувствовал облегчение. Становился легким. Подвешенное лезвие начало блестеть, а барабаны ударили еще громче.

29

Бык, огромный, с обломанными рогами, торчащими из мокрого лба, стоял между нами. Огонь тлел в окутанных паром ноздрях, мускулистое тело несло следы многих ран. На месте передних копыт в песок врезались огромные ладони. По хребту бежала полоса лысой красноватой кожи.

Разлепил веки и обвел нас холодным взглядом. Качнул телом в знак того, что готов. Переступал с кулака на кулак. Не мог поднять головы слишком высоко.

Мы не переставали танцевать. Барабаны слали удары горячего воздуха, и на мгновение я был уверен, что это я прыгну. На самом деле. Другим было еще что терять. Кулак чудовища ритмично бил в песок. Оно сопело. На подгибающихся ногах я двинулся к нему, но нашелся кто-то, кого ночь сломала больше, чем меня.

30

Тромбек попрощался кивком головы с каждым из нас по отдельности. В выражении его лица было что-то извиняющееся. Он ничего не сказал, но все знали, что он действительно этого желает.

Переваливаясь с ноги на ногу, он вышел и встал напротив быка. Его мощный силуэт словно уменьшился перед чужой мощью. Казался хрупким; бестия присмотрелась к нему внимательно, сделала шаг назад, уступая территорию. Капля темной слюны с шипением упала на песок. Тромбек пожал плечами, словно ему уже было все равно. В последний раз взглянул на нашу четверку. Усмехнулся. Снял рубашку, наклонил туловище и бросился вперед.

Оттолкнулся и попробовал схватиться за рога, как за поручни, но бык махнул головой, и Тромбек рухнул с распоротым животом. Жил еще минуту. Отползал на локтях. Бык прижал его к земле и погрузил свой горячий нос в его внутренности. Барабаны смолкли, а мы побежали коридором вперед, вслепую.

Может быть, все случилось именно так.

31

Оранжевый автомобиль подъехал со стороны Легницы и начал взбираться в направлении рынка. Местные, в куртках и шапках, грузились в утренний автобус, а серые струи тумана медленно поднимались между домов. На площадь въезжали грузовички доставки, торговцы выкладывали товары на прилавок. Мы остановились на мосту. Я свесил ладони над сонным течением Бжанки. Рыкусмыку пах сигаретами и дешевым стиральным порошком.

Не могу сказать, кто заговорил первым. Голова у меня начала сжиматься и хотелось уже поскорее оставить за спиной этот разговор. Так что мы договорились. Четверо чумазых парней, перегнувшихся через перила моста над речкой в Рыкусмыку.

Все, кроме меня, уедут, чтобы никогда уже не вернуться. Останутся глухи к призывам семьи, не приедут на праздники, крестины, похороны. Я останусь, потому что одному можно.

Мы никогда больше не увидимся. Не будем друг другу звонить, писать, и ни один не вправе встречаться с другими. У каждого будет свой город, и пусть держится за него, если сможет.

Мы вытанцевали свои жизни, и только глупец не использовал бы этого. Иначе смерть Тромбека будет напрасной.

Никогда никому мы не расскажем, что случилось в подземельях.

Никто не узнает, почему на самом деле не вернулся Тромбек.

Мы расстались без слов и рукопожатий. С Блекотой я прошел еще немного. В какой-то момент он сел прямо на тротуар и заплакал. Я помог ему встать и утешил его, хоть у меня и были свои проблемы. Скрежет, несмотря на желание, вернулся. Я провожал взглядом Блекоту, плетущегося в свою крохотную квартирку, и думал, что же я сделал не так.

И со злостью осознал, что желания требуют времени.

32

Под Пястовской башней ждала Безумная Текла. Я позволил взять себя за руки и сел рядом с ней. Внезапно она показалась мне самым нормальным человеком в Рыкусмыку. В ее руке появилась пластиковая бутылка. Она долго и старательно вытирала мне лицо мокрым рукавом. Посмотрела мне в глаза и сказала:

– Я тоже это слышу, Шимек.