Читать книгу Зацепиться за имя - - Страница 4

– Ты не против, если я буду называть тебя Никой?

– Конечно, можно было и не спрашивать. Я думала, ты ещё по телефону станешь обращаться как-то проще. Но ты всё заладил: «Вероника, Вероника». Неужто, думаю, он и вправду такой серьёзный и правильный?

– Просто знаю по опыту, что с короткими именами лучше не торопиться. К тому же Вероника – это очень красиво. Ты не замечала, мы часто стесняемся называть людей их полными именами? Это бывает странно, ведь у некоторых имён просто нет другой нормальной формы. Такой, чтобы при обращении она не звучала как насмешка или словесный выверт.

– Никогда об этом не думала.

– Ника, ну вот смотри. Мы легко называем Александра – Сашей, Дарью – Дашей, Михаила – Мишей. С этими именами всё в порядке, как и с другими, самыми частыми и привычными. Мы произносим их, как нам ближе, и даже не задумываемся, хорошо они звучат или нет. Просто называем – и всё.

– Ну да, если только эти Даши и Саши не встают в позу и не просят называть их полностью или как-то вычурно. У меня был… есть знакомый, который откликается только на имя Алекс, а на всё остальное вообще не реагирует. Я вот не очень понимаю таких людей. Неужели в этом есть какой-то особый смысл?

– Думаю, смысл есть и в этом. Удивляет другое – большинство людей относится к именам, как к простым кличкам. Правда, есть ещё и другой разряд имён. Я их условно называю «неправильными». Вот Денис, например. Дениска – звучит как что-то детсадовское, а Дионисий – можно произнести и с иронией, и с какой-то даже претензией.

– В чём же сложность, если мы называем Дениса только Денисом? Это ведь даже удобнее, когда у имени только одна форма. Или ты жалеешь, что твоё имя – тоже из разряда «неправильных»?

– Нет, меня это мало беспокоит.

– Если так, то к чему об этом и говорить…

Вероника заметно заскучала и, скрестив руки на груди, огляделась по сторонам. Мы шли по аллеям сверкавшего зеленью Ботанического сада, в названии которого гордо значилось имя Петра Великого. Она работала неподалёку и сама предложила это место для встречи. Приехав сюда незадолго до назначенного времени, я подивился, насколько удачным оказался её выбор. Окружающая обстановка выглядела спокойной и ненавязчивой, вполне подходящей для первого свидания. Редкие прохожие неспешно прогуливались по близлежащим улочкам, умываясь в прохладной тени деревьев тёплым ветром, долетавшим с набережной мягкими, ласкающими волнами.

Дожидаясь приезда Вероники, я прохаживался вдоль ограды, вдыхая ароматы акаций и любуясь притихшим городом, который нашёптывал на ухо свою нестройную мелодию, но, увы – я был не в силах её разобрать за стуком своего разогнавшегося сердца. Ника поймала меня звонком из-за спины, я оглянулся – и мы впервые увидели друг друга с расстояния в несколько метров. Пока я приближался к ней, её образ, прежде нарисованный в моём сознании, начал зримо проступать, воплощаясь в этой высокой, плотной фигуре, возникшей из городского эфира. Вслед за внешним покровом: джинсовая куртка, юбка, кроссовки – проявились пронзительно-пытливые голубые глаза, прямые светлые волосы, округлые очертания тела. Всё было так просто и так значительно, ведь это была она – живая, осязаемая, настоящая. Без лишних приветствий, деловитой упругой походкой она направилась к воротам сада, а я, примериваясь к её шагу, сразу начал о чём-то рассказывать, будто пытаясь словами утвердить факт её долгожданного присутствия рядом.

Ботанический сад, как давний друг и добрый хозяин, распахнул нам свои пёстрые объятия, и я не сразу обнаружил, что столь щедрое гостеприимство лишь усилило мою словоохотливость. Пожалуй, я говорил непривычно много для самого себя, но догадался об этом, только когда она надела тёмные очки и сказала:

– Знаешь, мне приходится так много общаться на работе. Бывает, собеседования идут одно за другим, не успеваешь отдышаться. И всё-таки я интроверт.

Ещё раньше, по телефону, я заметил, что у неё нередко проскальзывало это резковатое «и всё-таки», словно она убеждала в чём-то меня, а заодно и саму себя, стремясь разом поставить нужный акцент и избежать банальности, размытости в мыслях и выражениях. Эта характерная черта отражалась и в её внешности. Поразительным свойством её лица, предельно точного по чистоте и плавности линий, была его текучая неуловимость, в сражении с которой – вероятно, вполне осознанно – она пользовалась чисто женским арсеналом из серии «и всё-таки», будь то отдельный предмет одежды, оттеняющий аксессуар или едва заметный косметический штрих.

В наши последующие встречи мне неизменно казалось, что я вижу её как будто впервые, при этом – странное дело – уже давно зная эти нежные черты, профиль, взгляд. Каждый раз это было гораздо больше похоже на чудесное, трудно объяснимое воспоминание из неведомого прошлого, чем на мимолётное, мгновенно вспыхнувшее чувство к такому безусловно прекрасному, но изменчивому лицу.

– Ты когда-нибудь любил по-настоящему? – спросила она, присев на скамейку под высоким клёном. – Не так, когда просто влюбляются, а потом остывают, но полностью, всем существом, без остатка?

– Наверное, да. Хотя… не знаю.

– Если сомневаешься, значит, не любил. А со мной это точно было. Я думаю, то чувство навсегда останется во мне, просто будет выражаться в другой форме и к другому человеку.

– Кажется, кто-то из французов это хорошо однажды сформулировал. Сказать кому-то: «Я тебя люблю», – значит также: «Ты никогда не умрёшь».

Она положила ногу на ногу, и я заставил себя на опускать глаза на блеснувшее белизной колено. Мы немного помолчали, и я спросил:

– У тебя было много таких встреч, как сегодня?

– Ты второй, с кем я так встречаюсь. Не думала, что задержусь там. Если честно, ты очень отличаешься от девяносто восьми процентов остальной публики. Пишешь вежливо, тактично, с пробелами и запятыми. Сейчас это редкость. Не запятые, конечно, а тактичность. Вообще, удивляюсь, как часто мужчины пишут всякие гадости, иногда даже с первой фразы.

– Что же заставило тебя туда вернуться?

– Я бы и не вернулась, если бы не реальный случай. Моя знакомая встретила там хорошего человека, вышла замуж, создала семью. Вот и я решила попробовать ещё раз. Обычно ведь уже на первой встрече понимаешь, твой это человек или нет.

Услышанное ударило в меня своей зыбкой откровенностью, в которой слышалось то ли обещание, то ли признание, то ли проверка. После таких слов мне нужно было только одно: заглянуть в её лицо – но сверкнувшие неверным бликом очки-хамелеоны не позволили сделать это. Скрытые за непроницаемыми стёклами глаза, скрещенные руки и ноги – такую крепость можно было взять только приступом, и тут я отважился на уловку, уж не знаю как придуманную в моём разыгравшемся воображении. На другой конец скамьи очень кстати присела совсем юная, скромно одетая девчушка, и я, мысленно поблагодарив её за столь нежданную услугу, начал сворачивать разговор в нужную сторону.

– А мне иногда и встречи не нужно, чтобы сразу всё понять о человеке. Бывает достаточно одного имени, – сказал я. – Есть такие женские имена, которых я всегда стараюсь избегать.

– Какие, например? – вскинула брови Вероника.

– Давай я лучше на ухо тебе шепну, – ответил я, понизив голос. – А то вдруг нашу соседку по скамейке так зовут, и ей обидно станет.

Вероника, поёжившись, кивнула, но мне уже не требовалось никакого разрешения. Я придвинулся к ней, дотронулся до мягких, дрожавших на ветерке волос и, отведя их в сторону, приблизился к её уху, ощутив у себя на щеке, шее и даже где-то за шиворотом щекотливо-пушистое прикосновение, обдавшее меня отдушкой морозной хвои, исходившей от этого тела. Чтобы продлить эти восхитительные мгновения под покровом светлых волос, раскидистого сада и питерского неба, мои губы, прижатые к мочке её уха, стали непроизвольно, почти без всякого моего участия, шептать ей всякую околесицу, и она, ещё больше сжавшись и слегка покраснев, в конце концов рассмеялась, услышав произнесённое мною имя.

– Знаешь, я их тоже не люблю, – прыснула Вероника. – А кто ещё, интересно?

Окончательно расслабившись и никуда больше не торопясь, я назвал ещё два имени, но сказка тут же закончилась.

– Стоп! Мою маму так зовут, хватит! Ну, ты артист, – она игриво стукнула меня по кончику носа и отстранилась, но всё же я почувствовал, что первичная осада этого крепкого питерского орешка вполне удалась.

– Это я артист? Ты ведь как-то говорила, что твоя мама артисткой служит. А в каком театре её можно увидеть?

– Ишь ты, какой скорый. А вот не скажу, раз тебе не нравится её имя. Да и вообще, она играет под девичьей фамилией. Папа, конечно, привык на своём посту, что все ему подчиняются, но тут пришлось примириться. К моменту сватовства мама уже была довольно известной актрисой и ничего, кроме семейного положения, менять не хотела. В общем, нашла коса на камень, но женщина в такой ситуации всегда побеждает.

Наша молоденькая соседка поднялась со скамьи и, кинув на нас любопытный взгляд, медленно пошла дальше. Вероника достала из сумки небольшой светлый свёрток и протянула его мне.

– Да, по поводу моей просьбы. Ты не мог бы передать это одному человеку? Он тоже завтра будет на футболе. Это мой старый знакомый, я ему кое-что задолжала. Уже долго не могу отдать, да и не хочу с ним встречаться. В общем, буду признательна, если поможешь.

– Конечно, какой разговор. Как его зовут?

– Алексей. Я напишу тебе его номер… Кстати, а как тебе вчера музей Достоевского?

– Да никак. Я туда не попал, было поздно. Но представляешь, там же неподалёку я наткнулся на дом, где Достоевский написал свой первый роман. «Бедные люди», помнишь эти нескончаемые письма Вареньки и Макара? А в том здании, где музей, он завершил «Карамазовых» и вскоре умер. Мне сразу пришла в голову такая мысль. Если прочертить прямую линию между этими двумя домами, то там будет метров пятьсот, не больше. Меня это просто поразило – весь его творческий путь между первым романом и последним можно условно уместить в эти жалкие полкилометра! Всё это, конечно, очень умозрительно, но потешно. Хорошо бы о всех писателях знать что-нибудь в этом роде.

– А ты, я смотрю, не только артист, но и фантазёр к тому же! Питерские подмостки по тебе плачут. Так живо рассказываешь, аж заслушаешься.

– Всё, я больше не буду. Расскажи лучше, как твой «Вечный муж» поживает.

– Вечный муж? Ах, да, эта книга. Как-то быстро она закончилась. Да и вообще – ничего вечного не бывает. По крайней мере, здесь, в нашем мире. Мы всё пытаемся протиснуться сквозь него в какую-то вечность, хотя толком и не знаем, что она из себя представляет.

Над нами и вокруг нас деликатно, соблюдая свой собственный этикет, перешёптывались не известные мне деревья и кустарники, раскрашивая низкое небо брызгами своего разноцветья.

– Ника, а как же то самое, живущее в тебе чувство? Разве оно не подсказывает, что будет там, за порогом?

– Ты прав, в нём есть какая-то потусторонняя искорка, что-то вроде мимолётной улыбки или поцелуя. В этом есть нечто божественное, ни с чем не сравнимое.

– Если божественное, значит, и вечное тоже.

– Пожалуй. И всё-таки любое чувство – штука зависимая. Я привыкла жить с ним одна, но до конца ему не вверяюсь.

– Боишься обмануться?

– Нет, это уже давно пройденный этап. Скорее, бояться можно только одного… Что чувство однажды погаснет, причём окончательно, и на его месте останется одна пустота.

– И тогда улыбка вечности обернётся лишь гримасой чего-то земного, слишком человеческого?

Вероника сняла очки, обнажив красноватые бороздки на белке утомлённых глаз, и сказала:

– Возможно, о моём «слишком человеческом» ты узнаешь уже очень скоро. Только вот не уверена, что оно придётся тебе по душе.

Едва приметно улыбнувшись одними губами, она решительно поднялась со скамьи и своим упругим, летящим шагом устремилась в сторону выхода.