Читать книгу Современный культуроцентризм как объект методологического анализа. Теория интегральных аспектов мирового развития - - Страница 21

Переходим к параграфу «Конец дороги».

«Согласно моему диагнозу и прогнозу, изложенному в первом четырехтомном издании настоящей работы, вышедшем в свет в 1937—1941 гг., главная тенденция нескольких последних десятилетий включает в себя а) нарастающий упадок чувственной культуры, общества и человека и б) появление и постепенный рост первых компонентов нового (идеационального или идеалистического) социокультурного строя.

В науке этот двойственный процесс нашел отражение, во-первых, в усилении разрушительной мощи морально безответственных научных достижений чувственного типа, в изобретении ядерного, бактериологического оружия и других сатанинских средств уничтожения человека и всех основных ценностей; и, во-вторых, в преобразовании фундаментальных научных теорий в морально ответственном (идеациональном или идеалистическом) направлении. <…>

В противоположность устаревшим, хотя все еще употребляемым штампам механистической, материалистической и детерминистской биологии, психологии и социологии, новейшие значительные теории в названных дисциплинах ясно показывают, что явления жизни, организм, личность, разум, социокультурные процессы не могут быть поняты как чисто материалистические, механистические и чувственно воспринимаемые реальности и не сводимы к ним. Согласно данным теориям, эти явления имеют, помимо своего эмпирического аспекта, еще и гораздо более важные – разумно-рациональные и даже сверхчувственные и сверхрациональные аспекты. <…>

В области философии этот двойственный процесс проявляется в увеличивающемся бесплодии и упадке материалистической, механистической, «позитивистской» и прочих чувственных философий, в возникновении и усилении таких философских течений, созвучных основным принципам идеационализма или идеализма, как экзистенциализм, интуитивизм, неотомизм, интегрализм, неомистицизм, неоведантизм и др.

Подобный двойственный процесс продолжается и во всех сферах изящного искусства.

В области религии он обнаруживается в одновременном росте воинствующего атеизма и религиозного возрождения.

В этике он вызвал полное озверение и ужасающую деморализацию, проявившиеся во Второй мировой войне, кровавых революциях, растущей преступности, и в то же время рост нравственного героизма, возвышенного альтруизма и массовых движений за прекращение войн, кровопролития и несправедливости.

В политике этот двойной процесс сказывается в распространении всевозможных тиранических диктатур и в постепенно набирающих силу народных движениях за создание компетентного, честного, морально ответственного правительства из народа, волей народа и ради народа.

Борьба между силами когда-то бывшего творческим, но теперь уже почти истощившегося чувственного порядка и только еще зарождающимися творческими силами нового – идеационального или идеалистического – порядка непрерывно происходит во всех сферах общественной и культурной жизни»39.

Проанализируем сказанное.

Позиция Сорокина выглядит наполненной противоречиями.

Во-первых.

Создается впечатление, что такие феномены как война, социальное насилие, несправедливость являются вообще продуктами «чувственной» культуры. Сорокин не говорит об этом прямо. Но это неявно подразумевается. Но если мы посмотрим на историю, то увидим, что феномен войны в равной степени касается всех обществ. Даже более того, можно видеть, как «идеациональные» культуры (если под ними понимать традиционные культуры с религиозным мировоззрением) вели войны за веру и превращали на уровне идеологии все свои войны в войны за веру. То есть можно говорить о том, что такие культуры создавали особые феномены, с этим связанные. Вполне логично предполагать, что они создавали жизненные вызовы, которые могли направлять к альтернативным пониманиям культуры и человечества.

Кроме того, если социальные системы ХХ века на основе идеологии фашизма и коммунизма считать «идеациональными» культурами, то мировые войны будут войнами между этими культурами (или, по крайней мере, будут войнами между «идеациональными» и «чувственными» культурами). А для того, чтобы считать указанные идеологии «идеациональными», есть все основания. Эти общества в достаточной мере были наполнены критикой либерализма-капитализма и утверждали положительными все те ценности, которые утверждались в традиционных культурах (за исключением религии и жесткой социальной иерархии). Примерно то же самое можно говорить и об обществах на основе идеологии национализма. Жесткий вариант общества на основе этой идеологии тоже может считаться «идеациональным».

Если именно так смотреть на «идеациональные» культуры, то способ зрения Сорокина окажется откровенно стирающим важные границы, делающим социокультурную реальность одномерной. И здесь снова надо подчеркнуть, что это не только позиция Сорокина. Так поступают все неконструктивные контр-модернистские теоретики до сегодняшнего дня. Сорокин только демонстрирует свой вариант.

Во-вторых.

Сорокин пишет как о позитивном о «набирающих силу народных движениях за создание компетентного, честного, морально ответственного правительства из народа, волей народа и ради народа». И утверждает как негативное распространение «всевозможных тиранических диктатур». Но если обратится к истории, то традиционные культуры с религиозной идеологией в гораздо большей степени были «тираническими диктатурами». Во всяком случае, представление о социальном устройстве «волей народа и ради народа» является продуктом модернового самосознания и формировалось на протяжении истории в рамках того, что в терминологии Сорокина можно назвать «чувственными» культурами. Развитого состояния это представление достигло в модерне и реализовалось в полной мере, только в ХХ веке. Разумеется, эти реализации не были идеальными. Но то, что было раньше, было еще более далеким от современной демократии. Традиционные общества на основе религиозной идеологии были, как правило, построены на основе контр-демократической парадигмы. Эти общества были иерархическими и вписанными в иерархический универсум, имеющий свой исток в сверхчувственном мире. То есть контр-демократизм (и все остальное, что может быть причислено по модерновым меркам к социальной несправедливости) обосновывалось религиозной идеологией. Поэтому борьба за демократическое устройство и ликвидацию несправедливости с неизбежностью оказывалась борьбой с обосновывающей их религией.

Если это иметь в виду, то получится, что движение к «чувственной» культуре модерна (в качестве одной из своих базовых составляющих) основано на критике религиозной идеологии и религии как «ложного сознания». Так мы получаем соединение модернового идеала социальной справедливости и демократии с критикой религии.

Если говорить о «тиранических диктатурах», то их появление на протяжении истории было не только результатом жажды власти со стороны каких-то правителей. Эти диктатуры возникали как способ максимальной реализации «идеациональной» культуры. Так было на протяжении всей истории от древности до современности. Чем строже была культура такого типа, тем более она реализовывалась как «тираническая диктатура». Такого же типа общества ХХ века, которые получили название «тоталитарных», реализуют не что-то новое и не специфически «чувственную» культуру. Это реализация традиционного жесткого варианта «идеационального» общества. То, что идеология такого общества может быть основано на атеизме-материализме, является не показателем его «чувственности», а показателем того, что оно является продуктом борьбы с обществами такого же типа, но основанными на религиозной идеологии.

Принимая сказанное, можно выстраивать логику модерна как логику, в которой «идеациональные» религиозные общества сменились «идеациональными» безрелигиозными обществами. В этом смысле мировые войны ХХ века будут не войнами между «чувственными» обществами, а войнами между «новыми идеациональными» обществами.

В-третьих.

Говоря о переходе к «идеациональной» культуре в науке Сорокин акцентирует, что «явления жизни, организм, личность, разум, социокультурные процессы не могут быть поняты как чисто материалистические, механистические и чувственно воспринимаемые реальности и не сводимы к ним». Указываются теории, согласно которым «эти явления имеют, помимо своего эмпирического аспекта, еще и гораздо более важные – разумно-рациональные и даже сверхчувственные и сверхрациональные аспекты».

Сорокин критикует «примитивизм» позитивистской версии науки и научной методологии. Но если мы будем понимать науку как тип знания, которое формировалось в новоевропейской культуре и которое по-своему выражает логику борьбы с религиозно обоснованной «идеациональной» культурой, то у нас не будет основания говорить о существенном повороте в «идеациональном» направлении при погружении науки в различные теоретические миры. Пусть наука стала менее «позитивистской». Но при этом не изменился ее контр-идеациональный пафос.

В-четвертых.

Говоря о философии, Сорокин акцентирует «бесплодие и упадок материалистической, механистической, „позитивистской“ и прочих чувственных философий». Утверждается «возникновение и усиление таких философских течений, созвучных основным принципам идеационализма или идеализма, как экзистенциализм, интуитивизм, неотомизм, интегрализм, неомистицизм, неоведантизм».

Но надо иметь в виду, что Сорокин при этом пропускает то константное, что утверждается и удерживается и в условных про-модерновых теориях, и в условных контр-модерновых. Конструктивный контр-модерн (если он выражается в «неотомизме, неомистицизме, неоведантизме») удерживает то, ради чего боролся модерн. Если последний боролся за «открытое» общество и «открытый» универсум, то эти философии, несмотря на утверждение ими сверхчувственного мира будут утверждать его «открытый» характер. То же самое нужно сказать о про-модерновых теориях. Несмотря на то, что в них будет преодолеваться примитивизм позитивистской методологии и идеологии, они будут утверждать «открытое» общество и универсум. Представление о человеке, обществе и универсуме будет при этом нагружаться различными символическими и теоретическим мирами, но стратегическая направленность меняться не будет.