Читать книгу Мне больше не стыдно быть собой - - Страница 4

Рецепт той зрелости совсем не сложный:

Ты просто будь собой, а вот и весь секрет.

Иллюзий путь всегда предельно ложный.

Но только повзрослев, найдeшь ты свой ответ.

Интересно, что не исцеленные детские травмы определяют наше будущее. Все, что мы не прожили, спрятали от других и даже от себя, чаще всего ведет нас дорогой трудностей и выживания. Мы перестаем быть собой, соблюдаем правила чужого мнения. «Что подумают люди», «не высовывайся», «молчи, за умного сойдешь» – все эти установки превращают нас в социальных марионеток. А мы откладываем свои желания на потом. Или вовсе забываем про себя, чтобы угодить другим. Нас так учили: я – последняя буква в алфавите.

Так мы и живем в полудреме, по инерции и социальным установкам. Волей – не волей начинаем жить по правилам системы. А тех, кто отличается, система обязательно накажет. По-разному, согласно эпохе: сжечь на костре, расстрелять или закрыть в психушку…

Досталось и мне. Потому что я с детства не любила быть как все.

Запись первая

1997 год.

Наступил март. Мне недавно исполнилось пятнадцать. Сугробы на крайнем севере начинали чернеть от внезапной оттепели, воздух становился чуть теплее, а щебетание птиц уже немного приближало весну.

Я не была изгоем, скорее, наоборот, моя болтливость и кокетство легко позволяли заводить друзей. Тогда почему-то казалось, что мое школьное окружение можно было назвать друзьями. Среди них были и одноклассники, и ребята постарше. Мы часто проводили время в одной компании: ездили на турбазы, веселились на дискотеках, участвовали в различных школьных мероприятиях.

В тот день небольшая толпа собралась возле центрального входа школы. И я вдруг увидела своих «друзей» словно впервые. Они стали подкалывать меня, высмеивать.

– Светка, чего это ты в тихоню превратилась? Репетируешь новую роль для КВН-а? – Димка, лидер нашей компании, не стеснялся надменного тона и демонстративно вытащил из своего рюкзака дезодорант.

«Какие же они ненастоящие, бедолаги», – думала я, смотря на одноклассников и остальных ребят.

Я стояла в центре, в меня летели какие-то смешки и издевки. Как я там оказалась, не помню. Будто со мной происходили провалы в памяти.

Я вдруг отчетливо разглядела в Димке несчастного и трусливого, увидела, как он демонстрирует свою силу и могущество, а сам старательно натягивает маску мерзости, чтобы никто не узнал о его ранимости. Он брызгал в себя дезодорантом, словно боялся от меня подцепить проказу.

Остальные подыгрывали «лидеру» и смеялись мне в лицо. Я чувствовала исходящие от них лицемерие, стыд, злость, зависть. И не совсем понимала, что происходит со мной и с теми, кого я считала друзьями. И когда вообще что-то изменилось в моем поведении и окружении?

Я вдруг четко стала ощущать, почему они так себя ведут. Вот этот, например, закрывает страх неуверенности в себе, потому демонстрирует превосходство, самоутверждаясь за мой счет. Видимо, родители не дают ему любви и поддержки, вот он и выражает злость таким образом.

Для меня все происходило как в замедленной съемке. Участники процесса будто замерли. А я продолжала «видеть» остальных.

Одноклассница Машка, что не имела своего мнения, выбирала тех, кто главнее и круче. Она прячется за спинами других, ведь никогда не знала отца, а ее мать тиранит и бьет, потому что считает, что Машка испортила ей всю жизнь своим появлением на свет.

Юрка, с кем мы часто репетировали совместные сценки для КВН, аплодировал дружкам, скрывая свою травму. Их с матерью частенько поколачивал отец-алкоголик, поэтому Юрке надо было отыгрываться на слабых, чтобы спрятать свою уязвимость.

Я видела их насквозь. Это ощущение запомню навсегда. Его сложно объяснить. Будто я – компьютерный винчестер, а вместо кожи и вен – провода. Окружающие люди словно подключились ко мне и передают с током свои чувства и эмоции. А я, как информационный носитель, оцифровываю и понимаю все, что они на самом деле испытывают. Вижу внутренний мир каждого.

Что-то схожее с эмпатией. Или около того.

Они защищались как могли своим образом «силы и могущества», будто сплели себе броню, как гусеницы кокон, и спрятались там. А самое печальное, что они верили: это они сами и есть.

После всего непонятного спектакля я пошла домой. Там меня ждала тишина. Она стала моим особенным другом. Тишина будто говорила со мной, и я любила ее красноречивое безмолвие. Мне было достаточно себя и совсем не скучно молчать вместе с ней. Удивительно, но именно это состояние я испытаю спустя много лет, когда буду постигать духовные практики.

Я посмотрела на кухню, вспомнив, что со вчера ничего не ела, но голод так и не пришел. «Странно», – подумала я.

Включила музыку и стала танцевать. А когда надоело, громко запела: «Слышу голос из прекрасного далека…» Я любила музыку, танцы. Любила петь. И стихи. Придумывать рифмы я научилась еще до школы.

День подходил к концу, родители вернулись с работы. Все было как всегда. Потом наступила ночь, но я не спала. Совсем. Просто не хотелось.

Я не понимала, что со мной происходит. Сколько дней не ела и когда перестала спать, я не знала. «Когда я спала в последний раз»? – подумала я, но как-то мимоходом, потому что это казалось неважным.

Родители работали с утра до позднего вечера и ничего не замечали. Когда они возвращались домой, то на свое: «Как дела в школе?» получали мое: «Нормально».

«Почему люди врут сами себе? —рассуждала я в тот вечер. – Почему им надо быть как все, чтобы слиться с толпой? И в то же время выделиться: напялить на себя маску лидера, ведь тогда никто не заметит, как они трусливы и несчастны?»

Я и не знала, что совсем скоро поступлю точно так же.

Утро, будильник. Папа встал на работу. Я слышала, как закипел чайник, как отец кладет сахар и стучит ложкой по кружке. Я узнала запах колбасы и улыбнулась – колбасу люблю, но почему-то есть так и не хотелось.

Оказавшись в ванной, я решила почистить зубы папиным кремом для бритья. Стало интересно, что будет. Но разницы не почувствовала.

Мое состояние было другим, странным. И видела я гораздо больше, чем раньше. Необъяснимо.

***

Прозвенел звонок на урок. Математика – царица наук и мой самый нелюбимый предмет. Я продолжала молчать и совсем не хотела ни с кем общаться. Обычная болтливость и кокетство куда-то исчезли. Хотя меня почему-то не заботило такое резкое изменение в поведении.

В молчании я смотрела на доску и слушала объяснения учительницы. После поймала себя за записыванием формул и цифр. «Интересно, – опять подумала я, – что же я там написала?»

Самостоятельная работа оказалась написана на четверку, что меня сильно удивило. Ведь с математикой у меня не было ни любви, ни дружбы с первого класса. Обычно я списывала на «хорошо». Не придав и этому особого значения, я зашагала домой.

«Мы есть результат наших мыслей», – как-то сказал Будда. Наш мозг не делится на гуманитариев и математиков. Он воспринимает лишь ту информацию, которую мы ему подтверждаем. То, что мы про себя думаем, тем мы и становимся.

Уже дома, глядя в зеркало, я изучала себя: тело, родинки, цвет кожи. Кто я? В рассуждении родился ответ: артистка! Я открыла мамин шкаф, достала ее вечернее платье тягучего темно-бордового цвета, с шелестящей длинной юбкой в пол. Мне оно казалось превосходным, хоть и было великовато. V-образный вырез и ажурные рукава подчеркивали мой стройный стан, молодость и привлекательность.

Было начало марта. На улице все так же лежал снег. Я вышла из дома во всей красе – в мамином платье и черных замшевых туфлях на шпильке. Куртку все же догадалась накинуть сверху.

И тут мне очень захотелось лечь на снег прямо посередине дороги. Я прониклась тишиной и с улыбкой смотрела на воздушные облака. Меня манило к ним, было легко и радостно! Странное чувство – бесстрашие и свобода. Я замахала руками вверх-вниз, чертя узоры на снегу той самой дороги, где улеглась, восклицая: «Я – птица!»

– Эй, с тобой все нормально? – Мои фантазии прервали два рослых парня.

Приглядевшись, я распознала тогда еще милицейскую форму и поняла, что это пэпээсники. Видимо, мое странное поведение привлекло чье-то внимание. И они пришли разобраться, кто здесь нарушает закон.

Я, разозлившись, что мою тишину прервали, еще и так грубо, быстро превратилась в злодейку и вонзила острую шпильку в кирзовый сапог одному из «спасателей». Они тут же взяли меня под руки и засунули в милицейский уазик.

– Я требую адвоката! У меня есть право на звонок! – кричала я, тарабаня в окно пассажирской кабины.

– Насмотрятся фильмов по телеку и сразу все такие грамотные, – съязвил местный участковый, что сопровождал меня в поездке. – И тебя вылечим, и меня… – он вздохнул, задумавшись о своем.

Чуть позже я оказалась в кабинете районного отделения милиции, где меня засыпала вопросами какая-то следовательница: «Сколько тебе лет? Где живешь? Учишься? Работаешь? Кто родители?»

Почему-то про возраст я ответила тогда: «Двадцать пять лет».

Деловая симпатичная брюнетка с глазами примечательного сапфирового цвета старательно и сурово нахмуривала черные брови и что-то записывала. На столе стояла коробка с картинкой из трех слонов и надписью «Индийский чай». Закипала вода в стеклянной банке с кипятильником. Бутерброды с докторской колбасой и маслом торчали из целлофанового пакета, а в граненном стакане виднелись два кубика сахара. Среди обеденного натюрморта возвышались толстенные папки с документами.

Она трудилась во имя справедливости закона, создавая вид сильной и бесстрашной. Я смотрела на этот образ строгой женщины в форме и вновь «видела»: молодая внешне, пугливая и опустошенная внутри.

«А как же иначе! – подумала я. – Обстановочка еще та, милицейский участок все-таки. Вдруг увидят в ней ту самую пугливую девочку и узнают ее страшную тайну. Ведь она вообще не на своем месте. Может, она даже хотела танцевать, но строгий папа – генерал предопределил ее будущее».

– Света! – услышала я знакомый голос и отвлеклась от своих мыслей.

Пришла мама. Она растерянно посмотрела на меня. В ее глазах стояли слезы. Я молча встала и последовала за ней.

Дальше историю своего прошлого я бы назвала выбором без выбора или забвением в кромешном аду.