Читать книгу Истоки - - Страница 6

Из 1500 жителей нашего села примерно половина состояла в родственных отношениях. Самым многочисленным был род моей мамы – Пенчовский род.

Некоторые представители этого рода были зажиточными, другие – бедняками. Мамин отец, мой дед Дако, жил более чем скромно. Обитали он и шестеро его детей, родившихся один за другим, на хуторе. Жена его рано умерла, моей маме было тогда два с половиной года, а её младшей сестрёнке Лалке – меньше годика. Но все пенчовские семьи, и богатые, и бедные, были трудолюбивыми и честными. Правда, славился этот род еще и своей суровостью. Жесткие они были, прямо скажем, люди, в отличие от рода Благоевых. В селе все знали: если ты в дружбе с пенчовцами, то в обиду они тебя не дадут, да и в беде помогут. Но, упаси Господь, что-нибудь сделать против них! Мало не покажется! Своему кровному врагу они всегда называли время и место, когда и где его накажут, и поясняли за что. И в этом плане они были честны.

В селе рассказывали такую историю, которая проливает свет на нрав пенчовцев. Был у нас в Курново один цыган, дикий тип, буйный, сельчане его побаивались. У него был мощный конь, но он захотел себе купить еще одного, такого же. Пошёл на хутор к маминому отцу просить денег на покупку. Дед Дако подумал-подумал, да и сказал цыгану:

– Деньги я тебе дам… но при одном условии! Никому не говори, что это я тебе их одолжил.

Взял цыган деньги, сумму немалую, а на обратном пути стал размышлять: «А почему, собственно, никто не должен знать, у кого я занял? В чем дело? Может быть, потому, что если я не верну долг, то Дако меня убьет, и никто никогда не узнает, кто и за что меня убрал с этого света?..» Купил себе цыган выносливого коня, телега у него уже была, расписная и добротная, и стал он заниматься извозом. Тогда этот род деятельности налогом не облагался, так что зарабатывал он хорошо. И деньги, естественно, деду вернул. А как же!

Хотя и ходили легенды о вспыльчивости и суровости пенчовцев, жизнь у них была вполне обычная, крестьянская. Все они занимались своей землей, хозяйствами и семьями. Но все же надо понимать, что за люди сюда убегали в смутные, тяжелые времена от турецкого ига. Многие из них, скорее всего, скрывались от мести, так что характер имели соответствующий.

Чтобы дополнить рассказ про мамин род, надо вспомнить про ее братьев. Старший брат моей мамы, дядя Тошо Даков Пенчовски, был высокого роста, сухопарый, светло-русый. Ни внешне, ни характером он не был похож на остальных братьев. Те – смуглые, чернявые, с монгольскими скулами. А дядя Тошо еще был на удивление спокойным, взвешенным, даже флегматичным человеком на фоне своих очень живых братьев. И такой он был наивный, так верил всем и всему! Дядя Тошо искренне полагал, что вокруг все такие же честные, как он. Он никого не разыгрывал, ни над кем не подшучивал, сельские сплетни и доносы были ему чужды. Пахал себе, сеял, смотрел скотину. Жили они на хуторе Пчелинишки Дол (Пчелиная ложбина), возле горного ручейка, быстрого и чистого как слеза, который протекал между холмами Корнидел и Грыничето. Там же был и источник воды «Бучето», прямо под вековыми буками, такими высокими и густыми, что солнечные лучи никогда через них не проникали. Ущелье, в котором находился хутор, со стороны села Божница было непроходимым из-за отвесных скал высотой в 5-6 метров. А со стороны нашего села Курново в двух местах были проходы в скале, через них и крестьяне могли пройти, и телега с волами проехать. Вот в этой долине, среди ущелий, трудно проходимых и заросших дубами и буками, на слиянии двух речушек, и стояли дома всех маминых братьев. Все три каменные, двухэтажные, рядом с ними – сараи для сена-соломы и для скота.

За старшим маминым братом дядей Тошо шла сестра – тетя Цона. Третьим ребенком был дядя Пенчо. Он был среднего роста, очень сильный, коренастый крепыш, настоящий горец. За ним шел дядя Йордан, тоже среднего роста, хитрый, как лиса. Он всегда мог договориться с любым человеком, никогда ни с кем не ссорился, дипломат, да и только. Затем родилась моя мама Стана, а через 3 года её сестрёнка, тетя Лалка.

У дяди Тошо было четыре сына, мои двоюродные братья – Дако, Спас, Георгий и Иван. Дако отслужил в армии ещё до войны, поэтому во время войны фашистское правительство Болгарии мобилизовало его и отправило воевать в Сербию. И там случился такой инцидент. В одном селе, будучи сильно выпившим, он зашёл в дом и начал палить в потолок, гонять саблей женщин, детей и стариков. Испугавшись свирепого пьяного солдата, жители дома разбежались, и тогда наш «герой» изрубил деревянный гардероб со всей одеждой внутри. Сербы пожаловались болгарскому командованию, и тому пришлось составить акт о причинении ущерба рядовым Дако Тошевым. Акт прислали в совет общины, и дядя Тошо должен был возместить убытки за своего непутевого сына.

Отгремела война, вернулись домой сыновья, Дако тоже явился. И пришла пора ему жениться. На хуторе соседнего села Липница он присмотрел себе девушку, не бог весть какую красавицу, тощенькую, но не косую и работящую. Пришел он к ней свататься, а родители не отдают за него дочь. Вот незадача! И тогда на одной из посиделок он договорился с девушкой, что украдет ее. Но для того, чтобы все поверили в подлинность кражи, нужно было ее инсценировать перед молодежью на посиделках. Для этой цели Дако нанял цыгана Ибрагима с лихими конями и расписной телегой и отправился на хутор в Липницу. Посиделки уже подходили к концу, и, как только юноши и девушки стали расходиться, наш герой схватил свою зазнобу, перекинул ее, словно овечку, через плечо и понес в телегу. Как было уговорено, девушка брыкалась и сопротивлялась, но крепкие мужские руки усадили ее, и похитители двинулись в путь. Ехали, значит, наш Дако, Ибрагим и похищенная невеста, спокойно себе разговаривали, настроение у всех было хорошее, обсуждали уже, какую свадьбу закатят. А старший брат этой девушки служил в городке в милиции. И надо же было ему именно в этот день взять отпуск. Сошел он с поезда на станции, дошел до нашего села и направился к себе на хутор. Услышал в темноте голоса едущих на телеге подвыпивших мужчин и женщины, прислушался и… узнал голос своей сестры. Не сомневаясь в том, что дело нечисто, парень бросился к телеге и схватил лошадь под уздечку. Но цыган Ибрагим сразу взял топор, спрыгнул с телеги и уже, было, хотел напасть на брата похищенной невесты. Милиционер, увидев сверкнувшее при лунном свете лезвие топора, быстро достал свой пистолет и выстрелил в воздух, затем предупредил, что следующий выстрел будет на поражение. Ибрагим опустил топор. Несостоявшаяся невеста пустилась в рев, что, мол, её украли. Дако пытался объяснить брату своей избранницы, что это по обоюдному согласию. Но как он ни старался убедить его, тот требовал, чтоб немедленно вернули ему сестру. Он знал, что их отец не отдаёт девушку за Дако, и как брат не мог позволить кражу. Похитителей милиционер отпустил, сестру свою забрал домой, оставив нашего героя на полдороге без невесты. Вот так закончилась попытка непутевого Дако Тошева жениться.

Жизнь маминых братьев протекала в трудах и заботах, они обрабатывали землю, выращивали животных, в основном ладили друг с другом, соблюдали традиции и почитали патриархальный уклад жизни. Но в 1944 году в Болгарию вошли советские войска и установили народную власть, многие старые устои рухнули, а некоторые люди откровенно испортились, перестали бояться Бога… К сожалению, в нашем селе стали происходить и плохие вещи. Младший сын дяди Тошо, Спас, был человеком кротким, с 4-классным образованием, трудился себе смиренно, и никто слова плохого про него сказать не мог. А вот брат его Георгий был сложной натурой, противоречивой, он унаследовал и черты Жабарского рода (род его матери) – двуличность и ненадежность в партнерстве. Эти черты смешались в нем с пенчовской жестокостью, и получился отвратительный тип. Все сыновья к отцу относились с почтением, выполняли его наказы. Но для Георгия с приходом народной власти, когда пошло послабление семейных устоев, воля отца перестала быть законом. Увы, некоторые незрелые умы восприняли тогда свободу как вседозволенность, мол, теперь, что хочу, то и ворочу…

У дяди Пенчо не было своих детей, и они с женой удочерили маленькую девочку, вырастили её, как родную. А когда она вошла в возраст девушки на выданье, Георгий, возомнивший, что больше нет старой морали и все дозволено, стал сожительствовать с ней, с приемной дочерью своего дяди. Узнав об этом, родители вызвали Георгия на тяжелый разговор, они настаивали на том, чтобы тот женился на соблазненной им девушке, ведь кровного родства между ними не было. Но Георгий одновременно крутил и с другими девушками, да и о женитьбе слушать не желал. Дочка дяди Пенчо была хорошей, трудолюбивой, но красотой не отличалась…

Трагедия произошла зимой. Два праздника подряд отмечают в Болгарии 6 и 7 января – Йорданов день и Иванов день. В тот год их решили отметить вместе, так как на хуторе было два именинника – дядя Йордан и мой двоюродный брат Иван, младший сын дяди Тошо. Вечером все братья с семьями собрались в доме у старшего брата Тошо, чтобы справить оба праздника.

Женщины приготовили все подобающие обычаю блюда. Мужчины сделали греяну ракию^*, принесли из подвала вино и стали праздновать. Георгий в это время спал, будить к столу его не стали, так как он вернулся под утро и сильно пьяным. К полуночи разгоряченные спиртным братья снова затронули тему сожительства Георгия с приемной дочкой Пенчо. Пенчо стал говорить о том, что братья должны женить Георгия. На что те ответили:

– Ну, как ты его насильно женишь? Он же взрослый человек, да и упрямый к тому же. Пускай уж молодые сами между собой договорятся и решат этот вопрос!

*– подогретая домашняя водка с медом и специями

Пенчо, обиженный за обесчещенную дочку, вскипел:

– Аааа, вот так, да? То есть вы согласны, что Георгий должен жениться? Но только решать ничего не будете?

Дядя Пенчо был очень крепкого телосложения, могучий, как скала, которую никакие бури не смогли бы сдвинуть с места. И когда спор перешел в потасовку, швырял он своих братьев, как снопы. В это время Васила, мама Георгия, разбудила его со словами:

– Вставай, сын, скорей, там дядя Пенчо бьет их!

Вскочил непроспавшийся, непротрезвевший Георгий, схватил палку, в которую был вмонтирован длинный нож (такой вид трости, красиво вырезанной, в которую, как в ножны, вкладывалось длинное лезвие, а сверху была ручка для опоры, горцы тогда носили для защиты от собак, волков и пр.), и, обезумев, набросился на своего дядю… Нанёс ему 17 смертельных ран, от которых тот на месте и скончался…

Это убийство потрясло всю округу. Нам со старшим братом было стыдно выйти в село, ведь это были наши дядя и двоюродный брат. А для бедной нашей мамы так и вовсе настали темные дни, она скорбела по брату и стыдилась племянника-убийцу… Избегая односельчан, мама быстро, с опущенной головой, спускалась в центр в магазин и тут же поднималась обратно.

Народный суд осудил Георгия на 18 лет. Отсидел он 14, но когда вышел на свободу, слава убийцы уже закрепилась за ним до конца его дней. Он женился и стал жить в примаках у своей жены. Мы с ним не общались…

Однажды в корчму, где сидело много народу, зашёл Георгий. Он оказался за столом в одиночестве, никто не хотел сесть рядом с убийцей. И вдруг Ибрагим, тот самый цыган, который помогал старшему брату Георгия, Дако, похищать невесту, подсел к нему, демонстративно снял с его головы калпак^* и отбросил его в сторону. Тот закатился под соседний стол. Георгий наклонился, поднял его и с вызовом положил перед носом у цыгана. Эти двое неотрывно следили за движением рук друг друга, и глаза их наливались гневом. Все, кто был в корчме, почувствовали, как растет напряжение. Ибрагим медленно достал свой нож. Люди, оцепенев, следили за этим безмолвным поединком. Цыган взял калпак Георгия, изрубил его на куски и бросил их в лицо убийце. В корчме повисла звенящая тишина, все замерли в ожидании кровавой развязки. У дверей уже стояли, разинув рот, подоспевшие зеваки. Но наш «герой» только молча встал из-за стола и медленно вышел из корчмы. Вот так… кишка оказалась тонка у человека, который убил нашего дядю.

Были у мамы и другие племянники. Например, Цеко Натов, трудолюбивый и зажиточный, он владел молотилкой и агрегатом, который приводил молотилку в действие. После установления народной власти и коллективизации этот Цеко, у которого колхоз забрал его технику в общее хозяйство, иногда при встрече попрекал мою маму: «Стана, твой сын и его комсомольцы национализировали мою молотилку! Нет на них управы!» Но вскоре я, как комсомольский секретарь, устроил его трактористом в колхоз, он хорошо пахал землю и отлично молотил зерно на бывшей своей, а теперь общей молотилке. И больше не жаловался.