Читать книгу Детские шалости - - Страница 2

Я люблю праздники. В такие дни все добрые, поздравляют друг друга и дарят подарки. А главное, накануне мама печет пироги и печенье.

Она просеивает муку, разводит дрожжи, промывает изюм. А я обязательно должен ей помочь. Больше всего я люблю изюм с косточками. Они очень здорово хрустят, когда их разгрызаешь.

Мама начинает месить тесто. Она сыплет муку в пузырящиеся дрожжи и мешает, мешает, пока в кастрюльке не станет густо. Тогда мама в комнате на диване стелет одеяло, приносит из кухни кастрюлю с тестом и заворачивает ее в одеяло, а потом все заваливает подушками. Это для того, чтобы тесто подходило. А пока тесто подходит мама готовит начинку. Она варит рис, режет и жарит лук. Это я не люблю, потому что в это время от воздуха на кухне начинает щипать глаза. Мама отправляет меня в комнату поиграть. Я не возражаю, потому что тесто подходит на диване, и я не прозеваю, когда начнется самое интересное…

Я всегда помогаю маме печь пироги, если она разрешает. Мне уже шесть лет. Я стою рядом с нею коленками на стуле.

– Мам, дай теста.

Мама молчит. Она катает по столу круглую палку, и ком теста постепенно превращается в тоненький блин. Мама ловко переворачивает его и по-прежнему катает палку.

– Мам, – снова прошу я, – дай теста.

– Отстань.

Я отстаю, но со стула не слезаю. Мама уже устала. И ей лучше не надоедать, а то совсем прогонит из кухни. Она берет в руки стакан и вырезает им кружочки теста. Я смотрю на изюм. Взять бы горсточку. Но нельзя, ведь это на всех. Мама, не глядя, нащупывает изюминку в блюдце и пристраивает ее в серединку печенья. Получается здорово, как будто из кругляшка смотрит чей-то глаз.

– Мам, я тоже хочу, – опять придвигаюсь я поближе, – можно мне что-нибудь сделать.

Мама отрезает ножом кусочек теста и протягивает его мне. Я начинаю рукой раскатывать из него колбаску. Тесто очень мягкое, но к рукам почти не прилипает. Я смотрю на мамины руки. Как легко и быстро у нее все получается. Она уже лепит каких-то птичек и зайчиков. Вместо глаз – изюминки.

У меня тоже получается колбаска. Я соединяю концы, и выходит баранка. Как настоящая, только поменьше и без мака.

У нас в булочной продают всякие баранки, но я люблю с маком. И сушки люблю. Бабушка мне иногда покупает, с получки. Я их только разламывать не умею, как папа. Он берет сушку в руку и – раз. Открывает кулак, а на ладони у него появляется четыре кусочка. Пожалуйста. Бери каждый в рот и хрусти на здоровье.

– Мам, дай мне изюмчику.

Мама пододвигает ко мне блюдце с изюмом. Я подставляю ладони. Мама берет щепотку, и ее пальцы касаются самой середины моей ладошки. И я тут же зажимаю кулак.

Осторожно кладу изюминки на стул. Их мало. Всего пять. Втыкаю одну в баранку, другую беру в рот. Одну в баранку. Другую – в рот. Одну в баранку, а больше нет.

– Мам, дай еще, а то кончились.

– Мне на печенье не хватит.

Баранка с тремя изюминами получилась некрасивой. Выковыриваю одну изюмину и – в рот. Так будет лучше.

– Готово, – говорю я и протягиваю баранку маме.

– Ой, Венечка, грязь-то какая, – удивляется мама, но баранку отлепляет от моей ладони.

Не такая уж она и грязная. Всего-то чуть-чуть. Мама кладет ее на сковородку и гонит меня:

– Иди в комнату, поиграй.

А какая может быть игра, если скоро спечется моя баранка. Я хожу по кухне и всем попадаю под ноги.

Мария Владимировна, наша соседка, тоже что-то готовит на своем столе. На праздник к ней всегда приезжает ее дочь Ирина. Соседка режет зеленый лук. Ножик стучит по доске и быстро движется вверх-вниз, вверх-вниз. Она отделяет одно зеленое перышко и протягивает его мне.

– На, – говорит Мария Владимировна, – пожуй. Очень полезно, чтобы зубы были крепкими.

– Не, я не хочу, – испуганно отхожу я подальше от стола.

Лук горький и жжет язык. Я его не люблю, хотя все взрослые уговаривают есть лук, чтобы не было цинги. Я не ем лук, но у меня пока цинги нет.

Забираюсь коленками на стул и, облокотившись на спинку, смотрю, как мама лепит пирожки с повидлом.

– Мам, можно ложку облизать?

– Ты еще здесь? – оборачивается мама. – Ну-ка, марш из кухни, – и добавляет, – не волнуйся, когда будет готова твоя баранка, я позову тебя.

Приходится уходить. Я шагаю по коридору. У нас хороший коридор. Длинный. Можно даже на велосипеде ездить, когда соседей нет дома.

Я подхожу к телефону. Он висит на стене и, если забраться на сундук Анны Ефремовны, это наша вторая соседка, то и тянуться не нужно. Телефон – это такая черная коробка, из нее сбоку торчит блестящий крючок, на котором висит телефонная трубка. Если трубку снять с крючка, она начинает гудеть. А спереди на коробке дырявое железное колесико, а в каждой дырочке цифра. Если засунуть палец в дырочку, то колесико можно покрутить, и тогда трубка перестает гудеть.

Возле телефона на стене прилеплена бумажка, вся исписанная цифрами, это телефонные номера. Я снимаю трубку с крючка и слушаю гудок. Жаль, что у Витьки нет телефона, а то я бы ему все время звонил. А это – телефон у папы на работе. Мама, когда ему звонит, всегда вслух повторяет: «Центр, К – 16 – 29».

Я вешаю трубку на крючок и слезаю с сундука. И очень даже вовремя. Потому что из кухни появляется Мария Владимировна и проходит в свою комнату. Она очень строгая, и всегда ругает меня, если замечает, что я балуюсь с телефоном.

Снова вхожу на кухню. Мама открыла духовку и палочкой прокалывает румяную птичку. Это она пробует, готово ли. Мама трогает пальцами палочку и вынимает сковороду. Значит, готово. В кухне вкусно пахнет.

– Мам, моя баранка готова? Давай мне ее, – подбегаю я.

– Уйди, – сердито кричит мама и хватает меня свободной рукой за рубашку, – у меня же горячая сковорода.

Она стряхивает птичек со сковороды на стол. Я вижу и свою баранку. Она вся зарумянилась, а от одного вида черных изюмин во рту появляется слюна. Мама берет вторую сковороду с сырыми еще зайчиками и ставит ее в духовку. Я пытаюсь схватить свою баранку, но она очень горячая, и удержать ее просто невозможно.

– Можешь взять банку поскрести, – разрешает мама.

Банка пустая, но на стенках еще осталось повидло. Немного, конечно. Я устраиваюсь на стуле возле двери и гремлю ложкой в банке. Какая же вкусная вещь – повидло. Я, когда вырасту и начну зарабатывать деньги, обязательно куплю себе целую банку повидла, а может, даже две, если денег хватит.

В банке уже ничего нет, и я гоняю ложку просто так, на всякий случай. И когда облизываешь ложку, она уже почти не сладкая. Я кладу ложку и, пока мама не видит, лезу в банку рукой, чтобы поскоблить повидло пальцем. Но тут подходит мама и, отобрав у меня банку, протягивает мою баранку, которую я оставил на столе. Она уже остыла.

– На, – говорит мама, – держи свое изделие.

– Никакое это не изделие, – обижаюсь я, – это хорошая баранка.

– Ладно, ладно, – смеется она, – я и не говорю, что баранка плохая. А теперь иди-ка, погуляй.

Идти сейчас не хочется, потому что мама еще будет печь пироги с повидлом. Но по маминому лицу я понимаю, что теперь она все равно не позволит мне сидеть на кухне.

Спускаюсь по лестнице с пятого этажа и выхожу во двор. Витька гуляет. Его мама почему-то никогда пироги не печет.

– Во, – показываю ему баранку, – смотри, какую я спек.

– Сам? – удивляется Витька.

Разламываю баранку пополам так, чтобы на каждой половинке было по изюминке, и протягиваю одну Витьке.

– А ничего получилась, – хвалит Витька, откусывая кусок моей баранки. – Хрустит, как настоящая. Ты, когда вырастешь, иди в повара. У тебя здорово получается. И вкусное всегда можно попробовать.

– Нет, – отвечаю, – я хочу в летчики.

– Летчиком хорошо, – соглашается Витька, – на реактивном – вжик, и уже в Америке. Здорово.

…А вечером я не возражаю, когда меня укладывают спать пораньше. Ведь завтра праздник…

Перед Новым годом тоже бывает интересно. Особенно – когда приходится наряжать елку. Мама покупает грецкие орехи, оборачивает их серебристой фольгой, а потом делает петельки из ниток, за которые мы подвешиваем на елке и орехи, и конфеты. Это, конечно, кроме елочных игрушек и гирлянд разноцветных флажков. А еще бабушка вырезает из белой бумаги красивые снежинки. А мама на ниточки цепляет кусочки ваты. И когда такие подвески висят по всей комнате, то начинает казаться, что вокруг не кусочки ваты, а настоящий снегопад с огромными хлопьями. Но самое приятное, это после того, как по радио прозвучат двенадцать ударов новогодних курантов, броситься со Светкой наперегонки к елке и вдруг обнаружить там какой-нибудь подарок. А после Нового года нам уже разрешается каждый вечер срезать по одной конфетке и по одному ореху.

Но завтра – не такой праздник. Завтра на Красной площади будет парад, а потом – демонстрация. А самое главное – вечером будет иллюминация и салют…