Читать книгу Небо примет лучших - - Страница 5

– Вот ещё! – возмутился принц Чан. – Нет! Я не согласен! Всё, иди отсюда, или я позову стражу!

И он с гневным сопением завернулся в одеяло и продолжил спать, даже не попытавшись попробовать.

Рабу не следовало спорить с господами и настаивать на своём – это было чревато. Не казнью, нет, но отправляться в руки пыточных дел мастера мне не хотелось. Потому я тихо вернулся в кабинет и, найдя тушь, зарисовал карту на своей руке. Из-за тусклых предрассветных сумерек получилось плохо. Я лишь понадеялся, что эта запись напомнит мне истинное положение точек, когда доберусь до бумаги и кисти.

Сон исчез. Я рискнул в очередной раз и воспользовался водой для умывания, утерев лицо собственным рукавом. Остальное время скоротал за расчесыванием волос. В моем распоряжении был лишь маленький декоративный гребешок, и это дело растянулось на долгое время. Я сидел на циновке, а мой взгляд всё не отрывался от стола. Некая незначительная мелочь на нём не отпускала меня, цепляла глаз, но из-за того, что это была мелочь, разум так и не осознал её, как я ни старался. За окном медленно, будто бы нехотя разгорелся рассвет. Принц Чан проснулся лишь спустя две палочки после восхода солнца.

– Ты что, ещё здесь? – раздался хриплый шёпот.

– Доброе утро! – поздоровался я и поднялся, чтобы поклониться.

Принц Чан повернулся на бок, протёр глаза, сонно зевнул и уставился на меня.

– Мне приснилось, или ты правда предлагал какой-то способ поделиться ян без лишних ухищрений? – уточнил он.

– Не приснилось, – кивнул я и потупился. – Я был настолько воодушевлён, что посмел разбудить вас. Простите.

– Подойди, – зарывшись поглубже в одеяло, велел принц.

Я приблизился и, повиновавшись жесту, склонился ближе. Принц коротко размахнулся – и лицо обожгла пощёчина.

Что ж, слухи не соврали. Он и правда любил причинять боль.

– Благодарю за вразумление, мой принц.

Я покачнулся и склонился. Волосы с тихим шорохом упали, скрывая меня от мира.

Принц Чан усмехнулся – и новая пощёчина прилетела с другой стороны.

Впрочем, это оказалось не столько больно, сколько унизительно. Да и дело ограничилось лишь двумя пощёчинами. После принц остановился и спросил:

– За что – понял?

– Полагаю, за то, что нарушил ваш сон, – честно ответил я и вытерпел третью пощёчину. – Простите ничтожного раба за его скудоумие и сжальтесь. Скажите, за что вы меня наказали?

– Первая пощёчина была за то, что разбудил, это верно. Последняя – за скудоумие, это ты тоже правильно догадался. А вторая – за предложение, – спокойно объяснил принц Чан. После наказания его глаза блестели, а на лице появилась лёгкая улыбка. – Ты посмел предложить мне свою жизненную силу.

– Вас не устраивает моя жизненная сила? – удивился я. – Чем?

Принц потянулся, отогнал меня от своего ложа жестом и встал.

– Если все ели из одного котла, то это не значит, что я тоже буду. Какой бы вкусной еда ни была, я не ем чужие объедки, – пояснил он, плескаясь в тазу для умывания.

Слова врезались ледяной пикой под дых, провернулись.

– Однако же вы припадёте к источнику воды, если будете изнывать от жажды. Вам будет всё равно, сколько человек из него пили, – заметил я.

– Ты не источник воды. Ты наложник тетушки Сайны. Чужие объедки, – фыркнул принц Чан, утираясь полотенцем.

В груди ещё раз провернулась ледяная пика, но я усилием воли подавил это ощущение. Судя по блеску в глазах, принц Чан полагал, что он как-то меня задел. Наивный, избалованный ребёнок… Ему было невдомёк, что в моей жизни случилось так много всего ужасного, что любой другой на моём месте давным-давно бы сломался. Что мне слова с неприглядной правдой?

Но, разумеется, как господин Гармонии я был обязан порадовать наследника, и потому покорно склонился и еле слышно выговорил:

– Безусловно, вы правы. Я всего лишь наложник моей госпожи и… И моё положение – вовсе не моё решение.

Ничто не разъяряет господ сильнее сопротивления и равнодушия к боли. Я быстро усвоил эту нехитрую истину, поэтому всегда показывал, что мне плохо. Помогал и нехитрый трюк – распахнутые глаза. Стоило уставиться в одну точку и не моргать, как на глаза наворачивались слёзы. Как правило, при виде слёз желание продолжать у господ пропадало.

Сквозь занавесь волос я увидел удивлённое лицо принца Чана.

– Ты что, плачешь? – недоверчиво уточнил он, словно растерявшись.

Я выпрямился и сложил губы в улыбке, оставив взгляд пустым и равнодушным. Это всегда производило впечатление на тех, кто желал задеть меня, и они уходили с глубоким убеждением, что причинили мне невыносимую боль.

– Нет, мой принц. Вы сказали правду. Это не причина для слёз, – проронил я, опуская ресницы. Влага дрожала в уголках глаз.

Глупцы не знали, что настоящую боль причиняли не слова, а люди. Мои глаза на самом деле были сухими. Они давно были сухими. Своё низвержение я уже оплакал. Оно лишь служило ширмой, прикрывая главную слабость – надежду на освобождение.

Оттачиваемая годами уловка не подвела. Вся ярость принца испарилась. Взгляд его стал непонятным, трудноопределимым.

– Так что ты там хотел предложить с передачей ян? – уже намного миролюбивей, как будто бы даже извиняясь, спросил он.

– Всего лишь предположение, – я выпрямился и засунул руки поглубже в рукава. – Не стоящее внимания и ничем не обоснованное.

– Ты что-то говорил про спину и свои руки, – вдруг упёрся принц Чан.

Я осторожно согласился, и надменный кивок, которым меня одарили в ответ, мне совершенно не понравился.

– Хорошо. Я пришлю к тебе моего телохранителя – обучи его, – велел принц Чан.

Меня на пару мгновений накрыла паника. Я был господином Гармонии! Поделиться искусством передачи жизненных сил, обучить другого, чтобы меня сместили с должности и низвергли до положения обычной постельной игрушки? Лучше сразу принять яд, не сходя с этого места!

Потом пришло отрезвление. Телохранитель – человек из хорошего рода, слуга, приближённое лицо, а не раб. И у него нет моих способностей. Его не будут использовать как господина Гармонии.

– Как прикажете. Но позволю себе заметить, что для искусства гармонизации в человеке должна быть искра таланта и большая жизненная сила. Воин не обучится за короткое время, – я пожал плечами. – Возможно, мой способ и не работает вовсе, ведь я придумал его лишь этой ночью и не проверял на других.

– Значит, сейчас проверишь, – спокойно ответил принц Чан. – Сейчас придёт постельничий. На нём и проверишь.

Я на миг отвернулся к окну. Нет, это понятно, что для наследного принца чужой наложник – вещь неприкасаемая, грязная и вообще фу, но это был уже перебор даже для моего терпения. Вот кого, а постельничих я обслуживать не намеревался!

– Мой принц, позвольте спросить, разве блюда с семейного стола Сына Неба отдают простым смертным? За что вы так жестоко со мной обходитесь?

Принц Чан смешался. Я заглянул ему в глаза с немой мольбой, всем своим видом показывая, что готов выполнить любой приказ, и замер в ожидании ответа.

– И правда. Ты же не мой наложник, а тетушки Сайны, – спохватился принц Чан, лицо у него стало напряженным.

Наконец он решился и, вздохнув, словно перед прыжком в ледяную воду, потянулся к рубахе.

– Ладно, так и быть. Всё равно тетушка будет проверять… И только посмей коснуться чего-то ещё!

Он исподлобья стрельнул взглядом, уселся на край постели и повернулся ко мне обнажённой спиной.

– Мой принц, – крайне озадаченный таким внезапным поворотом, я раскашлялся. – Прошу прощения… Не могли бы вы собрать волосы?

Мне вновь достался короткий испепеляющий взгляд. Принц засопел, но неохотно послушался и собрал волосы в пучок, закрепив его нефритовой шпилькой.

Мои первые прикосновения были неуверенными и робкими – я вспоминал явившуюся во сне карту. Принц сильно отличался от золотокожего императора. Чтобы понять, где у него расположены нужные точки, пришлось изрядно напрячь воображение. Впрочем, я начал с поглаживаний, и принц не заметил моей нерешительности. Когда я пробежался пальцами вдоль позвоночника, там, где в моём сне мерцали огоньки, то вдруг и правда нащупал точки! Они чуть выделялись – словно крохотные сплетения узелков под кожей. Как только я нащупал их и надавил, по жилам пронеслось знакомое тепло жизненных сил, закололо пальцы, а принц повёл лопатками и расслабился.

– О! – в его голосе послышалось удивление. – Ого!

– Вы что-то чувствуете? – я поднимался к шее неторопливыми проминающими движениями.

Этот способ был гораздо труднее, чем привычные методы. От меня потребовалось всё моё сосредоточение, усилие всего разума, чтобы направить энергию в чужое тело. Но всё же это помогло! Способ оказался рабочим!

– Да. Тепло… Похоже, твой метод и правда работает… – пробормотал принц Чан. Плечи у него опустились, из груди вырвался довольный вздох, когда мои пальцы размяли шею.

– Мне прекратить? Позовёте вашего телохранителя?

– М-м… Он так никогда не сможет, ты прав. У него для этого слишком грубые руки. И на развитие таланта уйдёт несколько лет, если он вообще есть, – с сожалением заключил принц Чан и улёгся животом на подушку. – Продолжай.

Он позволил промять все точки, которые явились мне во сне. А когда я закончил и накрыл его одеялом, он повернулся и окинул меня странным взглядом, словно только сейчас рассмотрел:

– Что ж, я нашёл этот способ приемлемым. Иди, этим вечером придёшь ещё… самый лучший наложник…

Я, сдержав довольную улыбку, поклонился и пошёл к себе. Проходя мимо кабинета, я не удержался и вновь заглянул внутрь, силясь понять, что же не давало мне покоя. Вчера аккуратная стопка свитков мешала рассмотреть стол с циновки. Сейчас же мне стало видно всё целиком, и я понял, что на полках не лежало никаких древних свитков – ни один не отдавал желтизной и не выглядел ветхим. На столе виднелся набор для каллиграфии, которого не было вчера. И свеча стояла совсем не там, где я оставил её ночью.

Свеча. Целая, высокая, с едва тронутым фитилём. Совсем не тот огарок, который остался после моего полуночного визита. Словно я не сидел за столом принца и не читал ничего. Исчезнувшие свитки, появившийся набор для каллиграфии, свеча… Это означало, что на самом деле не было никакого свитка с легендами бенов и никакого забытого бога, а был лишь сон. Поразительно, что я умудрился передать ян, видимо, я так желал найти выход, что разум вытащил из глубин памяти всё, что только успел впитать от учителей, и придумал такое оригинальное решение.

Что ж, я всегда мог рассчитывать лишь на себя.

Нохой и слуги уже ожидали меня в покоях. Стоило мне показаться, как евнух подскочил и поклонился:

– Господин Гармонии Октай!

Его голос звенел, а в глазах остальных слуг читалась плохо скрываемая радость. Даже у Юна, жалость которого всегда мешалась с долей презрения. Тут же появился завтрак, а бочку в купальне наполнила горячая вода. Слуги ещё никогда не обращались со мной так учтиво. Когда Нохой спросил, стоит ли пригласить лекаря, я покачал головой.

– Не нужно, Нохой. Принц Чан был достаточно бережен. Как оказалось, – я не удержал вздоха, – он не вымещает злость на невиновных. Разозлить его несложно, но он соизмеряет наказание со степенью вины. Видимо, та убитая наложница серьёзно оскорбила его.

– Мои глаза меня не обманывают? Вы сожалеете, что принц Чан был бережен, господин? – растерялся Нохой.

– Сожалею… – эхом повторил я и обнял ладонью чашу с отваром ромашки. Сладковатый аромат успокаивал. – Нет. Вовсе нет.

Юн, подавший напиток, с едва уловимой брезгливостью покосился на меня.

– Скорее удивлён, – я сделал глоток и провёл рукой по лицу. Пальцы предательски дрогнули. – Я ведь… Неважно.

Слуги переглянулись, на лицах читалось недоумение. Они, рождённые простыми людьми, купленные и увидевшие во дворце лучшую жизнь, испытывали жалость, видя, как обращается со мной госпожа Сайна. Они думали, что её наказания расстраивают меня, что я стремлюсь стать лучше, угодить ей. Что-то большее было недоступно их пониманию. Им никогда бы не пришло в голову, что я нарушил её приказ. Ведь то, что я в итоге сделал – нарушение. Госпожа Сайна явно не предполагала передачи жизненных сил другими, неизвестными ей способами. Разве хорошие слуги так поступают?

«Поступают, – тихо прошептал внутренний голос. – Когда знают лучшие пути для исполнения хозяйского приказа».

Нохой опустился позади и, разобрав мои волосы на пряди, заплёл косу.

– Вы устали, господин Гармонии, вам просто нужен отдых. Купальня готова. Горячая вода очистит тело и успокоит душу. Я принесу вам сладостей, а потом вы отдохнёте, вечером, если позволите…

– Сегодня вечером принц Чан пожелал меня видеть у себя.

Нохой на мгновение замешкался. Мне следовало бы уделить этому больше внимания, но я и правда чувствовал себя слишком уставшим. Я даже умудрился уснуть прямо в бочке и проспал до тех пор, пока вода не остыла. Как оказалось, это была непростительная ошибка.

Стоило лишь выйти из купальни и переодеться, как примчался слуга из императорского дворца:

– Господин Гармонии, госпожа Сайна и император Алтан желают, чтобы вы присоединились к их обеду в Цветочной беседке!

Это звучало необычно. После ночей госпожа всегда давала мне отлежаться и прийти в себя, как бы ни относилась. Сначала я заподозрил, что наш с принцем обман вскрылся, но затем отбросил эту мысль. Принц выгнал наблюдателя, лично пообещал вырвать мне язык, если я кому-то проболтаюсь, а сам он ни за что бы не признался. От следующей мысли в груди затрепетала робкая радость. Ведь приказ был последним, и я всё же сумел исполнить его. А это значит…

Но вслух я высказал лишь своё недоумение:

– С чего вдруг такая внезапность?

Нохой потупился:

– Простите. Я доложил госпоже, что наследный принц желает видеть вас повторно. Но это же неправильно! Ваша ян сейчас истощена. Вам нужно восстановиться. Поговорите с госпожой, пусть она отведёт вам другое время!

Поражённый такой заботой в самое сердце, я не нашёл слов и лишь покачал головой:

– Ох, Нохой… Добросердечие тебя погубит. Подай зелёный наряд.

Когда я вошёл в беседку, то за столом, помимо императора Алтана и госпожи Сайны, увидел принца Чана. Тот сидел насупленный и мрачный.

– Октай, милый мой цветок! – ласково обратилась ко мне госпожа Сайна. – Объясни, отчего принц Чан получил намного меньше ян, чем должен был?

Я резко выдохнул, стараясь не измениться в лице. Да, это был ожидаемый вопрос, и ответ был заготовлен.

– Но получил же! – принц Чан вскинул голову, яростно взглянув на госпожу.

– Помолчи, сын, – проронил император Алтан.

С нашей последней встречи он сильно постарел. Лицо покрылось морщинами, в опущенных уголках губ наметились складки – отпечаток пережитой утраты, – в волосах блестела седина. Он был бледен, неподвижен и казался искусно сделанной куклой. Лишь в глазах, обращённых к принцу, горел огонёк гнева.

Чан возразил:

– Я не буду молчать! В первую очередь это моё дело!

Император опустил ладонь на стол. Тлеющие угольки гнева в глазах вспыхнули ярким пламенем. Золотые хучжи, закрывающие отросшие ногти, громко звякнули. На миг горестные складки разгладились, и вместо потерявшего сыновей отца я вновь увидел мужчину, преисполненного власти и сдержанной силы.

– Твоё тело, твоя душа и твои поступки – это в первую очередь дело империи, – чеканя каждое слово, пророкотал император. И его ярость по-прежнему выглядела устрашающей. – Каждый твой вздох принадлежит народу. Твоё благо – это благо всей империи! И ты смеешь увиливать от лечения, невоспитанный наглец?

Они были похожи до такой степени, что даже смотрели друг на друга с одинаковым бешенством. Щёки их наливались схожим багрянцем. И госпожа Сайна сомневалась в их родстве?

– Я не увиливаю! – принц Чан бросил палочки в тарелку. – И тут император ты! Ты отвечаешь за наш народ! Ты отвечаешь за каждую жизнь и смерть! И то, что я сижу тут такой – это всё из-за твоих решений!

По лицу императора скользнула судорога боли. Он угас, даже чуть сгорбился и взглянул на сына с таким отвращением, что стало ясно – будь у него ещё хотя бы один сын, принц Чан никогда бы не переступил порог дворца.

– Замолчи. Немедленно, – бросил император и прикрыл глаза, словно отрешившись от всего.

И принц Чан, поняв, что подошёл к запретной черте, замолчал. Госпожа Сайна, не обращая на ссору внимания, не отводила испытующего взгляда от меня.

– Так что же ты молчишь, Октай? Отвечай, – ласково подтолкнула она меня.

Я выдохнул, выпрямился, спрятал пальцы в рукава и устремил взгляд на госпожу. Она сидела по правую руку от принца Чана, и мне было легко смотреть на него краем глаза, но, к сожалению, по его виду я не мог понять, что он рассказал, а что нет.

Правда. Следовало говорить правду и ничего, кроме правды.

– Вы спросили, почему наследный принц получил намного меньше ян, чем должен был, – начал я. Принц Чан напряжённо следил за мной. – На этот вопрос у меня нет ответа, моя госпожа. Я сделал всё, что было в моих силах. Возможно, дело в его болезни?

Госпожа Сайна улыбнулась так, что, несмотря на жаркий день, мне стало холодно.

– Вот как? – пропела она. – Значит, ты сделал всё возможное?

– Я отдал всё, что у меня было. Моя жизненная сила в его теле, как вы могли убедиться. Много это было или мало? Госпожа, вы же знаете, что я не заклинатель и не целитель. Моя сила не безгранична, – ответил я, подпустив сожалеющих ноток в голос.

Госпожа Сайна покачала головой и обернулась к принцу Чану.

– Поёт, словно соловей! Ни слова лжи. Учись, племянник. Вот так нужно врать, говоря одну лишь правду. Твои же потуги и рядом не стоят.

– Я не врал! – вскинулся принц Чан. – Он исполнил свой долг так, как я того пожелал!

Он резко захлопнул рот. Его глаза так округлились, что даже несведущему глупцу всё стало бы ясно. Мои внутренности словно схватили в кулак, однако я всё ещё не терял присутствия духа:

– Я выполнил приказ, госпожа. Даже несмотря на то, что принц Чан не пожелал иного способа, я исполнил свой долг.

– Октай-Октай, – госпожа Сайна покачала головой и цокнула языком. В её густо подведённых глазах разгорелся огонек предвкушения, и у меня похолодело в животе. Этот огонёк никогда не означал ничего хорошего. – Ты же господин Гармонии. Ты был обязан найти такие слова, которые убедили бы принца Чана. Ты провинился, Октай.

– Прошу прощения, госпожа, однако я не понимаю, в чём я провинился, – я поклонился и опустил глаза. – Я всего лишь пытался угодить. И я исполнил ваш приказ.

– Да, он всё сделал так, как я сам хотел! Он мне угодил! – вмешался принц Чан, но госпожа Сайна его не слушала.

– О, милый мой принц, поверьте, он прекрасно знает, как нужно угождать. Если бы он пожелал, то вы бы перед ним не устояли. В этом поручении он в первую очередь угождал себе.

Её глаза масляно заблестели, дыхание участилось, нарисованный бантик рта раскрылся и страстно выдохнул:

– Ты наказан, Октай. Десять плетей.

– Я запрещаю! – воскликнул принц Чан, хлопнув ладонью по столу.

– Ты не имеешь права запрещать старшей женщине нашей семьи наказывать её собственного раба, – напомнил император безразличным тоном и открыл глаза. Взгляд у него был пустым и незрячим. – Октай получит десять плетей. А ты, сын мой, будешь смотреть. Тебе стоит понять, почему нужно беспрекословно следовать нашей воле.

И он вновь закрыл глаза, погружаясь в себя.

Сайна расцвела:

– Стража, позовите сюда палача!

Принц побледнел.

– Что, прямо здесь? – прошептал он. – Во время обеда?

– Вместо обеда! – заявила госпожа.

Я стоял, сложив руки на животе и сохраняя лёгкую улыбку на лице. Целых десять плетей… Нет, всего лишь десять плетей. Я и не думал оправдываться и что-то говорить в свою защиту – это лишь усугубило бы наказание, и плетей стало бы пятнадцать.

Наверное, я ещё не всё понимал, поэтому и проговорил:

– Госпожа, позвольте вопрос. Вы говорили, что если я выполню этот приказ и приведу энергии в равновесие…

Госпожа Сайна отмахнулась, даже не дослушав.

– Ты сжульничал. О чём говорить? Или… – она подняла накрашенные брови и звонко рассмеялась, прикрыв рот веером. – Ты что, правда подумал, что я тебя прощу? Ну и глупец же ты, Октай! Тебе всей жизни не хватит, чтобы очистить имя!

Где-то далеко запели птицы – пронзительно и печально.

Моя голова была лёгкой и пустой. Я весь был пустым. Осталась лишь оболочка и улыбка, бессмысленная, как вся моя жизнь.

Появился палач, поднялся в беседку и, выслушав госпожу, коротким кивком то ли поздоровался со мной, то ли велел подготовиться. Я вышел из беседки, повернувшись к императорской семье спиной, опустился на колени и спустил одежду до пояса.

– Считай, принц, – велела госпожа.

– Вы же его убьёте! – закричал принц.

– О, Октай крепче, чем кажется, – прозвенел довольный голос госпожи. – Тархан, начинай.

Свистнула плеть – и я отрешился от всего. Этот человек на коленях был не мной. Не моя спина содрогалась от обжигающих ударов плети, и не мои руки царапали шершавые камни мозаичной дорожки. Не из моей груди рвались предательские всхлипы, и не по моему лицу текли слезы. Это происходило не со мной. Я был далеко за пределами дворца, в лесу, слушал щебет птиц и любовался бескрайней небесной синевой…

– Десять, – процедил принц Чан сквозь зубы, и последний удар вернул меня в сад.

Позволили отдышаться. Позвали Бая. Тот поправил на мне одежду и помог встать. Перед глазами плыли цветные пятна, солнце невыносимо жгло веки, ноги подгибались. Я стоял лишь из-за того, что Бай подхватил меня под руку и держал изо всех сил.

– Ты всё понял, мой принц?

Голос госпожи Сайны отдавался в ушах гудением, я с трудом различал слова.

– Я всё понял, – с отвращением произнёс принц Чан. – Я принц. Я не имею права пренебрегать собой. На мне держится будущее империи. Если вы так желаете, чтобы я воспользовался услугами господина Гармонии, я воспользуюсь. Но как принц я не буду пользоваться чужими вещами. Господин Гармонии станет лишь моим и ничьим больше! Вы согласны, отец?

Улыбка у госпожи застыла.

– Нет, я его не отдам.

– Согласен, – равнодушно бросил император. – Забирай. Господин Гармонии отныне твой.

Сквозь пелену и головокружение пробилось лицо госпожи. О, если бы злость могла сжигать, император и принц уже превратились бы в две кучки пепла!

– Алтан, мой властительный племянник, ты, кажется, забыл, кто такой Октай!

– Я ничего не забыл, – император пошевелился, повернул голову к госпоже. – Наследник должен быть исцелён как можно скорее, чтобы быть со мной на празднике начала посевов. Это важнее всего, тетушка. Пусть забирает.

Подумав немного, он добавил:

– Но если господин Гармонии не справится с задачей, то вернётся к госпоже.

– А если справится, то навсегда станет моим! – быстро добавил принц Чан. – Если вы так желаете оставить его себе, госпожа Сайна, то всегда можете вызвать целителей. Кажется, Долина Горечавки славится искусными заклинателями, которым в исцелении нет равных? Ой! – спохватился он, в голосе зазвучала издёвка. – Я совсем забыл! Императорская семья в ссоре с заклинателями, да? Мы же казнили клан Поднебесного Эха, да? Тот, с пика Тринадцати Ветров, который оболгали, не так ли? А мы до сих пор не извинились перед Советом Бессмертных Старейшин за ошибку! Что ж, очевидно, госпожа, у вас не получится вызвать для меня целителя. Ведь все заклинатели мира отказались входить в императорский двор, пока наша семья не принесёт извинений. Получается, Октай останется у меня в услужении. Пожалуй, это к лучшему. Я, по крайней мере, не наказываю без причины.

Император что-то ответил. Я не услышал. Я рассмеялся.

Причины… Юный наивный принц ещё не знал – нет ничего проще, чем найти причину, чтобы наказать раба. Он ещё не знал, что сам точно такой же, как его отец и тётушка. Ничего не изменится, когда он станет моим хозяином. Ведь я чужие объедки, сын предателя. Мной можно дразнить, как отобранной игрушкой, лишь бы получить своё. И никакая служба этого не изменит, стань я хоть наилучшим слугой, хоть вывернись наизнанку. А ведь император на это и рассчитывает – что я не пожелаю возвращаться к Сайне и буду из кожи вон лезть, лишь бы исцелить единственного наследника и остаться подле него.

Ведь госпожа Сайна далеко не вечна. Ей уже пятьдесят лет. Она больная женщина, которая цепляется за меня как за последнее средство, потому что ничто другое ей не помогает. Однажды она умрёт, как умрёт и император Алтан. Тогда принц Чан примет силу Сына Неба и будет решать, кому и кем быть. И только он решит, достоин ли мой род прощения.

Но принцу, похоже, просто очень захотелось насолить нелюбимой родственнице. Его-то госпожа не убьёт. А вот меня – запросто, просто потому что передарили принцу. Ещё замену подберут, и пойдет очередная чудесная традиция для провинившихся родов. Наверняка предатели будут мечтать об этой должности. А что? Источник жизненных сил – очень почётно!

От моего смеха на мгновение наступила тишина.

– Уведите его, – велела госпожа Сайна. – И пригласите к нему лекаря. Принц Чан, почему вы решили, что тот жалкий клан был оболган?

– О, право, не помню, – лениво ответил принц. – Кажется, в библиотеке Старого Дворца были какие-то бумажки… А может быть, мне это привиделось во сне? Да и зачем это вам? Пристало ли женщине ворошить дела столетней давности?

– Щенок! – вскипела госпожа.

Бай послушно увёл меня из сада. Звуки ругани летели нам в спины до самого выхода, а потом я дошёл до стражи и позволил коленям подогнуться.

– Бай, прости, я, кажется, сейчас упаду…

Слуга коротко выругался, подхватил меня на руки, и от прикосновения к избитой спине я взвыл и зажмурился. Из глаз брызнули слёзы.

– Простите! – перепугался Бай. – Потерпите, господин, сейчас…

В ту же секунду раздался невозмутимый голос:

– Не так держишь.

– Что? – растерялся Бай.

Я разлепил веки, узнал в коричневом вытянутом пятне императорского палача, вспомнил, что Бай ещё никогда не имел дела с ним, и мне вновь стало смешно.

– Держишь. Не так, – повторил палач. Его непробиваемому спокойствию могли позавидовать даже горы. – Положи на плечо. Головой вниз. Не трогай спину. Держи за колени.

Как в этом немногословном человеке сочетались безжалостность истинного мастера пыток с заботой и неравнодушием лекаря? Наши встречи каждый раз заканчивались так: он спокойно, твёрдой рукой наносил мне раны, а затем так же спокойно давал советы, как их лучше лечить. Поразительный человек.

– Э-э-э…

Совет от палача, который только что безжалостно исполосовал мне спину до крови, выбил Бая из колеи настолько, что он застыл, словно настигнутый змеёй суслик. Я почувствовал, как к рукам моего слуги присоединяются другие, такие же узнаваемые, как руки моей госпожи. Палач взвалил меня на плечо Бая и молча пошёл по своим делам.

– О-о… – простонал Бай ему вслед то ли восхищенно, то ли изумлённо.

Я всхлипнул, не сдержав смешка. Слуга опомнился и бросился к моему двору. Спустя четверть палочки меня устроили на постели и под причитания Нохоя сняли одежду – та присохла к ранам и её отмочили тёплой водой. А потом пришёл лекарь, положил на спину что-то холодное, пахнущее ромашкой, и от новой вспышки боли измученное сознание накрыл короткий, но ослепительный миг то ли прозрения, то ли решения.

Так жить больше нельзя!

А затем меня приняла в объятия милосердная тьма – и боль закончилась.