Читать книгу Неокантианство. Одиннадцатый том. Сборник эссе, статьей, текстов книг - Валерий Алексеевич Карданов, Дарья Андреевна Самсонова, Наталья Сергеевна Кузьмина - Страница 10

Иоганн Николаус Тетенс, родившийся в Тетенбюлле в 1736 году и умерший в Копенгагене в 1805 году, был профессором философии и математики в Киле с 1777 по 1789 год. Он был автором нескольких работ по различным философским дисциплинам; его главной работой, последней крупной работой, которую он опубликовал, были «Четырнадцать философских эссе о человеческой природе», изданные в Лейпциге в 1777 году. Это четырнадцать эссе, содержащих исследования жизни души в довольно свободном контексте, где также рассматриваются физиологические и общебиологические вопросы. Таким образом, работа Тетена с самого начала не претендует на представление целостной философской системы, что следует учитывать при ее оценке, а направлена на анализ отдельных теорий предшествующей философии, на отделение истинного от ложного, на выдвижение собственных взглядов и, наконец, новых точек зрения. При этом Тетенс не присоединяется напрямую ни к одной из существующих школ мысли, а занимает между ними промежуточную позицию. – Поскольку далее мы хотим рассмотреть эпистемологическую сторону исследований Тетенса, мы должны воздержаться от следования за ним в область этических, физических и антропологических дискуссий, а обратиться в этом отношении к трактату Фридриха Хармса «Психология Дж. Н. Тетенса» (отдельное переиздание из Abhandlungen der Königlichen Akademie der Wissenschaften zu Berlin 1878), в котором дается краткий обзор работ Тетенса.

Во введении к своим экспериментам наш философ говорит, что метод, на котором он основывает свою работу, заимствован у Локка, а именно наблюдение, основанное на опыте. Однако это согласие в отношении метода не означает согласия в отношении хода исследований и их результатов; поэтому существует очень важное различие в концепции и способе изложения двух философов. Ибо если Локк видит первичную и существенную деятельность души в ощущениях, признает объективную реальность в части чувственных восприятий, но пренебрегает исследованием понятий на предмет их содержания и функций, то Тетенс, часто прямо ссылаясь на Локка, подвергая свое мнение его критике и опровергая его, приходит к результатам, далеко отстоящим от эмпиризма Локка. Прежде всего, исследование души и ее способностей, которое Локк игнорирует, является предметом особенно подробного обсуждения у Тетенса. Он доказывает, что душа сначала производит идеи из ощущений; они дают лишь материал для всех идей, форма же возникает благодаря деятельности интеллекта, и, кроме того, ни в одном из наших восприятий мы не представляем вещи такими, каковы они сами по себе. Тетенс преодолевает барьер, который наложил на себя Локк, установив ощущение и отражение как принцип всего познания. Он пришел к пониманию того, что существует независимая от чувственности деятельность интеллекта, даже если понятия, создаваемые интеллектом, становятся мыслимыми только через материал, предоставляемый чувственностью. Однако, взяв на вооружение свой метод наблюдения и психологического расчленения, Тетенс делает невозможным выход из субъективизма Локка, как бы он ни старался доказать объективную истинность форм знания. – Однако Тетенс не применяет индуктивный метод последовательно; не потому, что его главный интерес – полемика против рационализма и в этом случае он потерял бы цель индукции, как утверждает Хармс,2 а потому, что он сам оказался в плену рационализма школы Вольфа. Тетенс хочет стать посредником между эмпиризмом и рационализмом и опровергнуть скептицизм. Но поскольку он принимает метод первого, признает принципы второго – хотя и в ограниченной степени – и таким образом пытается бороться с третьим, с самого начала очевидно, что его попытка окажется тщетной. Именно потому, что в своих аргументах против Хьюма он применяет принцип философии Вольфа, пропозицию достаточного основания, и в той же мере, в какой последний виновен в ошибке, путая понятие причинности с понятием обоснования, его попытка опровержения полностью проваливается. Правда, Тетенс, как и в случае с Локком, также сохраняет определенную автономию и независимость по отношению к философии Вольфа и начинает свои попытки с ее многообещающей критики. Поскольку принципы школы Лейбница-Вольффа так часто применяются неверно и так же часто подвергаются несправедливым упрекам со стороны других, они заслуживают особого упоминания. В частности, объяснение, которое они дают понятию как модификации нас, из которой можно непосредственно познать другую вещь, считается ущербным, потому что «развитие его 3было бы нелегким, так как различие между прямой и косвенной познаваемостью должно было бы быть четко разграничено, В связи с этим возникло бы много неясностей, отчасти потому, что оно либо вообще не привело бы, либо, по крайней мере, не иначе как путем долгих отвлечений, к тому, что является надлежащим в образном или графическом отношении к другим вещам, которое мы встречаем в представлениях, и не раскрыло бы основание того же самого, где содержится самая благородная отличительная черта этого вида психических изменений. " —

Но, с другой стороны, он сам впадает в ошибку, которую критикует, что видно из нескольких отрывков в его «Опытах», например, стр. 494 и loc. cit:

«Разве среди наших суждений об эффектной связи причин с их следствиями не должно быть таких, в которых так же необходимо судить, что два объекта, один из которых называется причиной, а другой – следствием, зависят друг от друга, как необходимо рассматривать заключение как следствие, зависящее от его предпосылок?» —

Таким образом, он сделал ошибочную концепцию закона причинности, преобладающую в школе Вольфа, своей собственной в той мере, в какой он полагает, что может наглядно увидеть причинное поведение вещей из сравнения понятий. Поскольку каждое предложение должно иметь причину, чтобы считаться доказанным, он думает, что может заключить, что каждое изменение должно иметь причину, которая ему предшествует. Он не понимает, что идея причины действительно может быть основанием для доказательства следствия или идея следствия – основанием для доказательства причины, но само следствие никогда не может быть основанием. Таким образом, не в полемике с Вольфом Тетенс теряет цель индукции, но его зависимость от нее делает невозможным осуществление его предполагаемого метода.

Однако если мы пока оставим в стороне частичную неясность взглядов Тетенса и, более того, крайне неадекватную терминологию, которая еще больше затрудняет понимание и без того несколько громоздкого изложения, то обнаружим, что эксперименты Тетенса содержат идеи, которые, как верно заметили Хармс, Целлер, Эрдманн и другие, сближают его с Кантом. У Тетенса заметно ярко выраженное стремление к критике. Природа знания и действие интеллекта становятся предметом подробных обсуждений, которые он проводит с тщательностью, и через которые он ставит себя в самосознательную оппозицию к предыдущей философии. Он рассматривает способ возникновения опыта, а также исследует вопрос о том, возможно ли знание из чистого разума, и даже если результаты, к которым он приходит, не совпадают с результатами Канта, такое исследование доказывает, что он имел в виду ту же цель, которая осталась за гениальным гением Канта. Отсылку к Канту можно увидеть и в том, что Тетенс придает своим эпистемологическим изысканиям гораздо более независимую позицию, чем это было принято в предшествующей философии. Здесь также следует упомянуть его попытку опровергнуть принцип причинности Юма. Тетенс был первым немецким философом, который взялся детально продемонстрировать несостоятельность скептицизма против «виртуоза скептицизма», как он называл Юма. Словом, наряду с неясным и запутанным, в работе Тетенса содержится много правильного и проницательного, благодаря чему он поднялся над позицией господствовавшей до того времени философии. – Его опыты появились в 1777 году, т.е. в тот период творчества Канта, когда его критика достигла полной зрелости, ибо общепризнано, что критическая философия Канта началась с его хабилитационной диссертации 1770 года: de mundi sensibilis atque intelligibilis forma ac principiis. 4Она содержит изложение первой концепции идей, которые дают начало новой эпохе в истории философии. Эти мысли, которые следует рассматривать как фундамент всей критической системы познания и посредством которых Кант отказывается от существующей философии, можно свести к двум тезисам: во-первых, что существуют формы знания a priori, поскольку человеческий разум содержит изначальные законы всех познавательных способностей, и, во-вторых, что пространство и время являются изначальными формами чувственности и что их субъективность составляет условие априорного знания. Таким образом, устанавливается великий контраст между критицизмом, с одной стороны, и рационализмом и эмпиризмом – с другой.

Тетенс знал о хабилитационном тезисе Канта. Он не только упоминает о нем, но и занимает определенную позицию, даже в некоторой степени одобряет взгляды «этого проницательного человека». Со своей стороны, как мы знаем из письма Хаманна, Кант часто черпал вдохновение в работе Тетенса; по словам Гамана,5 она всегда лежала открытой на столе Канта, а в письме Канта к Герцу мы находим высказывание о Тетенсе, из которого вытекает нечто подобное. Кант пишет 6:

«Тетенс в своем обширном труде о человеческой природе сказал много остроумных вещей; но, несомненно, он напечатал их в том виде, в каком написал, или, по крайней мере, позволил им сохраниться. Мне кажется, что, когда он писал свое длинное эссе о свободе во втором томе, он всегда надеялся, что найдет выход из этого лабиринта с помощью нескольких идей, которые он набросал в неопределенных очертаниях. Утомив и себя, и читателя, он оставил вопрос в том виде, в каком он его нашел, и советует читателю обратиться к своим чувствам».

Пусть не в такой степени, как в вышеупомянутой попытке свободы, но суждение Канта справедливо и в отношении теории познания Тетенса; по крайней мере, частые противоречия, в которых запутывается Тетенс, и отсутствие единого изложения нельзя объяснить иначе. Мы не можем вдаваться в анализ противоречивых теорем, содержащихся в опытах Тетенса; нас интересуют лишь те его самостоятельно развитые мысли, из которых можно вывести связь с Кантом. Тот факт, что работа Тетенса появилась в период между написанием Кантом диссертации и «Критики чистого разума» и что он включил первого в круг своих дискуссий, а также то, что Кант свидетельствует о Тетенсе как о человеке, сказавшем «много проницательных вещей», вместе с замечанием Хаманна о том, что Кант придавал большое значение работе Тетенса, позволяют нам предположить, что между двумя философами действительно существуют более тесные отношения. Задача данной работы – изучить эти отношения и предоставить доказательства того, насколько они действительно существуют. – В первую очередь я хочу установить отношение Тетенса к «Habilitationsschrift» и лишь во вторую очередь рассмотреть, в какой степени Тетен предвосхитил Канта и какие элементы его теории нашли свой аналог в «Критике». – Что касается хода исследования, то я обобщил эпистемологические взгляды Тетенса по отношению к Канту в пяти рубриках и расположил их следующим образом:

В первом разделе «Чувственность и понимание» я продемонстрировал согласие, существующее между нашими двумя философами, поскольку, согласно им, чувственность и понимание – это две совершенно разные способности, ни одна из которых сама по себе не дает знания, но только благодаря их взаимодействию знание становится возможным. Это доказательство представляет интерес, поскольку показывает, как Тетенс развивает кантовские взгляды, содержащиеся в Habilitationsschrift, в том смысле, в котором мы вновь находим их в Kr. d. r. V. как основе всей системы. V. как основа всей системы; так что в этом отношении Тетенс образует, так сказать, связующее звено между Habilitationsschrift и Kr. d. r. V.

Во втором разделе, посвященном «Закону причинности», полемика против Юма, в которой встречаются Тетенс и Кант, служит подходящей отправной точкой для дискуссии, в результате которой оказывается, что взгляд Тетенса, за исключением некоторых колебаний, приближается к взглядам Канта.

Третий раздел, «Объект как видимость», также демонстрирует поразительное согласие между Тетенсом и Кантом, которое заключается в том, что оба считают познание объектов возможным только в той мере, в какой они являются объектами чувств, но отрицают познание, основанное на реальном существовании.

В четвертом разделе, озаглавленном: «Пространство и время», развиваются взгляды Тетенса на эти понятия, а его суждение о кантовском учении о пространстве и времени показывает, что Тетенсу не удалось понять своеобразный способ понимания вещей у Канта.

Наконец, пятый раздел, «О трех факультетах души», признает Тетенса родоначальником теории, согласно которой деятельность души состоит из трех факультетов, но в то же время отвергает утверждение, что психология Тетенса оказала влияние на Канта и в другом отношении.

Чтобы защитить себя от упрека, что меня могут обвинить в том, что я истолковал из Тетенса больше, чем он вложил в свои эксперименты, я хотел бы еще раз обратить внимание на особенность его метода изложения, которую уже подчеркивал Кант, а именно на то, что Тетенс продолжает развиваться в своих экспериментах. То, что он записал, кажется, является для него священным. Поэтому для того, чтобы получить правильное представление о его взглядах, необходимо всегда иметь в виду всю совокупность его экспериментов. Сам Тетенс лишь очень редко формулирует свое мнение определенным образом. Вы сможете понять это по тому, что мне приходилось брать цитаты, касающиеся одного и того же предмета, из совершенно разных экспериментов и в некоторых случаях исправлять неправильные выражения в них, приводя другие отрывки. Шлегтендаль,7 к трактату которого я еще вернусь, считал, что он должен идти другим путем, более внимательно следя за Тетенсом. Но именно для такой задачи, которую поставил перед собой Шлегтендаль, следовало бы прояснить происхождение и смысл отдельных, отчасти противоречивых взглядов автора и дать единую общую картину эпистемологических воззрений Тетенса, отделив несущественное и ошибочное. Однако Шлегтендаль имеет в виду только второе, не принимая в достаточной мере во внимание первое, главное требование критического исследования; поэтому остается неупомянутым многое, что не следовало бы игнорировать при изложении эпистемологии Тетенса.

Чувственность и способность мыслить

В хабилитационном трактате 1770 года «De mundi sensibilis atque intelligibilis forma ac principiis» Кант опирается на различие, которое классическая философия проводила между миром явлений, mundus sensibilis, и миром бытия, mundus intelligibilis, поскольку он признавал ошибкой прежней онтологии то, что она хотела иметь дело только с возможными вещами, с вещами в соответствии с их понятием, но принципы, которые она для этого устанавливала, были лишь частично применимы к вещам как явлениям. Но то, что справедливо для вещей в той мере, в какой они подчиняются законам восприятия, не может быть с необходимостью и без лишних слов применено к вещам, находящимся в состоянии мышления. Вещи, в той мере, в какой они являются явлениями, phaenomena, следует отличать от вещей, в той мере, в какой они являются основанием явлений, существованием в себе, noumena. Кант хочет очистить онтологические понятия от смешения с чувственными понятиями и поэтому вводит различие между чувственным познанием и интеллектуальным познанием. Оба вида познания возникают из двух различных источников, которые следует рассматривать как совершенно независимые друг от друга. Идеи, которые выражают только восприимчивость субъекта, способ, которым субъект возбуждается присутствием объекта, являются чувственными; идеи же, которые производятся деятельностью интеллекта и посредством которых представляется все, что не принадлежит органам чувств, являются концептуальными. Чувственное познание распространяется на вещи, какими они нам представляются, – феномены; концептуальное познание распространяется на вещи, какими они являются сами по себе, – нумены. В пятом разделе Кант самым недвусмысленным образом предостерегает от смешения принципов обеих форм познания, поскольку эта vitium subreptionis [ошибка уловки] до сих пор плохо накапливалась в метафизике и выводила на свет ошибочные принципы.

В этих нескольких предложениях содержатся мысли, составляющие предмет хабилитационной диссертации. Я привел кантовскую теорию первой, во-первых, потому, что с чисто фактической точки зрения она может быть сформулирована в коротких, ясных словах и сразу же затрагивает суть задачи, но главным образом потому, что взгляд Тетенса на эпистемологию занимает среднее положение между тезисом об абилитации и критикой, как уже говорилось. Чтобы как можно яснее охарактеризовать его отношение к обоим, я сначала расположу его взгляды параллельно с Habilitationsschrift, а затем с Kritik.

В шестом эксперименте Тетенс рассматривает разницу между чувственным и рациональным (т.е. интеллектуальным) познанием; однако для прояснения отношений между Тетенсом и Кантом мы должны использовать замечания, рассеянные в предыдущих экспериментах. Мы лучше всего достигнем нашей цели, если начнем с вопроса о том, как Тетенс приходит к познанию объекта. Предпосылки для этого те же, что и у Канта: душа должна быть изменена присутствием объекта, наше рецептивное сознание должно быть затронуто, душа, таким образом, ведет себя рецептивно, она страдает.8 И Тетенс, и Кант придерживаются взгляда старой метафизики, что чувственное в познании зависит от природы человека, а именно от того, насколько она способна быть измененной объектом, который может варьироваться в зависимости от разнообразия человека. Однако они не приводят доказательств возможности подобных сенсорных иллюзий у людей с нормальными умственными способностями, хотя Тетенс, в частности, любит подробно обсуждать подобные вопросы. Однако нет никаких оснований полагать, что способ возникновения и превращения ощущений в восприятия не должен происходить одинаково у всех нормальных человеческих существ. – Мы пропустим психологические процессы, через которые проходят ощущения, чтобы стать воспринимаемыми идеями или «восприятиями», и довольствуемся результатом исследований Тетенса, а именно тем, что у нас есть идеи, которые обретают объективную силу благодаря тому, что они относятся к объектам вне нас, которые могут быть распознаны нами по их качествам и характеристикам. Это то, насколько далеко заходит способность зрения или восприятия; до этой степени ясности она возвышается над ощущениями; она все еще полностью принадлежит чувственности. – Тетенс, как мы увидим, использует термин «чувственность» в другом смысле; мы понимаем его здесь в том смысле, в каком его использует Кант в «Критике». Оправдание этому заключается в том, что Тетенс не использует всеобъемлющий термин для той части познания, которая основана на восприимчивости души, но, скорее, в строгом противопоставлении с ней, он использует силу мысли как способность, с помощью которой концептуализируется то, что дано чувственностью.

Первый акт мыслительной силы – мыслительная сила охватывает все виды самодействующего выражения души – состоит в мысли, что вещь особая, мысли об отделении, которая является следствием первого акта восприятия, но добавляется мыслительной силой как нечто новое и свое собственное. Таким образом, объект представляется как отличный от других, но для того, чтобы прийти к его познанию, мы должны сравнить представление о нем с другими отчетливыми представлениями, а это сравнение требует активности интеллекта. Таким образом, объект признается вполне определенным только тогда, когда он подводится под высшее понятие и таким образом помещается в определенный класс. Эта высшая концепция – общее понятие, которое я сформировал в своем сознании, обобщив существенные характеристики подобных восприятий, которые я неоднократно имел в отношении объекта. Новое восприятие, которое только что произошло, включается в эту высшую концепцию, то есть я подчиняю воспринятый объект соответствующей концепции и тем самым присоединяю к нему всю совокупность характеристик, которые включает эта концепция.

«В нескольких различных ощущениях есть нечто сходное, общее, одно и то же. Это сходство впечатляется сильнее и глубже, так как повторяется несколько раз, и из соединения нескольких таких впечатлений возникают общие образы, которые изначально являются истинными созданиями поэтической силы, а взятые в отдельности не являются тем, чем является общий образ. Если мы уже имеем такие общие образы в нашем воображении (уме), то именно через них мы видим и узнаем качества вещей во вновь добавленных ощущениях».

«Именно сила мысли 9добавляет восприятие и различает, отделяет и признает чем-то особенным то, что является общим или сходным в отдельных восприятиях».10

В качестве общих понятий или общих абстракций Тетенс называет, например, такие родовые понятия, как человек, животное, дерево и т. д.

Познание предметов, таким образом, возникает из сочетания понятия и восприятия, благодаря которому реальное становится видимостью. Не сущность вещей, а сами вещи, какими они нам представляются, составляют объект нашего познания. – Доказательство правильности последнего утверждения будет приведено позже; предварительное подтверждение можно найти в словах самого Тетенса 11:

«Знание, основанное только на рассуждениях, привело бы к ложным рассуждениям, так же как следование только чувственности привело бы к энтузиазму».

«Представления,12 которые мы имеем о телах и их строении, являются для нас лишь феноменами, то есть видимостями».

Единственное, что объединяет взгляды Тетенса на чувственность и понимание, а также на познание, возникающее в результате их взаимодействия, с взглядами Канта, изложенными в его диссертации, – это то, что эти два направления познания возникают из совершенно разных источников, восприимчивости души и активности понимания; эту дихотомию мы находим и в школе Вольффа. Однако старая доктринальная концепция, по крайней мере, была обработана Кантом с гораздо большей определенностью и независимостью. В прежней философии чувственность и понимание рассматривались как два различных по степени развития факультета, но Кант показывает, что их принципиальное различие основано на характере их деятельности. Тетенс в принципе разделяет точку зрения Канта, но то, как он ее излагает, ясно показывает, что он не полностью преодолел точку зрения Вольфа. При обсуждении этого вопроса он считает возможным обратиться в основном к исследованиям Локка, Кондильяка, Бонне, Юме, Лейбница и Вольффа, но с тем ограничением, что «упомянутые иностранцы, не исключая и Бакона, видели только вдали и довольно туманно».

Вслед за Вольфом, Тетенс теперь допускает постепенное различие между чувственным и рациональным познанием, но понимает под чувственным познанием суждения, вытекающие из опыта, а под «рациональным познанием» – суждения, независимые от опыта и обладающие характером всеобщности и необходимости. 13Тетенс называет их постепенно различными, потому что сила рассуждения используется в меньшей степени в первом случае и в большей степени во втором.

Вопрос, решение которого занимало догматическую философию, состоял в том, чтобы определить, какая из двух способностей к наблюдению вещей является истинной: чувственность, с помощью которой мы воспринимаем впечатления органов чувств, или разум, с помощью которого мы постигаем то, что воспринимаем с помощью органов чувств. Один из них может дать только истинное знание, то есть такое, которое включает в себя для нас понятие о величайшем возможном совершенстве, другой же дает лишь смутное и неясное знание; поэтому различие между ними считалось количественным. Тетенс, напротив, не основывает свою классификацию на типе познания, приобретаемого обоими способностями; критерием для него является не большая или меньшая ясность, а большая или меньшая активность мыслительной силы, поскольку для него ясно, что без помощи интеллекта познание вообще невозможно.

«Всякое познание есть работа силы мысли».

Только благодаря чувственности вещи и их качества познаются ни ясно, ни путано:

«Ощущения,14 или, собственно, восприятия, являются конечной субстанцией всякой мысли и всякого знания, но они также не что иное, как субстанция и материя его. Без впечатлений о цветах нет и не может быть никаких идей о них. Но там, где нет идей, нет и объектов, с которыми может быть связано мышление; там, где нет идей, не может быть и представлений».

Я еще раз повторяю, что когда Тетенс допускает постепенное различие между чувственным и интеллектуальным познанием, это делается в ином смысле, чем в школе Вольфа, и соответствует тому, что Кант понимает под суждениями апостериори и априори. Суждение, однако, уже является комбинацией двух представлений, т. е. косвенным представлением, поскольку его объектом является только понятие, которым представлена отдельная вещь; только созерцание обращается непосредственно к предмету.

Недостатком изложения Тетенса является то, что он не подчеркивает резко и решительно, как Кант, различие между представлениями, возникающими из аффекта чувств, с одной стороны, и понятийным мышлением – с другой, хотя его изложение доказывает, что он считает его фундаментальным, а не постепенным, т. е. что он в основном согласен с Кантом. Но несомненным достоинством Тетенса является то, что, в отличие от своего абилитационного тезиса и в том же смысле, что и позднейшая критика, он отвергает возможность предположить, что знание вещей как видимости основано на чувственности и что знание вещей как они есть сами по себе основано на чистой интеллектуальной деятельности, а приходит к пониманию того, что знание вещей, и притом только как видимости, может возникнуть только через взаимодействие способов познания. – С этим пониманием мы уже покинули точку зрения тезиса об абилитации, поскольку этот взгляд Тетенса выходит за ее пределы. Однако прежде чем мы пойдем дальше, нелишним будет подробнее рассмотреть отношение Тетенса к деятельности разума. – Диссертант учит двойному использованию понятий мысли, логического и реального. Логическое понятие (usus intellectus logicus) относится к полученным, чувственно данным вещам; через реальное понятие (usus intellectus realis) даются сами понятия о вещах. Объект появления определяется логически, ибо в чувственном поле познания находится то, что называется «apparentia, quod antecedit usum intellectus logicum».

Превращение внешнего вида в репрезентативную концепцию происходит через рефлексию, то есть через суждение. Познание, однако, остается чувственным, как бы ни использовался в этом процессе логический интеллект; если только его основания принадлежат к области чувственного познания. Логическое использование интеллекта (usus intellectus logicus) сводит чувственные восприятия к эмпирическим понятиям и организует их в соответствии со степенью их общности. – Настоящее использование интеллекта само по себе дает понятия о вещах или об отношениях вещей, то есть это способность производить чистые понятия, благодаря которым становится возможным знание, независимое от всякого опыта, чистое знание разума, которое показывает нам вещи такими, какие они есть сами по себе. Их следует искать не в органах чувств, а в самой природе чистого понимания, не как врожденные понятия, а как понятия, которые по закону, присущему душе, выводятся путем внимания к их деятельности по случаю опыта и, следовательно, приобретаются.

Различие между логическим и реальным использованием интеллекта, проводимое Кантом, теперь имеет определенное отношение к двум способностям мыслительной силы Тетенса. Один из них, как мы видели, приводит к тому, что Тетенс называет сенсорным познанием, другой – интеллектуальным. Низшая часть мыслительной способности – это, в том же смысле, что и usus intellectus logicus, способность производить эмпирические понятия, то есть понятия, выведенные из опыта. Они абстрагируются от восприятия; путем отделения существенного от несущественного – обобщения общих характеристик – возникают эти понятия, через которые представляются предметы. Но сфера эмпирического использования понимания не распространяется на всякую деятельность мысли, если только ее основой является чувственное восприятие, как утверждает Кант в отношении usus intellectus logicus – согласно Тетенсу, все мышление основано на восприятии – но ограничивается исключительно перцептивными суждениями, то есть теми, в которых сочетание идей случайно, которые действительны только для индивидуального субъекта, в котором они возникают.

Если Тетенс уже ограничивает таким образом логическое использование интеллекта, то в еще большей степени это относится к реальному. Мы уже отмечали, что Кант основывал познание вещей в их сущности на usus intellectus realis, но Тетенс объявил такое познание невозможным. По сути, аналогия между двумя концепциями этих высших способностей состоит лишь в том, что они выполняют функцию производства чистых понятий. Для Тетенса, однако, они являются чистыми понятиями лишь постольку, поскольку таково их происхождение; они – продукт чистой мысли, поскольку возникают непосредственно и независимо от опыта из разума; они не создают независимого знания.

Мы должны пойти немного дальше, чтобы представить себе, как Тетенс выводит эти понятия, которые он называет «понятиями отношения»; они заслуживают нашего особого внимания, потому что, как уже ясно из приведенных намеков, у Тетенса, как и у Канта, мы имеем дело в принципе с тем, что мы находим полностью разработанным в трансцендентальной аналитике в виде таблицы категорий.

Тетенс признает неадекватность позиции, занятой предшествующей философией в отношении понятий отношения, и необходимость реформы в этом отношении. Он намерен начать эту реформу, но пока ему кажется невозможным добиться полной ясности в этом вопросе; более того, он предсказывает, что потребуется работа многих философий, прежде чем это будет достигнуто.

«Прежде всего, способ происхождения 15наших понятий отношений все еще имеет свои неясности, и если затем, в частности, будут приняты во внимание общие человеческие способы мышления и их способ происхождения, основные идеи, основные суждения и рассуждения, в той мере, в какой они являются общими компонентами человеческого знания, мы снова получим ряд исследований, которыми занимались величайшие философы и которые еще долго будут занимать их преемников, пока все не станет ясным повсюду».

Тетенс правильно признает важность «понятий пропорции» настолько, что говорит: «Философствование по-настоящему начинается только с их открытия». Но от эмпирического использования интеллекта16

«к ясным понятиям отношения, то есть к определению отдельных выражений силы, которые содержатся в таком понятии, а если они просты, то к определению законов и обстоятельств, при которых мыслительный аппарат действует там, где он получает эти понятия, от использования понятий единства и различия, причины и следствия до психологических и метафизических исследований в уме философа, – таков долгий и трудный путь, на котором сбиваются с пути даже рефлексирующие мыслители».

Согласно Тетенсу,17 понятия отношений возникают так же, как и все остальные понятия. Сначала существуют просто акты мышления и идеи, затем возникают представления об этих актах, представления об отношениях, индивидуальных и общих, и только потом понятия об отношениях и идеи об отношениях. Если мы приводим две вещи в определенное отношение друг к другу, то это предполагает деятельность рассудка; и действительно, это нечто чисто субъективное в нас, поскольку мы не можем поставить во взаимное отношение сами вещи, а только представления о них, «это наши представления о предметах, которые должны быть поставлены в отношение», благодаря которым становится возможным возникновение реляционной идеи. Как ощущения являются их субстанцией, так и они сами образуют субстанцию для понятий отношения. Само отношение есть объект, который воображается, и поскольку оно не возникает из ощущений, а является самодействующим выражением силы мысли, эти понятия принадлежат исключительно пониманию. Поэтому, когда Тетенс говорит, что понятия отношения возникают не иначе, чем все другие понятия, это следует понимать в том смысле, что все понятия являются продуктами силы мысли, ибо всякое познание связей и отношений есть мышление, и оба вида понятий, эмпирические и чистые, производятся вместе, но их различие заключается в причине их возникновения; Одно имеет свою причину в чувственности, другое же возникает,18 когда мы обращаем внимание на то, что происходит внутри нас, когда мы соотносим воспринимаемые объекты друг с другом, то есть посредством размышления о нашей собственной интеллектуальной деятельности.»

Тетенс комментирует это следующим образом:

«Первая мысль,19 которую мы представляем себе об отношении, не есть понятие отношения или идея понятия отношения, так же как суждение есть идея суждения, а страсть – идея такого суждения. Если, напротив, необходимо получить понятие об этом акте понимания или о его эффекте, то это должно быть сделано так же, как это делается в других проявлениях души; а именно, акт мышления должен быть прочувствован и ощущен в его непосредственном эффекте, который длится некоторое время, и эта ощущаемая модификация имеет свое последующее восприятие и свой воспроизводимый след, и это должно рассматриваться как материал для идеи мысли, которая, отделенная, воспринятая и выделенная, становится идеей реляционной мысли и реляционным понятием.»

Таким образом, он полагает, что может сделать аналогичный вывод от происхождения идей – почти те же выражения, которые он использует там, – к происхождению понятий пропорции; возможно, в соответствии с тем, что он говорит в предисловии на странице XX: «Граница между полной уверенностью и вероятностью не должна быть взята так точно». Но это объяснение не только не вероятно, оно немыслимо. Я хотел бы, однако, перевести выражения: чувствовать и ощущать словами: становиться сознательным, но не нахожу для этого никаких оснований у Тетенса. Поэтому мы должны придерживаться первого определения происхождения понятий отношения, а именно, что мы должны наблюдать нашу мыслительную деятельность в отношении понятий друг к другу. Что касается понятий отношения как таковых, то Тетенс объясняет их как некий ряд мыслей, покоящихся, так сказать, в сознании, ибо понятия отношения могут существовать и без идей вещей, относящихся друг к другу; действие отношения может быть представлено без идеи вещей, относящихся друг к другу. Понятия отношения приходят в действие только тогда, когда имеется предмет, к которому они могут быть применены. Чувственность должна представить душе воспринимаемую субстанцию, а интеллект – форму, в которую она облекается. «Форма 20мысли – это работа мыслящей силы; она является хозяином работы и в этом отношении творцом мысли».

Тот факт, что Тетенс представляет понятия отношения как серии мыслей, покоящихся в душе, можно, согласно тому, что он говорит об их происхождении, интерпретировать только таким образом, что причину их возникновения следует искать в сознании, поскольку если бы они уже были полностью сформированы, то их возникновение было бы невозможно. Невозможно представить себе и понятия отношения, которые сами по себе являются пустыми формами. Если он все же говорит о них, что они мыслимы, мы можем найти объяснение такому способу представления только в его стремлении к ясности и живости, которое и привело его к этой косной картине. В качестве доказательства того, что он придерживается правильного мнения в этом отношении, я привожу высказывание, сделанное по случаю в его полемике против Хьюма:

«Юм 21не мог более полно и ярко представить себе, что такое идея или мысль, чем любой другой человек, не представляя себе в то же время объекта для нее, и, по всей серьезности, он, вероятно, не верил, что идеи являются такими отдельными индивидуальными существованиями для самих себя, какими они представляются, как он утверждает, непосредственному сознанию».

Таким образом, в вышеизложенном мы познакомились с взглядами Тетена на понятия отношения, и само изложение показывает, что он понимает их в существенно ином смысле, чем тот, в котором Кант понимает чистые понятия в своем хабилитационном трактате. Правда, Кант придерживается той же точки зрения (§8.), что и Тетенс, когда говорит о чистых понятиях, что они абстрагированы от законов, присущих сознанию, и поэтому приобретаются, а именно путем размышления над деятельностью сознания по случаю опыта, но его стремление очистить чистые понятия понимания от всех элементов чувственности ведет его дальше. От него не остается скрытым, что психологический процесс в нас, составляющий внутренний опыт, сам основан на опыте. Теперь, если законы рассудка познаются из внутреннего опыта посредством самонаблюдения, они не возникли независимо от чувственности; поэтому, чтобы полностью освободить их от всякого опыта, Кант заявляет, что законы рассудка добавляются ко всякому опыту, поскольку они даны природой самого рассудка. §6: «dantur per ipsam naturam intellectus». Это последнее представление является единственно последовательным, поскольку только при этом условии коррелятом чистых понятий может быть mundus intelligibilis; только когда понятие понимания абстрагируется от всего чувственного, оно может относиться к тому, что мыслится в понимании Канта. Однако мнение Тетенса расходится с этой точкой зрения. Ведь, согласно последнему, чистые понятия возникают по случаю соотнесения идей друг с другом, поэтому ограничение их явлениями возникает само собой; через них, следовательно, для Тетенса невозможно символическое знание, а не знание бытийного мира, но они имеют действительное применение к реальности, они могут быть реализованы только в материале созерцания, понятийное знание относится к вещам лишь постольку, поскольку они являются явлениями. Однако именно такому использованию чистых понятий понимания учит критика, поэтому мы должны здесь же констатировать, что взгляды Тетенса в этом отношении представляют собой шаг вперед по сравнению с Habilitationsschrift, и теперь кратко обсудим, как организовано его отношение к критике.

Задача критической философии Канта – решить проблему того, как возможно познание из понятий, независимых от опыта, чтобы факт опыта стал понятным. Учение о чувственном познании в своей существенной форме уже содержится в «Абилитации», и Кант включил его в «Критику» без существенной реорганизации. В этой работе он уже придерживался мнения, что познание не может возникнуть только через чувственность, но что для этого необходима деятельность рассудка, и это разделение чувственности и рассудка еще более резко подчеркивается в «Критике». Чувственное представление выражает в своих ощущениях и формах только то, как наше восприимчивое сознание изменяется под воздействием объекта. Идеи воспринимаются так, как позволяет природа органов чувств, через которые они проходят; они должны соответствовать природе нашей чувственности, а потому не могут быть познаны сами по себе, не как причина, а только как следствие, т. е. как видимость. Это то, что чувственно в явлениях; понятийная форма, по которой познается объект чувственного восприятия, дается рассудком.

Позже мы обсудим, каким образом восприятие как таковое, которое еще не концептуализировано интеллектом и объект которого еще не распознан воспринимающим субъектом, упорядочивает сырой материал, поставляемый чувственностью, многообразие эффектов, и какую позицию занимает Тетенс в этом важном вопросе.

Если пренебречь этим моментом, то получится полная аналогия между взглядами Канта в Kr. d. r. V. и Тетена; ведь мы уже видели выше, что Тетен проводит такое же различие между чувством и пониманием, как и Кант. В. и Тетенса, ибо мы уже видели выше, что Тетенс проводит такое же различие между чувственностью и пониманием, как и Кант. По Тетенсу, чувственное представление доказывает лишь то, как наша душа изменяется под воздействием объекта, и точно так же идея вещи, т. е. познанный и определенный объект, есть представление, созданное рефлексией по отношению к объекту. Без чувственности нет предмета, без понимания нет и мысли. Аналогичное согласие существует и в отношении понятий понимания и познания, которое возникает благодаря им. Ведь в «Критике» Кант уточнил мнение «Трактата» 1770 года тем, что реальное использование чистых понятий мышления не дает познания умопостигаемого мира, что использование рассудка не должно абстрагироваться от старой материи чувственных идей, поскольку чисто логические функции не дают познания, но что понятия рассудка первоначально возникли из творческого сознания. Подобно Тетенсу, Кант объясняет чистые понятия сами по себе как пустые формы, только в созерцании они обретают содержание и смысл; абсолютно необходим чувственный материал, в котором понятия становятся мыслимыми, только из союза чувственности и понимания может возникнуть знание, понимание не способно ничего созерцать, чувства не способны ничего мыслить,22 оба вида знания определенно ограничены, ни одно из них не дает знания для себя, оно возникает только из их союза.

Заметим мимоходом, что Кант виновен в аналогичной неточности в своем изложении чистых понятий как Тетенс. Мы видели, что последний описывал их как серии мыслей, покоящихся в душе, и указывал, что это противоречит способу их происхождения. Кант говорит, что «они лежат готовыми в сознании как формы восприятия», хотя и отвергает их концепцию как врожденных и законченных форм мышления, и решает, что формальное знание развивается только по случаю опыта. Поэтому причина его возникновения может лежать только в сознании.

Что касается «понятий отношения», то заслуга Тетенса состоит в том, что он, по крайней мере, правильно представил их в целом и указал на их огромное значение для эпистемологии.23 Он также хорошо осознавал важность и новизну этой доктрины, спонтанно возникшей в результате его исследований, и сам выражает это, говоря, что благодаря его разработке понятий пропорции «объем и границы понимания будут представлены с новой точки зрения».

В соответствии со своей декларацией в предисловии к Kr. d. r. V. 24дать критику способности разума в целом, с учетом всех независимых от опыта знаний, Кант рассматривает эмпирическое знание только во вторую очередь. Кант пытается, как мы, вероятно, находим и у Тетенса, но без того же успеха, точно определить границы различных философских дисциплин. «Это не умножение,25 а порча наук, если позволить их границам наталкиваться друг на друга»; таким образом, он относится к эмпирическому знанию лишь постольку, поскольку использует его для иллюстрации контраста с априорным знанием. Познание эмпирично,26 то есть оно апостериорно, взято из опыта, а понятия эмпиричны, когда восприятие 27(которое предполагает реальное присутствие объекта) содержится в них.28

Как видно из множества приведенных примеров, Тетенс не знает, где провести границу между чистыми и эмпирическими понятиями. Поэтому он не дает общего критерия их распознаваемости, а обходится уклончивым утверждением, что в каждом отдельном случае необходимо различать, с каким из двух типов понятий он имеет дело. Может показаться, что это противоречит тому, что было сказано о чистых понятиях, но следует принять во внимание своеобразный принцип Тетенса, согласно которому он классифицирует каждую умственную деятельность в зависимости от степени активности силы мысли. По его мнению, в случае эмпирических понятий активность интеллекта меньше, поскольку здесь предмет внешнего восприятия дан, и мы получаем эти понятия путем простой операции абстрагирования, тогда как к понятиям a priori мы не приходим таким простым путем, поскольку рефлексивное самонаблюдение требует, так сказать, больших усилий ума. Вполне естественно, что Тетенс не может прийти к определенному определению таким путем, поскольку он ищет отличительную черту там, где ее нет; хотя его собственное выведение понятий понимания и в противоположность этому происхождение эмпирических понятий путем абстрагирования от опыта, необходимая обоснованность, которую он приписывает одному, случайность – другому, должны были бы дать ему истинную отличительную черту. Из его рассказа ясно, что эмпирическое использование интеллекта относится непосредственно к предмету, данному чувственностью; через него явления сравниваются друг с другом. Возможность объединить различные идеи в единство объекта лежит в способности к ассоциации. Через него, однако, познаются только отношения явлений, лежащие в них самих, – познание случайное, не могущее претендовать на всеобщность и необходимость, как это может сделать познание из чистых понятий.

Если, следовательно, Тетенс не представляет, как Кант, последнюю точку зрения эмпирического, взятого из опыта, из априорного, изначального для разума, как ведущую по отношению к понятиям, то он все же проводит это различие и подчеркивает его более резко там, где говорит о самих суждениях.

Согласно Тетенсу, простые перцептивные суждения действительны только для отдельного воспринимающего субъекта.

«Обычному уму может казаться, что тела тяжелые, но если я отделяю идею тяжести от идеи тела, то у меня есть две разные идеи, которые связаны между собой не иначе, как тем, что они связаны в одну идею. Я могу иметь идею тела без идеи тяжести, и никакая необходимость в разуме не заставляет меня приписывать тяжесть телу. Для того чтобы прийти к такому суждению, я должен сначала испытать давление тела»29.

Иными словами, это суждение основано исключительно на опыте, и в таком суждении связь между субъектом и предикатом, суждение как таковое, выводится из данных восприятий, из опыта. Опыт является достаточным объяснительным основанием для обоснованности и законности суждения, но только знание, полученное из чистого разума, обладает строгой и абсолютно необходимой всеобщностью. К числу последних Тетенс относит геометрические теоремы

«и все те, которые сходны с ними в том, что соединение предиката и субъекта не может происходить иным образом, если разум мыслит по своему естественному закону, чем оно происходит на самом деле».

Опыт показывает нам вещи только в их совместном существовании, но не в их внутренней и необходимой связи; точно так же он имеет дело только с отдельными случаями, а не с совокупностью всех возможных случаев; поэтому он не может придать своим суждениям характер необходимости и всеобщности; скорее это наши собственные законы, законы нашего разума, которые приводят к связи, посредством которой две идеи приводятся в необходимую связь. Поскольку эта связь основана на необходимости мысли, поскольку невозможно «мыслить иначе», поскольку суждение не основано на природе восприятий, которые могут быть случайными и произвольными, оно, следовательно, является общим и необходимым.

Согласно школе Лейбница-Вольфа, безусловно достоверные пропозиции также не зависят от органов чувств и не происходят из опыта, хотя и доводятся до сознания только при посредничестве органов чувств. Но именно в силу своей безусловной достоверности они были объявлены врожденными идеями, которые, однако, вступают в силу только в результате чувственной деятельности. Тетенс соглашается с первым, но не со вторым утверждением, но находит доказательство необходимости этих познаний в том, что их происхождение лежит в законном мышлении интеллекта, а их определенность – в необходимости мышления.

Таким образом, эта концепция эмпирического и чистого знания существенно отличается от той, что была принята в предшествующей философии, и довольно тесно связана с концепцией Канта. Ведь и по Канту эмпирический факт доказывается восприятием или доказательством его связи с восприятием. Но опыт лишь показывает нам случайную связь явлений, характер необходимости и всеобщности познания, полученный от разума, в котором они возникают: принцип, делающий их возможными, лежит в формах познания. Понятие, которое является фундаментальным понятием чистого разума, добавляется нами самими. В том же смысле, что и Кант, Тетенс представил здесь формы чистого мышления как принципы, из которых возникает общее и необходимое знание; в том же смысле, что и Кант, Тетенс указывает на геометрию как на науку, пропозиции которой в целом связаны с сознанием необходимости, и поэтому может с полным основанием утверждать, что представил границы понимания с новой точки зрения, той самой, которую после него принял Кант.

Но предположение Тетенса о том, что это еще не дает абсолютной ясности в данном вопросе, столь же верно. Хотя он и пытается доказать, что понятия, которые первоначально выражают только законность мысли, могут вообще относиться к вещам, он не идет в своей аргументации дальше утверждения, что существование разума, который мыслит противоречивые вещи, является таким же противоречием, как и существование противоречивого объекта. Почему разум переносит свое отсутствие противоречия на вещи, по какому праву мы применяем чистые понятийные связи к объектам вне разума – это вопросы, которые Тетенс вообще не задает себе, поскольку он увяз в представлении, что то, что субъективно необходимо, должно иметь необходимую обоснованность и по отношению к объектам.

Решение этой проблемы, однако, является главной задачей критики, и делается это посредством дедукции чистых понятий понимания.

«Дедукция 30должна сделать понятным отношение рассудка к чувственности и, посредством последней, ко всем объектам опыта, следовательно, объективную обоснованность его чистых понятий».

Объединение двух таких разнородных способностей, как чувственность и рассудок, происходит благодаря трансцендентальному синтезу воображения. Воображение обладает не только восприимчивостью, как органы чувств, но и спонтанностью, как рассудок. —

По Тетенсу, воображение – это способность воспроизводить идеи, и как таковое оно является самодействующей способностью души, которая не имеет ничего общего с восприимчивостью органов чувств и, следовательно, не может занимать такое посредническое положение.

По мнению Канта, воображение обладает как чувственностью, так и пониманием; связь между ними осуществляется воображением посредством понятия времени, которое, с одной стороны, является априорным, а с другой – чувственным. Это показывает необходимую связь формы появления вещей с единой функцией сознания. Понятия, возникающие в функции мышления и реализующиеся в формах восприятия, действительны и необходимы посредством этих форм предметов внешнего вида. Время посредничает между понятием и восприятием, поскольку время одновременно является формой внутреннего и внешнего опыта и, таким образом, общей характеристикой обоих. В этом отношении Кант называет время схемой чистых понятий. Через эту схему любая категория может быть применена к внешнему виду.

В результате предыдущего рассмотрения мы можем сказать, что теория познания Тетенса в некоторых отношениях, как утверждалось вначале и показано в экспозиции, занимает промежуточное положение между «Абилитацией» и «Критикой», что отчасти она полностью согласна со взглядами, содержащимися в «Критике», но что, с другой стороны, особенно в отношении объективной обоснованности понятия разума, взгляды Тетенса не только отличаются от взглядов Канта, но и значительно отстают от них.

LITERATUR: Otto Ziegler, Johann Nicolaus Tetens’ Erkenntnistheorie in Beziehung auf Kant, Leipzig 1888