Читать книгу Этноспорт. Руководство пользователя - - Страница 5

По прошествии десяти лет имплементации стало ясно, что этноспорт оказался достаточно эффективным средством не только манифестации культурной самобытности, но и социальной мобилизации в процессах самоидентификации этнических групп. При этом авангардом в развитии самого этноспорта стали традиционные единоборства, потому что исторически именно они составляют едва ли не две трети всех известных нам традиционных состязаний. Высокий интерес к традиционным единоборствам объясняется тем, что они всегда были событийным ядром гуляний народных сходов и праздников, и в этом качестве сохранили свою актуальность до наших дней.

Сейчас, как и в прошлые времена, традиционные единоборства связаны с легендами воинской доблести предков и активно используются в патриотическом воспитании – главной скрепе национализма. Неслучайно в одной из первых работ по развитию этноспорта культуролог А.В. Яровой выдвинул гипотезу о том, что он позволяет переосмыслить значение разрушающейся воинской культуры казаков, «низведенной в условиях постмодерна до субкультуры отдельной социальной группы» [Яровой 2012].

А.В. Яровой видит в обращении к этноспорту реальную возможность деконструкции исторической памяти с акцентом на военно-патриотическом (национальном) воспитании военных, что позволит преодолеть сложившееся в современном обществе (вдохновленном идеями пацифизма и ненасилия) негативное восприятие армии, с образом которой связывают алармизм и милитаризацию экономики, непомерные траты национального бюджета, подавление демократии и узаконивание массовых убийств в ходе миротворческих операций. Этноспорт как форма проведения традиционных игр казаков – шермиций представляется А.В. Яровому инновационным механизмом культурного наследования, позволяющим сохранить символический образ прошлого для трансляции системы ценностей военизированных сообществ Дона.

Понимая значение растущего интереса к боевым искусствам, нами было проведено междисциплинарное исследование по этой теме [Кыласов 2019б]9. Обратившись к массиву источников о боевых искусствах, мы установили, что в публицистике и науке их принято рассматривать как миф, к которому апеллируют всякий раз, когда речь заходит об истоках спортивных единоборств. Поэтому первый вывод был сделан о том, что мифология боевых искусств формируется в культурной памяти народов и наделяется социальными смыслами воспитательных примеров жизненного пути воинов и жизненного уклада военизированных сообществ.

Эволюционное изменение образа жизни военизированных сообществ и сословий привело к архаизации практики боевых искусств. Большинство попыток сохранения этих практик привело к формированию контркультурного тренда их авторского преобразования, что было рассмотрено в нашем исследовании ранее и обозначено как инверсивная национализация10 – наделение культурного наследия неисторичными характеристиками в целях умозрительной актуализации, направленной на улучшение когнитивного восприятия. Разумеется, такие преобразования имеют лженаучные основания, их источником становятся «авторские озарения» в интерпретации текстов (а чаще отдельных фрагментов) известных исторических источников, порождающих новые (якобы ранее скрытые!) подробности в мифологии боевых искусств. К сожалению, такой подход в последнее время получил довольно широкое распространение и феноменологически описан как «исторический антиреализм», в котором прошлое используется в текущей повестке как вспомогательная «вымышленная модель», согласно определению Д. Чернина [Cernin 2019].

Авторские преобразования традиционных единоборств привели к появлению массового нарратива спортивных единоборств, в которых сохраняются только отдельные элементы традиционных практик (аксессуары, одежда, инвентарь, приемы, церемонии или другое), а умение убивать – базовый имплицитный навык – заменяется достижением условной победы по совокупности оценок атакующих или оборонительных действий в спарринге. Исходя из этого процессы спортизации традиционных единоборств были рассмотрены в контексте теории «изобретения традиций» (1983) Э. Хобсбаума (1917–2012) [Хобсбаум 2000]. В установлении авторства «изобретенных традиций» и факта их происхождения были взяты во внимание сведения о создании спортивных организаций или авторских школ, целью которых было развитие соответствующего вида спорта, благодаря чему нам удалось составить общую хронологию появления наиболее распространенных в мире спортивных единоборств, развитием которых занимаются международные федерации – члены GAISF:

– сават11 основал (1825) Мишель Кассе (1794–1869);

– джиу-джитсу12 и дзюдо13 основал (1882) Дзигоро Кано (1860–1938);

– муай-тай14 основал (1910) Чулалонгкон Рама V (1853–1910);

– айкидо15 основал (1920) Морихэй Уэсиба (1883–1969);

– кендо16 основал (1920) Хироюки Тесчин Хамада (данных о жизни нет);

– сумо17 основал (1926) Хироше Масанори (1865–1938);

– ушу18 основал (1928) Чжан Чжицзян (1882–1966);

– карате19 основал (1929) Фунакоси Гитин (1868–1957);

– тхэквондо20 основал (1955) Чхве Хон Хи (1918–2002).

Впервые массовые источники критического описания боевых искусств (в современном понимании) обнаруживаются в воспоминаниях профессиональных военных из европейских стран, которым довелось столкнуться с носителями этих традиций в реальном вооруженном противостоянии, они позволяют понять: что же собой представляют восточные боевые искусства на самом деле и есть ли от них какая-то практическая польза для современной армии? Сразу отметим, что процесс исследования этих источников едва не завел нас в тупик, потому что в мемуарах военных преобладали ироничные отзывы относительно нелепой смеси традиционных единоборств и использования современного оружия в боевой подготовке китайских и японских солдат, выглядевших от этого форменным посмешищем в глазах европейцев.

При посещении Китая (1874–1875) генерал-майор Генерального штаба Русской Императорской армии Ю.А. Сосновский (1842–1897) сообщал о широком распространении «кривляний» среди китайских солдат и отмечал, что «сделав воинские упражнения предметом увеселительных забав, китаец, естественно, должен был обратить самое серьезное внимание на развитие одиночного фокусничества» [Военный сборник 1880: 242]. Адъютант начальника Тихоокеанской эскадры В.В. Крестовский (1839–1895) сообщал (1885), что при малейшей возможности японские солдаты «закидывали ружья за спину и с визгом, похожим на гик нашей казачьей лавы, быстро кидались на противника в рукопашную», пренебрегая опасностью, они стремились «поскорее дорваться до противника для одиночного с ним боя» и тогда уже можно было увидеть «изумительные скачки этих людей, их прыжки и ловкие увертки из-под ударов, все время сопровождаемые визгом и рычанием, которыми они стараются подражать вою диких зверей и реву тигров: сущие черти» [Крестовский 2002: 171].

Аналогичное описание мы обнаруживаем в книге британского лейтенанта Маккензи «Рассказ о Второй кампании в Китае»: «Один из китайских солдат с мечом в каждой руке выходил перед строем и совершал множество экстравагантных жестов, издавая при этом весьма неприятные громкие крики, очевидно оскорбительные, судя по гримасе на его лице. Впрочем, шоу таких придурков заканчивалось мгновенно – после метких выстрелов наших солдат» [Mackenzie 1842: 145].

Никчемность архаичных практик боевых искусств стала очевидной при первых же столкновениях азиатов с европейцами в эпоху Модерна, поэтому азиаты довольно быстро отказались от использования своих традиционных боевых искусств. Во всяком случае, в материалах о подавлении Ихэтуаньского или Боксерского восстания (1898–1901) в Пекине уже не встречалось упоминаний «одиночного фокусничества» китайцев, как не было и упоминаний «кривляния» японцев во время русско-японской войны (1904–1905). Таким образом, можно заключить, что традиционные единоборства с наступлением эпохи модерна полностью утратили свое функциональное значение для армии, от них остались только упоминания о выступлениях гастролеров из Юго-Восточной Азии, демонстрировавших боевые искусства в цирках и ресторанах Берлина, Лондона, Парижа и Петербурга. Интерес к их выступлениям стал одной из причин зарождения ориентализма – тяги к чему-то иному, еще непривычному для европейцев. А вот желание овладеть навыками восточных боевых искусств возникло у европейцев значительно позже – только во второй четверти XX в. с расширением видового разнообразия спорта.

Собственно, здесь мы возвращаемся к исходному тезису нашего исследования боевых искусств и делаем первый вывод о том, что они представляют собой лишь спортивные репрезентации архаичных практик и ни в коей мере не являются продолжением традиций доиндустриальных обществ Востока в глобальном обществе постмодерна Запада. Феномен восточных боевых искусств в современном обществе можно объяснить понятием «Глобального Востока» швейцарского социолога М. Мюллера – «как нечто, выпавшее из течения времени и лишившееся своей точки в пространстве». М. Мюллер предлагает понимание того, что «Глобальный Восток – как отношение – может быть где угодно», рассматривая его экстерриториально, скорее, как понятие топологическое [Мюллер 2020: 34].

Сегодня восточные боевые искусства доминируют среди спортивных единоборств. В России развивается 40 спортивных единоборств, из которых 24 имеют восточное происхождение, что составляет 60% от общего числа этой группы видов спорта. При этом в отличие от этноспорта и традиционных игр, где единоборства составляют две трети от всех видов состязаний, в спорте их роль значительно скромнее: 40 спортивных единоборств составляют всего 21.86% от общего числа всех 183 видов спорта, которые развиваются в России [ВРВС]. Спортивные федерации большинства единоборств объединились (2005) в Российский союз боевых искусств (РСБИ), представляющий собой «творческое соединение боевых искусств Востока с воинскими традициями народов России», в котором «древние методики воспитания, развития духа и тела объединились с национальными духовными и патриотическими традициями, современной наукой о спорте, достижениями массового физкультурно-спортивного движения» [РСБИ]. На первый взгляд, может показаться, что наряду с восточными боевыми искусствами в РСБИ развивают и русские традиционные единоборства. Но это не так: в составе РСБИ не было и нет ни одной организации по русским единоборствам.

Таким образом, можно констатировать, что в России преимущественно развиваются восточные боевые искусства при полном игнорировании собственных традиционных единоборств. Здесь надо отметить, что такая ситуация сложилась не только в России – это общий для европейских стран тренд ориентализма, когда восточные единоборства вызывают эмпатию в контексте образа Востока как субординированного «Другого», согласно определению (1978) американского культуролога Э. Саида (1935–2003) [Саид 2006]. Интересно, что наряду с автохтонными единоборствами игнорируются и все остальные: арабские, африканские, американские (за исключением капоэйры) и народов Арктики. Здесь важно отметить, что и на Дальнем Востоке – в местах происхождения боевых искусств тоже нет интереса к единоборствам других народов. В ходе анализа этих противоречий на примере восприятия своих и чужих единоборств в России было выявлено два разнонаправленных тренда [Кыласов 2019б]:

«Восприятие боевых искусств своего народа a priori воспринимается как полезное и обусловлено верой в облагораживающую функцию древних практик славных предков. Люди склонны верить, что боевые искусства своего народа оказывают положительный эффект воздействия на спортсмена, подобный тому, что в медицине называют плацебо. Учитывая высокий уровень патриотизма среди спортсменов, развитие в России боевых искусств, рожденных другими народами, далеко не всегда имеет позитивное восприятие и сродни эффекту ноцебо в медицине, когда средство, не обладающее реальным фармакологическим действием, заранее вызывает отрицательную реакцию у пациента».

По результатам рассмотрения социальной перцепции этноспорта в целом можно заключить, что этнокультурное обособление игровых традиций служит вызовом для активации этого процесса, способствующим повышению интереса к диалогу культур.

Выводы по главе «Назначение и применение этноспорта»

Предпосылки становления этноспорта возникли в культурных практиках традиционных игр и состязаний на праздниках народного календаря. Хотя их игровой диапазон значительно сузился, но мы отмечаем, что в последнее время проводится все больше праздников с исконными забавами, архаичность которых преодолевается готовностью продолжать традиции предков во имя национальной самоидентификации и этнокультурного обособления. Теория этноспорта позволяет эмпирически точно выявить «пережиточное состояние традиций» (по А. ван Геннепу), она предвосхитила появление новой культурной формы спорта – его «отсутствующей структуры» (по У. Эко) – фольклорной составляющей. При том, что фольклор большей частью воспроизводит женские песенно-танцевальные традиции, этноспорт стал ожидаемым инструментом для продолжения мужской культуры игровых традиций, что способствовало восполнению фольклорного движения и перспектив его развития.

Публикация теории этноспорта и начавшийся после этого процесс институционализации этноспорта оказали существенное влияние на изменение мировой повестки в развитии традиционных игр и состязаний, в которой появился новый актор – Всемирное общество этноспорта, получившие аккредитацию ЮНЕСКО и статус консультанта по нематериальному культурному наследию. Развитие этноспорта привело к переоценке роли этнически стилизованных видов спорта, которые стали вызывать настороженность и восприниматься как попытка аккультурации чуждых традиций.

Этноспорт стал объединительным понятием для турниров, программа которых состоит из традиционных игр и состязаний. Соревнования этноспорта проводятся по правилам и с инвентарем локальных традиционных игр в целях достижения аутентичности восприятия. Однако на фоне развития этноспорта появились попытки свести эту концептуальную модель к примитивной альтернативе в виде «этнических олимпийских игр».