Читать книгу Проклятая весна - - Страница 8

Коллин

Не поднимая глаз от тарелки, Рич прикончил три яйца. Что-то беспокоило его с тех самых пор, как его бригаду отправили в Оленье ребро. Меньше деревьев – меньше зарплата. Энид бы на ее месте точно все знала. Юджин ей обо всем рассказывает.

Он подобрал хлебом последний желток, допил кофе.

– То, что надо.

Рич надел ботинки, позволил ей чмокнуть себя в щеку – будь осторожен – и вышел под дождь.

«Каждый день в браке – это выбор», – сказал пастор на их свадьбе.

Коллин втиснула радиоприемник между лампой и стеной, в то самое место, где обернутой фольгой антенне удавалось выцепить из эфира мелодию. Осталось пришить последнюю атласную розу. Четыре старшие сестры, целое детство, переходящее из рук в руки; у Алсеи должно быть хотя бы собственное крестильное платье. Она была замечательным ребенком, лежала себе смирно. Счастье для любых родителей.

Коллин почесала уши, чтобы унять зуд. Если чешется, значит, заживает. О чем хотел ее спросить Дэниел?

Она завязала на нитке узелок, обрезала ее и подняла платье в воздух, любуясь блеском атласа в свете солнечных лучей, падающих из окна. К подъезду подкатил красный «Вагонер», Энид надавила на клаксон.

– Мы едем в «Бистрин», – объявила Энид, врываясь в дом. – Девочкам нужны туфли. Ты с нами?

– Карпик спит.

– Карпик? – возопила Энид. – Карпи-ик!

И хотя обычно Карпика было не добудиться – на Четвертое июня он так вообще забирался под стол во время застолья и засыпал во время фейерверков, он вышел из коридора в пижаме, со встрепанными после сна волосами.

– Ну вот, – сказала Энид. – Он проснулся.

* * *

Карпик сидел на заднем сиденье и болтал с Агнес, Мэвис и Гертрудой, девочками с рыжевато-русыми волосами и светло-голубыми глазами, живыми и симпатичными – несмотря на то, что их назвали в честь женщин на три поколения старше. Карпик их просто обожал.

– Что ты сделала со своими ушами? – спросила Энид, отъезжая от подъездной дорожки. Коллин потрогала серьги.

– Мне их Рич подарил.

– Дай посмотреть. – Коллин наклонилась к ней. – Хм, и что он натворил?

– Ты о чем?

– Я знаю, что если Юджин мне что-то дарит – значит, он облажался. Вот бы он облажался по-крупному и купил стиральную машину с сушкой.

– Ничего он не сделал. – Коллин ущипнула мочки ушей. По встречной полосе мимо пронесся лесовоз. Кроме обручального кольца Рич никогда раньше не дарил ей украшений.

– Выглядят дорогими, – заметила Энид. – Наверное, он сделал что-то плохое. Он тебе еще и новый пикап купил. Подумай, что он такого сделал.

Коллин понимала, что это черная неблагодарность, но на самом деле она ненавидела свой новый пикап. В пятницу на Пасху она осталась дома одна, Карпик тогда ночевал у Энид. Ей следовало бы вызвать «Скорую», как только она вышла на улицу, и поняла, что ее старый «Форд» не заводится. А вместо этого ее нашел вернувшийся домой – слишком поздно – Рич. Она лежала в ванной – крови было слишком много, чтобы оставаться в постели, – с головой, откинутой на бортик, настоящая сцена из фильма ужасов.

Когда все закончилось, он сразу же поехал в автосалон и купил ей самый шикарный пикап, хотя презирал марку «Шевроле». Она злилась каждый раз, когда садилась в этот пикап – как будто хоть что-то могло компенсировать ее потерю, но это был семейный пикап, пикап с ремнями безопасности, рассчитанный на шестерых. И Коллин цеплялась за обещание, которое он сулил: они попробуют еще раз. Они будут пробовать снова и снова.

– Заставлю Юджина купить мне стиральную машину с сушкой, когда он получит первую оплату за рощу, – объявила Энид, останавливаясь перед магазином «Бистрин», витрины которого были увешаны объявлениями о распродаже товаров к школе. Отбеленные джинсы – 12,99$.

Они вошли в магазин, и девочки тут же направились к витрине с белыми ковбойскими сапогами с бахромой.

– А эти похожи на папины. – Карпик указал на пару желтых рабочих ботинок. Он послушно сел, чтобы их примерить. – Подходят!

Коллин пощупала носок, проверяя, где большой палец.

– Слишком большие.

– Ну пожалуйста! – взмолился он.

Она проверила цену.

– Он до них дорастет, – сказала Энид. – А одиннадцатый размер у них есть? Уайету нужна пара.

Энид оставила его дома, и Коллин была этому только рада. Хитрый и вредный, он был одним из тех мальчишек, с которыми, как она надеялась, Карпик не подружится, когда начнет ходить в школу.

– Ты не сможешь их носить, пока у тебя ноги не вырастут, – возразила ему Коллин. Он с готовностью кивнул, словно собирался прямо тут сидеть и ждать до победного.

Она купила ему слишком большие ботинки и две пары комбинезонов – на сейчас и на вырост.

– К концу дня они будут грязными, – уверила Энид, снимая бирки с трех пар белых сапог, чтобы девочки могли надеть их сразу же. На улице дети принялись перепрыгивать через трещины в асфальте – его они видели нечасто. Энид вспомнила, как сегодня утром Рич шел по подъездной дорожке с развязанным шнурком – так торопился выйти из дома.

– Что-то происходит? – спросила Коллин.

– О чем ты? – уточнила Энид.

– Рич выглядит… не знаю. Обеспокоенным.

– А ты его спрашивала?

Коллин скрестила руки. «Он мне ничего не говорит» – подумала она.

– Они узнали, откуда взялся череп?

Энид пожала плечами.

– Насколько я знаю – нет.

– Юджин ничего не говорил? – допытывалась Коллин.

– Только то, что они вернутся в Проклятую рощу в конце месяца, – сказала Энид. – И я получу свою стиральную машину с сушкой. Ты не знаешь, каково это – когда у тебя шесть детей.

– Нет, – сказала Коллин, пощипывая уши. – Не знаю.

– Да ладно тебе. Я не это имела в виду.

– Я знаю.

Рич

На повороте к дому Ларка стояли, охраняя проезд, два туалета – как два несочетающихся между собой фарфоровых льва. Рича подкидывало на изрытой колеями двухколейке, и в груди у него клокотало беспокойство. Всю жизнь он получал оплату за фут доски, и хотя новости о переходе на дневную ставку уже какое-то время витали в воздухе, он все равно оказался к этому не готов. Он припарковал пикап, взял с сиденья упаковку пивных банок «Таб» и жестянку с обедом. Хлопнула дверь, и звук отозвался в ноющей спине болью. Киллер и Банджо подскочили к нему, виляя хвостами.

– Стручок, тебя где носило? – спросил Ларк, с комфортом расположившись в кресле, стоящем на крыльце. На колене у него покоился уже наполовину готовый снежный человек.

– Застрял на хребте Оленьего ребра.

– Вы разве не расчистили Ребро пару лет назад?

– С западной стороны. Теперь мы на восточной.

Рич поставил ногу на нижнюю ступеньку. Одно это движение, и боль прострелила левую ногу до самой пятки. С работой, в общем-то, проблем не возникало – боль появлялась, только когда он долго сидел неподвижно.

– Как продвигается дерьмобизнес? – спросил он, поднимаясь по лестнице.

– Как обычно.

– Кел прислал тебе бифштекс с луком.

– С луком. – Ларк хмыкнул, потом сузил глаза. – Что ты тут забыл в будний день? Я же сказал Марше, что не нужно меня проверять. Не помру.

– Знаки уже готовы?

– В магазине. – Ларк кивнул головой в сторону пристройки с ржавой крышей.

Хворост, который Ларк продавал туристам по баксу за вязанку, был сложен под навесом.

Голень Рича пульсировала, под коленом красовался приличный синяк, костяшки пальцев были разбиты, на запястье – рана, которую не мешало бы зашить. Сквозь стекло в двери магазина он заметил знак, лежащий поперек верстака. Рядом – ведро, в котором отмокала кисть.

– Они высохли? – спросил Рич.

– Еще полчаса. – Ларк поскреб челюсть.

Каждый год Рич подвозил Ларка, чтобы помочь собрать ему дорожные знаки, расставленные с интервалом в две мили по обе стороны от моста Золотого медведя, вдоль шоссе 101 от Кресент-Сити до Орика.

Рич покрутил на ладони жестянку, мясо было теплым даже сквозь слой алюминия. Ларк принюхался. Он, конечно, весь день не ел горячего.

– Так и будешь тут стоять, как чертов гробовщик? – проворчал Ларк.

Рич убрал со стула фотоаппарат «Полароид» и, держа спину прямо, поставил на его место упаковку с пивом и жестянку с обедом.

– Тебе кто палку в задницу засунул?

Белка-летяга уронила желудь, который покатился по крыльцу и стукнул Киллера по спине. Пес приоткрыл один глаз, но разбираться с этим дальше ему было явно лень.

– Что с черепом? – поинтересовался Ларк.

Рич пожал плечами. Влажные от пота складки рубашки терлись о кожу, вызывая зуд.

– Слышал, государственные ищейки там все перерыли. Если эти ребята найдут хоть один обломок ногтя, тут же навсегда перекроют рощу. Кто их вообще туда навел? Мерл?

– На кой черт ему это делать? – возразил Рич.

– Да кто знает. Он вечно ведет какую-то свою игру. – Ларк сплюнул через перила. – Слышал, Джим Мюллер продал свои восемнадцать сороковушек? – спросил он, хотя Рич никому об этом не рассказывал.

У Ларка не было телефона, ходил он с двумя тростями, из всех средств передвижения – только древний «Интернешнл», который уже тридцать пять лет было как не сдвинуть с места, и все равно Ларк мог рассказать, что происходит где угодно: хоть на далеком хребте рядом с Кузнечной рекой на севере, хоть на юге от Угриной дороги, хоть на востоке от Троицы. Как будто слухи путешествовали по реке, и ему достаточно было окунуть палец в воды Кламата, чтобы узнать последние новости.

Рич подтолкнул жестянку носком сапога:

– Бифштекс остывает.

Собаки подняли головы. Боров учуял запах, хрюкнул и поковылял к крыльцу, но Ларк сделал вид, что ничего не услышал.

– Сколько в среднем живет установщик чокеров?

Именно этот вопрос задал ему Ларк, когда в пятнадцать лет Рич впервые спросил, как ему устроиться на работу. Это Ларк, лучший друг его отца, спилил тот самый сук, который его и прикончил. Никто в этом не был виноват – разве что только порыв ветра, но Ларк все равно винил себя и всю жизнь нес на душе это бремя. Каждый день – пока еще мог куда-то ходить – он таскал с берега реки по камню, чтобы положить рядом с пнем того самого дерева. Гора камней, отмечающая все дни, которые Рич прожил без отца.

«Трелевка леса – верный путь к смерти, увечьям и травмам. Иди лучше в школу, научись там чему-нибудь», – посоветовал Ларк, когда Рич замешкался с ответом. В свои пятнадцать Рич был выше всех своих учителей. Он ненавидел протискиваться в дверь класса, ненавидел, какие на него все бросают взгляды.

Когда он пошел спрашивать второй раз, то пришел прямо на вырубку, где работала бригада Ларка.

«Ты тут какого черта забыл? – крикнул Ларк, пытаясь перекрыть рев пил – в те времена все пользовались шумными «МакКаллохами». – Ты что, помереть хочешь?»

Голос Рича клокотал от ярости.

«Я хочу работать».

«Знаешь, сколько в среднем живет установщик чокеров?»

И снова Рич не знал, что ответить. Нужно было придумать что-то умное, хлесткое, тогда, может быть, Ларк позволил бы ему остаться, но тут загудел старый паровой свисток, сбивая Рича с мысли и пробивая дыру в самом сердце.

– Свисток на ланч, – сказал Ларк в настоящем, улыбаясь воспоминаниям и не поднимая глаз от своей резной фигурки.

Рич наблюдал, как медленно вырисовываются мощные плечи снежного человека. За все эти годы Ларк вырезал, наверное, с тысячу этих фигурок. После смерти отца Ларк часто начал брать Рича с собой на рыбалку. Потом он усаживал его на крыльцо и вырезал фигурки, пока на сковородке шкворчала форель, а свиньи рылись в рыбьих кишках. Затем он заезжал в «Улей» за сладкими булочками, чтобы привезти их маме Рича.

Жена Ларка умерла, когда в двадцатых годах прорвало плотину и случилось наводнение. Ларк вернулся домой с лесозаготовок спустя неделю, когда ее уже не стало.

Он так и не смог с этим смириться. «Это было еще до того, как они с твоим отцом познакомились», – рассказывала мама Рича.

Ларк редко упоминал о своей жене из племени карук, только говорил иногда, что она родилась среди народа, живущего выше по реке, всегда была очень осторожна, что она говорила с ним на своем языке, когда сердилась, и что она немного говорила на языке юрок, что она могла надергать волокна из дикого ириса и смотать бечевку, а из нее делать жаберную сеть такую крепкую, что она могла удержать тридцатифунтовую рыбину в два ее роста. Ларк сделал ей могилу, хотя тело ее так и не нашли. Рич видел ее надгробие недалеко от того места, где были похоронены его родители – по другую сторону невысокой каменной стены, отделяющей белых мертвецов от индейцев.

– Где твои зубы? – спросил Рич.

– Там где-то.

Рич нырнул на кухню и взял вилку, нож не понадобился – Кел нарезал бифштекс заранее. Когда он вернулся, Ларк уже отковыривал от жестянки крышку. От аромата жареного мяса рот Рича наполнился слюной.

– Я что, по-вашему, слишком стар, чтобы самому резать себе мясо? – проворчал Ларк, принимаясь за обед. Боров хрюкнул, наблюдая за ним сквозь перила. – Мерл, а ну посади свою жирную задницу. – Боров послушно сел. – Свиньи умные, как черти.

Когда-то Ларк воровал яблоки из старого сада Бола, чтобы откормить свиней и сделать их мясо слаще, но сейчас он не пользовался коптильней уже много лет. Старый боров перешел на роль домашнего любимца, хотя Ларк ни за что бы это не признал. Раньше он все время держал во дворе двух-трех свиней и всех называл в честь того, кто сильнее всего разозлил его в этот год. После того, как Ларк упал, целых два десятка лет покрытые грязью Вирджилы покорно ожидали, когда их зарежут. Не было на свете человека, которого Ларк ненавидел бы больше. Он был уверен: кто-то перерезал стальной сердечник каната, причем так, что он успел подняться на сорок футов, прежде чем канат оборвался. И если это сделал не сам Вирджил, то уж точно виновен был Джей Пи. Джей Пи держал в Эврике лавку старьевщика, доверху набитую потрепанными деталями от пил и тому подобным хламом, но большую часть своих денег он зарабатывал, выполняя за Вирджила грязную работу. Но, конечно, доказать ничего Ларк не мог. Он тогда сломал себе спину, шею, оба бедра. И почти все остальное – ну, кроме чувства юмора, любил пошутить Ларк.

– Тридцать процентов выруби, а остальное пусть растет. Так Карпик сможет добывать древесину еще много лет после твоей смерти, – сказал Ларк. Когда он впервые заговорил о том, что нельзя рубить деревья быстрее, чем они успевают вырасти обратно – он придумал «устойчивую урожайность» еще до того, как этот термин вообще появился, – Вирджил его обругал:

«Ты совсем из ума выжил, Корни? Дальше что предложишь? Корчевать деревья самолетом?»

Но по-настоящему все закрутилось уже позже. Вирджил начал обвинять Ларка в том, что он коммунист, пока тому это не надоело и он не ушел.

– Жаль, Вирджил не увидит, что ты провернул. Вот же сукин сын, – покачал головой Ларк. – Никак не мог смириться с тем, что я ушел. Заставил меня заплатить.

– Может, это был несчастный случай, – неубедительно предположил Рич. Чего толку ворошить старое?

– Ага. Несчастный случай. Стальной канат порвался, как гребаная леска. Прямо как в тот раз, когда Олин Роули сунул руку в ленточную пилу, да? Двадцать лет работал с пилой, а потом отпилил себе руку как ни в чем не бывало? Несчастный случай. Сам себя взял и покалечил.

Ларк отставил жестянку – там в основном оставался лук – на перевернутый ящик рядом.

– Мы поедем сегодня за дорожными знаками или нет? – задал вопрос Рич.

Табличку на пристройке тоже было бы неплохо перекрасить. Она гласила: «10¢ (ПОМНИТЕ О КОДЕКСЕ ЧЕСТИ). НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ЦЕЛИТЬСЯ ПОТОЧНЕЕ».

– А у тебя что, еще какие-то дела? – спросил Ларк. Рич растер ладонями колени, джинсы совсем отсырели. Еще полчаса, и они станут твердыми, как труп. Белка-летяга обвилась вокруг шеи Ларка.

– Слезай. – Ларк скинул белку с плеча. Та упала на пол и спряталась за кусками коряги, в изобилии разбросанными по крыльцу. – А, черт, – пробормотал он. Он легко мог отличить на слух двигатель одной машины от другой. – Что этой суке опять нужно?

«Додж» Марши притормозил у оврага, подъехал к туристическому дереву.

– Ты загораживаешь дорогу моим клиентам! – заорал Ларк. К дереву вела круговая дорога – любой желающий мог подъехать поближе и сфотографироваться под табличкой, прибитой над туннелем: «ВЫЖИВШЕЕ ДЕРЕВО. ВЫСОТА: 301 ФУТ. ДИАМЕТР: 16,3 ФУТА. РОДИЛОСЬ В 200 ГОДУ Н.Э.».

– Каким еще клиентам?

Джек-рассел Марши спрыгнул у нее с колен и помчался, подпрыгивая от восторга, чтобы громогласно облаять борова. Учуяв запах белки-летяги, он молнией взлетел по ступенькам на крыльцо.

– Убирайся отсюда, Гизмо, мелкий ты сукин сын. – Ларк дал ему пинка.

– Привет, Рич, – сказала Марша, пытаясь одновременно удержать в руках запеканку и коробку с магазинным бисквитом. Она была тяжелой, как свиноматка, но в голосе ее слышалась странная певучесть. – Что с тобой случилось? – Она задержала взгляд на порезах, которые оставила случайная ветка. Рича лично куда больше беспокоило, как он будет выплачивать кредит после перехода на дневную ставку.

Он кашлянул.

– Немного перестарался.

– Почему бы тебе не одеться? – обратилась Марша к Ларку. – Холодно же. У меня в пикапе лежит упаковка «Таба».

Она занесла запеканку в дом.

– А почему бы тебе не принести мне чертово пиво? – крикнул Ларк ей вслед.

Рич услышал, как она выбрасывает пустые банки в мусорное ведро и прибирается.

– Ты опять курил? – Марша появилась на пороге.

– Я бросил. – Ларк прикусил щеку.

– Ты почему не сказал, что у тебя кончилось мыло?

– Забыл.

– Вот твоя сдача, – Марша протянула конверт, и Рич вспомнил о письмах Ларка. По дороге сюда он не забыл заглянуть в почтовый ящик.

– Оставь себе, – махнул ей рукой Ларк.

Марша бросила конверт на ящик вместе с пинтой клубники.

– Это еще что за чертовщина?

– Фрукты.

Ларк скрестил на груди руки, словно она его глубоко оскорбила.

– Увидимся в четверг. Если ты до него доживешь, конечно. Гимзо! – Джек-рассел с визгом пронесся через двор и запрыгнул в машину. Когда она уехала, Ларк принялся рыться в луке, выискивая оставшиеся кусочки мяса. Наконец, он окончательно отодвинул жестянку в сторону.

– Высший класс. А теперь загляни под сидение.

Рич повернулся, словно ожидая увидеть, как на крыльцо взбирается еще один стул. Твою-то… Позвоночник пронзила резкая боль.

– Да вот тот, на котором ты сидишь, – подсказал Ларк.

Рич сунул руку под стул, встал, перевернул его вверх тормашками. К сиденью скотчем была приклеена пачка сигарет.

Ларк облизнулся.

– То, что надо.

Рич закурил. Ларк чиркнул спичкой, глубоко затянулся, выдохнул.

– Это ты так бросил, да? – усмехнулся Рич.

– Однажды правда пробовал бросить. Так мне настолько захотелось покурить, что я сожрал сигарету. На вкус – полное дерьмо, – Ларк сделал еще одну затяжку. Над рекой висел туман, собираясь в одну большую бесформенную массу. – Мерл правда всех перевел на дневную ставку?

Дон сообщил об этом сегодня.

– С понедельника. На Оленьем ребре в основном молодые деревья растут, – объяснил Рич. – Если бы не это, нам еще пришлось бы Мерлу приплачивать за право там поработать.

Первый платеж за участок 24–7 он должен был внести через месяц.

– За месяц может многое произойти, – проговорил Ларк. – Загрузишь дорожные знаки в машину?

Рич зашел в сарай, посмотрел вверх, где на краю оврага росла ободранная дугласова пихта. Именно на ней Ларк учил его карабкаться на деревья после смерти матери. Он вспомнил голос Ларка, доносящийся с земли:

«Срезай сверху вниз. Будешь резать снизу – ветку закрутит, в механизм может попасть канат, и тебя так сильно сдавит, что желудок из носа полезет».

Неделями Рич пыхтел и отдувался, в кровь сдирая руки о ствол чертовой пихты. Он соскальзывал вниз, падал, начинал все сначала, веревки оставляли на ладонях ссадины, но в конце концов у него все получилось: Рич научился залезать на вершину дерева и спускаться вниз всего лишь за сорок секунд.

А теперь Ларк наблюдал сквозь клубы дыма, как Рич грузит в кузов пикапа фанерные дорожные знаки.

^{«ДОМ ВНУТРИ ДЕРЕВА!»}

Дом – это громко сказано, если учитывать, что на самом деле это был старый выдолбленный пень, внутри которого Ларк поставил шатающийся столик и пару ящиков из-под молока в качестве табуреток. В былые времена из него получился бы неплохой загон для гусей, но Ларк придумал идею получше: приделал дверь, обил ее кусками жести и начал брать за вход четвертак. Если что и нравилось ему больше, чем сигареты, – так это выманивание денег у туристов. Богатенькие – им не приходилось потеть, тяжким трудом зарабатывая себе на кусок хлеба. И до ужаса ленивые – не могли даже вырыть себе ямку, чтобы посрать, предпочитая отдавать бешеные деньги за платный сортир.

Ларк затушил окурок.

– Рич Гундерсен. Ты ведь даже на деньги никогда не рисковал играть, а тут внезапно влип по самые уши. Добро пожаловать на вечеринку, Рич. Поздравляю, твою мать. – Уголок рта Рича дернулся, складываясь в ухмылку. – Как думаешь, вы скоро вернетесь на лесозаготовки в рощу?

– Не знаю, – признался Рич. – Но я знаю, что три недели назад никакого черепа там не было.

– Ты сказал об этом Мерлу?

– Что я там ошивался в свой выходной? Нет уж, спасибо.

– А зря. Хороший шанс поговорить с ним об использовании его дорог для вывоза твоей древесины. Ты ведь хочешь заключить с ним контракт на выпил досок? – Ларк потянулся за тростями, подцепил пилу стволом своей деревянной винтовки и подтянул ее поближе.

К тому времени, как он забрался в пикап, собаки уже успели свалить на землю жестянку с луком, толкаясь носами.

– Твоя почта.

– «Корнелиус Ларкин», – прочитал Ларк, с таким удивлением, словно это имя принадлежало кому-то другому. Он сунул один конверт в карман, а другой разорвал пополам и выбросил в окно.

Ларк говорил, где надо остановиться, а Рич сбрасывал скорость и вылезал наружу, чтобы установить знаки. Мимо проносились случайные машины.

– Длиннопалый старина Дэнфорт все еще работает на «Сандерсона»? – спросил Ларк через окно. Они остановились на южном конце моста Золотого медведя.

– Ага. – Рич кувалдой вбивал дорожный знак в землю. От ударов у него звенело в руке.

– Удивительно, как еще никто не отрезал его чертовы пальцы, – произнес Ларк.

Рич снова сел за руль.

– Я его спрашивал, как далеко вниз собираются прокладывать дороги в нижней части Проклятой рощи. Он мне не сказал.

– Мерл годами проталкивает планы вырубки, которые составляет Дэнфорт, – рассуждал Ларк, – но это не значит, что он хоть с гулькин нос что-то в этом смыслит. Единственная древесина, которую этот хрен когда-либо держал в руках – это карандаш. Просто спроси его, можно ли тебе посмотреть.

Рич оглянулся через плечо. Осталось еще три дорожных знака.

– Их больше, чем в прошлый раз?

Они проехали вдоль побережья, мимо ветхих домиков, выкупленных под национальный парк. Пока их сдавали в аренду, но по окончании двадцати пяти лет их снесут бульдозером, как и дом Рича. А ведь здесь начинались и заканчивались целые человеческие истории: рождались дети, били посуду, кто-то не спал всю ночь, слушая скрип дерева во время бури и боясь, что оно вот-вот свалится на дом.

– Что толку ставить новую крышу? – Ларк дернул подбородком в сторону последнего дома, стоящего в стороне от остальных. Стены его были ярко-белыми. Сидящий на крыше парень потянулся за мешком, и Рич разглядел, что это пацан Тома Фили.

– Он мог бы отлично научиться карабкаться на деревья, – заметил Ларк. – Ты посмотри только.

– Мог бы, – согласился Рич.

Рич вбил последний дорожный знак; из порезов, оставшихся от колючек, текла кровь.

– Мерл рано или поздно об этом узнает, – сказал Ларк, словно придя к какому-то решению. – И лучше, чтобы он узнал об этом от тебя. И расскажи Коллин. Будь врать своей старушке – попадешься как миленький.

– Я не врал.

– Ага. Ты просто ни черта ей не сказал, не так ли? – Ларк провел обрубленным пальцем по деснам, очищая их от налипшей луковой кашицы. Он вздохнул. – Пойдем посмотрим.

– Сейчас? – спросил Рич. Уже начинало смеркаться.

– В моем возрасте дела на завтра откладывать нельзя.

Рич повернулся к темнеющей лесопилке. В былые времена, когда лесорубы маршировали, словно армия, через прибрежные хребты, «Сандерсон» работал в две смены, каждый день, кроме воскресенья. Скобельные станки обдирали бревна, конвейеры везли кору для просушки, сортировки и упаковки, Олин Роули нарезал бревна, приводя их к одной длине, кромкострогальный станок обстругивал бревна, избавляясь от дефектов, юроки подтягивали бревна за цепи, сортировали их и складывали для сушильных складов и печей. Все здание грохотало и ревело от шума. Сейчас это место выглядело заброшенным. Молодые деревья здесь не обрабатывали: их отправляли на юг, в Эврику или Кресент-Сити, где лесопилки были оборудованы пилами меньшего размера и могли справиться с такой работой.

Рич притормозил у места, где по водопропускной трубе тек Проклятый ручей, убегая под Безымянную дорогу, и посмотрел на лес вдоль Хребта 24-7.

Ларк опустил стекло, присвистнул.

– Да, таких мест больше не встретишь.

Из верхней части Проклятой рощи тут же вышел мужчина с рюкзаком – казалось, он откликнулся на свист.

– Знаешь, что там индейское захоронение? – поинтересовался Ларк у мужчины. Глупый вопрос – он был индейцем – симпатичным, примерно возраста Коллин. За ухом у него лежал карандаш. – Ты – пацан Долорес, – узнал Ларк. Он высунул руку из окна и пожал мужчине руку, как будто они были старыми товарищами. Рич его не узнал. Он и Долорес забыл, вспомнил, только когда Ларк назвал ее имя – девушка, которая любила танцевать с солдатиками, квартировавшимися здесь во время войны. Она всегда откидывала голову, когда смеялась, обнажая шею.

– Дэниел. – У Ларка память на лица была феноменальная – он помнил каждого человека, которого когда-либо встречал в своей жизни. – Ну как, стал врачом?

– Разве что рыбным, – ответил мужчина. Ларк рассмеялся. Мужчина окинул Рича взглядом, как бы прикидывая его рост. – Рыбный доктор, неплохо. – Ларк снова рассмеялся. – Но отсюда до реки больше мили, разве нет?

– Да, – подтвердил Дэниел, но дальше тему развивать не стал.

– Как Джордж? – спросил Ларк. – Я его в последнее время на реке не видел. Проблемы с лодкой?

– Можно и так сказать.

– Ну да. Я видел, он ее так лососем нагружал, что вода поднималась над ватерлинией на добрых два дюйма. Чудо, что он ее не потопил, – вспомнил Ларк. Мужчина покачал головой.

– Нынче рыба плохо идет на нерест. Половина ручьев заилена.

– Рич, а ведь в Проклятом ручье все еще много лосося водится? – спросил Ларк.

Тот кивнул.

– Обычно да.

– Боюсь, это ненадолго, – сказал Дэниел. – Слишком мало рыбы возвращается обратно в реки. Очень уж агрессивно ее ловят в открытом море.

– Что ж… – Ларк смахнул с колен приставшую грязь. – Если в этой реке осталась хоть одна рыбина, Джордж ее точно найдет. Чертовски хороший рыбак твой дядя. Тебя подвезти?

– Да я уж сам. – Мужчина поправил рюкзак. – Спасибо.

– Ты здесь поосторожнее ходи, студентик. С такими длинными волосами тебя кто-нибудь может принять за одного из этих любителей природы и пристрелить. Сколько нынче дают за любителей природы, Рич? Двадцать пять баксов?

– Что-то вроде того, – кивнул Рич.

– Раньше за пуму давали пятьдесят. Но их теперь немного осталось. – Ларк сощурился. – Пустынная дорога вроде этой может быть опасна. Лучше бы тебе держаться подальше.

– Буду иметь в виду. – Дэниел отсалютовал на прощание и скрылся в кустах. Ларк проводил его взглядом.

– Как думаешь, что он тут делает? – спросил он.

– Кто знает. – Рич потер плечо, готовясь поехать домой.

– Повезло, что он натолкнулся на нас, а не на кого-нибудь похуже.

Юджин в тот раз погнался за хиппи с бейсбольной битой. Точно проломил бы кому-нибудь голову, не вмешайся Харви. Рич выжал сцепление.

– Погоди. – Ларк наклонился, заглянул ему в глаза. – Сколько с тебя взял Мюллер?

– Двести пятьдесят.

Ларк втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Благодаря тебе старик будет пользоваться огромным спросом у шлюх в солнечном Сан-Диего. – Дерево 24-7 светилось золотисто-оранжевым светом, на его кроне плясали последние солнечные лучи. – Только посмотри на него? Сколько в ней сейчас? Двадцать восемь и пять?

– Тридцать с мелочью. С тех пор, как этому хребту дали название, прошло сто лет.

– Рич Гундерсен. Решил поставить на самого себя. Твой отец был бы чертовски горд. – Ларк дважды стукнул по приборной панели – словно мула подгонял. – Пора бы одному из вас, Гундерсенов, заработать побольше, чем на две вязанки дров.

Коллин сидела под лампой-кроликом и шила, когда Рич вернулся домой.

– Ты где был? – спросила она.

– Помогал Ларку с дорожными знаками. – Он опустил ключи в деревянную миску.

– Ужин в духовке.

– Где Карпик? – поинтересовался он, снимая ботинки. Коллин бросила на него взгляд поверх очков.

– Спит. Уже девять вечера.

Рич прошаркал на кухню, достал тарелку. Мясной рулет с печеной картошкой – все как он любит. Он услышал, как Коллин вышла на улицу, в темноте вспыхнул свет фонаря. Через минуту хлопнула дверь пикапа. Коллин вернулась в дом, с шумом закрыв за собой входную дверь.

– Пришли новые страховые карточки, – сообщила она. – Одну я положила тебе в бардачок. – Она гневно выдохнула через ноздри. – Ты ничего мне не хочешь сказать?

Рич подумал о бумагах, о ключе от почтового ящика, спрятанного в потайном отделении. Как ему это все объяснить? Как рассказать ей про будущее, о котором он мечтал?

– Коллин.

– Что «Коллин»? – Она ходила взад-вперед по ковру гостиной, не снимая ботинок. – Это что?

Рич поймал упаковку презервативов, которую она ему бросила, и прочистил горло, скрывая облегчение. Она не злилась на него за то, что он опустошил их сбержения, связал их кредитом, который, возможно, никогда не сможет выплатить, рисковал своим и ее будущим. Нет, она злилась из-за упаковки резинок, которую он забыл принести в дом.

Он бросил презервативы на кухонный стол рядом с тарелкой.

– Не клади их сюда, – потребовала она, скрестив руки.

Рич не знал, сколько еще он сможет себя сдерживать. Все его тело жаждало ее прикосновений. Но он не хотел снова подвергать ее таким испытанием. Ни в коем случае. Никогда.

Он провел пальцем по краю тарелки.

– Еще одного раза я не вынесу.

– Ах, ты не вынесешь? – Она протопала по коридору, хлопнула дверью ванной.

Рич ел под шум воды, льющейся по другую сторону стены. Когда Коллин закончила, он принял душ. Она уже лежала в кровати, когда он вошел в спальню и бросил презервативы в прикроватную тумбочку.

Она лежала на боку, отвернувшись. Рич-то надеялся, что она будет лежать на спине. Он лег в постель, погладил ее шею, лопатки, почувствовал, как напряглось ее тело, ощутил запах гераниевого лосьона. Теперь он мог сказать: я рискнул, я очень сильно рискнул. Он даже почти это сказал.

Он хотел притянуть ее к себе, но остановился. Он никогда не смог бы забыть, как стоял в одиночестве у дверей «неотложки» после того, как срочно отвез ее в больницу, и линолеум под ногами был весь испятнан кровью. Оставшись один, беспомощный, в холодном коридоре, он торговался, он обещал, он клялся. Никогда больше.

Рич поднял руку и выключил лампу.

Они лежали неподвижно, разделенные двенадцатью дюймами темноты.