Читать книгу Невеста призрака - - Страница 6

Когда утром Изабель не явилась на работу, Гаскон Мартен, взяв ключи от кабинета новенькой сотрудницы, вошёл туда. Серый свет проникал сквозь стёкла, делая пустое помещение ещё более безжизненным, внутри не было ни погрома, ни борьбы.

Однако девчонку похитили. Гаскон прекрасно знал, кто это сделал, но не знал, почему. Обычно Призрак Оперы не объяснял причин своих поступков, если он что-либо делал, то начальнику оставалось только разбираться с последствиями.

Гаскон не надеялся найти на столе у Изабель даже маленькой записки.

Но на нём лежала одна из многочисленных масок Призрака Оперы.

Что такое? Главная легенда Парижа заботилась о новенькой? Он испугался, что Идо сделают выговор, что ей придётся объяснять своё отсутствие?

Или он уже убил её?

Закрыв глаза, Гаскон вздохнул и запер кабинет. Искать Идо бесполезно: здание театра было старым, да и изначально оно предназначалось не для искусства. Здесь был дворец, который изобретательный архитектор наполнил лабиринтами, ловушками, тупиками и скрытыми ходами.

Конечно, у Гаскона был план всех основных коммуникаций театра, но, увы, все секретные ходы и тайны дворца умерли вместе с архитектором.

А ключи от всех потайных ходов присвоил себе Призрак Оперы.

Взяв фонарик, Гаскон спустился в подвал. В театре был цокольный этаж, который предназначался для хранения ненужных, разобранных декораций, реквизита, сценариев, которые не одобрил ни один продюсер, инструментов. Подвал располагался глубже и, как правило, пустовал. Эти мрачные и пустые квадратные метры свободного пространства Гаскон планировал использовать, задействовать в общем деле, извлекать из этого прибыль, но Призрак не позволил. Его первое предупреждение было весьма красноречивым: он из темноты швырнул в подрядчика метательный нож.

Гаскон испытывал к местной легенде неоднозначные чувства. Он и сочувствовал ему, и желал избавиться, он и терпеть его не мог, и восхищался тем, какой доход Призрак Оперы приносил одним своим существованием.

Гаскон был почти уверен, что до того, как стать Призраком Оперы, этот человек зарабатывал в разы меньше.

Впрочем… до того дня о нём уже знала вся Европа.

Стоя в подвале, Гаскон скользнул лучом фонарика по стенам, потолку, полу. Обычно Призрак не покидал своей мрачной гробницы, обычно он посещал ложу, когда хотел поиздеваться над новеньким сотрудником или увидеть премьеру. Как правило, он общался письмами.

Он страшно не любил показываться на людях.

И потому Гаскон очень удивился, когда увидел его и новенькую, выходящими под руку из театра.

Впервые за долгие годы мрачный Призрак Оперы кем-то заинтересовался. И Гаскон хотел раздуть искорку интриги в пламя, хотел свести этих двоих вместе, хотел использовать хрупкую женщину, чтобы добиться своих целей. Изабель могла бы угомонить Призрака, сгладила бы острые углы его характера, быть может, исцелила бы его давнюю рану. Неважно, хотела она этого или нет, Гаскон уже решил, что так будет, а решения начальства либо выполняются, либо выполняются очень быстро.

Но если Призрак убил Изабель, если взял её силой, покалечил…

Такого скандала этот проклятый театр не переживёт.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – прорычал Гаскон. – Ты не можешь быть ТАКИМ идиотом. Возвращай Идо. Немедленно. А я придумаю тебе алиби.

Никакого ответа. Как обычно.

Гаскон провёл рукой по волосам. Что вообще нашло на Призрака? Раньше он никого не похищал, только швырял в реквизитные гробы и придавливал крышку чем-то тяжёлым. Однажды ему до того не понравилось пение бывшей примадонны, что он подсыпал ей что-то в чай, из-за чего женщина сорвала голос прямо перед зрителями. В тот день Призрак Оперы громогласно хохотал на весь зал.

– Не хочешь, да? Ты же был не против, чтобы она стала твоей невестой. Так какого хрена ты её похитил?

Гаскон ждал ответа, хотя уже знал его. Призрак считал это романтичным. В своём одиночестве, самокопаниях и травмах он так сильно заблудился, что его восприятие реальности исказилось. Жизнь превратилась в театр, а театр – в жизнь.

И чем драматичнее было действие, чем сильнее оно травмировало обнажённые эмоции, тем лучше.

Ничего не добившись, Гаскон вернулся к себе, от досады швырнув фонарик на стол. Что делать? Вызвать полицию? Они здесь уже были, искали этого идиота с собаками, аппаратурой, осмотрели каждый сантиметр театра, но ничего не нашли. Этот идиот мог прятаться и вести себя тихо, если хотел этого.

А мог и избавиться от полиции наиболее кровавым способом. Правил для него не существовало.

Сев за стол, Гаскон принялся прокручивать в голове самые худшие варианты событий. Допустим, Изабель мертва. Смерть молодой девушки привлечёт внимание следователей, судмедэксперты выяснят, что она была убита, и где бы ни обнаружили её тело, все следы приведут в «Lacroix». Зеваки точно сочтут театр проклятым, а власти решат, что Гаскон попросту покрывает серийного убийцу. До этого смерти в театре легко объяснялись несчастными случаями, а участие Призрака Оперы в них не было доказано.

Другой итог: Идо жива, но над ней совершили насилие. Девчонка казалась нервной, замкнутой и пугливой, но молчать об этом не стала бы. Или, ещё хуже, стала бы, но тогда правду смог бы из неё выудить этот недоумок Жакоте. Он переживал обо всех, и малейшая тревога в лице девушки не скрылась бы от его глаз.

Гаскон скрипел зубами, держа в руке сигарету.

Обычно он не позволял себе курить в зрительном зале, но в этот день не сдержался. Придя на репетицию, он дымил с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь. Он велел артистам репетировать, но без указаний режиссёра это было неуклюже, нелепо, да и артисты заваливали Гаскона вопросами, на которые у него не было ответа.

Он не слышал артистов, не мог сосредоточиться на работе. Мысли вертелись лишь вокруг полицейского расследования, разбирательств, судов, объяснений с Идо. И выплат. Девчонка, если не подаст в суд, то точно потребует выплат за моральный и физический вред, на которые запросто отгрохает себе собственный театр.

Забрав из её кабинета маску, Гаскон вернулся к себе. Он планировал встретиться с ещё одним продюсером, но совещание пришлось отложить. Всё равно ни о чём другом, кроме пропавшей Идо, он не мог думать.

Вдохнув дым, он достал из ящика стола копию её контракта о приёме на работу.

Быть может, лучше уволить её? Уничтожить документы, выбросить её вещи, избавиться от всех улик, которые намекали бы, что Изабель Идо когда-либо работала здесь. Семьи у неё нет, близких друзей и родных – тоже, а значит стереть факт её существования не так уж сложно.

Гаскон скрежетал зубами, перечитывая её контракт.

В который раз он покрывал монстра в белой маске?

Изабель видела кошмар.

В который раз ей снилась её мать, зажавшая руками уши и рухнувшая на колени перед сценой. Она рыдала кровавыми слезами, а из её рта вместе с проклятиями выплёскивалась густая чернота. Мать кричала, хватаясь за сердце, исходила страшными судорогами, ногтями сдирала кожу со своего лица. Изабель стояла на сцене, и в свете софитов дрожала от ужаса. Слёзы лились градом, она звала мать, тянула к ней руки, молила о прощении, но та ничего не слышала.

И каждый раз Изабель звала так громко, что просыпалась от собственных слёз и глухих криков, во сне казавшихся оглушительными.

Так произошло и сейчас. Изабель не проснулась, она с криками вырвалась из объятий холодного, липкого, ужасного сна.

Ей не хватало воздуха, от слёз перед глазами всё плыло. Рукой Изабель по привычке пыталась найти будильник, но тумбочки на привычном месте не было.

Да и огромная, мягкая кровать была не слишком-то похожа на её жёсткий диван.

Воспоминания вернулись к ней точным выстрелом в голову. Изабель подскочила, но вялое тело её не слушалось, мышцы неохотно откликались на сигналы мозга.

Утерев слёзы, она попыталась успокоиться, глядя в тёмный потолок незнакомой комнаты. На нём был рисунок, но во мраке, который едва рассеивал свет из другой комнаты, Изабель не могла его разглядеть.

Она вновь приподнялась на кровати. Тот, кто принёс её сюда, укрыл её одеялом и так тщательно подоткнул его под тело, что Изабель было жарко.

Не без труда сбросив одеяло, она с облегчением выдохнула. Её одежда – брюки и свитер – были на ней. Хорошо. Если в её ситуации могло быть хоть что-то хорошее.

Оглядевшись, она тут же схватила с тумбочки тяжёлый подсвечник. Вряд ли Призрака Оперы им можно будет убить, но лучше иметь хоть какое-то оружие, чем совсем никакого.

Тихо крадучись на негнущихся ногах, аккуратно обходя предметы, Изабель медленно подошла к входной двери. Призрак Оперы зачем-то стянул с неё обувь, но тем хуже для него. Без обуви человек мог передвигаться совершенно бесшумно.

Найти похитителя было несложно даже в незнакомом помещении.

Он, сидя в одной из комнат, перебирал клавиши фортепиано.

Изабель заглянула сквозь щёлку двери. Мужчина сидел, опустив руку на крышку инструмента, лицом упираясь в сгиб локтя. Второй рукой он что-то наигрывал, но так неумело, так неуклюже, будто никогда не касался фортепиано. Его фрак небрежно висел на кресле рядом с цилиндром и тростью. Призрак был в шёлковой рубашке с приспущенным галстуком и брюках. Его вечно зализанные волосы сейчас были растрёпаны.

Вся его поза говорила либо о крайнем изнурении, либо о нервном напряжении.

Сглотнув, Изабель покрепче стиснула в руках подсвечник. Что ей делать? Бежать? Этот ненормальный знал её адрес, он мог нагрянуть в любой момент и снова опоить её.

Поэтому она решилась дать бой. Склонной к насилию Изабель никогда не была, она даже ни разу в жизни не дралась, но сейчас ей было на это плевать.

Её душила злоба.

И потому, стараясь не шуметь, Изабель шагнула в комнату.

Затылок Призрака не был прикрыт воротником. Фактически, сидя спиной к двери, он впервые на её памяти был беззащитен, уязвим.

Изабель старалась не дышать, приближаясь к нему.

В какой-то момент девушка замерла, вглядываясь. Чуть ниже линии волос она заметила на его коже что-то красноватое. Сперва Изабель приняла это за игру света, пятно, но это был шрам. Глубокий, ужасный, болезненный шрам.

Она так шумно вздохнула, что Призрак Оперы вздрогнул и обернулся.

Изабель застыла, пальцами так сильно стиснув подсвечник, что его узор отпечатался на коже. Верхние пуговицы рубашки мужчины были расстёгнуты, и теперь она видела его ключицы. Кожа на них тоже была изуродована жуткими шрамами.

Нахмурившись, он застегнул рубашку, поднявшись со скамейки.

– Изабель, – вздохнул Призрак Оперы. – Я знаю, вы ждёте объяснений…

– Ты опоил меня, – она сделала шаг назад, держа перед собой подсвечник. – Не подходи!

Он поднял ладони вверх, едва заметно хмурясь. Теперь, когда он снял шёлковые перчатки, Изабель видела шрамы и на запястьях.

– Я не причинил тебе вреда.

– Не приближайся!

– Изабель! – прогрохотал он. – Сядь! И Бога ради, поставь подсвечник, пока ты о него не порезалась.

– Ага! Разбежалась!

– Что ж, – выдохнул он, моментально обретя над собой контроль. – Без меня ты всё равно отсюда не выйдешь. Выбирай: или ты успокаиваешься и даёшь мне объясниться, или сидишь здесь, пока не рухнет этот чёртов театр.

Он наотмашь махнул рукой, и от этого жеста Изабель вздрогнула. Она, такая решительная минуту назад, сейчас чувствовала себя так, будто ей дали болезненную пощёчину.

Глубоко вздохнув, она трясущимися от напряжения руками поставила своё оружие на низкий столик, который ломился от количества нотных тетрадей.

– Если это поможет поскорее от тебя избавиться, – процедила Изабель, вложив в слова как можно больше яда, – я выслушаю.

– Хорошо, – он надел перчатки, пряча шрамы. – Как ты себя чувствуешь?

– Великолепно, – огрызнулась она. – Потрясающе. Ещё немного, и начну прыгать от счастья!

Если бы взглядом можно было убивать, Изабель в эту секунда испепелила бы Призрака Оперы до углей. Впрочем, в его глазах горела не менее страшная ненависть.

Изабель скрипнула зубами, давя в себе гнев.

Спокойно, девочка, поругаться с ним можно будет и потом. Сейчас главное – сбежать от него и больше никогда не появляться в стенах этого проклятого театра.

– Голова кружится, – ответила она. – Мышцы одеревенели.

Он кивнул, отведя взгляд. Должно быть, ему было стыдно за своё поведение, но Изабель не испытывала к нему ни капли сочувствия. Только злобу и страх.

– …зачем? – наконец, спросила она, глухо вздохнув.

Мужчина окинул взглядом своё жилище, прежде чем ответить.

– Ты поверишь, если я скажу, что сделал это без злого умысла?

Изабель промолчала.

– Изабель… что ты знаешь о Призраке Оперы?

– Что ты неуловим, – она закатила глаза, – что у тебя скверный характер, а ещё, что ты время от времени пишешь сценарии, которые страшно любят зрители.

Она хотела добавить, что ещё он любил похищать девушек, но промолчала. Оставаться в этом злосчастном месте ей хотелось ещё меньше, чем ругаться.

– А ещё, что я не оставляю в покое персонал моего театра, – сказав это, он оправил свои растрёпанные волосы, элегантно махнув ими. – Каждого, кто хоть раз провинился в моих глазах. Тебя это тоже касается.

– И в чём же я провинилась?

Он злобно хмыкнул.

– Ты? Всего лишь упрямо и с яростью отвергала предложение номинально стать моей невестой. Всего лишь тряслась от ужаса, стоило мне сказать хоть слово. Вот я и решил показать тебе настоящий ужас, позволить узреть разницу между реальным мной и Призраком Оперы.

– У тебя получилось.

– Изабель, – он сощурился, одним взглядом заставив её вздрогнуть. – Знаешь, почему я этого не сделал? Почему объясняюсь с тобой, а не гоню из театра? Потому что ты решила довериться мне. Потому что ты собиралась открыться мне. Боги, Изабель… мне. Чудовищу.

Девушка подняла на него взгляд. Призрак любил играть роли, любил притворяться и излишне драматизировать, но сейчас он казался таким растерянным, таким уязвимым, что её сердце сжалось. Неужели для него такая мелочь имела ценность?

– А если бы я этого не сказала? – нахмурилась она. – Что было бы тогда?

– Банальная вульгарность, – ответил мужчина. Его голос всё ещё едва уловимо дрожал, но в целом Призрак взял себя в руки. – Ты проснулась бы не в моей тёплой постели, а в морге.

– …боже.

– Ненастоящем, само собой. Вокруг были бы восковые фигуры, бледный свет, жуткие тени. В какой-то момент завизжала бы циркулярная пила, и я за занавеской вскрыл бы одно из липовых тел.

– Ты ужасен, – нахмурилась она. – От такой сцены любой бы умер от страха.

– Думаешь, я бы не спас тебя? – хмыкнул он. – Я бы ворвался в сцену, как романтический герой. Ах да, проснувшись, ты не смогла бы какое-то время двигаться и звать на помощь.

– Господи…

– Но ты бы перестала меня бояться, – хмыкнув, он прислонился к фортепиано. – От страха легко избавиться, если погрузить человека в невообразимый ужас.

Она отвела взгляд в сторону. Как странно влиял на неё этот мужчина. Всякий раз, когда она на него злилась, он парой слов усмирял её буйный нрав, успокаивал. Так было и сейчас. Изабель пришла с твёрдым намерением убить его, однако теперь ей даже было его жаль.

Он не верил, что ему кто-либо мог открыть душу. Он считал себя чудовищем.

А ещё Изабель видела его ужасные шрамы.

Что же с ним случилось?

– Призрак, – вздохнула она. От этого прозвища ей было гадко, она хотела, наконец-то, узнать имя своего мучителя. – Я с детства ненавидела прекрасных принцев.

Он напрягся, невольно коснувшись пальцами своей маски.

– Мы уже создали Невесту Призрака, я уже решила, что буду с тобой откровенна, – она устало опустилась в кресло. – Как видишь, меня не требовалось пугать до потери пульса.

– Ты выпила шампанское прежде, чем я успел тебя остановить.

Девушка ненадолго замолчала.

– Пожалуйста, – вздохнула она. – Предупреди меня перед очередной выходкой. Я хотя бы составлю завещание.

Призрак Оперы едва заметно улыбнулся уголком губ.

– Изабель, благоразумная девушка не стала бы думать о моих будущих выходках. Она бы тут же сбежала из театра.

– Боги видят, я думаю об этом!

– Но..?

Она нахмурилась, размышляя над ответом. С Призраком нужно тщательно подбирать слова, иначе снова придётся испытывать на собственной шкуре последствия его обидчивости.

Он жестокий, злопамятный, изобретательный. Взрывоопасное сочетание.

– Но, во-первых, мне нужна эта работа, – ответила она. – А, во-вторых… ты ведь тоже решил открыться мне… своей невесте. Разве я могу предать такое доверие?

Призрак изменился в лице, напрягся, убрав руки за спину. Изабель внутренне ликовала. Наконец-то! Наконец-то ей удалось застать этого надменного ублюдка врасплох, задеть его, ранить!

Но что именно вызвало такой эффект? Изабель перевела взгляд на свои руки, с задумчивым видом стёрла с них оставшиеся чернила, лихорадочно соображая.

Если люди его боятся, он заставляет их бояться его ещё сильнее. Если ненавидят, он смеётся им в лицо и вызывает ещё больше гнева.

Изабель же допустила ошибку. Она восхищалась им, сочувствовала ему, пыталась разгадать его ужасную загадку.

Какие же ужасные у него шрамы…

– Проводи меня до выхода, – произнесла она.

Призрак задумчиво смотрел на неё, склонив голову набок.

– …что?

Его ухмылка стала лукавой, игривой, когда он сделал шаг навстречу.

– Итак, ты не передумала играть Невесту Призрака.

– Нет.

– Тогда нам кое-что нужно отрепетировать перед премьерой.

Он приблизился, и Изабель насторожилась, поднявшись с кресла. Что такое он собрался репетировать, раз уж не мог сразу сказать об этом вслух?

– И что же? – произнесла девушка, сжав пальцами подол свитера.

– Поцелуй.

– Нет!

– Изабель, – его голос звучал спокойно, скучающе, буднично. – Не будь ребёнком. Один поцелуй, чтобы закрепить твоё обещание, и ты свободна. Ничего сверхъестественного.

Она сжала губы в линию. Действительно, для артиста поцелуи ничего не значат, отыгрывать их порой приходится десятки раз в день, и это мало кому кружит голову.

Но… будет ли Изабель действительно свободна, если Призрак поцелует её? Она уйдёт, вернётся домой, получит шанс на побег… но мыслями будет возвращаться и в это таинственное жилище, и к этому загадочному обитателю.

Если до сих пор к нему не возвращалась.

К чёрту. Важно сбежать отсюда, и плевать какой ценой.

Мотнув головой, она сделала шаг к нему навстречу. Мужчина скользнул кончиками пальцев вдоль её талии, опустил ладонь на поясницу, резко притянул девушку к себе. Такая близость была ни к чему в постановочных поцелуях, но Изабель, ощутив жар кожи Призрака Оперы, его дыхание, его твёрдое тело, не могла об этом думать.

Поцелуй артистов – не более чем соприкосновение губ. Чувственное, страстное, трепетное – поцелуй должен выглядеть для зрителя куда более страстным, чем в обычной жизни.

Однако Призрак был другого мнения на этот счёт. Пальцами он зарылся в пышные кудри Изабель, сжал их, почти причиняя боль. И поцеловал. Грубо, властно, сердито, свирепо. Он то прикусывал её губы, то с жадностью льнул к ним, впивался, то небрежно играл с её языком своим. Изабель хотела оттолкнуть его и не могла. Наоборот, после недолгого колебания она перестала принадлежать себе. Она прильнула к Призраку, вцепившись в ткань его рубашки, подалась навстречу.

Она боялась этого монстра в белой маске, хотела убить его, сбежать от него, желала, чтобы он исчез из её жизни. И в то же время один его поцелуй заставил Изабель дрожать.

Едва дыша, она трясущимися руками забралась выше, провела пальцами у него за ухом.

И почти случайно сорвала злосчастную белоснежную маску на пол-лица.

Призрак оборвал поцелуй, оттолкнул Изабель с такой ненавистью, будто секунду назад не испытывал к ней ни капли страсти. Стиснув зубы, он спрятал ладонью половину лица, отошёл в тёмный угол комнаты.

– Дрянь, – процедил он. – Мерзкая, любопытная дрянь.

Но он зря пытался спрятать свой дефект. Его лицо, искажённое гримасой гнева, впечаталось в память Изабель громовым раскатом.

Левая половина его лица была произведением искусства, он был красив, как античная статуя.

А правая была величайшей в мире трагедией.

Бугристая, алая кожа, обнажённые мышцы и связки, мелкие пузыри, точно от давних, не заживших ожогов.

Изабель смотрела на маску у себя в руке. Она подрагивала в заледеневших пальцах.

На негнущихся ногах девушка вновь подошла к мужчине. Он отстранил её свободной рукой, сделал шаг назад, прежде чем упереться спиной в стену.

– Не смотри, – процедил он. – Не смей.

И всё же, Изабель сжала его ладонь.

– Что ты хочешь увидеть? – прорычал Призрак. – Я урод! Омерзительный! Довольна?!

Изабель застыла от такой вспышки гнева и невольно сделала шаг назад. Порой мужчины, впадая в обиду и ярость, склонны превращать злобу в побои. Ей не хотелось попасть под горячую руку.

– Нет же…

– Я же сказал, что не сниму её! Сказал! Ты довольна?! Отвечай, довольна ли тем, как я уродлив?!

Изабель застыла, сжалась, желая не то исчезнуть, не то провалиться сквозь землю. Призрак прерывисто задышал, точно ярость душила его, словно ему от обиды и гнева не хватало воздуха.

В какой-то момент его вздох превратился в болезненный, сдавленный и тихий стон. Он схватился за книжную полку, боясь споткнуться и упасть, точно без маски лишался сил.

– Прости, – прохрипел он. – Я… ты не должна была этого видеть. Ты ничем не заслужила, чтобы тебя донимало своим вниманием такое чудовище.

– Мне, – произнесла Изабель, и Призрак вздрогнул от её голоса, – страшно не от твоего вида. А от той боли, которую ты испытал.

С хмурым видом она подошла и вернула мужчине маску. Призрак надел её, не глядя на Изабель, низко склонив голову. И сейчас после вспышки гнева он показался ей таким измученным, таким невероятно уставшим, таким… раненным глубоко и смертельно.

– Прости, – вздохнула она. – Мне не жаль, что я увидела твоё лицо. Мне жаль, что это стало для тебя мучением.

Он не отреагировал. Выпрямившись, Призрак оправил на себе рубашку, пальцами зачесал назад волосы.

– Эрик.

Изабель моргнула, взглянув на него. Призрак ничего не объяснил, он просто вышел из комнаты, веля ей идти следом.

Позднее Изабель поняла, что именно он сказал.

Эрик – настоящее имя Призрака Оперы.