Читать книгу Костяной лучник. Охотник на воргов - - Страница 3

На удивление, хорошо отдохнув за пару часов сна и несколько часов полудремы, старейшина Барг вышел из своей хаты на мостки когда солнце еще не показалось из-за виднокрая. Но мрак уже окончательно отступил из их рощи, даже под кронами массивных дубов великанов не было темени. Сладко потянувшись и несколько раз, с наслаждением, вдохнув прохладно-бодрящий лесной воздух, он направился к ближайшей лестнице с мостков. Дежурившие ночью охотники уже разматывали и опускали веревочные лестницы, и совсем скоро жители деревни будут как деловые муравьи сновать между деревьями, занимаясь каждый своим делом, ведь вставать позже восхода в их деревне не принято – слишком много дел и слишком мало времени до заката…

Спустившись с мостков на землю, Барг осмотрел место ночного пиршества стай воргов – следы, обрывки шкуры, разгрызенные обломки костей неудачливого ночного лазутчика. Про себя отметил – проконтролировать, чтобы еще до завтрака ребятня собрала осколки костей и отнесла мастеровым – нечего пропадать ценному материалу.

Между тем деревня оживала, уже суетились у сложенных из обожжённой глины прямо на улице очагов женщины. Дети помогали таскать воду и стаскивать с верхних схронов мясо и сушеные дары леса. Совместный завтрак был старой традицией поселения.

История деревни заслуживает отдельного внимания и тесно связана с созданиями, чей ночной визит будет активно обсуждаться за утренней трапезой всеми членами деревни. Образовалась она много веков назад, на самом краю великой Империи Владык Анкараев, поглотившей, как казалось ее жителям, весь белый свет от края до края. Основали деревушку ушедшие на дальний восточный рубеж охотники и браконьеры, кто в поисках свободы от тяжелых налогов столичных сборщиков дани, а кто то в поисках трофеев диковинных зверей, которыми славились эти древние и неизведанные леса.

Здесь, где дубовые рощи из старых коряжистых гигантов чередовались с лесами из великанских елей, среди непроходимых чащоб, болот и лесных озер, запах человека был незнаком и не пугал зверье. Поэтому охота была знатная, хоть и связанная с большим риском, так как местная живность отличалась изрядной силушкой и своими размерами внушала трепет даже опытным охотникам. Конечно, подобраться на расстояния выстрела из лука к здоровенному секачу мог любой охотник, но вот иметь мужество выпустить в него стрелу, зная, что не каждый лук пробьет шкуру здоровенного вепря, а может только разозлить его. Что уж говорить про полноправных хозяев леса – медведей, которые по размеру в холке больше походили на коней… Нападать на них с рогатинами, как это делали столичные охотники, было чистым самоубийством – шкуру их рогатиной было не просадить, да и ломалась она как спичка, а здоровенный кол с собой не потаскаешь. Вот и подбирался сюда народ опытный, да и не обделенный ни ростом, ни силушкой молодецкой, да изворотливостью, а главное лихой настолько, что разбойники по сравнению с ними – трусливая шпана.

Последние, кстати, в эти края никогда не забредали – ссориться с охотниками, которые могут сутками бежать по следу как гончие псы, а потом утыкают стрелами как ежа, оставаясь при этом незамеченными, никто не хотел. Вот и перерос в итоге охотничий лагерь в деревню, а как охотничьи шалаши сменились рубленными хатками, так и женщины с детями начали к своим мужикам перебираться. Деревушка располагалась на большой поляне между дубовой рощей и скальным массивом, похожим на гигантскую стену изъеденную кавернами и трещинами. В них вгрызались корнями корявые сосны и прочая поросль, чьи семена ветрами занесло на такую высоту.

Стена была высотой локтей в сто двадцать и рассекала мир с запада на восток. Многие побаивались к ней приближаться из-за странного шума идущего, то ли от этих камней, толи из-за них. Сначала охотники шутили, что боги мол отделились от нас забором, чтобы мы в их угодьях не охотились, и придумывали разные небылицы о природе шума с той стороны возведенного богами забора, от трущихся о стену гигантских диких буйволов, до гула боевых труб темных богов, которые непременно должны собирать армию для похода на мир живых. Но, набравшись браги для смелости, как и положено нашему непоседливому народу, вечно ищущему приключений на свою откуданогирастут, и естественно на спор, залезли на вершину стены. Обнаружили они, что сверху находиться плато, шагов в двести шириной, где нещадно бьет в лицо соленый ветер. В конце этой плоской как тарелка полосы, скудно поросшей травой, был обрыв, о который далеко внизу разбиваются набегающие горы соленой воды. Само же плато то расширяясь, то сужаясь тянется на восток, изгибаясь к северу отделяет два мира – зеленую шумящую кронами долину лесов от темно синих бегущих к берегу волн океана. На самом краю виднокрая видно как стена забирает вверх, переходя в горный хребет с зелеными лесистыми склонами и белоснежными вершинами.

Разобравшись с источником шума и решив, что просто поселились у забора, разделяющем владения богов земных и морских, местные успокоились, занявшись поисками выгоды от такого соседства.

Когда мистика и страх отступили, и шумной стены перестали бояться, неподалеку, в дне пути, выросла деревушка рудокопов – низкорослых и коренастых мужиков, жаждущих найти золото либо ценные каменья, но в итоге за неимением ни того ни другого, занявшиеся добычей железа и его обработкой. Само собой эти ребята с большой охотой меняли свои поделки на меха, кожу, копченое да вяленное мясо. Особо сильно горняки ценили хмельной напиток из дикого меда, рецепт которого был страшной тайной охотников. Еще горняки сильно сетовали на то, что охотничье братство обзаведясь ножами да парой топоров, торгует у них только наконечники для стрел, а за топором приходят когда старый до обуха изотрут. На что получали ответ, что мол лесные духи обвешанных железом в своих владениях не жалуют – вы вон тоже глубоко не копаете, чтоб горных духов не прогневать…

Землепашцы да скотоводы тоже не заставили себя долго ждать, облюбовав роскошные луга, которые начинались в трех днях пути на северо-запад от охотничьего поселения. Деревеньку охотников за крутой нрав жителей, на разбойничий манер, обозвали браконьерской – шибко уж рослые, обвитые тугими мышцами лесные жители напоминали мирным пахарям разбойников, которые частенько не давали спокойно жить народу ближе к столице, где побольше трактов и купеческих обозов. Несмотря на это, зажили по-соседски – хлеб да овощи в обмен на плоды охоты от нас, да железный инструмент от горняков всем пришлись по вкусу. Только полотняные порты да рубахи, деланные крестьянскими бабами, которые они постоянно пытались сменять на что-нибудь, оказались не по душе ни горнякам, ни нам. По лесу в них не побегаешь – одни клочки останутся, да и рудокопы наши кожаные одежки предпочитали – тряпка мол истирается быстро. В итоге мы даже обозы совместные стали собирать до ближайшего города, куда было неделю ходу на крестьянских телегах.

Городок этот назывался Тернью, по названию тамошней реки, и считался дикой глухоманью по столичным меркам. Но, между тем, базар там был, даже столичных купцов, да разношерстных перекупщиков хватало. Так что торг у нас был хороший. Монеты домой никто не вез – толку нам от этих кругляков в лесу. Везли поделки мастеров городских, хозяйскую утварь, сладости да гостинцы детям и женщинам, в общем, то чего сами не могли добыть или сделать. Особо ценились тамошние ножи – наши соседи так калить железо, чтобы оно было крепким и легким, не умели.

Имперские сборщики податей изредка добирались и до нашей глухомани, раз в два-три года, делая это с большой неохотой и больше для порядка, нежели для пополнения казны. Золотом и брильянтами у нас не пахло, а выдвигаться к нам приходилось по весне, чтобы вернуться до зимних морозов и метелей. Вели они себя, кстати, очень вежливо, в отличии от центральных регионов империи – там эти ребята могли и село спалить, чтоб соседям неповадно было подати утаивать. А к нам отряд больше пятидесяти человек по лесным тропам не проведешь, а ежели нас, либо наших соседей обидеть, то из этих лесов и маленькой армии не выбраться – они и не поймут почему после каждой ночевки по десятку людей пропадает и откуда в конце стрелы прилетят.

Так что солдаты из конвоя были тихенькими, а сборщики податей ограничивались парой рулонов материи да несколькими телегами зерна от пахарей и пятью мешками колец для кольчуг от горняков. От нас же брали штук тридцать пушных шкурок лично для имперского двора и всяко, как нам казалось, хрень – например здоровенные рога лося. Лось этот, кстати, вымахав до неимоверных размеров и окончательно потеряв страх перед хищниками, сам приперся в деревню, наверное территорию оспаривать, ну и проиграл схватку с десятком лучников, не успевших в тот день на охоту.

А как то раз забрали шкуру здоровенного медведя, который повадился к землепашцам на легкую кормежку. Те скотину загоняли на ночь в хлев, рубленный с цельных бревен, чтоб волки не добирались. Так этот верзила, со взрослого человека в холке, парой ударов лапой разваливал сие монументальное строение как трухлявый пень. И дальше спокойно пировал какой-нибудь коровой, наслаждаясь тем как стрелы из чахлых крестьянских луков приятно щекотят ему бока и спину. Вот они к охотникам и побежали. В итоге одновременный удар в бочину двух десятков тяжелых охотничьих стрел, выпущенных из мощных луков, прервал сие набеги, и то потому, что в наконечниках закладки яда были.

Шкура у зверюги оказалась как панцирь, не решив куда приспособить, поставили чучелом на входе в деревню – волков пугать. Так она там и стояла, пока не заставила спонтанно облегчиться сборщиков податей вместе с отрядом доблестной королевской стражи, при их очередном приезде. Отойдя от шока и вытряхнув из штанов содеянное, они выпросили ее себе и чуть про пушнину на радостях не забыли. Мы уж подумали – никак для лечения запоров забирают.

Все встало на свои места, когда спустя пару лет, столичный купец на торге поведал одному из охотников, что мол бывал на приеме он императорском, и удивился насколько отважен род правителей наших. Мол трон императорский украшен золотом и камнями драгоценными, а сделан целиком из двух рогов огромного лося, которого дед императора взял на охоте. И рядом с троном стоит чучело гигантского медведя, и что юный император самолично сразил его одной стрелой. Вся деревня, после этой новости, неделю перемывала кости храброй императорской чете, особо обхохатываясь над «одной стрелой»…

По правде сказать, лук любого нашего охотника, даже тех давних времен, не натянул бы ни один армейский стрелок, не то что бы император. Как то один лучник из отряда охраны сборщиков податей, увидев у охотников странные толстый луки в четыре локтя длинной, склеенные из разных пород дерева и пластин рогов, концы которого загибались в обратную сторону от лучника, захотел сравнить со своим. Заодно и в меткости по бахвалиться, видать знатный стрелок был. Уж что что, а мериться чем не попадя ни нам, ни предкам основателям, дважды предлагать не надо было. Лук у него был, как и у всех солдат прямой, из одного куска дерева и почти в его рост. Указав на молодую березку в ладонь толщиной растущую, как сказал солдат, на расстоянии треть полета стрелы – а точнее в полусотне шагов, он безуспешно запулил в ее сторону 2 стрелы. После чего объяснил ухмыляющимся зевакам, что сверялся с ветром, а потом запустил третью стрелу, которая пройдя по дуге воткнулась в ствол на высоте полтора роста. После чего довольно указал пригласительным жестом своему сопернику на стрелковую позицию. Охотник достал тетиву, бормоча себе под нос о том, что расстояние полета стрел у них какое-то не правильное, снарядил лук, наложил стрелу, похожую по толщине и длине больше на легкий дротик, и краем глаза покосившись на колышущиеся травинки, запустил ее прямой наводкой, расколов широким наконечником березку на пополам, чуть ниже того места, куда попала предыдущая стрела.

Лучники из имперской стражи, до самого вечера, по очереди пробовали натягивать тетиву и стрелять из наших луков. Получалось не очень – накинуть тетиву удавалось только вдвоем, а стрелять в пол растяжки. Уже вечером за хмельным медом, пристыженным воякам объяснили, что здесь если такой лук не натянешь, то лучше уезжать туда где зверь помельче, а с ваших луков тут только зайцев охотить. Даже лук один подарили, мол императору рядом с чучелом медведя повесить…