Читать книгу Горизонт, которого нет. Темная тайна Черного моря. Книга 1 - - Страница 6

Спустя несколько минут корабль, наконец, тронулся и вскоре вышел в открытое море. Солнце в зените обжигало и, казалось, плавило даже воздух. Бриз, бивший в кливер, тянул корабль за собой и давал надежду на то, что путь минуется легко.

Ярослав расположился в маленькой каюте, открыв иллюминатор, чтобы не задохнуться от жары. Утонувший тюк не шёл из головы. Он понимал, что, по-хорошему, надо было нырять за вещами или собирать новый баул, и ждать еще неделю, когда прибудет другой корабль. Но так хотелось скорее покинуть эти места и больше никогда не возвращаться. Да и денег на недельный постой и новые сборы не хватило бы. Припомнив ситуации похуже, он счел всё же, что и из этой выйдет с достоинством и победой. Кроме того, некоторые попутчики – солдаты и офицеры, видевшие ситуацию, – предложили помощь. Уцелевшие сухари Ярослав оставил себе, а турку и кофе сменял на хорошую рубаху и флягу с водой, что облегчало положение.

На второй день пути ветер внезапно стих и наступил полный штиль. Море было как зеркало – ни единого всплеска. Лютая жара, вонь и качка – без того отвратительны, добавлялось к ним теперь бесконечное ожидание, бездействие… Мерзость этих ощущение владела всеми, и командой, и пассажирами, пронизывая раскалённый воздух на палубе, прелый дух кают и затхлое пространство трюмов. Качка клонила ко сну, но жара, от которой хотелось содрать с себя кожу, не давала заснуть. Пытка, не иначе!

Ярослав вышел на палубу спасаться в тени мачт и парусов. Он стоял, молча опираясь о борт и смотрел вдаль. Подумать было о чем. Это и происходившее в стране, и воспоминания о доме, а также события, ставшие причиной изменений.

Ярослав не смог стать большим военачальником и был скорее солдатом, хоть и дослужился до капитана батальона. Его это тяготило до последних дней службы. Ведь отец в чинах был намного выше. Мысль увидеть разочарование в глазах родителя была невыносимой.

Солдаты, с которыми воевал Ярослав, были ему как братья. Планируя наступления, разведку или оборону он подчас им не говорил лишнего – они буквально по взгляду, жесту или короткой шутке понимали, что нужно делать. Оттого взвод был чуть ли не элитным подразделением полка, и за весь срок службы потерял только трех бойцов. Побывать в самом пекле приходилось не раз, но всегда сила и бодрость духа, русская смекалка, выдержка и, конечно же, опыт одерживали верх. Полк Ярослава позже назвали частично в его честь – Яростным. При одном упоминании о нем враги уже знали, что их будет ждать поражение, и, даже если полк заманить в засаду, разбить его – задача невыполнимая. Бойцы сражались даже не до последнего патрона, а пока кругом не оставалось ничего, чем можно было бить врага, будь то нож, палка, камень – казалось, они могли стрелять даже песком и землёй.

И если бои для Ярослава стали уже частью его самого, то общение с начальством ладилось отнюдь не всегда. Опыта у Ярослава было на три головы больше, чем у многих полководцев, но доносить его до понимания генералов не хватало услужливости, изворотливости и хладнокровия. Иногда хотелось разбить лицо паразиту-генералу, что действует как топор там, где нужен хирургический скальпель. Подбрасывали сюрпризы и сослуживцы – поступками, которые были непонятны Ярославу. Особенно, если как-то были замешаны женщины. По некоторым случаям провинившиеся попадали под наказание или даже с позором отправлялись на каторгу. Бесспорно, смекалка и безбашенность порой помогали в добыче ценных разведданных, но Ярослава, как командира, любые выходки раздражали, особенно когда бойцов приходилось прикрывать от гнева начальства, если что-то неуставное всплывало.

Уходил со службы Ярослав в смешанных чувствах. Последней каплей стала выходка сослуживца – ставшая спусковым крючком для увольнения из армии (благо срок уже подходил). И этот случай был третьей и последней потерей в его подразделении при его командовании.

Тогда родилась горькая поговорка: «На войне любви нет места… но нет места более верного для проявления любви, чем война!». Только там проявляется любовь и милосердие в самой искренней и человечной форме, если ее проявляет человек, а не живущий в каждом бойце зверь. Но увы, чаще всего такая любовь недолгая.

Сержант Александр Викторов был отличным бойцом и разведчиком, но при этом весьма сентиментальным, за что и получил негласное прозвище «Романтик». При контратаке русской армии, когда османские войска уже теснили к Сирии, молодая турчанка в одной из деревень попыталась вывезти из-под обстрелов детей – своих братьев и сестер и просто соседских.

Дети – частенько разменная монета как для атакующих, так и для отступающих войск. Ведь стрелять по детям это и низость, и военное преступление. Солдаты Паши этим и пользовались. Девушка, желая спасти младших, отдала их обозу с отступающими бойцами османов – они проходили через деревню на заре, при первых звуках обстела русскими солдатами с подступов господствовавшей высоты. Хотя те же янычары, разрозненными бандами ещё накануне обирали эту деревню, теперь они покидали рубежи, пытаясь выдать себя за гражданских, чтобы сменить дислокацию и перегруппироваться. Такие методы были во всех войнах и во все времена. Стоять насмерть было принято только в русской армии.

Девушке едва исполнилось пятнадцать лет, но смелости было как у взрослого солдата. Чтобы дать время уйти обозам, она отвлекла огонь на себя, беспорядочно стреляя из всего, что под руку попадалось, оставшись от павших и отступивших солдат. Ловко перебегая меж стен и камней, она стреляла, создавая впечатление, что воюет взвод, как минимум. Стрелять она не умела, а может и не пыталась целиться даже, поэтому пули летели во все стороны. Она, конечно, ни в кого не попала, но нервы солдатам потрепала знатно. В конечном счете, ее прижали, слегка ранив, – обезвредили и взяли в плен.

Взяли ее как раз Ярослав с Александром с еще одним молодым бойцом. Увидев, что вместо взвода солдат, по ним палила одна худенькая девчушка, Викторов проникся к ней уважением и даже симпатией. Он сам оказал ей первую помощь, перевязал раны, дал воды и свою пайку хлеба:

– Не надо бояться! Успокойся! Все будет хорошо! – сказал он тогда.

Ярослав был жестче и после осмотра деревни, заметив, что девушка в четком сознании, повел ее на допрос, подозревая, что она вполне может быть шпионкой османов. Такие порой и вправду попадались.

Допрос вел командир полка. Предпочитая допросы с пристрастием, он не гнушался любых методов, лишь бы выбить правду (ну или то, что ему хотелось услышать). Негласно его прозвали «Инквизитор». Ярослав был жесток, но никогда не применял насилия, особенно к пленным женщинам, считая их однозначно слабее и не заслуживающим подобного. Командира же приходилось буквально останавливать, чтобы он ее не растерзал.

Спустя несколько часов выяснились все мотивы действий девушки. Ярослав окончательно остыл и все понял правильно. Командир тут же приказал немедленно снарядить погоню и захватить беглецов, среди которых могли быть как эмиссары Паши, командиры или иные важные единицы, так и диверсанты, которые на два дня отодвинули наступление русской армии.

Девушка плохо знала русский, но кое-что все-таки понимала. И когда услышала приказ, что, если едущими в повозках будет оказано сопротивление, разрешено открывать огонь на поражение, поняла, что дети попросту попадут под перекрёстный огонь. В ту же секунду она бросилась на командира, пытаясь заколоть его невесть откуда взявшимся в ее руках железным прутом.

Схватка закончилась быстро – сержант Викторов оттащил её и увёл. Командир отделался царапинами, порванным кителем и бешенством. Викторов привёл ее в подвал разрушенного дома – импровизированный карцер, – но приковывать не стал. Она забилась в угол и всячески пыталась спрятать лицо (на допросе ей этого не позволяли). Александр присел рядом и на ломаном турецком, что успел выучить, завязал разговор:

– Adınız ne? (Как тебя зовут?)

– Beni yalnız bırak! Sizi ilgilendirmez! Yanlış! (Отстань! Не твое дело! Неверный!)

– Pekala, seninle bir şekilde iletişime geçmeliyim. Sakin ol lütfen. Benim adım Alexander. (Ну должен же я к тебе как-то обращаться. Успокойся, пожалуйста. Меня Александром зовут.)

– Aichel… (Айшель)

– Aichel! Artık aptalca şeyler yapma! Vurulmak istemiyorum. (Айшель! Не делай больше глупостей! Я не хочу, чтобы тебя расстреляли.)

– Umurumda değil! Onlar için öleceğim… Başka kimsem yok! Buraya geldin! Sizler haydutlar ve katillersiniz! (Мне все равно! Я умру за них… У меня больше никого нет! Это вы сюда пришли! Вы бандиты и убийцы!)

– Bizim hakkımızda böyle düşünmemelisin … (Зря ты так о нас думаешь…)

– Ve nerede yanılıyorum? Evine silahla girmedim! Ailemi ve toprağımı savundum! (В чем я не права? Я в ваш дом не входила с оружием! Я защищала свою семью… и свою землю!)

– Это война! И нас сюда позвали помочь… Ve yurttaşlarınız topraklarımıza saldırdı. Ne yapmamızı istedin? Onların izini takip ediyoruz. Kimse şahsen seni ve kardeşlerini istemiyor… Her halükarda, ben… Ama hayatın karşılığında ödeyeceğin bir şey yapmak zorunda değilsin … (И нападали на наши земли твои земляки. Что же нам было, по-твоему, делать?! По их следу мы и идем. Тебе лично и твоим братьям никто зла не желает… Во всяком случае я… Но не надо делать то, за что поплатишься жизнью…)

– Bununla ne umursuyorsun? (Какое тебе дело до этого?)

– Görünüşe göre, seninle konuştuğum için bir dava var. İçmek! (Ну, выходит, есть дело, раз говорю с тобой. Попей!), – сказал Александр и дал ей флягу с водой, – İyi gidiyorsun! Seni koruyacağım. Sonuçta, kararınıza saygı duyuyorum ve ölmenizi istemiyorum … (Ты молодец! Я буду тебя защищать. Я уважаю твое решение и не хотел бы, чтобы ты умерла…) – сказал он и добавил, отведя взгляд, – Не то мне придется тоже…

Девушка открыла лицо, а по ее щекам текли слезы. Ее трясло от боли, страха и холода. Александр протянул ей платок и чуть обнял, присев ближе. Она сперва дернулась, но в подвале ей было так сыро и холодно в рваной легкой одежде, что все же придвинулась ближе. Так и сидели.

В это время в здании напротив шли непростые споры как о продолжении наступления, так и о том, что делать с пленницей. Ярослав не видел в ней угрозы, а командир с высоты своего полета не мог спустить попытку покушения и нанесенное оскорбление. Закончив обсуждать стратегию, командир отдал приказ расстрелять девицу, как бы между прочим, этим поставив точку.

Приказ командующего о погоне оправдан – ведь время военных действий. Но с точки зрения житейской оправданы и отчаяние девушки, и ее попытка остановить командира. Только вот не все имеют холодный рассудок, тем более на поле брани.

Ярослав, оставшись один на один с полководцем, вступился за турчанку:

– Ваше высокоблагородие! Разрешите обратиться?

Командир жестом позволил говорить.

– Содеянное несоизмеримо наказанию. Девчонка – явно не боец. Разумнее наказать – шугануть ее кнутом, или шпицрутеном, на худой конец арестовать на какое-то время, да отпустить, когда наступление пройдет дальше. Но убивать-то зачем?!

Но комполка аргументы не интересовали:

– Странно слышать от вас такое, капитан! И вдвойне прискорбно, что нужно объясняться! Из жажды мести, она вполне может примкнуть к врагу. Она бралась за оружие, научиться правильно им владеть – дело не хитрое. Я отдал приказ расстрелять ее! Обсуждения закончены, извольте исполнять.

– Но помилуйте! Ее ведь тоже можно понять!

– Смеете перечить? Или у вас проблемы с исполнением приказов?!

– Никак нет… – процедил сквозь зубы Ярослав.

– Исполняйте!

Ярослав козырнул и вышел. Приказ должен быть исполнен. Ярославу, пришлось пойти в карцер и распорядиться. Тот диалог надолго остался в его памяти:

– …Сержант Викторов.

– Капитан! – встав по стойке ответил Викторов.

– Принимайте командование для приведения распоряжения о казни в исполнение…

– Никак нет…

– Что?

– Никак нет! Ярослав Владимирович… Не приму! – ответил Викторов все также стоя по стойке смирно и смотря перед собой.

Ярослав схватил, отвел Александра в сторону и сказал:

– Романтик, ты сдурел? Субординацию нарушаешь?! Это приказ командира полка!

– Ну раз мы на «ты» … Слава… Именно выполняя такие вот приказы… – он отвел взгляд в сторону девушки и, посмотрев в глаза Ярославу, добавил: – Я был рядом и все видел… Скажи, чем мы отличаемся от османов?

– Тем, что воюем за свою землю и родных, за родину, за правое дело, Саша! Не мне тебе объяснять, мы почти с первых дней битв вместе и оба знаем это!

– Но мы сейчас уже на их земле! И конкретно она не шла на нас войной, а просто защищала своих, как защищали мы своих!

– Мы солдаты, Саша!..

– …а еще мы люди, Слава! Русские люди! А не варвары и звери! У нас есть принципы, честь и совесть. Вот против варваров и бесславных ублюдков я костьми лягу! Но не против женщин и детей, чьих бы кровей они ни были!

– Ты ведь понимаешь, что за мятеж тебя ждет?! Участь дезертира! Ты этого хочешь?

– Будь по сему! Раз так, тогда… стреляй! Или достань саблю и руби прямо сейчас! Я даже защищаться не буду! – твердо сказал Викторов, – Я собираюсь уйти и забрать ее с собой!

– Саша, ты мне как брат, неужели ты переметнешься к врагам?

– Нет! К врагам – никогда! Я обещал ей… что все будет хорошо! Если это будет значить, что нас обоих расстреляют… Я уже сказал – будь по сему! Я не буду участвовать в терроре и убийстве на потеху высокому начальнику, который, как сопляк, не может от бабы защититься! Им бы все только в дуэли играть, да людей давить, как тараканов!

– И ты пожертвуешь?.. Дружбой, солдатской верностью, Родиной, всем?.. Ради кого? Ради девки?

– Ради любви и сострадания!

– Да какая любовь, Саша??? Очнись!!! Война идет!!! Какая, на хрен, любовь? – сорвался на крик Ярослав схватив друга за плечи.

– Самая настоящая! – спокойно ответил Викторов, – На войне любви нет места… но нет места более верного для проявления любви, чем война! Ты не понимаешь этого сейчас, но еще поймешь, надеюсь! И что такое любовь, и какова она на вкус, и где ее можно найти, и на что ради нее можно пойти… Зверем ты никогда не был.

– Это хуже, чем выстрел в спину, от столь близкого человека! – сказал Ярослав и отшатнулся от друга.

– Ты же знаешь меня лучше всех! Я никогда не стрелял в спину! Ни русскому человеку, ни другу и брату по оружию, ни даже врагу… Надеюсь, и ты не выстрелишь! А мы с ней просто уйдем!

На этом он отдал честь и, оставив оружие, двинулся к карцеру. Открыв дверцу, солдат вывел девушку. Она робко шла, немного прихрамывая и трясясь в предчувствии дурного. Александр укрыл ее своим бушлатом и, обернувшись на миг к Ярославу, двинул к выходу. Ярослав молча пошел за ним. Выйдя Викторов увидел комполка, свой взвод, других солдат, что готовили оружие. Ничуть не растерявшись, он прошел сквозь солдат, которые сперва ничего не поняли, и пошел прочь. И было все равно ему, что ему кричали, отдавали приказы. Он просто приобнял девушку за плечи и оба не спеша шли по дороге прочь.

– Взвод на прицел! Сержант Викторов, приказываю вернуться и выполнять приказ!!! – кричал Ярослав вслед Александру.

«Что ж ты делаешь, дурак?! Как же я могу стрелять в тебя?» – только и думал он.

Ярослав так и не отдал приказа стрелять в них…

– Дисциплинка у вас, смотрю! Я обязательно об этом доложу! Солдаты – огонь! – отдал приказ командир полка, ставший свидетелем этого жеста неповиновения простого солдата.

Они так и упали замертво, обнявшись. Ярослав подошел следом и некоторое время стоял над телами пары, застывшей навеки в его памяти.

После этого Ярослав подал рапорт об увольнении, но его не подписали. Война с османами переходила в финальную стадию, и Ярослава обещали отпустить, когда османов прижмут и вынудят пойти на мирные переговоры, или пока они не будут окончательно разбиты. Скрипя зубами и с удвоенной яростью приходилось воевать. И хоть была направлена на врагов, однако ярость эта была скорее от бессильной злобы и горечи, что приходилось подчиняться обнаглевшим тиранам и самодурам.

Через несколько месяцев турецкие вожди окончательно осознали, что если они не заключат мир с русскими, то их сравняют с землей. Тогда Ярослава и отпустили со службы, присвоив медаль за заслуги перед Отечеством, но звание, несмотря на заслуги, оставили прежним. Полк расформировали по разным батальонам. Впрочем, когда собратья по оружию узнали правду о том случае, то при первой же возможности решили уйти. Людей это разобщило, и они уже не могли даже друг другу смотреть в глаза.

Тот случай запомнился Ярославу еще и тем, что это был первый раз, когда он задумался о том, а что же такое вообще любовь? Почему даже друзья и братья по оружию готовы ради нее поступиться принципами? Это было трудно понять его расчётливому разуму.

Воспоминания. Несколькими годами ранее

Осенью Ярослав прибыл на увольнительную в родной дом. Ему было тогда двадцать три года. На поездку и побывку было совсем мало времени. Всего три дня и в обратный путь. Предстояли учения, а затем участие в походе на очередной разгоравшийся виток военных действий. Еще молодой солдат, но уже получивший звание лейтенанта, он и тогда думал только о том, как предстанет перед родителем.

Карета подъехала к имению и после нескольких дней в пути было приятно, наконец, выйти у родного порога и развеяться.

– Господин Орлов, приветствую вас! – произнес прислужник по имени Тимофей и поклонился, приветствуя Ярослава.

– А где же отец?

– Ваш батюшка выехал в поездку. Срочные дела. Велел вам приготовить обед и баню.

– Вечно в делах… – вздохнул Ярослав, – Ты передал моё письмо о приезде?

– Не серчайте. Владимир Алексеевич получил письмо от вас. Ждал вашего приезда, но в деревне на окраине случилось несчастье.

– Что за несчастье?

– Не могу знать! Но ваш почтенный батюшка тотчас велел приготовить лошадь и собрать в дорогу дружину. Не смел его расспрашивать, лишь спросил, что можно сделать пока его не будет.

– Я к тому, что быть может помощь нужна. Не гоже сидеть сложа руки, покуда беда на родной земле. Или холопам это не понятно?

– Не извольте волноваться. Сегодня пришла весть, что все уладилось, а хозяин прибудет к вечеру.

Ярослав призадумался, затем произнес:

– Ну что же, подождем вечера. Распорядись накрывать! Баня готова, говоришь?

– Сию минуту все сделаю! – снова поклонился Тимофей. Он тут же распорядился о разгрузке кареты, а затем поспешил в дом.

– Ты один тут трудишься?

– Никак нет, господин. Конюх Петрушка еще, дворник Гришка.

– Понятно. Выходит, опять всех сослал… Бабы тут не задерживаются.

Всякий раз, когда он приезжал домой отца не было. Однако он надеялся, что хотя бы очередное повышение будет поводом отложить дела и встретить сына у порога родного дома.

Закончив обед в одиночестве и попарившись в бане, Ярослав переоделся в свежую одежду, и на душе посветлело. Он прошелся по дому. Нельзя сказать, что дом очень изменился. Отец по-прежнему был скромен в своих предпочтениях и потребностях – дощатые стены, подсвечники, грубая мебель, простое деревенское убранство, для оружия – отдельный большой шкаф, лишь боевая сабля висела сбоку от камина. Но после смерти матери заметно поубавилось того, чем отличалась семейная обитель от мужской – исчезли картины, полы не были натерты до блеска, местами царил мелкий беспорядок, стеклянная посуда была убрана в сервант, откуда явно доставалась очень редко. Впрочем, появился отдельный кабинет, где отец работал и принимал людей. Вот там был строгий порядок и армейская чистота и красота. Ярослав заметил и отдельный секретер, где были очень странные вещи, похожие на амулеты.

«Что это? Неужто отец занялся чертовщиной? Вроде не водилось за ним такого. Надо бы спросить!» – подумал Ярослав, рассматрев диковины, но не прикасаясь к ним.

Время текло медленно, словно смола, – для военного человека с дороги в доме не было занятия. Ярослав вышел в сад, несмотря на усталость с дороги. За забором с одной стороны было поселение крестьян, с другой – поле, с третьей – лес. За полем была речка, куда он в детстве не раз бегал удить рыбу и купаться вместе с окрестной детворой.

Солнце стояло в зените, и крестьяне были на работах в полях, либо в мастерских. Ярослав прошел мимо поселка и остановился у церкви, где его заприметил дьякон. Поприветствовав, дьякон пригласил Ярослава на вечернюю службу и посетовал, что батюшка его стал реже приходить на исповедь. Ярослава это вновь удивило. Он вспомнил об амулетах, но, разумеется, умолчал. Имея планы на вечер по встрече с родителем, Ярослав отказался, но пообещал прийти на утреннюю службу. Немного поговорив о делах насущных, они распрощались. Ярослав пошел мимо поля к реке, а дьякон, перекрестив его, направился в келью.

Крутой откос у реки, как и прежде, соседствовал с каменной насыпью, давая осторожным доступ к воде. У самой воды какая-то девчушка в платке и замызганном платье пыталась поднять ведра коромыслом.

«Вот дуреха! Ведра-то сперва надо поднять на берег из оврага! Как ты будешь насыпь преодолевать?» – подумал Ярослав, глядя на попытки девушки наладить равновесие на камнях, и понимая всю безнадежность этой затеи.

Хоть у нее и получилось подняться с двумя ведрами наперевес, но стоило ей попробовать сделать шаг, как она тут же шумно шлепнулась, опрокинув ведра, одно из которых укатилось в реку.

Девочка была худенькая, а платье ей явно было велико, что играло в минус тому, чтобы справиться с такой работой. По виду угадывалась одежда послушницы, и Ярослав предположил, что она трудится при храме у дьякона. Было странно, что ее отправили за водой совсем одну.

Тем временем девчушка, утирая слезы, поднялась и полезла в воду за утонувшим ведром. Сил ей не хватало, и, поскользнувшись, она шлепнулась в реку, насквозь промокнув.

«Одно слово – безнадега! Придется помочь!» – подумал Ярослав, подходя ближе. Сперва он думал уйти, но потом что-то внутри его все же заставило спуститься к воде. Отец всегда говорил, что отличительной частью русского человека является сочувствие и сострадание, а еще помощь нуждающимся.

Вблизи он заметил милое детское личико и карие глаза полные слез, а еще заметил синяки и ссадины на руках. Возможно, она уже не в первый раз падает и ушибается.

– Поди водица холодная для купания! Осень на дворе! Давай руку! – сказал Ярослав, и, ухватив за руку, разом вытянул девочку из воды.

Протерев глаза, она взглянула на Ярослава, смутилась и поспешила отвести взгляд и опустить голову. У воды было прохладно, подул ветер, от которого она моментально замерзла, но не смела двигаться, лишь стояла перед незнакомцем и стучала зубами.

– Эх ты! Тебя что, не учили?! Чтобы набрать воды, надо сперва одно ведро наполнить и поднять на берег, потом второе, и только потом коромысло пристраивать. Давай помогу.

– Простите, господин. Я сама…

– Сама-сама! Сама ты уже, смотрю, синяков набила и вымокла до нитки. Лучше старших слушай! Ступай на берег! И вот… укройся! – проворчал Ярослав и укрыл дрожащую девчонку своим кафтаном.

Та взяла коромысло и побрела наверх. Ярослав лишь покачал головой и принялся вытягвать ведро, а затем набирать воды. Пару раз он сам чуть не упал на скользких камнях и промочил ботинки, выругавшись.

Подняв ведра, он встал перед девчонкой, которая не посмела головы поднять, и лишь промолвила:

– Спасибо…

– На здоровье! Тебя как звать-то?

– Вера… – едва слышно произнесла девочка, не поднимая глаз, затем сняла и протянула пиджак.

– Я – Ярослав! Будем знакомы! – сказал Ярослав, беря кафтан и ища в нем портсигар и спички. Они были в кармане, где также был его снимок в мундире после награждения. Когда он вынул портсигар, снимок выпал и Ярослав, подняв его, засунул обратно в карман, затем добавил, – Осторожнее надо быть, Вера! В другой раз никого поблизости не будет! Утонешь еще! Ты откуда?

Услышав его имя, девочка подняла взгляд, полный изумления, и тут же поспешила его опустить. Сердце у неё застучало, дрожь в ногах едва не подкосила, а на лице выступил еле заметный румянец. Конечно же она знала, что так звали единственного сына владыки сих земель, ибо никого с таким именем в этой округе больше не было.

Она стояла и не могла вымолвить ни слова, лишь указала в сторону церкви.

– А, понятно. Пойдем, помогу тебе дотащить, раз уж ввязался. Заодно поговорю с дьяконом. Какого лешего отпускает девиц без сопровождения наставниц?! – сказал Ярослав прикуривая сигарету.

– Не надо, добрый барин, умоляю! Меня накажут… – пропищала Вера и снова начала всхлипывать.

– Вот те новость! За что?

– Каждой послушнице самой догма справляться…

– Ну, если ты не знаешь, как пользоваться коромыслом, тебя же должны сперва научить. Разве нет?

– Как верно поступать – Бог укажет, если вера крепка.

«Ох уж эти набожные речи и логика. Никакой рациональности! Мать такая же была!» – подумал Ярослав.

– Ну, так я же не Бог, а науку и помощь сию по доброте даровал…

– Покорнейше благодарю! – сказала Вера и поклонилась в ноги, как учили, – Значит, вас мне Бог послал…

«Наивная, сил нет! Но спорить похоже бесполезно! Да и настроения нет теологию разводить!» – решил Ярослав.

– Уверена, что обойдешься без помощи?

– Уверена, господин! – ответила Вера и еще раз поклонилась.

– Ну, как знаешь. Значит, укрепляй свою веру и не плачь при трудностях! Жизнь, она вообще штука не простая, а слезами только потоп можно сотворить. Хорошо?

– Да, господин! – сказала она и смущенно улыбнулась.

Ярослав помог ей взять ведра, и она побрела в сторону церкви. Ярослав же пошел по берегу к своему когда-то любимому месту. Вера отошла немного и остановившись поставила ведра на землю.

Сердце молодой девчушки стучало так сильно, что ей казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Множество чувств, пережитых за столь короткое время, словно кружили голову. Ей и присниться не могло, чтоб сын хозяина земли ей помогал воду набрать, и вообще обошелся бы так приветливо.

С ней никто и никогда так не обходился. Будучи сиротой при церкви жить было не сладко. Изначально она была очень непоседливой девчонкой, и хоть и пыталась всем и каждому помочь, но по неумению выходило больше бед, чем чего-то хорошего. Оттого терпела наказания, порицания и трёпки.

Настоятельницей над послушницами была монахиня, страруха очень жестокая. Она не любила ничему учить и что-либо объяснять, но за любые неправильные действия наказаывала. Она ставила на колени на горох или гречку, оставляла без еды на несколько дней, да и розги были ей по нраву. Девчата в приходе ходили по струнке, но никому было невдомёк каким способом это достигается. Вера же была у нее «в любимицах», особенно по количеству наказаний. Она всячески пыталась показать матушке, что она все делает и старается помогать, но та только пуще ее бранила.

Вере так хотелось, чтобы хоть кто-то ей помог, научил или просто однажды сказал «спасибо». Хотелось, чтобы ее похвалили, но попытки заслужить похвалу расценивались как тщеславие. Наказание же, по разумению настоятельницы, должно было приучать к смирению.

И вдруг такое чудо! Словно лучик света в бесконечной тьме…

Невольно ноги сами повели девчонку вслед за Ярославом. Прячась за кустами и деревьями, она брела следом стараясь не шуметь и держаться поодаль. Сердце все также стучало и сбивало дыхание. Это было какое-то странное ощущение страха и желания просто посмотреть на этого господина еще. Она не хотела подходить ближе и, если бы Ярослав ее заметил, и снова с ней заговорил, она бы опять онемела и стояла бы, уткнувшись взглядом в землю. И тем не менее, шаг за шагом, она к нему приближалась.

Ярослав тем временем дошел до своего места и с ужасом обнаружил, что дерева, с которого он рыбачил – нет. Оно склонялось над рекой, и судя по срубам на пеньке упало в реку. Он повесил кафтан на ветку дерева у дороги и полез за пенек. Между его корней он нашёл свой тайник – кулёк с запасом из 30 копеек на черный день. Казалось бы, зачем сыну помещика запасы денег, когда отец может купить ему все, что потребуется? Но только Владимир не жаловал Ярослава подарками, а заставлял их зарабатывать. А за провинности мог их все забрать. Оттого тайники Ярослава были в разных местах.

«Вот, что значит уметь прятать! Даже дровосеки дерево срубили да не нашли!» – довольно улыбнулся Ярослав.

Вдруг позади он услышал хруст, поднялся и оглянулся. Но только вылезая из оврага, он заметил, как вдаль убегает все та же девчушка по имени Вера.

Ярослав лишь покачал головой, взял кафтан и по пути в сторону дома подумал:

«Не девка, а недоразумение! Трудно ей будет!»

Вера бежала прочь со всех ног. Голова кружилась, мысли путались, дыхание сбивалось. В руках у груди она держала карточку с фотографией Ярослава, которую она умудрилась тихонько вытащить из его кармана.

Тем временем на корабле

Воспоминание оборвал подошедший сержант Сурков. Невысокого роста, полноватый, улыбчивый, слегка суетливый, но располагающий к себе мужчина. Он тяжело дышал и обмахивался платком, постоянно утирая пот со лба, что лился градом. На гражданской палубе находиться было просто невозможно из-за влажности, духоты и нестерпимой вони. Все, кто был не на посту вышли на верхнюю палубу, пытаясь найти себе хоть какое-то спасение и чем-нибудь себя занять. Конфликты раздувались на пустом месте.

Надо сказать, что несмотря на то, что российские парусники были куда чище и опрятнее западных судов (отличались наличием гальюна5 и профоса6, с чем были проблемы, например, у испанского флота), но главные флотские проблемы с поведением и гигиеной в те времена были и у русского флота.

Из-за штиля и угрозы исчерпания съестных припасов, капитан грозился отправить солдат на весла. Гибриды парусников и галер были еще в строю в те времена. Разумеется – никому этого не хотелось, ибо если существует ад, он непременно похож на галеру. Уж лучше сдохнуть под солнцепёком в пустыне, чем откинуться на нижней палубе за веслами. Ярославу это, конечно, не грозило, поскольку не офицерское дело веслами махать. Но ребят было, как минимум, жаль. От такой работы люди, обессилев, заболевали или преставлялись.

Хотелось есть, но баланду, что варил корабельный кок, можно было переваривать не чаще раза в день, учитывая, что запивать приходилось тухлой водой. С такими харчами в бой идти нельзя, а отдыхать тем более. От этого пассажиры были на взводе. Того и гляди начнут друг другу бить морды, лишь бы сорвать злость от безделья.

Сурков, поравнявшись с Ярославом, отдал честь. Ярослав ответил и завязался разговор:

– Здравия желаю, ваше благородие! – сказал Сурков.

– Здорова, сержант! Чем обязан?

– Да, в общем-то, ничем, Ярослав Владимирович! Просто увидел вас в одиночестве и решил выразить вам свое уважение да угостить!

– Вот интересно, сержант! Мы ведь с вами ранее не были знакомы! Откуда же вы меня знаете? – спросил Ярослав.

– О вашей службе идет такая молва, что наслышаны бойцы всего фронта! Часто ли увидишь живую легенду рядом?! – воодушевленно сказал сержант, протягивая пряник.

– Угу… Легенду?! Забавно… Но не более! – вздохнул Ярослав, – А вот за пряник – спасибо! Другим тоже раздаешь, или только «легендам»?

– Всем, кому могу! Берёг их на черный день в пути… Думаю, это именно он!

– Чертовски верно! – усмехнулся Ярослав, взглянув при этом на яркое солнце, – Меняю на сухари в таком случае!

– Честно, я бы уже на сделку с Морским дьяволом был бы согласен, лишь бы не отправили на весла в такую жару! Да денег нет ему заплатить…

– Сделка с Морским дьяволом? Это что еще за байка? – усмехнулся изумленный Ярослав. Такого он еще не слышал ни от кого, хотя ходил на кораблях не впервые, и общался с моряками.

– Это не байка! – улыбнулся Сурков, – Слыхал от моряков, что когда море такое спокойное, значит, Морской дьявол затаился и ждет, пока кто-то взмолится о сделке с ним, а когда это случиться, то погода резко меняется, поднимается ветер или даже налетает шторм, это значит, что Морской дьявол вышел на охоту за свежими душами. Тогда успевай удирать. Только опытные моряки способны спастись от Морского дьявола… – по-свойски, но задумчиво произнес Сурков. Он говорил так, будто это само собой разумеющаяся реальность, а Ярослав о ней не знал. Без тени сомнения или иронии.

– Вы, верно, шутите, сударь? Если так, то у вас явный талант! Вам бы на сцену! А если нет, то вам сержант, стоит пойти к лекарю или прилечь в тени! Явно – напекло!

– А вы, смотрю, не романтик, Ярослав Владимирович! – усмехнулся сержант.

– Да какая, к вашему, Морскому дьяволу, романтика?! Когда голод сводит, когда пекло, как в самом глубоком аду – не спастись, не спрятаться, еще и вонь тухлой рыбы от моря! Ни глотка свежести, ни чистой воды! В пору взбеситься, а не о романтике думать!

– Ахах! Ну, если думать только о плохом, как раз и взбесишься! Не угодно ли потешить себя морскими былинами?! К тому же, на веслах куда более страшный ад в такую погоду!

– Не сомневаюсь! – сочувственно взглянув на Суркова, сказал Ярослав, – Вероятно, вы правы! Если не тешится в таких условиях, то самое время повесится на рее!

Оба усмехнулись, похрустывая угощениями. В тот момент, эти сухари и пряник были почти что подарком свыше. А разговор немного отвлекал от чувства скрученного в узел живота.

– Что ж! Продолжим забавляться! – сказал Ярослав, проглотив последний сухарь. Теперь хотелось пить, но все же стало намного легче, и он решил продолжить интригующую беседу, – И как же, интересно, сию сделку с дьяволом проводят? Свечи, танцы с бубном и жертвоприношения девственниц?

– Хех! Не так все просто! – парировал Сурков, – Как мне говорили, сперва его надо призвать! Для этого нужно смочить в своей крови монету, скажем копейку и бросить за борт, сказав «море лишь для моряков – к сделке с дьяволом готов»…

– Ничего себе! Среди моряков знатные поэты встречаются! – повеселел Ярослав.

Настроение и вправду поднялось. Но ненадолго. На палубе показался хряк-боцман. Он дунул в боцманскую дудку так, что, наверное, за несколько миль слышно было.

«Солдаты и младший сержантский состав! Собраться на палубе!» – раздался командный голос боцмана не менее громкий, чем его дудка.

– У-у-у! Ну вот и пробил мой час! Счастливо оставаться, Ярослав Владимирович! Не поминайте лихом! – сказал Сурков и пожал руку Ярославу, затем отдал честь.

– Держитесь, друг мой… и спасибо! – ответил Ярослав и похлопал Суркова по плечу.

Тот кивнул и пошел на построение.

Когда состав построился на верхней палубе, боцман продолжил:

– Слушай приказ капитана корабля – «Младшему сержантскому составу распорядиться, получить и обеспечить младший солдатский состав пайками и направить на нижнюю палубу на весла!» Приказ ясен?

– Так точно!!! – крикнули замученные зноем солдаты.

– Вопросы?

– Никак нет!!!

Боцман еще раз дунул в дудку, что означало начать исполнение приказа. Неподготовленных слушателей такой звук вполне мог и напугать, так он был резок. И такие среди офицерского состава явно присутствовали. Про таких Ярослав сразу же думал: «Туристы! Как отец и говорил, приезжают на поле боя посмотреть, и – скорее восвояси, как запахнет жареным! Силы нет даже перед боцманской дудкой устоять, уж куда там перед самим боцманом или реальными проблемами!»

За весь поход боцмана успели оценить все, кто поднялся на борт. Он насолил всем своим скверным чувством юмора, бестактностью, неопрятностью и вызывающим поведением. И ему все сходило с рук – он был здоров и пузат настолько, что свалить мог любого. Неизвестно, как матросы его терпели, но солдат и офицеров он раздражал до самых портянок. Многие уже собирались организовать его избиение всем вместе, но никто так и не решился, все терпели. Ярослав же решил, что если еще раз пристанет, то точно свое получит.

Тем временем солдаты пошли получать пайки, а Ярослав и еще несколько офицеров остались на корме. От невольной мысли об атмосфере в этот миг на нижней палубе, где помимо духоты и вони, еще сырость и дышать вообще нечем, уже становилось дурно.

На палубу вышел капитан корабля. Коренастый мужчина лет сорока пяти, рыхлой физиономии с хлипкой бородой, выглядел он неважно, казалось, что ему пошел уже седьмой десяток. На фоне старпома, он бы потерялся, если б не форма. Однако командовал он логично, четко и умело. Отдав распоряжения, он отправился на мостик, куда позже и старпом поднялся.

«Эх, как парней-то жаль… Молодняк так губить! Но что делать?!» – думал Ярослав шарясь в кармане, – «Хм, а вдруг поможет…»

Достав несколько монет, он выбрал самую маленькую – пять копеек. Обнажив лезвие сабли, он слегка надрезал палец и промокнул монету.

– Была – не была! Море лишь для моряков – к сделке с дьяволом готов! – произнес он и бросил монету через плечо за борт.

Как и следовало ожидать – ни вспышки молнии, ни грома, ни внезапно налетевшего шторма. Хоть бы легкое дуновение. Черта с два!

– Хм. Может мало денег дал?! – усмехнулся Ярослав, – А может, морской дьявол слишком крепко спит!

Корабль, наконец, двинулся с места на вёсельной тяге. Окружающее пекло превратилось в лёгкий горячий ветерок, давая небольшое облегчение, особенно в тени. Но уже через несколько минут паруса были убраны, дабы не мешать вёслам и пришлось уходить на пассажирскую палубу.

Корабль, покачиваясь, медленно плыл, и в открытые люки все же заходил воздух, давая возможность дышать. Ярослав решил вздремнуть, пока есть такая возможность. Завалившись в гамак, он быстро провалился в сон. Вся суета осталась на верхней и нижней палубах.