Читать книгу Русский браконьер - - Страница 5

По весне из города к Михеичу прикатила внучка Лариска. Ей шел восемнадцатый год, училась она в ПТУ на повара-кондитера. Приехала она не просто так, а на практику в местный ресторан «Заря». Девчонка и раньше наведывалась к деду на каникулы, но то было в детстве. Сейчас же приехала настоящая красавица. Высокая, стройная с длинными тугими ножками, налитой, как мячик, грудью, тонкой талией и длинной шеей. Вихляющей походкой, в короткой юбчонке, с накинутой на плечо кожаной сумочкой она буквально сводила с ума местных ребят. От нее шел едва уловимый, волнующий запах* тонких иностранных духов. Спелые, полные, налитые вишневым соком губы приветливо улыбались, обнажая белоснежные зубки. Темно-коричневые вуалевые глаза, оттененные слегка загнутыми ресницами, смотрели свысока, надменно. Контрастом выделялась модная, – рыжая, короткая прическа.

Толстые поварихи удивлялись резкому росту посетителей ресторана, ничем ранее не славившемуся, кроме завозного баварского пива, шушукались и сплетничали меж собой.

Но на все ухаживания и намеки лихих и липких донжуанов Лариска, подняв правую бровь, отвечала коротко уничтожающе: «Отвали». Трудно жить красивым, ох как трудно. Более или менее дружеские отношения сложились у нее с соседом Гариком. Гарику шел двадцать второй год. После «дембеля», немного погуляв, по настоянию отца и старшего брата он спешно женился на богачке Пол инке. Но ничего путного из этого брака не вышло. Через две недели после свадьбы он вернулся к отцу, бросил на веранде пакет с мятым свадебным костюмом, а на крутом семейном совете заявил, что назад к Полине не вернется и в «примаках» жить не будет. А когда отец со старшим братом Федором совсем уж его «достали», попрекая большими затратами на свадьбу, Гарик сразил всех поговоркой: «Хорошо птичке в золотой клетке, а лучше на зеленой ветке». Мать, обливаясь слезами, обняла «меньшенького», а дед Егор, насупив брови, стукнув кулаком по столу, стал грудью на защиту внука.

Высокий ростом, гибкий, как кошка, с чернявыми глазами и волнистым чубом, Гарик неплохо играл на гитаре и гармошке, любил петь песни и частушки на посиделках, ходил на танцы в ДК. Он не видел Лариску года три и вначале даже не признал ее. Она же, встретив его на улице, первая с ним поздоровалась и представилась. Дразняще улыбаясь и кокетливо играя плечиком, начала расспрашивать о медовом счастье с пышной Полиной. Густо покраснев и прищурив цыганские глаза, Гарик отвел взгляд в сторону, но затем упрямо целясь в насмешливые глаза девчонки, хрипло пробурчал: «Не получилась у меня семейная жизнь, Ларик, сплошная невезуха».

Покалякав о том, о сем, вспомнив друзей и знакомых, пригласил ее на танцы. Лариса смеялась и подтрунивала над ним: «Дак ты ж женатик». Тем не менее, прийти обещала. После танцев, сидя на дубках у крайней хаты бабки Макарихи, Гарик рвал меха любимой тульской гармошки, зазывая молодежь. Кругом сидели и стояли молодые ребята и девчонки, подъехали на «Явах» соседские хлопцы. Как всегда, девчата «забивали» их частушками и запевками, те же изредка отвечали:

Мой миленок, как теленок,

Только веники вязать,

Проводил меня до дому

И не смог поцеловать.

По улице я катался –

«Жигулек» не бегает.

Сто разов я прокатился,

Милка все обедает.

Симпатюлечка Андрейка,

Притулупь меня маленько.

Эх, грудастая моя,

Без тулупа вышел я.

Люблю мягкое сиденье,

А «Яву» за быстроту,

Люблю милого за ласку,

А еще за простоту.

Купи мне, батенька, конька,

Резиновые ножки,

Буду девочек катать

По темной дорожке.

Девчата раскраснелись, «завелись», частушки пошли забористее и ядренее:

Я дорожку размету,

Сама к милому пойду.

Меня милый подхватил

И в посадки покатил.

Эх, кофта моя, неутюженная.

Трещат нитки по швам, кому суженая.

Я на лавочке сижу,

С крыши капает.

Меня замуж не берут,

Только лапают.

В день рожденья я миленку

Зря дарила ваучер.

Он опять соседку Ольку

Целовал на лавочке.

До утра мы с ним слонялись,

Час за часом, шасть да шасть,

Если б я не догадалась

Спотыкнуться и упасть…

После озорных частушек играл по заказу «Матаню», «Плясовую», «Цыганочку», завели «Страдания», «Калину красную». Кто-то рассказывал смешные, похабные анекдоты, слышался гогот, шлепки по спине. Лариска сидела рядышком, мяла жвачку. Вдоль улицы повеяло зябким ночным ветерком с реки, луна таинственно бросала длинные косые тени.

Начали расходиться. Осторожно взял подружку под тёплую руку. Шли молча. Напряжение росло. Около калитки он притянул ее к себе, ощущая толчки сердца, тугую, соблазнительную грудь, стал жарко целовать, заламывать. Она не сопротивлялась, томно закрыв глаза, горячо прильнула к нему. Скинув гармонь с плеча, правой рукой полез к замочку на юбке, лапнул ниже. Ойкнув, она, что есть силы, двумя руками толкнула парня в грудь. Пискнула гармошка, ноги Гарика взмыли вверх, и он со всего маху хлопнулся спиной о землю. Девчонка рассмеялась, скрипнула калитка, громыхнула задвижкой дверь. Улизнула недотрога.

– Тю, дура! – Гарик встал, не спеша отряхнул пыль с брюк, поднял с земли гармонь, прошелся по ладам, улыбаясь, и направился к дому. С садов сладко плыл волнующий запах черемухи, вишни. Светало.

Встречались они почти каждый день. Целовались до одури, обнимались, но дальше дело не шло. Парень затосковал, измотался, ходил бледный, осунувшийся. Все его думы были о ней. А тут еще Полинка, узнав об измене, начала наседать через родителей. Приходили сваты, за столом шел тягучий нудный разговор. Гарик уходил из дома.

Старший брат, жалея меньшого, советовал ему пригласить Лариску с подружкой на уху, на шашлыки. «А там толкач муку покажет», – хлопая брата по плечу, учил его Федор. Да и повод был – надвигались праздники. Идея Гарику понравилась, и он загодя стал к ней готовиться. Законопатил и просмолил старую дедову плоскодонку, покрасил её. Сменил рыбацкие снасти, купил красивые, яркие поплавки, нашел на чердаке треногу с закоптелым котелком.

Договорились встретиться на 9 ё Мая, на День Победы. Армейский дружок Сережка взялся замариновать мясо на шашлыки, за Гариком была рыба на уху. Лариска с подружкой Светкой обещали подойти к пристани в полдень, часам к двенадцати.

Вообще-то Гарик не был заядлым рыболовом, рыбалку считал пустой затеей, лишней тратой времени. Но тут был особый случай. Он с вечера накопал червей, сварил перловку. Федор выпросил у Михеича гороховую пышку, мать поставила чугунок пшеницы, напарила гороху. Дед, страдая астмой, наставлял внука рыбацкому умению. А днем, выйдя с ним на бугор, показывал пальцем костлявой руки уловистые места, надеясь на удачливую рыбалку.

Все как будто бы было готово. Гарику не спалось, перед глазами мельтешила гибкая и неуязвимая Лариска, думалось о предстоящей рыбалке. Он задремал, томимый ожиданиями. Перед рассветом, в самый сладкий утренний сон, на веранду, шаркая шлепанцами и кашляя, вышел дед. Постояв с минуту над спящим внуком, начал его будить, тыкая палкой в ноги. Но тот спал крепко. Осерчав, старый воткнул палку в живот внучка и стал ею сверлить. Охнув, соня вскочил, но, узнав деда, спросонья тер глаза. «Вставай, рыбачок, зорю проспишь»,– гудел старик над ухом. За окном серело» Одевшись в темноте на ощупь, он вышел во двор. Потянуло свежей, бодрящей прохладой. С веток капало, ночью прошел теплый, «огуречный» дождик. От земли шел пар, над рекой стоял густой туман. Небо было чистое, высокое, звездное. Далеко на востоке только-только начиналась заря. В конце улицы загорланил петух.

Гремя цепью, из конуры выбежал Тобик, прыгнул парню на грудь, радостно повизгивая и виляя хвостом, стал лизать нос, щеки, жарко дыша. У сарая под навесом рыбак нащупал связку удочек, прихватил ведро с прикормкой и насадкой и, подняв кольцо на калитке, вышел на огороды.

На другом конце сада в тумане слышно было чирканье спичек и басовитый говор мужиков. Это заядлые рыбаки Буней, Лукич и Михеич спускались к реке. Гарик заспешил за ними, скользя по мокрой траве, стараясь не упасть. Уже внизу, у пристани, Буней удивленно спросил: «Гарик, никак ты? Ай рыбки захотел?» Уклончиво, ответив, что дед приболел, ухи просит, гремя цепью, отомкнул лодку, подождал, пока они разъедутся по своим местам. Следуя советам деда, причалил у вяза, за камышом, прикормил и забросил удочки.

Прохладой дышала река. На средине бил жерех, гоняя малька; справа буруном ходила щука. Не клевало. Высокие красивые поплавки торчали как вкопанные. Зевая и зябко потягиваясь, он тупо смотрел на них, беспрестанно курил. Простояв с час, а, может; и боле, решил подъехать к старикам, лодки которых темнели на той стороне. Туман начал рассеиваться под лучами восходящего солнца. День начинался. Причалив неподалеку и прикормив, не спеша забросил снасти, но увы и здесь не клевало. Невезуха, да и только.

– Вот тебе и уха, – завздыхал он, – засмеют девки. Уже не надеясь на удачу, выбросив почти полведра прикормки, сменив несколько насадок и еще дважды переехав, Гарик впал в уныние. От усталости и яркого света он надвинул на лоб красную импортную кепку и, вытянув ноги, опустился на локоть. Клонило ко сну. Вдруг сквозь дрему он не увидел, а скорее почувствовал, как красивый высокий поплавок чуть заметно присел и начал медленно, толчками подниматься кверху. По зеркальной глади пошли мелкие круги. Вот уже появилась красная полоска, затем синяя, поплав клонится на бок и «шлеп!» – падает. И хотя поклевки Гарик ждал давно, все же он ее прозевал, вернее, продремал. Встрепенувшись, правой рукой цапнул удочку, сделал подсечку. Мощная рыбина, сильными толчками, стараясь завести в траву и запутать леску, гнула кисть руки. Не допуская слабины, Гарик сдерживал ее порывы и толчки, а левой продолжал, выбирать леску. Она хоть и туго, но помаленьку подавалась. Удилище согнулось и потрескивало. Сжавшись в пружину, он медленно продолжал вываживать. Из воды с хлюпом показалась черная голова с вытянутыми губами и темно-красным туловищем. «Лещ! Да какой! Красавец!» – кровь гулко толчками ударила в виски, в голову, радостной теплой волной пошла дальше, «Тихо, не волнуйся», – успокаивал он себя и потихоньку начал подтягивать к лодке лежащего на боку, грузного широченного леща. «Не дай бог, какая-нибудь травка встанет на пути и все, конец», – подумал про себя. Но вода была чистой. Левой рукой взял подсак, правая держала на весу великана. Осторожно подведя под замершую рыбину, ослабил натяг лески.

Страшный удар хвостом, и сноп брызг на мгновение ослепил его. С трудом приподнял сачок, а лещ, скользнув ихнего в лодку, забился, загремел и поднял такой шум и тарарам, опрокидывая банки, коробки, что сидевшие неподалеку Михеич и Лукич дружно повернули головы, заперхали, мелко тряся плечами: «Эх, жлобина чертова, кто же так делает? Надо было подождать, пока он успокоится, затем вытащить крючок и, не спеша, перевалить его в садок». Борясь в лодке с бушевавшей рыбиной, Гарик корил себя, тщетно пытаясь распутать, скрученную в пучок леску. «Пропала снасть», – сокрушался он, проклиная свое нетерпение. Лещ был уже под сиденьем, на корме и воевал там с черпаком. «Хрен с нею, с леской, дома заново сделаю», – облегченно рванул он снасть, чуть не порезав пальцы. Руки, джинсы, кроссовки были обильно измызганы слизью леща. Продолжая возиться с ним, он ни на минуту не упускал из виду другой поплавок. Но все же, когда полез на корму, а затем распрямился, то увидел, что тот лежит, мирно покачиваясь на волнах. «Вот те и на!» – удивился он и хлестко, жадно подсек. Конец удилища согнулся, леска, натянутая неведомой силой, быстро пошла книзу. Гарик уперся ногами, схватился уже двумя руками, пытаясь удержать напор. Но жуткая, дикая сила гнула дальше, ниже. Сухо чмокнув, лопнула хваленая японская леска» Удочка, свистнув, взмыла кверху. Гарик качнулся назад, теряя равновесие, чуть не упал за борт. «Ну и боров, – вихрем пронеслось у него в голове. – Вот это да!».

За кормой вынырнул поплавок, и его плавно повело в сторону. Сгоряча малый готов был прыгнуть за ним, но сдержал эмоции, помня, что в случае неудачи старики будут смеяться над ним. «Стоп, в чем дело, догоним, дай только с этим разделаюсь», – опуская дрожащей рукой оборванную снасть на нос лодки, лихорадочно размышлял он. С трудом достав пузатого широченного леща из-под сиденья, крепко взял его правой рукой под жабры, а левой еле вытащил туго засевший в верхней порепанной губе крючок. Начал головой заправлять в висевший сбоку лодки садок, но лещ неуловимым шокирующим хвостовым движением крутанулся, пальцы осмыгнулись, и тяжелая рыбина плюхнувшись мимо садка, вильнув хвостом, ушла вглубь. «Э-эх!» – обреченно выдохнул Гарик, скрипнув зубами. В глазах у него потемнело, руки вновь задрожали. «Растяпа ты безмозглая, идиот чертов, – стучал он мокрыми кулаками по голове, – такого лещаку упустил!». Вытирая руки тряпкой, он еще долго качал головой, корил себя, да делать было нечего, упущенного не вернешь.

Путаясь в леске, пошел к корме сниматься. Вытащив оба груза и развернув лодку, осторожно поплыл за поплавком, который блестел неподалеку, около кувшинок. Пустив ее по течению, подплыл к поплаву и цепко ухватился за него, но дзынькнувшей, ярой лески не удержал. В руках остался только красавец-поплавок. Неведомый, но сильнющий чебак ушел в коряги отцеплять крюк, засевший в губе.

– Эх, невезуха, – застонал рыбачок и шмякнул поплавком о дно лодки. Ловить было нечем.

– Аль помочь чем? – услышал он низкий голос Лукича с едкими нотками.

– Не надо, – глухо выдавил из себя Гарик, и его лодка толчками, резво пошла к берегу.

– А ведь будет из малого толк, – просипел старик, повернувшись к Михеичу, улыбаясь и попыхивая трубкой, – упрямый чертенок. Вылитый я в молодости.

– Все, больше к Лариске ни шагу, или рыбалка, или лямур, – сжав губы в тонкую ниточку и стиснув зубы, жестко гоня плоскодонку к камышам, ярился неудачник. Но с каждым метром пыл его остывал. Злость и досада рассеивались. За поворотом реки он увидел на зеленом лужку, под дубами, троицу друзей.

– И черт с нею, с рыбою, в другой раз наверстаю, – тешил он себя, восторженно вдыхая раскрытыми ноздрями чудный запах костра и жареного мяса. – Не везет в рыбалке – повезет в любви, – и губы его сами расползались в улыбке, в ожидании волнующей встречи с любимой.

Шел месяц май, черемуха цвела охапками, и ее сладкий, пьянящий аромат парил в неподвижном воздухе. Весеннее яркое солнце улыбалось лучами, радовалось и смеялось новой жизни.