Читать книгу Секс, вино и камамбер - - Страница 2

– У тебя вообще все норм, детей нет, выглядишь офигенно, работа есть, мужиков вокруг до хрена… Долго одна не останешься. Только знаешь, don’t sell yourself short. Реально надо знать себе цену. А то мы какие-то контуженные этими отношениями все.

Марго ушла, но сочла необходимым повторить свою мысль в рабочем мессенджере. Меня не надо было ни в чем убеждать, но на всякий случай я скопировала текст сообщения и сохранила. Как послания из китайских печенек с предсказаниями, которые я ношу в кошельке. Письмо, адресованное самой себе на случай, если я вдруг забуду, что только что получила второй шанс начать все с чистого листа.

Справедливости ради, надо сказать, что в тот момент долгосрочные перспективы моей личной жизни меня не заботили. Чтобы как-то сохранить присутствие духа, я с головой уходила в работу, а когда возвращалась в мою безумную реальность, то обдумывала предстоящий переезд (побег?), который поставит окончательную, безапелляционную точку моему браку, и мне становилось дурно. В развале отношений всегда виноваты двое, но зачастую одному из них приходится взять на себя ответственность и в одиночку разрубить гордиев узел, насильно связывающий меж собой двух людей, которым уже давно бессмысленно быть вместе.

В огромное окно справа от моего стола нещадно палило послеобеденное солнце, слишком жаркое для конца лета. Там, внизу, закипали машины, неровными рядами покрывавшие квадрат корпоративной парковки. А если вытянуть шею и заглянуть вдаль, мимо загруженной автотрассы и унылых бетонных зданий, то можно окунуться в синюю полосу искрящегося на горизонте озера, сулящего свободу и счастье, безусловные и безграничные.

Как выяснилось сегодня, Марго тоже разводилась. Названная в честь булгаковской Маргариты, она делила с мужем инвестиционную недвижимость и двоих детей. Не сдержав данное себе обещание дотерпеть до их совершеннолетия, она сбежала от их отца к своему бывшему начальнику. Пару месяцев назад я заметила, что с ее шеи вдруг исчез кулон в форме сердца – кулон, который она никогда не снимала. Теперь же Марго демонстрировала пустой безымянный палец и цитировала прощальное письмо своей тезки: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня».

Накал страстей достиг той точки, когда держать все в себе Марго больше не могла, а тут я хожу с перекошенным лицом. То есть про собственное перекошенное лицо я не знала. Думала, хорошо маскируюсь. Ошибалась.

Тогда я только начинала догадываться, что совсем не обязательно вести бой в одиночку. Что иногда люди, совсем непричастные к твоей жизни, могут очень помочь – словом, присутствием, советом. Я старалась не распространяться о том, что у меня происходит. Но по нелепому стечению обстоятельств, все в моей команде уже знали, что я расхожусь с мужем, и единственное, что держит нас под одной крышей, – это квартира, которую мы никак не можем продать. А Марго, знакомая, работающая этажом ниже, узнала во мне свои мучения, и, обменявшись ужастиками двух женщин, уходящих от мужей, нам обеим стало легче.

«Don’t sell yourself short», – повторила я за Марго. Надо запомнить. Я так далеко в будущее не заглядывала. Меня больше интересовало, как найти комнату и съехать, то есть как растоптать остатки мнимого благополучия и окончательно разбить сердце объективно хорошего человека. (Когда я была маленькая, я думала, что разводятся только негодяи. А потом я выросла, и оказалось, что развод никакого отношения к степени святости не имеет.)

Делясь офисными сплетнями, Марго рассказала, что я, оказывается, считаюсь «очень горячей штучкой». Но это так, за кадром. Статус самой востребованной женщины в офисе, полном накачанных мужчин, без сомнения, тешил самолюбие, но не более. Ведь за его пределами мой без-пяти-минут-бывший муж спивается, с ним я жить не могу, а больше жить негде. А когда я, наконец, куда-нибудь съеду, денег едва будет хватать на оплату съемной комнаты, половины ипотеки непродающейся квартиры и кредита по машине…

Да и что лукавить, мужиков вокруг было достаточно, это факт, но, несмотря на их достоинства, ни один из них не был в состоянии мне помочь.

Иногда бывают ситуации, когда только ты и можешь себе помочь.

Последнее, что меня сейчас волновало, – это перспектива остаться одной. Вот уже восемь месяцев тянулось наше расставание, и эта дикая подмена понятий (мы завтракали вместе, часто ужинали вместе, как ни в чем не бывало ходили в гости) меня убивала. Словно мою душу непрерывно колесуют. Безжалостно, мучительно, медленно. Я металась между угрызениями совести, страхом ответственности, мучительной неопределенностью и нестерпимым желанием, чтобы все поскорее закончилось. Каждое утро я открывала глаза и не понимала, как дальше жить. Каждый день я приходила на работу и разворачивала бурную деятельность, дабы придать моему существованию хоть немного смысла. Каждый вечер я переступала порог нашей квартиры, не зная, в каком состоянии я найду пьющего от горя супруга, внутренне сжимаясь от необходимости провести еще один вечер дома.

В такой ситуации есть два варианта развития событий. Можно занять позицию жертвы и жалеть себя до потери пульса. Такая позиция очень щекочет самолюбие, она крайне удобна, поскольку тебе ничего не надо делать. А что ты можешь сделать, ты же бедная-несчастная?! Второй вариант – жертвой не быть. То есть взять ответственность за все, что с тобой происходит. Да, это я озвучила, что нам надо развестись. Да, это я изо дня в день напоминаю, что мы разводимся. Это непросто свыкнуться с такой причинно-следственной цепочкой – отныне все, что со мной происходит, происходит потому, что мы разводимся по моей инициативе. Я даже знала, что могу обратить вспять цепную реакцию падающих костей домино. Достаточно лишь сказать – давай начнем все сначала, я не хочу тебя терять, мы совершаем ошибку, и т. д. и т. п. И эта сила, это полномочие изменить ход событий меня пугали неимоверно. Должно быть, так чувствовал себя Фродо с кольцом всевластия в кармане.

Но идти путем жертвы я больше не могла.

Мы лежали на траве у догорающего костра и смотрели на звезды.

– Ты не представляешь, какой кошмар творится у меня в голове, – сказала я устало.

– Только ты в состоянии положить ему конец, – сказал мой сосед.

Мне хотелось ему возразить, но не было сил. Мне хотелось сказать, что я не могу, я устала, у меня ничего не получается, мир мой рушится и мне некуда идти. Мне хотелось пожаловаться, но жалуются только жертвы. Протест застыл в горле, так и не получив словесной формы. Я ничего не сказала. А молчание – знак согласия. Только я в состоянии положить конец всему, что делало меня глубоко несчастной.

«Любовь – это желание жить», – сказал Максим Горький.

Последние несколько лет мне хотелось сдохнуть. Год за годом я методично засыпала нафталином свои мечты. Маленькие и большие, разумные и глупые. Мечты, которым не было места в этой жизни.

Я очень люблю жизнь во всех ее проявлениях. Мне нравится жить. Но оттого что я так люблю жизнь, мне хочется узнавать ее со всех сторон. Мне хочется ежедневно поглощать, пожирать ее на завтрак, обед и ужин, с аппетитом и обязательно с добавкой и десертом. Мне так много всего хотелось. Но я понимала, что ни одной из этих прекрасных грез не суждено сбыться. Я неоднократно ловила себя на том, что осознанно откладываю все на потом – нет, не на пять – десять лет, а на следующую жизнь. Мне даже хотелось поскорее реинкарнироваться, чтобы посмотреть, как я проживаю мечты из этой жизни в жизни новой. Я это представляла на полном серьезе.

Вот только даже профану в буддизме (кем я и являюсь) понятно, что упование на следующую жизнь заводит меня в тупик. Ведь если ты не усвоила уроков этой жизни, то в следующей снова столкнешься с теми же испытаниями и преградами, и так до бесконечности, из жизни в жизнь, пока ты не возьмешь ответственность за себя и за свое счастье, вместо того чтобы нагружать других людей этим непосильным грузом.

С какой стати кто-либо должен нести ответственность за твое счастье?

Раз в неделю, чтобы как-то держаться на плаву и отвлечься от своих невеселых дум (а может, чтобы окончательно убедить себя в том, что я негодяйка, ведь только негодяи разрушают с виду благополучные семьи), я сплю с мужчиной. Он – большой босс, каждый час его времени расписан по минутам. Он серьезный, ответственный, целеустремленный, амбициозный. Он фонтанирует силой, уверенностью и тестостероном. Он несвободен: подсознательно я выбираю исключительно женатых, чтобы не мешали мне решать мои проблемы. Я приезжаю к нему в офис, захожу в кабинет, закрываю дверь и сообщаю о своих желаниях. Он обхватывает меня своими сильными руками и выполняет все желания.

Он не знает, что я развожусь. Я считаю, что ему это знать излишне.

Иногда мы говорим об устройстве Вселенной и о том, как с ней общаться.

Он мне рассказывает, что надо взять листок бумаги, написать вопрос и положить под подушку. Во сне должен прийти ответ.

Только спрашивать надо четко и по существу. Именно о том, что больше всего волнует тебя в данный момент. Здесь и сейчас.

Я ложусь спать. Неопределенность с каждым днем становится все более и более невыносимой. Каждую неделю к нам приходят люди смотреть квартиру, и никто не покупает. Я не знаю, сколько это еще может продлиться. Я не знаю, на сколько меня хватит. Я больше не хочу так жить. Я больше не хочу приходить домой, не зная, чего ожидать. Я больше не хочу чувствовать себя палачом, расправившимся с нашим браком – только потому, что я взяла на себя ответственность вынести очевидный вердикт. Я хочу съехать, я хочу съехать, я хочу съехать. Но я не знаю, верный ли это шаг. Может, все-таки дождаться, пока квартиру продадим? Я боюсь причинить дополнительную боль своим уходом, неизбежную боль. Но я больше не могу ждать.

Я беру листок бумаги и пишу: «Стоит ли мне сейчас съезжать?» Это единственное, что меня сейчас интересует в мире. Я больше ничего не хочу знать. Я комкаю бумажку, кладу под кровать, выключаю свет и засыпаю.

Мне снится сон. Райский остров, белоснежный песок, чистое, синее небо, раскидистые пальмы, бирюзовый океан. Мы с мужем стоим на берегу спиной к воде, взявшись за руки и зарывшись ногами в песок. Внезапно поднимается волна. Она нас накрывает с головой и сбивает с ног. Мы погружаемся под воду, все еще держась за руки. Мне не страшно. Вода кристально чистая, и сквозь ее толщу проникают прямые нити солнечных лучей. Мне не страшно, но я хочу выбраться на сушу. Я делаю шаг по направлению к берегу и тяну мужа за руку. Он не сопротивляется, но и не следует за мной. Я делаю еще шаг вперед. Муж по-прежнему не двигается. И я не могу его сдвинуть с места. Я разжимаю пальцы и отпускаю его руку. Он остается на месте. Я уплываю вперед, к берегу.

Меня разбудил летний зной, заполнивший спальню тяжелым влажным теплом. Я оторвала голову от подушки и вспомнила сон. Мне уже давно не снились сны, очень давно. После завтрака я лезу в Интернет озадачивать сонники.

Вода означает очищение.

Необходимость измениться самому и изменить жизнь к лучшему.

Я пытаюсь выбраться, не испытывая страха, значит, трудности мне по плечу.

Большие волны, накрывающие с головой, знаменуют время больших перемен.

…Работает! Метод вопросов и ответов работает!!! Видимо, так Менделеев и увидел свою периодическую систему химических элементов.

Тут же мой восторг сменяется страхом. Работает. Я получила ответ на самый главный вопрос. Настало время менять себя и свою жизнь.

– Стоит ли мне сейчас съезжать? – спросила я.

– Конечно, стоит, – ответили мне.

Я получила ответ. Но мне понадобилось еще три месяца, чтобы решиться сделать первый шаг – как мне казалось – в бездну.

* * *

В двадцать девять лет я впервые прыгнула в воду с обрыва.

Даже прыжок в бассейн с самой маленькой вышки всегда вызывал у меня ярко выраженное чувство дискомфорта. Мне не нравилось, что на несколько секунд я теряю почву под ногами. Само падение не воспринималось мною как окрыляющее состояние полета – напротив, время тянулось нестерпимо долго, а предстоящее резкое погружение под воду делало ожидание мучительным. Временное отключение от реальности – зажмуренные глаза, задержанное дыхание, плотно закрытый рот, залитые водой уши – тут же запускает во мне режим выживания, и я начинаю отчаянно барахтаться, чтобы как можно скорее вынырнуть и глотнуть воздух – в подтверждение того, что я все еще существую в том измерении, которое покинула минуту (а может, несколько секунд) назад.

В конце лета я поехала с группой незнакомых мне энтузиастов в поход. Я себя классическим экстравертом не считаю, скорее я смешанный тип, но мне нравится находиться в большой компании, мне уютно в толпе, и я спокойно могу сорваться в поездку на выходные, никого толком не зная.

Мы приехали в палаточный лагерь на берегу бурной реки, по которой на следующее утро должны были сплавляться. Рафтинг давно был моей заветной мечтой – такой вот маленькой, незначительной, ничего радикально не меняющей мечтой, которую непременно хотелось осуществить. Непременно. Мне так хотелось плыть в надувной шестиместной лодке, подставлять мокрое от брызг лицо солнцу, проглядывающему сквозь облака, хотелось грести изо всех сил, преодолевая пороги, и бороться с бурлящим потоком, если упаду в воду.

Каждый раз, когда в моем присутствии упоминали рафтинг, я проигрывала идеальный сценарий неидеального сплава у себя в голове, и в груди начинало щемить. Эту безобидную мечту я тоже отложила на следующую жизнь. Как-то так получалось, что мои задумки не укладывались в мой брак. Осуществление различных порывов моей неспокойной души не представлялось возможным в рамках наших отношений. Нет, разошлись мы не из-за рафтинга, а потому, что различия между нами стали настолько острыми, что совместный рафтинг был невозможен.

Чтобы что-то изменить, нужно сделать первый шаг. И зачастую этот первый шаг нужно сделать в голове. Как только ты перестаешь отлынивать и на 100 процентов на что-то решаешься, обстоятельства сами собой начинают складываться в твою пользу, только поспевай за ними. Но для этого надо точно знать, чего хочешь. Это как в картах – ты не можешь сначала открыть одну карту, а потом, увидев карту противника, заменить ее другой.

Это твой ход. Берешь карту и играешь ею до конца.

Однажды во время вечерней пробежки я поймала себя на том, что душа моя по-прежнему занимается каким-то необоснованным самобичеванием. Словно я несу наказание за то, что недостаточно вкладываю в отношения, недостаточно стараюсь на всеобщее благо. Как в прошлом, когда я была просто женой и никуда не собиралась уходить. Вот только отношений, как таковых, уже давно не было. Была одна видимость, но очень убедительная, поскольку мы жили вместе.

И тут меня накрыло. Я даже перестала бежать и остановилась посреди улицы. Восемь лет я честно и добросовестно пыталась привить себе чужое мировоззрение, чужие мечты, чужое определение счастья. Я поставила точку, объявив о разводе. Тем не менее последние восемь месяцев я провела в душном тумане, живя с четким осознанием того, что мы расходимся, но на людях делая вид, что все хорошо. Так больше не могло продолжаться. Точка. Я сделаю все возможное, чтобы найти комнату и переехать.

Я вернулась с пробежки и написала всем арендодателям в радиусе двадцати километров. На следующий день мне ответила женщина, которая сдавала несколько комнат у себя дома. Я назначаю встречу на 18:00. Мне хочется ее отменить, наверное, потому, что я уже знаю наперед: одна из комнат точно подойдет. Самая дешевая. Я увиливаю от необходимости нанести последний удар и разгромить в пух и прах все, что я так тщательно собирала по кусочкам, как пазл, пусть даже конечный результат не отражал моего представления о том, как должна выглядеть моя жизнь. Мозг предлагает любимый выход любого прокрастинатора – перенести встречу. Но моя неделя расписана до самых выходных, а в субботу я уезжаю на рафтинг.

Я приехала смотреть комнату. Маленький чуланчик в подвале с двумя окнами-бойницами едва укладывался в мой бюджет. Я сказала, что дам ответ до конца недели, но уже видела себя в этом чуланчике.

В машине меня ждет очередной любовник.

– Ну что, не подходит? – спросил он, внимательно разглядывая мое лицо, перекошенное осознанием необратимости разворачивающихся событий.

Сейчас я положу карту на стол, и мне придется ею играть.

Сейчас я сделаю шаг вперед, и мне придется нырять.

– Нет, как раз подходит, – тихо сказала я, заводя мотор.

Я веду машину, и мне страшно. Еще ничего не подписано, а уже страшно. У меня в руках выход, и я даже не рассматриваю его как вариант, который можно отклонить.

Это выход. Это выбор.

Дома муж, на редкость трезвый. Он приготовил вкусный ужин. Гостиная залита закатным солнцем – в огромные окна от пола до потолка льется огненный, душераздирающий закат, мрачно контрастирующий с синими тучами; густая листва старых деревьев в парке вдалеке – в моем любимом парке, куда мы так вдвоем и не выбрались и уже не выберемся – извивающаяся змея бело-зеленой электрички, бегущая вдоль автомагистрали; и озеро, огромное синее озеро, наполняющее мое сердце радостью и благодарностью всякий раз, когда я его вижу. Это квартира моей мечты. Я хотела такую. Это вид из окна моей мечты. Я хотела такой вид. Я попыталась наложить на ассимилированную мною жизнь мое собственное понимание жизни. И все закончилось провалом. В квартире моей мечты ни один из нас не был счастлив ни дня. Винтажный бирюзовый диван, перекликающийся цветом с водой в озере за окном, был немым свидетелем нашего нескончаемого страдания, общего и индивидуального.

И теперь этот диван, пропитанный вином и слезами, должен был поприсутствовать при очередном страдании. Общем и индивидуальном.

Мы сидели на полу, растворившись в убийственной тишине двух людей, у которых на глазах рушится их собственноручно созданный мир.

– Мне плохо, – сказала я.

– Что случилось? – ответил муж.

Я открыла рот, чтобы произнести слова. Сердце сжималось до боли, но мои страдания мне были безразличны. Душу рвало в клочья от необходимости причинить боль близкому мне человеку. Инстинкт самосохранения запаниковал: что ты делаешь?!! Я стояла на краю пропасти глубиной в сорок восемь этажей.

Я открыла рот и произнесла:

– Я нашла комнату.

– Когда ты переедешь? – спросил муж, продолжая глядеть в потолок.

У нас прекрасные, высокие потолки, почти три метра.

– На следующей неделе, – ответила я, спрятала лицо в его ладони и заплакала.

Посреди сплава мы сделали небольшую остановку на берегу. Бурный поток с яростью разбивался об огромные скользкие валуны. По этим валунам мы аккуратно, гуськом, один за другим, поднимались на вершину обрыва. Прыгать вниз, в речку.

У самого края стоял гид и давал четкие инструкции. Прижать подбородок к груди, чтобы спасательный жилет не поднимался, прыгнуть, сгруппироваться, поджать ноги, войти в воду и тут же начать барахтаться. Как только вынырнул, начинаешь плыть на спине ногами вперед, входишь в порог, а после порога, после того как тебя два-три раза накрыло волной, гребешь изо всех сил к берегу, а иначе унесет течением и разобьет о камни.

Я стою в очереди на прыжок.

Я ничего не чувствую. Мне жутко смотреть, как другие, разбежавшись, падают камнем вниз.

Я ничего не чувствую, кроме необходимости прыгнуть.

То есть это и необходимостью не назовешь. Скорее, естественное развитие событий.

Прыгнуть.

Оставаться на берегу и наблюдать со стороны – этот вариант я не рассматривала.

Я встала у самого края. Посмотрела вниз. Долго падать. От высоты захватывало дух, а в животе комком вертелся примитивный, животный страх. Я повернулась к гиду.

– Страшно смотреть вниз, – проговорила я, нервно посмеиваясь.

И решила вниз больше не смотреть.

Что-то неуловимое происходит в голове, когда решаешься на дикий поступок, разрушающий безопасную предсказуемость текущей реальности. Словно короткое замыкание, которое ты сам приводишь в исполнение, чтобы на миг отключиться. Я посмотрела перед собой – живописный обрыв, хвойный лес на горизонте, очарование уходящего лета в воздухе, здоровый адреналин, витающий в толпе за спиной. Я закрыла нос рукой и сделала шаг вперед.

В пустоту.

Время остановилось. Мне казалось, что я очень долго летела.

И как только я подумала, что слишком долго падаю, мое тело исчезло под водой.

Я вернулась домой. Обратный отсчет пошел.

Все было как в тумане. Совсем как во время прыжка.

Я сделала шаг в бездну, и мне казалось, что я все еще лечу.

Все происходило исключительно по моей инициативе – сама залезла, сама спрыгнула.

Настоящая свобода пугает и окрыляет одновременно.

Я еще не чувствовала крыльев за спиной. Но я больше не боялась полета.