Читать книгу Голубиная книга: истоки и смысл - - Страница 6

Прежде чем приступить к книжным источникам стиха о Голубиной книге, я считаю небезынтересным и небесполезным сделать краткое обозрение списков этого стиха. Небезынтересным оно представляется потому, что из обозрения списков возможны предварительные выводы о составе стиха и предположения о его редакциях, а эти предварительные выводы интересны будут в особенности при сопоставлении их с дальнейшими выводами, добытыми более сложным путем, – путем анализа книжных источников. Небесполезным это обозрение является потому, что выводы, сделанные из голых фактов, не осложненных книжными сопоставлениями, не затемненных чужими и личными комментариями, могут иметь некоторого рода ценность, а при сопоставлении этих предварительных выводов с дальнейшими и при возможности их совпадения могут быть если не окончательно отклонены, то, по крайней мере, несколько смягчены упреки в предвзятости идей и в субъективном освещении фактов. Кроме того, это предварительное обозрение списков будет полезно еще и потому, что даст возможность читателю сразу войти в исследуемую область и ознакомиться как с главным, так и со всеми мелочами сложного стиха о Голубиной книге. Всех списков стиха о Голубиной книге 22; из них 16 списков помещено в издании Бессонова «Калеки перехожие» (т. I, с. 269–378), 5 – в «Сборнике русских духовных стихов» В. Варенцова (1860 г., с. 11–39); 1 список – в русских народных песнях, собранных И. Киреевским (ч. I, 1848 г., с. 43); 2 списка Н.И. Надеждина напечатаны в «Русской беседе» за 1857 г. (IV, ч. II, пр. 31 и 34 смеси); 1 список – по рукописи графа А.С. Уварова № 636, из сборника XVII и XVIII вв., напечатан в «Летописях русской литературы и др.», издаваемых Н. Тихонравовым (т. II, 1859 г.); и, наконец, 1 один список В.М. Ундольского из летописного сборника XVII в., сообщенный И. Срезневским, – в Изв. Импер. ак. н. по отделу русского языка и словесности (т. III, с. 47–48). Список Киреевского и два списка Надеждина вошли впоследствии в издание Бессонова: первый – под № 83, а два последних под №№ 90 и 91. Кроме того один из списков Надеждина, записанный у духоборцев, напечатан также в сборнике Варенцова под № 2‐м[5]. Все эти списки не представляют, конечно, отдельных редакций стиха и многие из них есть только варианты, иногда даже весьма незначительные, главных текстов стиха. Между тем Бессонов в своем издании помещает все варианты в неприкосновенной их целости, почитая их отдельными самостоятельными редакциями, чем, естественно, внес много лишнего балласта и сделал книгу неудобной для ученого употребления, как уже давно об этом заметили И. Срезневский и Билярский в своих мнениях о «Калеках перехожих» (см. Изв. Ак. н., т. X, с. 254–249). Рассматривая списки стиха о Голубиной книге и сличая их между собою, нельзя не заметить, что этот стих составной и состоит из нескольких частей. Одни из них существенны и встречаются почти во всех списках с самыми незначительными разноречиями в главном, другие же части не существенны и в тех списках, где они встречаются, варьируются на разные лады. Стих обыкновенно начинается эпическим вступлением, необходимым аксессуаром народных эпических произведений, в котором обрисовывается обстановка события, именно появления или выпадения книги Голубиной, как ключа ко всему тому, что передается далее в самой книге. Это эпическое вступление, за исключением трех списков: 91‐го Бессонова, 3‐го Варенцова и списка Ундольского, где приступа никакого нет, встречается во всех прочих списках, и отличается большим разнообразием. Отвечая вполне эпической неопределенности в № 85, где сказано «по горам-горам, по долам-долам», и следуя той же народной манере в слишком неопределенном обозначении: «из тучи…» в №№ 78, 81, 82, 83, 88, 1, это эпическое вступление в остальных списках начинает постепенно осложняться, приспособляясь, видимо, к содержанию памятника, взятого народом из книжных источников. Так, в №№ 77, 79, 87 и в списке Уварова обстановка события осложняется следующим обозначением: «Близко городу Ерузалимова (или «ко городу к Иерусалиму»), посреди поля Сорочинского, что на камне белыим Алатыри». В № 76 и 86 в это вступление вносится новая черта: «От каменя от Алатыря, от его головы от Адамовой, посреди поля Саричинского». Еще более осложнения и приспособляемости заметно в № 89, где говорится: «По стороны святого града Иерусалима, у дуба Маврийского, у чудного креста Леванитова, у святой главы Адамовой». В № 80, 4 и 5 обстановка опять несколько меняется, отличаясь еще более точным обозначением: «на славную на Фавор гору, ко чудну кресту к животворящему, ко тому ко камню ко белатырю, ко честной главы ко адамовой». И, наконец, в белорусском списке Надеждина № 90 обстановка переносится уже на Русь: «што на матушке на Святой Руси, на Святой Руси на подсветноей, што на той горе Саирачинскоей». Итак, это эпическое вступление, отсутствуя совершенно в трех списках, а в других, переходя от эпической неопределенности до более точного и приспособленного к памятнику обозначения, есть, очевидно, народная приставка. Самое разнообразие формулы этого вступления говорит об отсутствии твердых книжных устоев в данном случае, которые содержали бы народную фантазию в более определенных границах. Из всего сказанного можно сделать предварительное заключение, что первая часть стиха о Голубиной книге есть эпическое зачало и, служа обычным аксессуаром эпических народных произведений, не есть существенная часть этого стиха, а есть лишь народная приставка. К эпическому вступлению можно отнести также обрисовку самой книги Голубиной и лиц, собравшихся около этой грандиозной книги с целью узнать из нее великие мировые истины. Но при кажущемся разнообразии в изображении книги Голубиной, а в особенности лиц, собравшихся и беседующих, в этой заключительной части вступления замечается больше устойчивости, чем в его начале. Голубиная книга описывается обыкновенно здесь следующими словами: «И не малая, не великая, долины книга сороку сажень, поперечины двадсяти сажень»; или «эта книга не малая, эта книга великая; на руках держать – не сдержать будет; на налой положить Божий – не уложится». Эта обрисовка Голубиной книги остается во всех почти списках с самыми незначительными вариациями, в которых народная фантазия не преминула воспользоваться богатыми эпическими красками для выражения понятия грандиозности, обозначающей символически великое значение книги Голубиной. Что касается лиц, собравшихся около Голубиной книги и беседующих, то и здесь, при видимом разнообразии этих лиц, замечаются если не положительные книжные устои, то по крайней мере книжные намеки, обусловившие некоторого рода устойчивость в данном случае. Большинство стихов, эпически предварив о том, что к этой книге

Голубиная книга. Художник Н.К. Рерих

представляет беседующими двух лиц, и именно – Володимира Володимировича предлагающим вопросы и Давида Ессеевича отвечающим на эти вопросы, причем имя Володимира варьируется в списках до неузнаваемости по прихоти народной этимологии. Гораздо меньшее количество списков представляет беседующими Волота Волотовича и Давида Евсеевича; причем в списках под № 84, 89 и 90 Волот является сам толкователем или разрешителем вопросов космогонических, Давид Евсеевич – вопросов бытовых, вопросов житейской мудрости, а в списках под № 80 и 81 и в списке Ундольского Волотоман снова является в роли вопрошающего, заменяя Владимира, а отвечает ему тот же Давид Евсиевич. Затем в списках под № 4 и 5 в числе собравшихся князей упоминаются: Псай, Костянтин, Василий сын Акульевич (или Сенакурьевич) и Волотоман Волотоманович. Предлагает вопросы Волотоман, а отвечает все тот же Давид Авсеевич. Это упоминание и наименование нескольких царей, говоря об осложнении редакции стиха, ничего не говорит о его составе, и беседующими остаются все те же два лица. Остается упомянуть еще о двух списках под № 91 и № 3, где является одно лицо Давыд Осеевич или Васильевиць, отвечающее на предложенные вопросы. Итак, заключительная часть вступления, допуская изменения в названиях лиц, говорящие о свободе эпического творчества, в то же самое время в значительном большинстве случаев оставляет беседующими двух лиц. В этом устойчивом факте я позволяю себе видеть уже книжную основу, затемненную, впрочем, различным наименованием этих лиц до того, что в данном случае сквозят лишь намеки на эти книжные устои. Народная фантазия позволяла себе в данном случае некоторого рода свободу, пользуясь тем, так сказать, простором, который является обычным условием народных эпических вступлений. Вслед за вступлением непосредственно следуют вопросы и ответы по космогонии, созданию человека и каст. Эти космогонические вопросы встречаются во всех списках, за исключением одного под № 85, где этих вопросов совсем нет. И в этой части стиха о Голубиной книге замечается некоторое разнообразие. Так, большинство списков представляет одну лишь космогонию без создания человека и каст. Таких списков 12 (см. № 77, 78, 79, 83, 84, 87, 88, 89, 91, 1, 2 и 3); в четырех списках под № 80, 81, 4 и 5 находится космогония без создания человека, но создание каст есть. И, наконец, в остальных четырех под № 76, 82, 86 и в списке Уварова – полная космогония с созданием человека. Это разнообразие может скорее говорить о редакциях стиха, нисколько не умаляя значения этой части в составе стиха о Голубиной книге. Итак, повторяясь во всех списках стиха о Голубиной книге, эта космогоническая часть стиха есть, несомненно, существенная часть Голубиной книги, которая, не изменяясь в главном, могла, очевидно, по разным спискам упрощаться или осложняться. За космогоническими вопросами и ответами следуют вопросы о первенстве или старейшинстве предметов в мире. Эта часть стиха о Голубиной книге есть также существенная часть этой книги, так как, за исключением единственного списка под № 90, встречается во всех остальных списках и притом неизменно в главных своих чертах с самыми незначительными вариациями в мелочах, которые наблюдаются отчасти в перестановке предметов, отчасти в названиях этих первенствующих и старейших предметов в мире. Далее в стихе о Голубиной книге идет сон о Правде и Кривде. Этот сон встречается в большинстве списков, и нет его лишь в списках под № 79, 85, 89, 90 и 91, который равняется № 2‐му Варенцова. Разнообразие, замечаемое в том, что в иных списках Правда побеждает Кривду, а в иных Кривда одолевает Правду, а также и в том, что Правда и Кривда являются под разными образами, то двух зайцев – белого и серого, то двух лютых зверей, то, наконец, двух юношей, есть опять-таки признак редакций стиха и не касается существа и значения этой части стиха о Голубиной книге. По существу своему она есть также необходимая часть книги Голубиной и повторяется неизменно в основной своей идее в большинстве списков. Остается еще указать на сон о древе, который встречается лишь только в двух списках под № 81 и № 4, а в остальных списках стиха о нем нет никаких намеков. Очевидно пока, что этот сон есть позднейшая прибавка и не составляет сам по себе ничего существенного и необходимого в стихе о Голубиной книге. Перехожу теперь к редакциям стиха о Голубиной книге. В вопросе о редакциях стиха по спискам, имеющимся у нас под руками, возможны пока лишь гадательные предположения. Делая попытку определить эти редакции, я обращаю главное внимание при этом на существенные части стиха, а второстепенные в данном вопросе приобретают значение лишь настолько, насколько они способствуют и с своей стороны определению этих редакций. Рассматривая и сличая списки между собою, я прихожу к мысли, что в имеющихся списках стиха можно найти три главных редакции стиха. Первая редакция стиха есть самая простейшая. К ней относится списки под № 79, 85, 89, 91. Признаком этой редакции служат: космогония без создания человека и каст, отсутствие сна о Правде и Кривде. При этом эпической обстановки или совсем нет, или она не слишком сложная; кроме того является один лишь Давид или выводится и Владимир в качестве вопрошающего. Вторая редакция более сложная. Признаками этой редакции могут служить полная космогония с созданием человека, затем сон о Правде и Кривде. Кроме того, более сложная эпическая обстановка с заменой иногда Владимира Волотом Волотовичем и с переменой их ролей. Этим признакам отвечают списки под № 76, 82 (1 Киреевск.), 86 и список Уварова. Третья редакция позднейшая и самая сложная. К этой редакции относятся списки под № 81, 80, 4 и 5. Признаками этой редакции служат космогония без создания человека, но с упоминанием о создании каст. сон о Правде и Кривде, а также отчасти и сон о древе. При этом эпическая обстановка осложняется как более точным обозначением места события, так и упоминанием нескольких лиц, собравшихся к месту события. Есть еще списки смешанные, которые чрезвычайно трудно подвести под какие-либо типы, и могут быть названы смешанной редакцией. К этой редакции относятся отчасти списки под № 77, 78, 83, 84, 88, 1 и 3.