Читать книгу Марьянина топь - - Страница 4

Глава 4

Фроська очень торопилась. Изо всех сил бежала она по узкой тропинке через Зенин луг. Солнце еще не встало, все вокруг было окутано предрассветными сумерками, но уже светлело небо на востоке, и седой туман потихоньку сползал к реке.

– Ой, Боженька, помоги,– шептала на бегу Фроська, – только бы мать не хватилась, только бы соседи не увидели.

Эту ночку Фроська провела не дома, как положено юной незамужней девушке, а в душистом стогу, в объятиях синеглазого Михася. Холодна выдалась ночь, да горячи были поцелуи милого. Так и уснула Фрося, пригревшись в теплом сене, утомленная нежными ласками. Под утро привиделась ей мать, с вожжами в руках, Фроська со страху проснулась, огляделась – сон как рукой сняло.

– Михась, Михась, – растолкала она парня, – утро уже!

– Да и пусть, – Михась повернулся на другой бок и снова заснул.

Конечно, он может спать – какой с парня спрос! А вот если мать заметит, что Фроська не ночевала дома, то непременно отлупит. И не дай Бог, кто из деревенских кумушек увидит девку, возвращающуюся под утро с гулянья – позору потом не оберешься. Потому и мчалась Фроська сломя голову. До дома было уж недалеко: всего то пробежать мимо Олеськиной ржаной полосы, перебраться по мостику через Янов ручей, а там задами, да огородами совсем рядом.

– Ой!

Фроська споткнулась, упала, больно ударившись коленкой об острый камешек.

– Ой, лишенько!

Камешек так неудачно попал под колено, что Фроська не смогла сразу встать – ногу пронзило острой болью. Девушка сидела на дороге, терла ушибленное место, от боли, страха и досады она чуть не плакала. Наконец встала, сделала несколько осторожных шажков. Нога болела, но слушалась. И только Фрося собралась бежать-хромать дальше, как увидела белый платок, мелькнувший за кустами на берегу ручья – кто-то шел через огороды к мостику. Девушка пригнулась, и, прячась за высокой рожью, продолжала следить за идущей женщиной. Из-за кустов на мостик вышла Анна, огляделась и торопливо пошла по направлению к Фроське.

– Ой, лишенько! – сгорбившись, подобрав юбку, девушка кинулась в рожь, отбежала подальше от тропинки и упала ничком.

– Что этой ведьме понадобилось здесь в такую рань на мою погибель? – думала Фроська. Ее сердечко колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Девушка пыталась прислушаться, но тишину нарушал только стук сердца и собственное дыхание. Вдруг где-то рядом зашуршали колосья. Фрося затаила дыхание, зажмурилась и прижалась к земле. Недалеко от нее по полю ходила Анна. Потом ведьма остановилась и начала что-то нараспев говорить.

– Да она колдует тут! – догадалась девушка. – Что же она может сделать? Неужто залом???

Фроська похолодела. Страшная это вещь – залом или закрут. Нет лучше средства, чтобы накликать беду на кого-нибудь. Придет ведьма на поле, возьмет в руку пучок колосьев, произнесет над ними заклятье, а потом сломает их в правую сторону, да закрутит в левую – и все, считай, пропал человек. Для большей силы залома еще можно в корень узла земли с кладбища насыпать, соли или углей. Если потом какой другой знающий человек не разведет закрута, то беда придет хозяину поля: пожар случится, помрет кто из домашних, скот падет, да мало ли что стрястись может. И не дай Бог кому по недосмотру скосить или сорвать залом – тут уж ничем не помочь, года не проживет несчастный.

Анна замолчала. Снова зашуршали колосья – она уходила с поля. Фрося немного подождала и осторожно выглянула. Женщина шла по дороге к мостику, возвращалась в деревню. Фрося снова спряталась и едва дождавшись, когда Анна скроется из виду, перевязала пучок колосьев лентой из косы, чтобы приметить место, и побежала, прихрамывая, домой. Ей повезло, она успела пробраться в поветку, где спала летом, до того, как заголосили петухи, защелкал на улице кнутом пастух, и встала мать, чтобы выгнать корову и овец в общее стадо.

Фрося хотела с утра сбегать на Олесину полоску и поискать залом, удостовериться наверняка, что он есть, дабы не пугать сестру понапрасну. Но мать ее никуда не пустила, да еще отругала, дескать, одни гулянки у тебя на уме, и отправила работать на огород. Фроська не рассказала матери про залом, побоялась. Дел на огороде, как обычно, было невпроворот, и вырваться из дома ей удалось только около полудня, во время краткой передышки.

– Только недолго, – крикнула ей вслед мать, – там дальние грядки все травой заросли, твой недогляд!

Перевязанный голубой лентой пучок Фрося увидела сразу, а вот залом пришлось поискать. Медленно и осторожно ходила она по полю, внимательно присматриваясь к колосьям.

– Хорошая у Олеси рожь в этом году, – думала девушка, – косить «под крюк» нельзя будет, только серпом жать. А если так, то в работе залом ни за что не заметить…

Если бы Фрося не искала залома специально, то она его бы и не увидела. Небольшой, туго закрученный пучок колосьев лежал на земле. Когда Фрося наклонилась и присмотрелась повнимательнее, то она заметила около корней насыпанные угли. Сомнений не оставалось – ведьма наколдовала на Олесином поле. Привязав ленту рядом с заломом, девушка со всех ног побежала к сестре.

Фроська – последыш, младшая дочь в семье, выросла на руках у старшей сестры, Олеси, была ее любимицей. Выйдя замуж и обзаведясь своими детьми, Олеся все равно относилась к ней то ли как к младшей сестренке, то ли как к собственной дочери.

Фрося нашла сестру на заднем дворе. Олеся стирала белье в большом деревянном корыте, стоящем на лавке в тени старой рябины.

– Что носишься как оглашенная по такому солнцепеку? – спросила она младшую вместо приветствия.

– Ой, Олеся, беда пришла, – задыхаясь от быстрого бега, выпалила Фрося, – Анна тебе на рожь залом сделала!

– Залом? Откуда знаешь?

– Сама видела! Сегодня на рассвете, я его нашла, лентой пометила.

– Ты его трогала?!

– Нет, что ты! Что я не знаю, что ли? Я рядышком привязала!

– Пойдем, покажешь, – Олеся направилась к калитке, вытирая руки о фартук, и вдруг спросила: – А ты как оказалась там в такую рань?

–Я? Ну… – Фрося покраснела, замялась.

– С кем гуляла? – голос старшей сестры не предвещал ничего доброго.

– С Михасем Бровкой. Ай!

Олеся отвесила Фроське тяжелый подзатыльник.

– Дура, – в сердцах сказала Олеся, – нашла с кем… Он же никогда сватов к тебе не пришлет.

– Почему не пришлет? Чем я ему плоха?

–Чем плоха… Отец ему не позволит. Ты ж по их понятиям – беднота. Был бы батюшка жив, можно было надеяться, а теперь… Да и не отдаст тебя мать раньше Лушки.

– Лушки? – ахнула Фроська, – Да пока к ней кто посватается, я уж состариться успею!

Лушка, средняя сестра, в отличие от статных и видных Фроси и Олеси, была личиком некрасива, да еще и прихрамывала. И хотя ей по деревенским меркам давно пора было замуж (семнадцать лет как-никак), толпы сватов у порога не наблюдалось.

– А если ее вообще никто не возьмет? И мне тогда вековухой быть? – Фроська чуть не плакала. Сама мысль о том, что она не выйдет замуж, была невыносима. – Тогда уж лучше сразу в петлю!

– Замолчи, глупая! – прикрикнула Олеся, – Сама не понимаешь, что несешь!

Фроська начала всхлипывать. Олесе стало жалко сестренку. Действительно, по деревенским неписаным правилам не полагалось выдавать замуж младшую дочь раньше старшей. А с такой сестрой как Лушка, можно было и совсем не дождаться жениха. Да к тому же после смерти отца семья переживала не лучшие времена. Мать, Лушка и Фроська работали, не покладая рук, но вести хозяйство без мужика было очень тяжело.

– Фросенька, не плачь, – сказала Олеся, – может и образуется все. Только обещай, что не будешь больше с Михасем гулять.

– Матери не говори, ладно? – попросила Фрося.

– Не скажу, но учти, если будешь шастать с кем по ночам – сама отлуплю. Не дай Бог, слухи о тебе по деревне пойдут – никакого замужества тебе не видать.

Фрося пообещала Олесе все, что та просила, но в душе она больше верила сладким словам Михася, чем простым доводам сестры.

На поле Олеся, опустившись на колени, долго и внимательно рассматривала скрученные колосья. Тяжело поднявшись с земли, она отряхнула юбку и зло бросила:

– Чертово семя!

– Точно залом, да? – спросила Фрося.

– Да, – Олеся развернулась и быстро пошла в деревню.

Фрося побежала за ней. Девушка ждала, что еще скажет сестра, но Олеся молчала. Наконец Фрося не выдержала:

– Олеся, что теперь делать-то?

Сестра остановилась и, повернувшись к Фросе, сказала:

– Слушай меня внимательно. Ну, во-первых, спасибо тебе, что о заломе сказала, беду помогла отвести. Только теперь запомни: ты ничего не видела и на поле утром не была. Я сама залом нашла. Ни к чему тебе, если пересуды по деревне пойдут, что ты на рассвете по полям носишься. Поняла?

– Да, – кивнула Фроська.

– Я сама с ведьмой разберусь. А ты беги сейчас домой, мать, небось, тебя обыскалась.

– А ты что будешь делать?

– Что надо, то и буду, – сердито сказала Олеся, – главное запомни – ты ничего не знаешь. Я приду, расскажу о заломе матери, и ты вроде как услышишь. Ясно?

– Ясно, – ответила Фрося и побежала со всех ног домой, где мать отругала ее за долгую отлучку.

Ненависть к Анне переполняла Олесю. Ведь что удумала, что сотворила мерзавка, смерти Олесиной захотела. Теперь чтобы снять заклятье, надо идти в деревню Борки, на поклон к старой Кузьминичне. А старуха та вредная, мало того, что за работу запросит немало, так еще и покуражится обязательно. Любит она, чтобы попросили ее, поунижались, на коленях поползали, знает хрычовка, что раз к ней обратились, то дошли люди до крайности и другого выхода у них нет. Больше всего Олесе хотелось сейчас же пойти к Анне, вцепиться ей в волосы, отмутузить, оттаскать за косы. Но одна идти к ведьме в дом она побаивалась, хотя физически была гораздо сильнее обидчицы. Изба Анны стояла на отшибе деревни, на краю глухого оврага, случись что – никто и не узнает. Не то чтобы Олеся всерьез думала, что ведьма превратит ее в жабу или крысу, но мысль о том, чтобы прийти к Анне вызывала неприятный холодок где-то внутри. Подумав, Олеся решила подкараулить ведьму у старого деревенского колодца, на виду у людей. Этот колодец был ближе остальных к дому Анны, и она брала воду именно из него. По вечерам там собирались деревенские кумушки. Женщины, придя за водой, обменивались новостями, сплетничали, ругались и мирились.

– Так и сделаю, – подумала Олеся, – встречу ведьму у колодца, а сейчас пойду к Маньке Зубцовой. Расскажу ей о заломе – она, как сорока, мигом слух разнесет.

Манька не обманула Олесиных ожиданий, и к вечеру вся деревня знала о случившемся. Народу у колодца собралось гораздо больше, чем обычно, да и пришли все пораньше, дабы не пропустить зрелище. И Анну, и Олесю в деревне недолюбливали. Одну побаивались за колдовство, за ходившие вокруг нее слухи, вторая, обладая сгальным характером, поссорилась и поругалась с доброй половиной деревни. Женщины стояли небольшими группками, тихонько разговаривали. Кто-то сочувствовал Олесе, кто-то просто ждал развлечения, были и такие, кто втайне радовался беде односельчанки. В стороне курили самокрутки человек пять мужиков, пришедших посмотреть на «бабьи фокусы». Олеся сидела на бревне рядом с колодцем, поджав губы, мрачная и решительная. За ее широкой спиной маячил муж-подкаблучник. Рядом с Олесей расположились Манька Зубцова и подруга Маланья, на самом краешке бревна притулилась Фроська. Мать Фроси и сестра Лушка стояли чуть поодаль, с несколькими товарками. Мать то и дело вздыхала, охала, вытирала слезы концами белого головного платка. Все ждали Анну. Теплый летний вечер был словно пропитан ядом, смутное зло витало в воздухе.

Весь день Анну мучила неясная тревога. Женщина никак не могла понять причину этого недоброго предчувствия. Изведенная дурными мыслями, к вечеру Анна раскинула карты. По гаданию выходило, что дочь и муж стоят в стороне от напасти, а беда ожидает ее, Анну, и идет зло от какой-то женщины.

– Это Олеся, – подумала Анна. – Ничего, ничего, побесись стерва! Залом я сделала как надо, вот только начни жать – тут все и получишь, вздохнуть будет некогда.

Слегка успокоившись, она убрала карты, взяла ведра и вышла на крыльцо. На ступеньках сидела пятилетняя Марьяна и играла высушенными добела куриными косточками.

– Марьяна, – ласково сказала Анна,– я по воду пойду. Сиди здесь, милая, со двора – ни ногой.

Девочка кивнула, не прекращая игры. Анна чувствовала, что колдовская сила дочки гораздо больше, чем у нее, чем у покойной бабки, возможно даже сильнее, чем была у всех в роду. Надо как можно скорее начать учить Марьяну управлять своими способностями, иначе необузданная сила может принести непоправимый вред своей хозяйке.

Анна шла по тропинке, ведущей к деревне, и притихшее было тревожное чувство вновь стало одолевать женщину. Анна миновала овраг, прошла вдоль глухого забора, окружающего огород старого Фомича, и, повернув налево, вышла на прямую дорожку, ведущую к старому колодцу. Она сразу увидела Олесю, сидевшую, как барыня, на бревне, заметила, как много односельчан толпится на колодезном пятачке. Анна остановилась, оценивая обстановку.

– Вот оно мое предчувствие, – подумала Анна. – Никогда еще оно меня не обманывало. Почему тут такая толпа? Что затеяла Олеся? Неужто пронюхала про залом? Да не должна была… Меня никто не видел.

Анне не хотелось идти к колодцу. Если бы она знала, что тут ее так ждут, то пошла бы за водой утром. Теперь отступать поздно. Анна вздохнула и решительно шагнула вперед. Она шла, не опуская глаз, здороваясь кивком головы, с кем встречалась взглядом. Олеся смотрела в сторону и не была удостоена приветствием. Анна прицепила ведро на крюк колодезного журавля, набрала воды, перелила в ведро, стоящее на земле. Олеся не выдержала:

– Что же ты не здороваешься, Анна?

– А что ты не здороваешься?

– Здравствуй, Анна.

– Здравствуй, Олеся.

Олеся тяжело поднялась с бревна, встала напротив Анны, подбоченилась.

– И не стыдно тебе мне здоровья желать, после того как погибель мою устроила?

– Мне твоя погибель ни к чему, ничего я тебе не устраивала, – голос Анны был спокоен и не выдавал ее напряжения.

– Ни к чему, – протянула Олеся, – а ежели ни к чему, то зачем залом сделала?

– Я не делала тебе залома, – Анна достала из колодца второе ведро с водой, поставила его на землю и взглянула в лицо Олесе, – что еще скажешь?

– Да как же не делала? На поле у меня залом, а ты стало быть ни при чем? Кроме тебя некому!

– Некому? А про Кузьминичну забыла, разве ее не могли попросить? Мало ли кому ты насолила! Что ж думаешь, ты одну меня обидела? Ну-ка вспомни, кому ты еще зло сотворила?

Последние слова Анна произнесла громко, приказным тоном. Тяжелым немигающим взглядом смотрела она прямо в глаза Олесе, та попыталась отвести взгляд и не смогла. В какие-то доли секунды пронеслась в голове Олеси мысль о межевых столбиках и Марфиной козе. Этих мгновений было достаточно, чтобы Анна уловила неясные бесплотные образы. Ведьма усмехнулась.

– Ну, кому ты полоску уменьшила, кому межу передвинула?

Олеся не хотела говорить, но помимо своей воли произнесла безжизненным голосом:

– Федосеичу и Маньке Зубцовой.

В толпе громко охнула Манька. Анна продолжила:

– А Марфину козу чем накормила?

– Чемерицей.

– Зачем?

– Отомстить хотела.

– За что?

– Марфина собака мою курицу придушила.

Олеся говорила ровно, без интонаций, размеренно, медленно и четко произнося каждое слово. Она стояла столбом и смотрела, не мигая, Анне в глаза. Марфа, про чью козу шла речь, скрестила руки на груди и зло прищурилась.

– Вот гнида, – громко произнесла она.

– Так ты видишь, сколько людей тебе могли отомстить? Что же ты меня позоришь? – спросила Анна Олесю.

Ой, люди добрые, да что же это делается! – заголосила Олесина мать, – совсем от ведьмы проходу нет!

– Олеся сама хуже ведьмы, – буркнула Марфа.

Фроська не выдержала, вскочила с бревна, подбежала к Анне и крикнула:

– Это ты сделала залом! Ты! Я видела! Сама видела!

Анна вздрогнула, как от удара, повернулась к Фроське и впилась в нее взглядом.

– Ты видела? Что же ты видела?

– Я на поле была, когда ты по хлебу ходила и нашептывала! Ты нарочно пришла на рассвете, чтобы не видел никто!

– Никто и не видел, одна ты такая глазастая оказалась. На рассвете… Что же не спалось тебе на рассвете? А?

Тут только Фрося поняла, какую ошибку она совершила, случилось то, о чем предупреждала старшая сестра. Она прикусила губу, но поздно, слово не воробей… Анна поймала Фросин взгляд и не отпускала его.

– Что замолчала, а? – Анна смотрела Фросе в глаза, легко улавливая сознанием мечущиеся мысли испуганной девушки. – Хочешь, скажу, что ты там делала? Могу даже сказать, с кем ты была.

– Нет, – прошептала в ужасе Фроська, – Нет…

Анну душила злость. Из-за этой глупой загулявшей девчонки пошел насмарку такой удачный заговор.

– С Михасем Бровкой ты всю ночь гулевала!– громко крикнула Анна.

У Фроси подкосились, обмякли ноги, и она упала на колени в теплую дорожную пыль. В толпе односельчан послышались удивленные возгласы. Тихо, тоненько завыла Фроськина мать. Фроська сжалась, закрыла руками лицо. Анна негромко рассмеялась:

– Опозорила ты себя, девка, ой как опозорила!

Она подошла к Фросе, наклонилась над ней и громко отчетливо сказала:

– Будешь теперь век вековухой вековать!

Словно тяжелые камни падали страшные слова на склоненную Фроськину голову, добивая несчастную девушку.

Когда Анна повернулась к Фросе, она отпустила взглядом Олесю, и та стала приходить в себя, сбрасывать колдовское наваждение. Услышав последние слова ведьмы, Олеся шагнула к ней с намерением вцепиться в волосы обидчице, но не успела. Бледная, без кровинки в лице, вскочила на ноги Фроська, обвела всех полубезумными, ничего не видящими глазами и, не разбирая дороги, побежала вниз по лугу к реке.

– Фрося, куда?

– Стой, оглашенная!

– Да куды ж это она?

– К реке бежит, топиться!

– Ой, господи, что же это?

Множество голосов слилось в один, и Олесе резануло ухо слово «топиться», произнесенное кем-то из мужиков. Она изо всех сил толкнула Анну в плечо. Ведьма оступилась, споткнулась о ведро и упала, разлив воду. Олеся бросилась за сестрой.

– Фрося, Фрося, стой! Подожди,– кричала она.

За ней побежали еще люди: мать, Лушка, Фроськины подружки, несколько деревенских баб. Анна встала с земли, отряхнулась, взяла ведра, одно пустое, одно полное и, не говоря ни слова, пошла домой. Набирать воды во второе ведро она не решилась. Оставшиеся у колодца односельчане смотрели ей вслед и тихо перешептывались.

Фросю догнали у самой реки. Девушки схватили ее за руки, не пуская к воде. Фрося изо всех сил пыталась вырваться. Она молча и так исступленно билась в их руках, что подружкам было страшно.

–Фроська, не надо! Прекрати! – со слезами кричали они.

Грузная Олеся отстала и прибежала к реке последней. Обхватив бьющуюся Фросю, прижала ее к своей груди и, задыхаясь от бега, зашептала:

– Тихо милая, успокойся. Родная моя, ну хватит, все наладится, все утрясется, успокойся, все-все тихо…

Фрося несколько раз дернулась в сильных Олесиных объятиях и вдруг завыла, зарыдала.

– Не плачь, Фросенька, не плачь, родная, – приговаривала старшая сестра, – отольются проклятой ведьме твои слезки.

Расплакавшись, девушка обмякла, повисла на шее сестры безвольной плетью. Олеся обращалась с ней как с малым дитем, нежно гладила по голове, по спине, шептала что-то успокаивающее. Когда Фросины рыдания утихли, Олеся и Лушка повели обессилевшую сестру домой. Мать заварила листья смородины и мяты, отколола кусок от сахарной головы, напоила дочь горячим, сладким отваром. Олеся сама уложила измученную Фросю в постель, подождала, пока сестренка уснет. В доме царило тягостное настроение. Напуганная произошедшими событиями Лушка тихо сидела у окна, мать ходила по избе, всхлипывая и причитая. Олесе тошно было оставаться с матерью и сестрой, наскоро попрощавшись с ними, она вышла на улицу. Ей хотелось побыть одной, никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Она не пошла домой, а, спустившись к реке, села на берегу и пыталась понять, что произошло сегодня у колодца, почему не смогла дать ведьме достойный отпор. Олеся не знала, что такое гипноз, и решила, что Анна заколдовала ее, заворожила. Женщина долго думала, как теперь отомстить ведьме, что делать с несчастной Фроськой, но ничего путного на ум не шло. Стемнело. Олесю закусали комары, она тяжело вздохнула, встала и направилась по тропинке, ведущей от реки к колодцу.

Накормив и уложив спать дочь, Анна вышла из хаты и присела на верхнюю ступеньку крыльца. Она опиралась спиной на перильца, руки безвольно лежали на коленях. Анна чувствовала себя совершенно разбитой, опустошенной, выжатой. Создание залома потребовало больших затрат душевных сил, а последние события вытянули из Анны всю оставшуюся энергию. Неимоверных усилий стоило ей подняться после падения и донести домой ведро воды. Только невероятное упрямство и нежелание показать слабость перед односельчанами позволили Анне добраться до дома и не упасть по дороге. Колдовские силы ведьмы были на нуле, сейчас она не смогла бы даже свести бородавку.

Анна знала, что нужно делать, чтобы восстановить силу. Она посмотрела на небо и улыбнулась – хоть с этим сегодня повезло. Небо ясное, безоблачное и луна почти полная. Сейчас, когда еще немного стемнеет, надо будет пойти к колодцу и принести ведро воды. По дороге нельзя ни с кем здороваться, разговаривать, даже взглядом встретиться не разрешается. На обратном пути нужно идти не оборачиваясь, не оглядываясь назад. Принесенное ведро, наполненное до краев холодной, свежей водой, надо поставить так, чтобы в нем отражалась луна, чем полнее будет луна, тем лучше. В полночь над ведром произносится заговор, чтобы вода взяла силу луны и звезд. На рассвете, до того, как взойдет солнце, надо выйти во двор голой, босой, с распущенными волосами, произнести заговор, чтобы вода отдала набранную за ночь силу, и вылить все ведро воды на себя. Вытираться ничем нельзя. Когда утренний ветерок высушит тело, нужно пойти в избу, выпить отвар из девяти трав и лечь спать. Проснешься через пару часов свежей и бодрой. Для полного восстановления обряд нужно проводить три утра подряд. Травяной отвар Анна уже приготовила, дело осталось за малым – принести воды.

Стемнело. Анна поежилась, ее знобило. Она вернулась в хату, поправила одеяло у Марьяны, надела старую теплую кофту и направилась по тропинке, ведущей от дома к колодцу.

Злость, обида, беспокойство, чувство бессилия сплелись в тугой ком и бередили душу Олесе. Мрачная, подавленная тяжелыми мыслями шла она домой. У колодца Олеся увидела Анну, набирающую воду. Олеся ничего не успела подумать, ноги сами понесли ее к колодцу. В одно мгновение, несмотря на грузность и усталость, она оказалась около Анны, схватила ее под колени и резким сильным движением перевалила обидчицу через сруб в колодец. Анна за звоном цепи и скрипом журавля не услышала приближающуюся Олесю. Застигнутая врасплох, инстинктивно она вцепилась руками в колодезную цепь. Слабые руки скользили по мокрому железу, и Анна медленно сползала вниз, пока ноги не уперлись в ведро. Журавль опустился, и ведьма оказалась по пояс в ледяной воде. Она подняла голову и посмотрела вверх. На фоне темнеющего неба ясно виднелся чей-то силуэт. Лицо невозможно было разглядеть, но Анна и так знала, кто там стоит.

– Вытащи меня! – крикнула Анна, в ее голосе явно звучал страх.

– Пропади ты пропадом, ведьма проклятая, – тихо, страшно ответила Олеся и ушла.

– Я должна выжить, ради Марьяны, – шептала сама себе Анна. – Я не доставлю Олесе радости, сгинув в этом колодце. Я выживу, я выберусь, я расквитаюсь.

Одну ногу Анна поставила на крюк, вторую опустила на дно ведра. Осторожно, одной рукой она сняла с головы платок. Помогая себе зубами, конец платка обмотала вокруг запястья, закрепила двумя узлами, второй привязала к цепи, продернув через звенья, на случай, если потеряет сознание. Это все, что она могла сделать. Анне оставалось только надеяться, что выдержит цепь, не разогнется крюк, не оторвется ручка ведра

– Я выберусь, – повторила Анна, обращаясь к Олесе. – Я выживу, а ты пожалеешь еще, что не сдохла раньше.

По пояс в холодной воде, крепко держась за цепь, Анна ждала утра. Закрыв глаза шептала она то ли заговоры, то ли молитвы, то ли заклинания.

Эту ночь Олеся не спала. До самого рассвета простояла она на коленях перед иконами. Олеся истово крестилась, била лбом об пол и молилась, молилась, молилась, пытаясь спасти свою душу грешную.