Читать книгу От рядового до полковника - - Страница 8

24 марта 1969 года, в аккурат накануне дня своего рождения, я вернулся в Томск. Уже не помню, из какого источника я зачерпнул информацию о том, что штаб полка находится в закрытом городе, и сразу я не смогу туда попасть. Нужно городским транспортом доехать до остановки «Психбольница», а там любой встречный подскажет, где находится военная часть.

Этой частью оказался 3-й дивизион 393-го зенитного ракетного полка, дислоцированный вблизи городской окраины, я легко нашёл его. Представился командиру дивизиона, и после краткой беседы он доложил в штаб полка о моём прибытии. Спустя некоторое время меня вызвал к телефону начальник штаба полка Виктор Храпов. Первый его вопрос был тот же, что и в отделе кадров дивизии:

– Какой комплекс изучал?

– С-125.

– У нас таких нет, есть С-75 и новый (из соображений секретности он не назвал по телефону тип комплекса, а я и так знал, что это дальнобойный С-200, недавно поступивший на вооружение). Я бы тебе рекомендовал осваивать 75-й, он по техническому устройству и принципам работы во многом схож со 125-м. А на новом тебе придётся вариться в собственном соку (именно так и сказал).

Далее последовал вопрос: «Офицером наведения в 1-й дивизион пойдёшь?», на который я без колебаний ответил «Да». Я знал, что должность офицера наведения в составе боевого расчета самая трудная и ответственная, и в то же время самая перспективная.

НШ предложил мне побыть некоторое время в этом дивизионе, взяв тайм-аут на решение вопроса о способе доставки меня в 1-й дивизион, поскольку на прямой дороге туда стояла непреодолимая преграда – закрытый, обнесенный несколькими рядами колючей проволоки и охраняемый целой дивизией внутренних войск город со 150-тысячным населением. В народе бытовали три наименования этого города: Томск-7, 5-й почтовый, Северск.

Только на следующий день я получил указание ехать на автобусе в поселок Самусь (около 60 км от Томска) и на центральной площади ожидать прибытия военных.

Стоя в назначенном месте, я издалека услышал характерный лязг гусениц, и вскоре на площадь лихо выкатил уже ранее упоминавшийся мною АТС-712 – гусеничный артиллерийский тягач, прочертивший своими «башмаками» две линии в глубоком мартовском снегу по просеке вдоль ЛЭП.

На обратном пути следования по тем же колеям разговор с прибывшим за мной лейтенантом более соответствовал допросу, нежели диалогу: я спрашивал, он отвечал.

Дивизион оказался в восьми километрах от этого самого Самуся. На расчищенной от леса площадке была оборудована стартовая позиция, рядом – жилая зона. А вокруг этого оазиса – сплошная стена леса, преимущественно соснового.

Вкратце о позиции: посередине – насыпной холм с взгроможденной на него кабиной, обвешанной передающими и приёмными антеннами, рядом с холмом – аппаратные кабины станции наведения ракет (СНР) в подземных капонирах; по окружности, на расстоянии до 70 м от центра позиции – шесть пусковых установок ракет. Поодаль стояла радиолокационная станция кругового обзора П-12. Кроме того, технический арсенал дополняли средства опознавания воздушных целей, а также автоматизации управления.

В жилой зоне располагались: солдатская казарма со спальным помещением, умывальником, канцелярией, ленинской комнатой; 12-квартирный щитовой дом для офицерского состава (ДОС); солдатская столовая с большим залом, уставленным 10-местными столами, а также с крохотными отдельными помещениями офицерской столовой и магазинчика; общественная баня с утвержденным графиком помывки (солдаты, офицеры, жены и мелкие дети офицеров); котельная на угле, водонасосная станция со скважиной, обеспечивавшая водой все объекты, кроме ДОСа. Проживающие в нем семьи офицеров добывали воду из колодца, вырытого в нескольких метрах от него, а пресловутые «удобства» в виде двухместного дощатого сооружения располагались, по понятным причинам, на приличном удалении. Кроме всего упомянутого, в дивизионе был ещё автопарк, коровник на две персоны (некоторым солдатам, служба которых требовала больших физических нагрузок, полагалось выдавать молоко), а также трансформаторная подстанция.

Чуть не забыл ещё упомянуть про беседку около казармы, откуда в часы досуга беспрерывно раздавались щелчки бильярдных шаров. Бильярд был любимым занятием для офицеров, особенно холостых, в долгие часы вынужденного безделья. И сам я был активным участником этого «клуба» бильярдистов.

Ближайшим поселением (в двух километрах от дивизиона) была деревня Чернильщиково, вытянувшася более чем на километр по высокому берегу Томи и населенная, в основном, доживающими свой век старичками. Для нас важно было, что здесь на Томи стояла пристань, и в период навигации к ней швартовались речные теплоходы местного сообщения. Тем самым обеспечивался самый короткий и удобный проезд до областного Томска.

Также на удалении двух километров от нас было большое озеро Баранчуково. Будучи рожденным в сибирской деревне, я с детства познал толк в рыбной ловле. Немало приятных и волнующих душу рыбака минут подарило мне озеро, радуя неплохими уловами и позволяя хотя бы на время избавиться от надоедающего однообразия дивизионного бытия. При этом добытая рыба очень даже кстати вписывалась в наш небогатый рацион. Ловил я зимой – со льда, летом – с берега или с лодки. Иногда знакомый дед из Чернильщиково давал мне на время свои сети. В них-то рыбка попадала покрупнее.

Однажды этот дед презентовал мне несколько копченых лещей, пойманных им самим сетями в Томи немного пониже Северска. Имея подозрение, что эта рыбка может быть с «сюрпризом», я решил сначала проверить её с помощью радиометра-рентгеномера, и не напрасно. Характерным треском при сближении с любой из проверяемых рыб прибор засвидетельствовал наличие радиационного излучения. И хотя мощность излучения была небольшая, дедушкин подарок пришлось утилизировать. Моё сообщение деду об этом «открытии» ничуть его не смутило, он спокойно сказал:

– Да мы всю жизнь едим эту рыбу – и ничего.

«Чёрные» дни для рыбалки наступали, когда дивизион становился на боевое дежурство, на целый месяц. Вот тут уж, уважаемый офицер наведения, сиди и не рыпайся. Даже за пределы ограждения не имеешь права выйти, срок прибытия на рабочее место – не более 5 минут.

Предварительно ознакомив читателя с некоторыми географическими, а также бытовыми условиями, в которых мне с семьёй довелось жить четыре с половиной года, я рассчитываю меньше уделять места данной тематике в дальнейшем повествовании.

Итак, 25-го или 26 марта (точно не помню) 1969 года я въехал на грохочущей махине АТС-712 на территорию 1-го зенитного ракетного дивизиона славного 393-го зенитного ракетного полка 19-й дивизии ПВО. На вооружении полка состояли четыре огневых и один технический дивизион системы С-75 «Десна», а также группа дивизионов системы дальнего действия С-200 «Ангара» в составе трех боевых и одного технического дивизиона. Боевая задача полка – не допустить ударов средствами воздушного нападения вероятного противника по Томску и Северску. Говоря об этом, я не рискую раскрыть военную тайну, поскольку этот полк уже давно расформирован.

Командовал полком полковник Пищалёв Анатолий Алексеевич. Это был умный, тактичный, ответственный, высокообразованный человек со спокойным характером, никогда не позволяющий себе грубым словом нанести обиду кому-либо из подчиненных. Если обстановка требовала жёсткого вмешательства командира, требовательного тона в его голосе вкупе с появляющимся металлическим оттенком было достаточно, чтобы субъект воздействия моментально проникся готовностью «ещё вчера» выполнить волю командира. Лет через шесть после начала моей службы в полку, в связи с приближением к выходу на заслуженный отдых, его перевели на должность начальника военного училища куда-то в европейскую часть России.

Заменил Анатолия Алексеевича на этом посту его заместитель – капитан Демидов Владимир Александрович, примерно год назад прибывший в полк после окончания Калининской академии ПВО. Имея ещё невысокое воинское звание, будучи значительно моложе многих, отныне подчиненных ему офицеров, он сразу рванул под уздцы и понесся вскачь по прямой, не глядя по сторонам. Амбициозный, не терпящий возражений, он стремился добиться непререкаемой власти надменным выпячиванием своего должностного превосходства над всеми остальными, в отношениях с офицерами зачастую был резок и груб. Если он кого-то вызывал к себе, то у вызываемого возникало тревожное ощущение обзавестись в процессе встречи незаслуженным обидным нагоняем. Не избежал подобного общения с новым командиром и пишущий эти строки.

Перемещаясь вниз по «Табели о рангах», возвращаюсь в свой 1-й дивизион, всё в тот же март 69-го.

В этот период обязанности командира дивизиона временно исполнял начальник штаба майор Бубнов Аркадий Егорович. Штатный командир, подполковник Журиков Владислав Иванович, сдавал выпускные экзамены в академии, где заочно учился.

Войдя в канцелярию к Бубнову с единственным чемоданом в руках, я представился, коротко рассказал о себе. Он, в свою очередь, поведал об особенностях службы и быта во вверенном ему «хозяйстве», после чего указал курс на офицерское общежитие, «устраиваться». Офицерскими общежитиями были две двухкомнатные квартиры в ДОСе, по две солдатских кровати в каждой комнате. Проживали в них холостяки, а также офицеры, имеющие квартиры в городе. Эти, из второй категории, шесть дней в неделю несли службу в дивизионе, а на воскресенье уезжали к своим семьям в город и только при условии, если дивизион не стоял на боевом дежурстве. В одном из общежитий я и занял единственную свободную кровать.

Продолжить повествование я хочу воспоминаниями о моих начальниках, о друзьях-товарищах офицерах, с кем бок о бок прошли первые годы-версты на моей долгой офицерской стезе.

Итак – по ранжиру.

Командир дивизиона подполковник Журиков. После окончания академии он недолго продолжал командовать дивизионом и был переведён куда-то с повышением. Однако образ его нашёл свою ячейку в моей памяти. Это был волевой, требовательный, уверенный в самом себе и в своих действиях, обладающий высочайшим чувством ответственности, не терпящий разгильдяйства в любом деле, уже немолодой и закаленный в перипетиях воинской службы, боевой командир. Заняв свое рабочее место в кабине управления, он уверенно руководил боевыми действиями дивизиона в ходе тренировок по отражению воздушных ударов авиации, как виртуальной (имитируемой тренажёром), так и реальной. Под руководством такого командира и весь боевой расчёт кабины управления действовал, как правило, чётко и слаженно. Этого человека я уважал.

На смену Журикову прибыл майор Буслович Александр Дмитриевич, выпускник кафедры Минского училища, на которую принимались уже послужившие в войсках и хорошо зарекомендовавшие себя офицеры. Срок обучения, если не ошибаюсь, составлял два года; по окончании учёбы они направлялись уже на более высокие должности. Этот жизнелюбивый, с сильным характером, переполненный созидательной энергией человек, сразу же взял «быка за рога», не тратя времени на предварительную «пристрелку». Боевую работу вёл твёрдой рукой, в технические вопросы сам не вникал, справедливо считая заботу о поддержании её боеготовности уделом подчиненных. За упущения по службе, за провинности спрашивал строго, громко, для пущей убедительности украшая свою воспитательную речь ядрёными «спецэффектами». Быстро освоившись с состоянием дел в дивизионе, он с неукротимой энергией и напором развернул совсем не характерную для боевого подразделения хозяйственную деятельность, втянув в неё не только личный состав дивизиона, но и командование полка. Уговорив командира полка, привез в дивизион полковую пилораму, пылившуюся на складе с незапамятных времён. Чудесным образом добился разрешения местного лесничества на вырубку прекрасных сосен на отведенной делянке (чудеса стали проясняться, когда с нашей пилорамы пошли машины с пиломатериалом в то же лесничество и в распоряжение «отцов» города Северска). Я в этом процессе принимал участие, осваивая профессию вальщика леса. Дело в том, что у меня была личная бензопила «Дружба», подаренная мне отцом. Однажды в разговоре с ним я обмолвился, что наша квартира слабо отапливается от центрального отопления и приходится подтапливать печку, а дрова готовить, притаскивая сушняк из леса и распиливая его вручную, на пару с молодой женой (за это меня даже укоряли офицеры: «Что, у тебя солдат нет?», а моя Наташа держалась молодцом, не считая такую работу чем-то зазорным для женщины). После этого разговора с отцом я и вернулся на свою «точку» с бензопилой.

Когда пилорама была смонтирована и подготовлена к работе, процесс пошел. Я валил сосны, бойцы цепляли хлысты к АТСу, и он тянул их к пилораме – на разделку и распил. Надо заметить, что это была не какая-нибудь маломощная циркулярка, а серьёзный рамный агрегат с шестью или семью режущими полотнами, способный с высокой производительностью выдавать разный пиломатериал: брус, доску любой толщины, рейку. Конечно же, этот материал, главным образом, предназначался для внутренних потребностей как нашего дивизиона, так и других подразделений полка. В дивизионе была построена прекрасная новая баня взамен старой развалюхи, обновлены другие хозяйственные постройки, замполит напилил себе реек для обновления «убранства» ленинской комнаты. И тут в самый раз упомянуть о нём, замполите. Именно его, капитана Валерия Николаевича Фисенко, Буслович назначил руководителем работ на пилораме. Валерия уважали, он был приятным во всех отношениях человеком, легко ладил и с офицерами и с солдатами, активно вникал во все насущные проблемы подразделения, не ограничиваясь лишь чисто «замполитскими» делами. И вот, при исполнении обязанностей «главного пилорамщика», его настигла беда. Представьте себе школьную забаву, когда вы в одной руке крепко держите линейку, второй рукой оттягиваете свободный конец линейки, и, резко отпустив его, отправляете скатанный из бумаги шарик в спину сидящего впереди одноклассника. В случае с Валерием роль линейки выполнила резко разогнувшаяся доска, ударив плашмя по его ноге. В результате большая берцовая кость была переломлена в двух местах. Этот удар надолго уложил нашего замполита на больничную койку, очень надолго. Кости никак не хотели срастаться.