Читать книгу Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии - - Страница 3

Глава 1
Возникновение и возвышение
Дух крестовых походов, рыцарский орден и цистерцианцы

Оглавление

Орден ливонских меченосцев родился из духа крестовых походов. В первую очередь необходимо помнить этот дух, если кто-то хочет оценить исторические силы, которые вмешались в судьбу Восточной Прибалтики в начале XIII века. Поэтому сначала мы поговорим об этом духе крестовых походов, а в то же время и о других наиболее важных рыцарских орденах, поскольку это лучший способ избежать опасности изолированного подхода. Вскоре станет очевидным, что необходимо учитывать также и цистерцианцев. Идеи крестовых походов и рыцарские ордена поддерживались культурно и социально влиятельным классом XI–XII веков – рыцарством романских и германских народов. Духовный мир этого рыцарства, составивший единый феномен Запада поверх национальных границ, соединил древнегерманское представление о радости боя и воинской службы с идеей христианского благочестия. Правда, это благочестие имело особый характер, оно исходило не столько от богословских учений церкви, сколько от мирской религиозности воинственной знати. Только в течение столетий мирские и церковные представления о воинах Божьих, вначале чуждые друг другу, вступили друг с другом в тесную связь.

Битва Божья, которой первоначально учила церковь, должна была быть отвращена от мира и представляла собой духовную брань Господа против бесов в душе человеческой, служение не только не имело никакого отношения к мирскому мечу, но даже считалось предосудительным. Именно в этом смысле впервые было употреблено словосочетание «miles Christi» (воинство Христово), в раннее Средневековье самым чистым его воплощением виделись монахи. В соответствии с учением Августина до XI века церковь в целом также отвергала идею насильственного обращения язычников. Однако несколько причин изменили это отношение. С одной стороны, христианству вскоре пришлось защищаться извне, откуда угрожали нападения неверных. А с другой стороны, церковь подвергалась и внутренней опасности, поскольку политический и социальный мир, в который она была встроена, в Средневековье стал явно феодальным. В развивающейся, постоянно дробящейся феодальной системе и времена военных междоусобиц церковь часто оказывалась беззащитной перед актами насилия. Поэтому ей нужна была мирская опора как внутри, так и снаружи. С этой точки зрения особенно понятны ее усилия духовно воздействовать на новый влиятельный класс – рыцарей. Цель состояла в том, чтобы облагородить мышление рыцарей, запечатлеть в их сердцах религиозные убеждения, углубить христианскую веру, которую до X века западный светский мир часто принимал только внешне. Особую роль в этом процессе сыграло церковно-реформационное движение, а именно клюнийские монастыри. Таким образом, рыцарство и церковь сближаются, потому что знать также признает новую область ответственности в служении духовной власти.

Если церковь видит значительные силы растущего сословия и направляет свою воинственную главную мысль в нужное русло, то рыцарство подхватывает необходимые христианские внушения, но, в духе своего мирского благочестия, продолжает их формировать в свое новое представление о «воинстве Христове». Этот тип ратника Божия теперь имеет буквальное значение рыцаря Господа: «воин Христа» – это тот, кто владеет мечом, служа Богу как своему сюзерену. Отношения преданности и верности понимаются совершенно естественно: рыцарь служит Богу, а Бог гарантирует ему взамен победу и небесную награду.

В тот момент, когда церковь принимает эту концепцию в своих официальных проповедях, идея рыцаря Христа, крестоносца с мечом, совершает прорыв и получает возможность стать образцом целой эпохи, санкционированной духовной и светской властью. Так и произошло на пороге XII века. Конечно, путь к этому был долгим и сложным, и не было недостатка во многих противоборствующих силах, однако решающим для нас здесь является только указанный результат, новая идея «воина Христа» стала духовным образцом не только для высшей и низшей знати столетий крестовых походов, но и для других социальных классов, а именно для буржуазии.

Наиболее заметным результатом новой идеи стал Первый крестовый поход, предпринятый для освобождения Гроба Господня от власти неверных. Религиозный энтузиазм ведет толпы рыцарей и представителей низших сословий за тысячи миль, через нищету и лишения, без единого руководства к успешной борьбе за землю, на которую «ступали стопы Господа». Здесь невозможно сказать о совпадении многих благоприятных условий, многих индивидуальных особенностей; следует только подчеркнуть, что одни мирские мотивы никогда не могли объяснить такого предприятия и также не были решающими. Это наблюдение относится ко всем этим дальним походам того времени в страны, бывшие почти неведомой землей, а позднее нечто очень похожее мы увидим в Восточной Прибалтике.

Успех Первого крестового похода вызвал эйфорию. Создается цепочка крестоносных государств от Армении до Палестины, и лишь через несколько лет идея «воина Христа» достигает своей наиболее чистой формы. Примечательно, что это, в свою очередь, происходит благодаря спонтанному поступку самих членов воинского сословия. Некоторые рыцари – говорят, первоначально их было двое, а вскоре к ним примкнули еще семеро – объединились на собственные скромные средства в сообщество с решимостью отречься от мира на монашеский манер и отныне посвятить себя защите совершающих паломничество пилигримов от посягательств мусульман. Рыцарская идея вступает в теснейшую связь с мыслью о посвящении себя служению любви ближнему. В то же время этика рыцарства Божия переживает свое наиболее чистое развитие: «воин Христа» как рыцарь ордена отходит от мира в духе богобоязненного монашеско-духовного образа, как того требовало раннее Средневековье, но при этом он остается деятельным в миру, отдавая свой меч на защиту веры.

Так в 1118 году возникли рыцари-тамплиеры, образец для всех остальных рыцарских орденов[1]. Следует, однако, помнить, что только восторженное одобрение ведущих представителей монашеских орденов привело поначалу скромное предприятие к быстрому подъему. Ведущими монашескими орденами того времени были цистерцианцы и премонстранты. В частности, в духовные отношения с новым рыцарством вступил цистерцианский орден. Тем не менее показательно, что это делает не орден в целом, а только отдельные лидеры из его рядов. Это явление повторится позже, нечто подобное можно наблюдать с появлением ордена меченосцев, а также в других местах. Цистерцианцем, с особой теплотой воспринявшим тамплиеров, был Бернард Клервоский, вдохновитель не только своего ордена, но и всей своей эпохи. В своем памфлете «Восхваление нового рыцарства», который посвятил тамплиерам, он красноречиво воспевает их решение. «Поистине бесстрашен, – восклицает он, – рыцарь, кто облачает свое тело железом, свой дух – верою. Вооруженный обоими видами оружия, он не боится ни демона, ни человека. В конце концов, тот, кто желает умереть, не боится смерти. Чего должен бояться в жизни и в смерти тот, для кого Христос означает жизнь, а смерть означает приобретение? Хотя он добровольно и уверенно стоит за Христа, он еще больше жаждет умереть и быть с Христом. Бейтесь без страха, рыцари, и с неустрашимым мужеством изгоняйте врагов креста Христова, зная, что ни жизнь, ни смерть не могут отлучить вас от благодати Божией, что в Иисусе Христе. Ты могучий воин веры, если живешь и побеждаешь в Господе, но еще более радуешься и прославляешься, если умираешь и соединяешься с Господом. Хотя жизнь плодотворна и победа славна, над обеими в священном праве стоит смерть. Ибо если блаженны те, кто умирает в Господе, то не гораздо ли больше те, кто умирает за Него?» Бернард развеивает опасения по поводу военной службы и кровопролития, ссылаясь на Луку 3, 14: «Если христианам вообще не разрешалось бить мечом, то почему глашатай Искупителя (Иоанн Креститель) призывал воинов довольствоваться их жалованьем в будущем, и не лучше ли было запретить им всякую военную службу? Но если… позволено всем, значит, и тем, кто предназначен для этого Божьим промыслом, а не просто решился на нечто иное, лучше, – кем еще, спрашиваю, должна быть сохранена твердыня нашей силы, Сион, как не их руками и силами?» Поэтому он рекомендует вести против неверных оборонительную войну, «чтобы язычники никогда не сказали: „Где же Бог их?“» (Пс., 113: 10).

В четвертом разделе своего памфлета он рекомендует правила совместной жизни тамплиеров. Это предписания, по существу взятые из цистерцианского устава: заповеди послушания начальству, бедности и простоты в еде и одежде, целомудрия и безбрачия. Когда они не сражаются, они должны заниматься починкой оружия и одежды и выполнением приказов магистра. Они должны быть полезными и уважать друг друга. Кроме того, конечно, есть заповедь о борьбе с неверными, а также требование держать сильных, быстрых коней. При этом монастырскими являются запреты на охоту и игры, а также на посещение спектаклей, наконец, монашеская заповедь молчать за трапезой и в других случаях. Видно, что именно эти законы должны были способствовать серьезному отбору.

Мы должны немного остановиться на Бернарде и тамплиерах не только потому, что это первый рыцарский орден, но и потому, что роль цистерцианца в качестве покровителя симптоматична, мы это еще увидим. Кроме того, через 74 года устав тамплиеров был принят меченосцами. Поэтому позже мы вернемся к нему и рассмотрим более подробно, а сейчас важно только то, что Бернард был вовлечен в детальную разработку этого устава почти одновременно с написанием De laude («Похвалы»). Это произошло в 1128 году на соборе в Труа. В то же время тамплиеры явно переняли у цистерцианцев их белый плащ, только другого покроя, приспособленного для рыцарской службы. Красный крест, украшавший всех вооруженных паломников в Иерусалиме, стал эмблемой ордена тамплиеров. Таким образом, немногие рыцари при содействии работы Бернарда вошли в западный мир и нашли восторженный отклик. В ходе своего вербовочного турне по Англии, Франции и Испании, которое первый магистр Гуго фон Пейн предпринял после собора в Труа, ему уже удалось привлечь многочисленных новых братьев-рыцарей. В ИЗО году орден также основывает первый опорный пункт в Испании, и, таким образом, идея рыцарского ордена также переходит на Пиренейский полуостров. И там мы можем собрать наблюдения, которые позже пригодятся для понимания учреждения ордена меченосцев. Но перед этим бросим беглый взгляд на иоаннитов. Этот второй великий орден вмешался в сражения на Святой земле в 1137 году. Его, несомненно, вдохновлял пример тамплиеров, но он происходил из более старой, широко разветвленной госпитальной организации, что способствовало его быстрому возвышению. Даже его черный костюм показывает отличие его происхождения, в середине XII века иоанниты переняли устав августинцев, однако устав тамплиеров тоже оказал влияние. Для того чтобы охарактеризовать этот орден, здесь достаточно указать на важность заботы о бедных и больных, которая всегда была в гораздо большей степени в центре деятельности иоаннитов по сравнению с другими рыцарскими орденами. И тамплиеры, и иоанниты благодаря пожертвованиям и подношениям вскоре стали богатыми собственниками, особенно в романских странах, сравнительно быстро получили автономию и установили прямые связи с римской курией. В 1139 году Иннокентий II издает буллу Onine datum Optimum, подчиняющую тамплиеров непосредственно папе римскому.

Хорошо известно, как падение Эдессы встревожило Запад и породило призыв ко Второму крестовому походу. И снова важную роль сыграл Бернард Клервоский, да, он был душой этого предприятия, это продолжительное плотное участие монаха в мирских делах и в войне для нас – нечто чуждое. Разве не цистерцианцы были единственным орденом, который хотел возродить строгий аскетизм и отвернуться от мира в противовес обмирщению бенедиктинцев? Разве его членам не запретили проповедовать и даже крестить? И тем не менее Бернард проповедовал, и тем не менее два цистерцианских епископа, Отто фон Фрейзинг и Готфрид фон Лангр, выступили в качестве предводителей армейских отрядов во Втором крестовом походе в сопровождении нескольких аббатов и монахов ордена! Действительно, знаменитость из Клерво оказался в разладе с законами своего ордена, и он болезненно этот внутренний конфликт осознавал. «Я, – признается он, – так сказать, химера века, не священнослужитель и не мирянин, ибо я уже не веду жизнь монаха, я только ношу рясу. То, чем я занимаюсь, через какие опасности и бездны мира меня гоняет, ты знаешь». Здесь чувствуется «бессознательное стремление врожденной силы к деятельности, появляющееся чувство превосходства над другими, духовной власти над людьми вообще и, наконец, тайные муки совести, что на дорогах мира сего скиталец запачкается прахом». Это прежде всего также проницательность, обретенная в тиши созерцания, и обостренный взгляд на опасности, угрожающие церкви изнутри и извне, взгляд на требования времени, желание исправить положение и предотвратить урон. Это снова и снова заставляет аббата выходить из избранного им самим уединения. Мы должны помнить о своеобразном душевном разладе Бернарда, потому что он же может быть позднее предположен и у других цистерцианцев, которые попадут в поле нашего зрения. То, что в этой роли всегда будут выступать цистерцианцы, вероятно, можно объяснить особенно резкой аскетической установкой ордена, составлявшего духовно молодой авангард монашества и способного привлечь в свой круг только серьезных, вдумчивых людей, ни к чему не стремившихся для себя, но пребывавших в плену мысли об усвоении и обновлении христианской жизни[2].

О самом Втором крестовом походе, о ходе которого мы здесь подробно не говорим, следует только отметить, что он впервые предусматривал единые действия против мусульман и язычников на трех границах Римской церкви: в Палестине, в Испании, Португалии и на южной окраине Балтийского моря. На этот раз походы на Святую землю провалились. В Испании произошло иначе. Здесь во взаимодействии с крестоносными флотами фризов, германцев и англичан в 1147 году были одержаны блестящие победы над мусульманами. Результатом стал обнадеживающий настрой, который, наверное, не был ни малейшей причиной возникновения цепи рыцарских орденов, появившихся на Пиренейском полуострове в 1147–1158 годах.

В частности, есть четыре важных ордена, на которые следует обратить внимание. В 1147 году, во время завоевания Лиссабона, король Португалии Альфонсо I с помощью белых монахов сформировал «новое воинство», первое местопребывание которого, как говорят, было утверждено в Коимбре. В 1162 году аббат Иоганн Цирита из цистерцианского монастыря Тарука передал ему устав, который в 1204 году утвердил папа Иннокентий III. Этот устав также был скопирован с цистерцианского устава. Аббат сохранял юридически закрепленную верховную власть над орденом, что в особенности свидетельствует о его большой заинтересованности в его учреждении. Магистр ордена даже должен был принести присягу на повиновение аббату. После завоевания в 1166 году города Эвора община называлась «Братья Святой Марии Эворской». С 1211 года они называли себя по имени города Авиш. Еще яснее роль цистерцианцев в процессе, происходившем в 1158 году в верховьях Гвадианы. Там тамплиеры охраняли оказавшуюся в большой опасности крепость Калаат-Раваа, на границе между королевством Кастилия и мусульманскими владениями на юге Испании. Тамплиеры посчитали, что не справятся с предстоящим масштабным наступлением, и оставили замок без боя, потому что король не мог обещать им никакой помощи. Король Санчо предложил знати своей страны большие земельные дары, условия, на которых он обещал богатство, были заманчивы, но никто не согласился бы отстаивать крепость, которую даже тамплиеры считали не обороняемой. Тут дело приняло неожиданный оборот. Аббат северного испанского цистерцианского монастыря Фитеро Раймонд Серрат, который в то время жил в столице Толедо, решил сам взять на себя организацию обороны Калаат-Раваа (исп. Калатрава). Снова появляется цистерцианец, проявляющий воинственные наклонности, снова принимается решение, неизбежно ведущее к конфликту с уставами и духом белого ордена.

В то же время Раймонд является одним из самых занимательных персонажей всего периода крестовых походов – позже причислен церковью к лику святых – и должен привлечь наше особое внимание, поскольку от него исходил импульс, которому вскоре суждено было оказать воздействие до нижней Вислы, то есть до края восточнобалтийского языческого мира. Аббат Фитеро был французом, родившимся около 1090 года в Сен-Годенсе в долине реки Гаронны, недалеко от Пиренеев. В 1140 году он был одним из первых цистерцианцев, по просьбе короля Альфонсо VII перебравшихся из аббатства Эскальдьё в Испанию. Уже в 1144 году он был настоятелем монастыря Нинцаба, а в 1157 году, после временной остановки в Кастельоне, перенес свой монастырь в Фитеро. Воспитанный в строгих традициях отшельнической монашеской жизни, Раймонд определенно приехал в Толедо без намерения стать воином. Его внезапное решение защищать Калатраву – это поступок, совершенный под влиянием Бернарда Клервоского. Они, вероятно, знали друг друга лично[3]. Ибо Бернард, вероятно, проповедовал крест, но всегда отказывался стоять во главе сражений, потому что это казалось несовместимым с его статусом монаха. Вполне возможно, что толчком к плану Раймонда послужил его компаньон, монах Диего Веласкес, о котором легендарное предание гласит, что он был рыцарем свиты короля Санчо в пору, когда тот был наследником. Но этот вопрос не столь важен, поскольку, во всяком случае, достоверно известно, что сам аббат завладел Калатравой и окрестностями и переселил туда всех здоровых монахов и послушников Фитеро. В то же время он поселил там крестьян и набрал вооруженных добровольцев, которые стекались к нему со всех сторон.

Но Раймонд еще не пользовался высокой репутацией Бернарда, а провал Второго крестового похода в Палестину и земли вендов, грозивший полной дискредитацией Бернарда и ордена, во Франции в 1158 году еще не забыли. Вот почему общий капитул аббатов, собравшихся в Сито, немедленно чутко отреагировал. Действия Раймонда, как только о его переезде в Калатраву стало известно из жалобы материнского монастыря Эскальдьё, вызвали резкое неодобрение. Потребовалось дипломатическое вмешательство королей Франции и Кастилии, а также герцога Бургундского, чтобы убедить белый орден уступить и без дальнейших церемоний предотвратить отмену перевода Фитеро в Калатраву. Новый монастырь перешел в Фитеро из Эскальдьё, старому было разрешено продолжить начатую им на Гвадиане работу. К этому времени Раймонд и его последователи пошли еще дальше. Аббат чувствовал себя обязанным объединить своих воинов в монашеской жизни, поэтому он дал им устав и костюм цистерцианцев, только с кое-какими изменениями, соответствующими рыцарской жизни. Однако все это остается у рыцарей чистой привычкой, лишь позже возникает постоянный орден. Раймонд умер в 1163 году, и монахи и рыцари поссорились из-за избрания аббата. Монахи недовольные возвращаются в Фитеро, но рыцари решают продолжить религиозную жизнь и принимают братьев-священников в качестве капелланов. В 1164 году по просьбе Сито они получили измененный цистерцианский устав, который папа Александр III сразу утвердил. Это еще не подчинение, а просто принадлежность цистерцианскому ордену. Так возник орден Калатравы. В 1187 году он был официально поглощен цистерцианским орденом – снова официально по петиции – и теперь передан аббатству Моримонд. В той ветви зависимых от него цистерцианских монастырей идея рыцарства должна была стать особенно близкой. Мы должны об этом помнить, потому что Моримонд был материнским аббатством большинства цистерцианских монастырей в Северной Германии! Приблизительно через поколение монастырь Калатравы внезапно появился в низовьях Вислы в Тимау (сегодня Тымава), недалеко от Меве (сегодня Гнев), еще до того, как Тевтонский орден закрепился в Пруссии[4].

Перевод, безусловно, был осуществлен при посредничестве соседнего Оливского монастыря под Данцигом (сегодня Гданьск), а задачей, безусловно, должна была стать защита Померании от языческих пруссов, которые в то время перешли в наступление. В этой связи следует отметить, что в Испании также существовал цистерцианский монастырь под названием Ла-Олива, который находился очень близко к Фитеро. Но это уже слишком далеко уводит в обстоятельства балтийской миссии, нам еще надо посмотреть на испанские ордена.

Между Эворой и Калатравой – согласно легенде, в 1157 году – образовался еще один орден. Здесь братья Суэро и Ломес впервые объединили свои силы в районе Сьюдад-Родриго для борьбы с мусульманами. Говорят, предложил это отшельник, что еще важнее, устав был издан цистерцианцем, саламанкским епископом Ордоньо. Этот устав тоже, естественно, был модифицированным цистерцианским уставом. Епископ также продолжает заботиться об учреждении, добавляя несколько цистерцианских монахов, которые действуют как братья-священники и знакомят рыцарей с уставом. Орден Святого Юлиана, как он первоначально назывался, утверждается папой в 1177 году. Позже, подобно иоаннитам и тамплиерам, ему удалось добиться автономии и прямого подчинения папе, но это продолжалось недолго. Были ли у братьев проблемы? В 1218 году орден Калатравы уступил крепость Алькантара к югу от нижнего течения Тахо рыцарям святого Юлиана из Перейро, хотя и на условиях постоянной зависимости. С тех пор орден был назван в честь нового замка и подчинялся магистру Калатравы и его пастырским визитам на протяжении всего Средневековья. Но разница между двумя орденами остается в их обычаях, оба носят белые облачения, но орден Калатравы с красным крестом в виде лилии, а орден Алькантары с зеленым. В 1202 году рыцари Алькантары также образовали внешнее братство с орденом Сантьяго.

Тем самым мы переходим к последнему важному рыцарскому ордену в Испании. Он тоже возник около 1150 года из свободного объединения дворян, которые, как говорят, решили искупить свою прежнюю жизнь добрыми делами, они хотели посвятить себя защите караванов паломников в Сантьяго-де-Компостела. Судя по всему, эта группа стала орденом только 5 июля 1175 года указом папы Александра III. Цистерцианцы здесь, очевидно, активно не задействованы, потому что рыцари получают устав августинцев. Но бросается в глаза другое: изначально орден называется Орден меченосцев святого Иакова и несет как отличие красный крест в виде меча с раковиной пилигрима на рукояти, и, таким образом, впервые как знак рыцарского ордена появляется красный меч. Паломничество в Сантьяго было также очень популярно среди пилигримов в Германии в то время и оставалось таковым в XIII веке, поэтому этот орден и его одежда также должны были стать известными многим нижненемецким паломникам[5].

Теперь мы можем попрощаться с Испанией. В кратком обзоре показаны шесть известных рыцарских орденов, возникших в римско-христианском мире к концу XII века. Четыре из этих орденов были основаны с помощью или даже по инициативе отдельных цистерцианцев. В случае орденов тамплиеров, орденов Алькантары и Сантьяго инициатива явно принадлежит самим рыцарям, то же самое касается госпитальеров и рыцарей Эворы, по крайней мере вероятнее всего. Белое духовенство, очевидно, никуда не вовлечено, что в порядке вещей.

Все шесть орденов объединяет стремление к автономии и прямому подчинению Римской курии, но лишь два (а позже и Тевтонский орден) достигли этой цели в долгосрочной перспективе. Четыре ордена носят белый плащ, унаследованный от цистерцианцев. Ордена, находившиеся под влиянием белых монахов, также переняли основные элементы их уложений. Однако все шесть орденов подчиняются основным заповедям – бедности, целомудрия, послушания и борьбы с врагами креста[6]. Что поразительно в испанских орденах, так это то, что они были чисто национальными организациями. Но это, безусловно, было естественным результатом географической удаленности района их действий и поощрялось тесными связями с Испанским королевством, благодаря которому эти ордена надеялись обрести автономное положение. Два ордена интернационального характера, тамплиеры и госпитальеры, явно сохранили свою направленность на романскую, особенно французскую языковую область.

Но краткий обзор показал очень много: монашеская идея отречения от мира, обычно воплощаемая личностью цистерцианца, и идея защиты и битвы, выросшая из мирского благочестия и рыцарской натуры, слились воедино во всех рыцарских орденах нового образца.

По своей сути все рыцарские ордена возникли на линиях пограничья и боевого соприкосновения Римской церкви, поэтому неизбежен перенос идеи борьбы за Бога и на два языческих рубежа Запада. Одна из этих границ проходила в Юго-Восточной Европе, где Венгерское королевство противостояло наступавшим с востока половцам. Другая возникла в Прибалтике. Теперь наши взоры обращаются к ней.

1

Возражения, выдвинутые Лундгреном против числа девяти тамплиеров в первые годы существования ордена, кажутся мне неубедительными. Орден также состоял из многочисленной свиты священников, слуг и ремесленников, а учреждение других орденов также показывает очень похожую картину, ср. позднейший орден Алькантара и Добринский орден. Таким образом, девять братьев-рыцарей вполне правдоподобны.

2

В этом контексте следует также помнить о неприкрашенной простоте и строгости цистерцианского монастыря и церковных построек, в которых красноречиво выражается дух этого ордена.

3

Все аббаты ордена ежегодно собирались в Сито для общего капитула. Неявка была возможна только в случае болезни. Должно быть, там в сороковых годах оба аббата встречались.

4

Большинство братьев-рыцарей, по-видимому, немцы, присутствует аббат Оливы. Январь 1230 г. Орден еще существовал.

5

Как известно, Генрих Лев остался паломником в Сантьяго после своего падения в 1182 г. В обоих случаях там, несомненно, находилась многочисленная нижнегерманская свита, в памяти которой должны были четко запечатлеться знаки отличия сабли рыцарей Сантьяго. Позднее паломничество в Сантьяго, видимо, было известно даже в далеком Ревеле в Эстонии.

6

Орден Сантьяго составляет заметное исключение, поскольку его членам было разрешено вступать в брак. Однако в качестве послабления это затрагивает другие рыцарские ордена гораздо позже.

Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии

Подняться наверх