Читать книгу Изгои - - Страница 6

Октябрь, 1996. г.

г. Мелучинск. Военный городок.

«Вот тут и будешь работать, а вернее, служить, – Макс весело хлопнул Игоря по плечу и подтолкнул к входу в трёхэтажное здание. Да, конечно, придётся тебя подстричь, так как твоя хипповая причёска в данном случае неуместна, – он посмотрел на Игоря, – и усы, усы – долой!». По виду Игоря было понятно, что он не пребывает в таком восторженном расположении духа, как Максим, – «Ну что же пошли», еле слышно ответил Игорь. Занесённый снегом военный городок, сугробы, размеры которых искренне удивляли Игоря, так же, как и температура в минус тридцать восемь вкупе с небольшой метелью, не располагала к необоснованному оптимизму. Поднявшись по ступенькам, он на мгновение остановился, читая вывеску: «ИК-3366/12 ФСИН МВД РФ», мысленно выругался, как бы подводя жёсткую оценочную черту происходящему во Вселенной, а заодно и перипетиям судьбы, отдельно взятого учителя истории в среднеобразовательной школе Краснодарского края в целом, сплюнул и вошел в здание.

Устроиться на службу в это богоугодное заведение не составило никаких сложностей – очередь на трудоустройство отсутствовала. Пройдя медицинскую комиссию уже через несколько дней Игорь, красуясь формой солдата внутренних войск, заступил в свой первый караул. Знакомая ещё из армии караульная служба, по охране объектов, носила романтическое название – «вертухай» и заключалась в недопущении побегов из охраняемой территории и пресечении проникновения в охраняемую территорию, запрещённых предметов и веществ. Реальных «боевых задач» было две – не уснуть и не замерзнуть. Над парадоксом патовой ситуации никто не задумывался, а он был! Если со второй задачей руководство колонии усиленно помогало – выдало тулупы, видимо, сохранившиеся после Первой мировой войны, и электрические обогреватели, то этой же помощью полностью обнуляло выполнение первой задачи – глаза слипались сами по себе, так как сидеть верхом на обогревателе в тулупе и не спать стало невозможно. Старожилы вспоминали, что во времена, когда вышка часового отапливалась дровами, то качественно растопленную вышку можно было заметить издалека по раскалённой до красна дымовой трубе и части кровли. Если бы туда подвести воду, или выкопать, невдалеке, колодец, то отдельно стоящая конструкция, автоматически превратилась в настоящую русскую баню, а её удачное возвышение над складками местности, открывало сказочные виды Северо-Западной Руси. Но увы, технический прогресс не остановить, поэтому вместо того, чтобы энергично топить свой пост, часовой заворачивался в тулуп, усаживался на электрический обогреватель и засыпал.

Перспективы службы в колонии строгого режима, нарисованные Максимом, просто обязаны были очаровать, покорить и сделать из среднестатистического учителя как минимум генерала внутренних войск или в крайнем случае настоящего полковника. Игорь скептически отнёсся к радужным перспективам, хотя в отделе кадров и пообещали направить запрос в институт, в котором он учился, и в случае положительно ответа, незамедлительно присвоить первое офицерское звание. В той жизненной ситуации, в которой оказалась семья Игоря, размышлять было некогда и даже безответственно. Ради поиска выхода из сложившейся ситуации можно было даже, переступив свои воспоминания о срочной службе, вновь надеть погоны. Нужна крыша над головой – вот её дают, да – общежитие, да – барак практически в лесу, зато тепло, далеко от города – близко от работы; нужны деньги – их тут обещали платить в несколько раз больше, чем в школе учителем, даже и на две ставки. Весь скарб, при поступлении на службу, его, как главы семейства, Нади и маленького Лёшки, легко умещался в два походных рюкзака и одного повидавшего виды чемодана, поэтому раздумывать было не о чем.

Надя вышла на работу «на точку» как звучало, на сленге городского рынка, продавщицей обуви… Открытый всем ветрам, в сорокаградусный мороз торговый павильон, под хозяйством россиянина южно-кавказского происхождения, тоже не представлял собой мечту о трудоустройстве. Выход на работу напоминал фотографии выхода космонавта в открытый космос – ватные штаны, пара свитеров обмотанные пуховыми платками, поверх которых одетый пуховик – завершал дресс-код – валенки, шапка и варежки – верхонки. Уже через несколько дней работы на рынке можно было точно сказать, что общепринятое выражение – «сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается» – является литературным вымыслом – всё вопрос времени. Открытые участки тела – лицо, отчасти запястья и руки к вечеру если не были обморожены, то ярко багровый цвет точно говорил о том, что организм борется с обморожением из последних сил. Простоять восемь часов, в лютый мороз, возможно только в одном случае – отсутствии возможности не стоять. Выходные на рынке объявлялись только в одном случае – температура воздуха должна была опуститься ниже сорока пяти градусов ниже нуля. Уезжала Надя в город, на рынок, с первым вахтовым автобусом – около семи утра и возвращалась в военный городок, поймав попутку от символа города – памятнику покорителям Самотлора, в лучшем случае, в девятом часу вечера. Не работа – мечта!

Но, предостерегая читателей от подобной «мечты», невозможно не сказать, что соглашаться на подобную работу можно только в нескольких случаях: если вас отправили в ссылку или у вас в этом мире нет больше никаких шансов выжить. При этом и в первом и втором случае нужно понимать, что шансов завести детей, в будущем, у вас больше, скорее всего, не будет.

Поскольку в военном городке ни о каких детских образовательных учреждениях не задумывался даже начальник колонии, любой день недели строился следующим образом – Игорь, убегая на работу, кормил Лёшку, разбрасывал игрушки и уходил на работу. Обеденное время – более насыщенное. За неполный час необходимо было разогреть, накормить и уложить малыша спать, так как послеобеденный сон, никто не отменял, после чего отправлялся «дорабатывать». Сказать, что подобный ритм жизни психологически невыносим – ничего не сказать, так как все мысли и у Нади, и у Игоря, были дома, с сыном, но другого решения не находилось. Через некоторое время наступило успокоение – всё нормально, «Лёшка сам с собой неплохо играет и сам себя отлично развлекает» – говорили, периодически друг-другу, Игорь и Надя. Закончилось это спокойствие моментально и неожиданно. Как рассказывал потом улыбающейся пожарный, выломавший дверь в квартиру, где хозяйничал трёхлетний ребёнок, – «Родители, успокойтесь, ваш сын просто решил сделать яичницу. Мы, кстати, только дверь выбили, чтобы дым вышел, а то ведь в квартире ни черта не было видно, от дыма, ну, собственно, и всё – отделались лёгким испугом! Дверь вставите – не проблема, а вам, мама, я бы рекомендовал научить сына готовить яичницу, а то ведь он запомнил, что нужно взять сковородку, включить плиту, а про масло ему никто не рассказал, вот эти яйца и сгорели!» После «ЧП», недолго совещаясь, Игорь с Надей приняли решение нанять няню, в виде бывшего заключённого. Решив не покидать знакомых пейзажей и, видимо, дорогих сердцу, знакомых лиц, сотрудников колонии, получив, каким-то чудом квартиру в соседнем двухэтажном здании, бывший подопечный жил на непонятные ни для кого доходы. Имелась у него и женщина, в непонятном ни для кого социальном статусе, но её наличие, как символа заботы о подрастающем поколении, окончательно развеяло страх сомнения в сомнительной затее. За символическую оплату и дары в виде части сухпайка семейство радостно согласилось быть коллективной няней. Других вариантов не было и Игорь, почти каждый день перед уходом на службу, отводил маленького Лёшку в соседний дом и передавал из рук в руки. «Не боись, гражданин начальник, мы справимся! Да, малой? Точно говорю, – приветствовал его сиделец, – Всё будет хорошо».

Жизнь рядового и сержантского состава, военного городка, была подчинена строгому распорядку, правилам и распоряжениям вышестоящего командования, но, правда, только в служебное время. В свободное время, как и все остальные жители планеты, они искали хлеба, зрелищ и возможности улучшить свой быт.

Поскольку продажа спиртного находилась под строжайшим запретом, пешее путешествие по нетронутой снежной целине по пояс, в соседнюю деревню, находившуюся приблизительно в десяти километрах, при морозе, который иногда переваливал за отметку в минус пятьдесят градусов, считалось плёвым делом. Игорь был однажды шокирован, когда, отправившись в такое увлекательное путешествие, обнаружил, что, оказывается «глаза тоже замерзают!» Нет, холода они не чувствуют всё равно, а вот ресницы успевают смёрзнуться, при моргании, разлепить которые можно, только сняв рукавицу и приложив ладонь к глазам. Странно и удивительно южанину испытывать диссонанс между знанием того, что как уверяют учёные, самое быстрое действие, которое может выполнить человек – это моргнуть, и реальностью моментальной потери изображения. Даже это было бы полбеды, если бы не второй, не менее значимый для Игоря факт – диссонанс мироощущения! Физически он тут, но, прогноз погоды, в Краснодарском крае, заставлял скатываться незримой слезе…

Седьмого марта, для того чтобы накрыть стол к Международному женскому дню, Игорь оделся, для выхода в «открытый космос» – бекеша*, валенки, шапка-ушанка и верхонки. Градусник, всеми возможными для него способами, пытался остановить безумца, показывая минус пятьдесят четыре градуса.

«Вариантов нет, чего только не сделаешь, чтобы праздник удался», – подумал Игорь и шагнул в мороз. В его родном городке, если верить напомаженной дикторше из программы новостей, стояла «по-настоящему комфортная погода – без осадков, температура воздуха плюс двадцать пять – двадцать семь градусов». Весь путь в деревню Игорь представлял себя Алексеем Маресьевым, продирающимся через чащу и тайгу, а оттуда – превратился в тихого философа, размышляющего о превратностях судьбы и природы, с разницей в восемьдесят градусов Цельсия.

Впервые в жизни, моментально потеряв зрение, Игорь опешил, скинув варежки, и начал растирать глаза, не верив в то, что ослеп навсегда, – «Да ладно, так не бывает! Господи, я больше не буду…» Зрение вернулось, прежде чем Игорь успел раскаяться даже в том, что не совершал, пообещать совершить Хадж по святым местам, и, может, даже податься в монахи. «Охренеть, – обретя зрение, вырвалось у Игоря, – Господи, куда я попал?! Это же жопа! Люди не должны жить в таких условиях!

Сама природа, всеми силами говорила человеку –«здесь жить нельзя!»

*Бекеша – овчинный тулуп или полушубок, пошитый из натуральной овчины мехом внутрь, а непродуваемой, водонепроницаемой кожей – нуружу.

Она поселила триллионы, комаров, мошек, организовала зиму длиной в девять месяцев, организовала достаточное количество торфа, чтобы получились одни из самых больших болот на Северо-Западе России и даже вентиль количества кислорода в воздухе прикрутила!

Нет же, люди упрямо притащили насосы, построили намывочные станции, засыпали болото песком, с горем пополам, построили дома и борются с комарами мазью «Дета», ванилью с мошкарой и пьют кислородные коктейли! И то, и другое так же, как и третье – сомнительные достижения человечества, если не принимать во внимание маркетинговый успех чудесного спрея и приятный запах булочки. Думаю, что счёт, на сегодня «0/0», но игра не закончена. Двадцать восемь плюс! Как вы там живёте?! Я переживаю! Вернусь –поставлю свечку».

Чего только не сделаешь ради женщины! Пытливые, рукастые и отчаянные мужья собственноручно даже канализацию делали в отдельно взятой комнате общежития! Ещё раз скажу, для тех, кто возможно не оценил, – «в отдельной комнате, отдельно стоящего здания, общежития». Невозможно? Как бы не так! Да, сливной ямы на конце новой канализационной сети нет. Разве это проблема? Даже военные инженеры не предполагали наличие пятизвёздочных отелей в лесу и, возводя двухэтажные дома о канализации, не думали тоже. Пример! Чувствующего себя прирождённым сантехником, инженером-проектировщиком и заодно столяром, замотивированным супругой, сержанта Маслова было не остановить. Проковыряв круглое отверстие на уровне второго этажа, гений архитектуры, первым делом вставил в неё шестиметровую трубу. Наши руки не для скуки! На вошедший в комнату, конец трубы он, не сомневаюсь, торжественно, водрузил унитаз. Получившаяся конструкция, могу предположить, сильно отличалась от нарисованного, в голове, проекта, так как даже маленький наклон трубы «за бортом» давал тот же самый угол, но со знаком плюс, внутри обетованного жилища. Все сложнейшие математические расчёты Маслова пошли прахом. Унитаз можно было смело называть «троном», поскольку конструкция вынуждена была обзавестись двумя ступеньками и приподнимала восседающего над бренной действительностью на немалые тридцать – сорок сантиметров. Само по себе ноу-хау не вызвало в городке строительного бума, и толпы желающих переселиться в комфортабельные комнатки, не выстроились. Аборигенам просто не хватило времени по достоинству оценить рационализаторские идеи, воплощённые сержантом в реальность. Простота, и в то же самое время, гениальность применённого метода прокладки канализации заключалась в том, что второй конец трубы ни шел ни куда – он просто вызывающе зависал над центром проезжей части. Можно, как угодно, восторгаться применённым новациями, но был один, весьма досадный минус – моментально образовывавшаяся ледяная пирамида, на проезжей части, сильно отличавшаяся цветом снега, полностью демаскировала конструкцию. Незамедлительно и неминуемо вызванное удивление руководства колонии, в цензурной форме можно описать словами: «Дорогой ты наш сержант, Иван Петрович Кулибин (Маслов), мы высоко ценим твои рационализаторские способности, любим и обещаем любить ещё сильнее, если ты не вернёшь всё взад, максимум за пять минут. Но это ещё не всё! Мы клятвенно обещаем тебе, учитывая массу свободного времени, у сержантского состава, в свободное от несения службы время, добиться стопроцентного применения твоим способностям, и прославить твоё имя в веках! Но пока, нам предстоит очень и очень много, с тобой работать, поэтому для начала – три наряда в не очереди и оплата восстановления фасада здания за счёт твоего семейного бюджета!» Связанно ли постигшее Маслова фиаско с тем, что его половинка переехала в город, оставив выживать, несостоявшегося инженера, одного, Игорю было не известно. Однако, то что он перестал стирать носки и трусы, просто выбрасывая использованные в окно, было заметно всем, так как ель, под его окном, с тех пор, во все времена года, смотрелась празднично и нарядно.

Служба тоже привносила разнообразие и один караул совсем не был похож на другой. Не проходило недели без мало-мальского происшествия. Ползущий на работу, по снегу, пьяный до состояния медикаментозного отравления, но с чувством невыполненного долга, прапорщик, вызвал у Игоря первые размышления об ответственности перед Родиной. «Гвозди б делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей», – пришёл к такому же, как классик, правда, задолго до этого происшествия, выводу Игорь.

Через неделю, такой же как Игорь, рядовой, чего-то испугавшийся или разочаровавшейся во всём и во всех, открыл стрельбу по-своему же караулу, а другой сам пустил пулю себе в лоб.

Как и в любая профессия, имеющая многовековую историю, караульная служба также обрастала своеобразной мистикой и неподдающимися объяснениями, происшествиями. Если поведение прапорщика и даже некоторые выходки сослуживцев можно было объяснить рационально, то случай, случившийся с Игорем через пару месяцев, никакому рациональному объяснению не поддавался. Получив распределение, на новый для себя пост, он не обратил внимание на переглядывающихся сослуживцев, хлопающих его по плечу, как выигравшего в лотерею «Спортлото» – пост номер четыре. Лишь продвигаясь по заснеженной тропе, в составе караула, Игорь узнал историю, от которой заступить на этот самый пост и остаться один на один с ночью, вьюгой и морозом на четыре часа, захотелось ещё больше! «Братан, – обратился к нему разводящий, – ты только не ссы и помни – мы рядом. У тебя там телефон есть… если что… Шуба, опять-таки… Да, и не верь в то, что все говорят. Правда в том, то действительно тут солдат застрелился, лет десять назад. Ходят слухи, рассказывают, что он до сих пор в районе вышки ходит, поэтому ту вышку, на которой он пустил пулю в лоб пришлось завалить – солдаты отказывались на ней стоять, да и от крови её было уже не отмыть. Что ж делать, построили новую, прямо на этом месте, а старая рядом валяется… Сам всё увидишь. Но, никто там не ходит и ничего там ужасного нет – вышка как вышка, понял? Если что – звони».

Поднявшись, на высоту трёхэтажного здания, вьюга моментально скрыла разводящего и следующий, за ним гуськом, караул. Установленные на маскировочном, то есть бетонном заборе фонари, обязанные освещать не только территорию от поста до поста, контрольно-следовую полосу, не добивали светом даже до вышки, но остов предыдущей вышки, лежащей на боку, и покрытой метровым слоем снега просматривался отчётливо. «Зашибись», – отметил для себя Игорь, привычно раскладывая АКМС*, таким образом, между углами вышки, чтобы получилась импровизированная лавочка. Ноу-хау придуманное, наверняка еще несколько веков назад позволяло, завернувшись в тулуп усесться на автомат, таким образом, что положенный набок масляный радиатор отопления, под ноги, также обёрнутый тулупом, давал наибольший КПД. «Ладно, четыре часа не так уж и много, – рассуждал Игорь, хотя Хоме Бруту, из «Вия», тоже не потребовалось много времени…

Буду думать о море, например», – с этими словами он взгромоздился на жёрдочку из автомата, закутался и, надвинув ушанку, прислонился головой к стеклу вышки. «Тёплое море, палатка у самой кромки воды, Надя, сидящая на берегу и засыпающая ноги в песок…» – воспоминания прервал отчётливый звук поднимающегося, по железной лестнице, человека.

*АКСМ – автомат Калашникова, модернизированный со складывающимся прикладом.

Игорь, вскочил с «насеста» и, открыв дверь, прокричал: «Стой, кто идёт?» Только вьюга. Даже следов, некогда проходящего караула не осталось. «Вот же чёрт, так нормально засыпалось. Просто вьюга, вот что-то и гремит», – с силой захлопнув дверь, Игорь ногой постарался убрать моментально образовавшийся сугроб, в проёме двери.

Взгромоздившись на автомат, разговаривая сам с собой и прислоняясь головой к стеклу, произнёс- «Так, на чём мы там закончили? Море, Надя, я! Точно…»

Вышка вышке рознь – эта конструкция предполагала возможность выхода часового и увлекательный маршрут вокруг самой «будки» – не более шестидесяти сантиметров огороженной площадки по периметру, летом, позволяли размять ноги и полюбоваться тайгой, раскинувшейся до горизонта.

Игорь, очнулся от воспоминаний только тогда, когда понял, что настолько чётко отдающие по всей вышке шаги возможны только от солдатских сапог, а не от поступи Надежды, по песку. Но не успел он поднять голову, как в то самое место, где его голова соприкасалась со стеклом, трижды кто-то постучал. Удары были настолько сильные, что странным был уже тот факт, что стекло выдержало! Игорь, сбрасывая тулуп, передёргивая затвор автомата, вжался в противоположный угол – «Кто здесь? Стрелять буду!» Только вьюга, ночь, сугробы и жёлтый, болтающийся фонарь – даже следов, но вышке не было, которые он отчётливо слышал… Ничего! «Приём, – схватил он трубку телефона, – пост номер четыре, меня срочно нужно сменить! И меня тут кто-то ходит по вышке!» Начальник караула, казалось, совсем не удивился – «Рядовой, успокойся, посмотри на время – разводящий и караул уже минут, как пятнадцать вышли. Идут к тебе. Всё нормально, успокойся! Пять – семь минут и тебя сменят. Смотри на тропу – они уже идут, всё нормально. И мой тебе совет, – если не хочешь, чтобы тебя считали сумасшедшим, закрой рот и никому не рассказывай тот бред, который рассказал мне».

Служба затягивала разнообразием! Одного вытащи из сугроба, отогрей, другого успокой, забери автомат и хорошенько дай по морде, третьего просто заверни и отнеси в караулку – развлечений хватало, зарплату платили, жизнь потихонечку налаживалась.

Через семь месяцев, то есть как раз через три, обещанных в отделе кадров при трудоустройстве, но, умноженных немногим более чем на два, Игорю торжественно вручили офицерские погоны и перевели на должность начальника отряда отдела по воспитательной работе с осуждёнными.

Неделя изучения нормативных актов, обязанностей и прав по заведённой в колонии традиции заканчивалась грандиозной попойкой отдела, в котором на одного офицера становилось больше. Официальная версия, лишь отчасти отражавшая суть и смысл дворянского собрания, звучала следующим образом – «присвоение первого офицерского звания и представление офицерам части». Игорь слышал от сослуживцев, что где-то в пятидесяти километрах, вверх по реке Оби, существует база отдыха офицерского состава, но сакральный смысл её содержания оставался неизвестным. Обслуживалась база отдыха, так называемыми бесконвойными осуждёнными – освобождёнными от обязательного нахождения внутри колонии и предоставленные, по большей части сами себе. Попасть в этот элитный отряд, можно было несколькими путями, но безоговорочное служение, а вернее, прислуживание вкупе с демонстрацией искреннего раскаяния в очередных, совершённых преступлениях, было необходимо.

«Надюш, ну я поехал, автобус уже ждёт, все уже собрались, – прощался перед поездкой на базу отдыха, Игорь, – знаешь, я и сам не очень хочу туда ехать, но традиция есть традиция… Я тебе оттуда ёлочку привезу! Будет маленькая ёлочка на подоконнике жить – красота!» Надя с укоризной посмотрела на Игоря – «Ладно, традиция так традиция. Поезжай уже, но будь там аккуратнее, не пей много». «Всё будет хорошо, честное слово, – целуя жену, ответил Игорь, – пока». Классическая пьянка на берегу реки, в двухэтажном доме, окружённом вековыми соснами, периодически прерывалась тостами за нового офицера, погружением звёздочек в разнообразные спиртные напитки и выходом к мангалам, для контроля приготовления шашлыка. Выйдя из дома и подойдя к мангалу, Игорь обратил внимание на то, что бесконвойник, подойдя к столу, выложил из ведра несколько ещё живых рыбин. «Здорово, что за рыба? Кило три – четыре каждая, наверное! Где поймал? – обратился Игорь к аборигену, – что делать с ней собираешься?» «Здравствуйте, гражданин начальник, – ловко орудуя ножом, отвечал осуждённый, – рыба называется стерлядь, сейчас я вам её на стол принесу. Только поймал, вон там лунку видите, – он указал куда-то в сторону реки, – посолю, поперчу и принесу. Не мёрзли бы вы, гражданин начальник, шли бы в дом. Я тут сам справлюсь». Игорь опешил, никогда на его памяти пойманную рыбу, в Краснодарском крае сырой не ели… «Сергей, – окликнул он коллегу, начальника пока не известного Игорю, отряда, – слушай что мне тут сейчас тот тип сказал, показывая на бесконвойника, – сырую рыбу нам на стол принесёт! Мы это будем есть? Вернее – вы… Она же ещё дёргается! Я сам видел! Вы что тут на Севере совсем дикари?! Она же сырая! Я не буду… Я лучше пойду ёлочку выкопаю – обещал жене привезти. Да и вообще мне с утра в наряд заступать…» «Н-да, это диагноз, – засмеялся Сергей, – пойдём намахнём, деревня, пока то да сё она сдохнет. Ты дохлую-то рыбу ешь? По всей видимости тебя к этому блюду нужно еще готовить и готовить. Ну да ничего, я беру это на себя! Ты будешь готов, обещаю!» Попробовал ли он в тот вечер строганину, для Игоря осталось загадкой, то ли шокирующая информация о поедании живых рыб, то ли количество спиртного стёрло из памяти остаток вечера, включая не только путешествие домой, но даже поиск и выкапывание ёлочки. Сергей сдержал обещание – Игорь был готов.

Заботливые сослуживцы водрузили в руки Игоря увесистый кусок дёрна, из которого торчало две небольшие ёлочки и прислонив к двери квартиры, постучали в дверь. Убедившись, стоя этажом выше, что офицер прибыл домой, а вернее – тело доставлено разошлись. Тело тем временем потеряв равновесие, в тот момент, когда дверь открылась, потеряв равновесие, рухнуло в открывшийся проём, со словами: «Малыш, прости. Я ёлочку принёс». Праздник закончился.

Ни ледяной ветер, ни снег в лицо не смогли привезти Игоря к восьмичасовому разводу наряда в чувства. Еле сдерживая рвотные позывы, пошатываясь, он занял своё место в строю – первый полноценный рабочий день начинался неплохо – катастрофически! «Кто не может нести службу, –оглядывая строй, закончил речь полковник, стандартной фразой, – два шага вперёд!» Игорь, не раздумывая и, не считая шагов, вышел из строя и замер, еле удерживая равновесие. «Что с вами, товарищ лейтенант?» – начальник колонии пытался прочесть ответ на свой вопрос на лице молоденького офицера. «Вчера отмечали присвоение звания. Отравился рыбой, товарищ полковник, – послышалось откуда-то из строя, – Не пошла…» По строю прокатился еле сдерживаемый смех. «Ясно, – поправляя папаху из каракуля и переводя взгляд на строй офицеров, – и так может быть с каждым, запомните! Закрыли рты! Лейтенант, свободен. Завтра на службу».

Это был первый и, пожалуй, единственный по-настоящему мужской и вызывающий безусловное уважение поступок начальника колонии. Этим поступком Игорь, в будущем, частенько оправдывал нелепые приказы и распоряжения руководства – «но человек-то хороший».

Проснувшись на следующий день, Игорь пытался не подать вида, как сильно волнуется перед представлением отряду, но вышло всё настолько быстро, что всё, к чему он готовился, проигрывая мысленно ситуацию, репетировал, оказалось абсолютно лишним. Отряды, которые достались Игорю, как и положено, молодому офицеру, были «сливками» колонии: отряд номер три – отряд, склонных к побегам и, по совместительству, к нарушениям режима отбывания наказания, а также отряд номер восемь – туберкулёзный отряд, в первом триста восемьдесят пять человек и во втором – семьдесят восемь. Максимальное количество людей, перед которыми до этого публично выступал Игорь – двадцать восемь недорослей, поэтому, даже если прибавить директора, завуча и представителя городской администрации по образованию, получившееся число не дотягивало до той аудитории, с которой ему предстояло работать, производить впечатление и, согласно должности, – воспитывать. Колония, в которую попал Игорь, носила статус колонии строго режима, что говорило о том, что большинство «благодарной аудитории» лица, отсидевшие не один срок, а, следовательно, в два, а то и три раза, старше самого Игоря. С точки зрения психологии для Игоря это тоже был рубикон, который необходимо было переступить.

Металлическая дверь локального участка отряда номер восемь открылась, и седой как лунь, майор Джумаев, улыбнувшись Игорю, произнёс: «Проходи. Чего встал-то? Будь как дома! Открою тебе первый секрет – это место и будет тебе вторым домом». В то же самое время он подозвал к себе, осуждённого, дежурного по отряду и распорядился: «Строй отряд на плацу». Не менее десяти минут со всех сторон в центр локального участка стекались люди, кто-то что-то обсуждал, кто-то смеялся, но большинство всё же шли молча, самоорганизовываясь по пятёркам. В конце концов, броуновское движение закончилось, и наступила почти полная тишина – все с любопытством рассматривали молоденького лейтенанта и ждали речи старого таджика. Расул Самал Оглы получал неописуемое наслаждение, передавая свой отряд новому начальнику, он смаковал каждую минуту этого ритуала и даже не пытался спрятать то выражение лица, которое говорило: «Как же я долго ждал этой минуты». Выйдя перед строем, майор сказал фразу, которую, видимо, отрепетировал ещё лет пять – шесть назад: «Граждане осуждённые, представляю вам нового начальника вашего отряда – лейтенант…» С этими словами он подошёл к Игорю, дружески хлопнул по плечу и добавил: «Всё, я всё передал, давай, знакомься, удачи тебе», – и направился к выходу из территории отряда. Дверь со скрипом открылась, пропуская седого и умудрённого опытом майора, и также закрылась – он вышел, не оборачиваясь. Перед Игорем стояло почти восемьдесят человек.

Окончание первого рабочего дня, внутри зоны, оказалось смазанным – услужливый дежурный, из числа осуждённых, предложил угостить новоиспечённого начальника чифирём с конфетками – организм Игоря боролся как мог, но всё же сдался. Очнувшись утром, после ночных судорог, высокой температуры и колик в животе, он принял решение впредь разбавлять предложенный ему «чаёк», как минимум, один к двадцати – тридцати или не пить данное пойло совсем.

Принятие второго, отряда номер три, совпало с проведением «профилактических мероприятий в отряде», а проще говоря, обыске всех и всего в отряде, включая постельное бельё, тумбочки и прочие личные принадлежности. Совпало ли это случайно или так было задумано руководством, не волновало Игоря абсолютно – он делал свою работу, уверенный в том, что главное, в любом месте и в любой ситуации, оставаться человеком. Руководил обыском его давний знакомый Максим, прозванный в зоне «Макс Бешеный» – заместитель начальника оперативного отдела. Подойдя к одной из двухъярусных кроватей, Игорь заметил уютно разместившийся на тумбочке потолочный светильник: «Чья тумбочка? Немедленно верните плафон на место и не думайте, что ваш уют важнее освещения общественного коридора. Повторяю, вопрос: чья тумбочка?» Из окруживших молодого лейтенанта зэков выскочил парень, лет на пять – семь старше Игоря, схватил плафон и кинул его в потолок, над головами собравшихся. Всех присутствующих густо осыпало осколками битого стекла. «Фамилия?!» – рявкнул Игорь, обращаясь к жонглёру, который сделал попытку раствориться в толпе, но вовремя был пойман за шиворот. В разгар происходящего появившийся бывший исполняющий обязанности начальника отряда, который по сценарию должен был передать все дела Игорю, Сергей Решетников. Именно Сергею Игорь уже был благодарен за строганину и, видимо, ёлочки, которые он всё же принёс домой. Он потянул Игоря за рукав и безапелляционно, но тихо, чтобы слышал только Игорь, буркнул: «Быстро за мной!», – при этом толкнув ближайшую двухъярусную кровать – шконку таким образом, что при падении набок, она повлекла за собой соседнюю кровать, а та, подчиняясь законам физики, соседнюю. В искусственно созданном бардаке Сергей уволок вершителя справедливости в кабинет начальника отряда. «Ты идиот?!… Если тебя… не ждут дома, то у меня дома жена и дети! Я только тебя придурка тут жду! Я жду, чтобы Хозяин подписал рапорт на перевод в городской СОБР! Ты знаешь в какой отряд пришёл?! – кричал Сергей, густо перемежая литературную речь полным своеобразием русского языка, – на нашем этаже почти четыреста отморозков, этажом выше – столько же, этажом ниже тоже! Больше тысячи уродов, которые тебя ненавидят! Сколько тут наших? Пятнадцать! Ты знаешь, сколько времени до наших отрядов, – а Сергей был начальником четвертого отряда, расположенного этажом выше, – бегом добирается тревожная группа? По нормативу – четыре с половиной минуты, так вот, лейтенант, немного успокоившись продолжал Сергей, – почему я И.О. в твоём отряде, знаешь? Потому что к прежнему начальнику отряда тревожная группа не успела добежать… вернее, добежала и даже быстрее норматива, но, не было там начальника отряда, не было! Куски мяса – были, море крови – была, ботинки с ногами – были, а его – нет! Понимаешь? Разорвали! Голыми руками разорвали!» «Но он же был не прав, он пренебрёг общественным ради частного», – только и смог пробормотать Игорь. «Так, я понял, просто так тебя не вразумить», – сказал Сергей, выглянул за дверь и позвал дежурного зэка, – сделай-ка нам чайку». Закурили, помолчали. Чай откровенно был хорош. «Знаешь, – продолжал Сергей, – я тебе одну умную вещь скажу, как в том фильме, только ты не обижайся, запомни – ты тоже сидишь, также и там же, где вот эти все, – он махнул рукой вокруг, – единственная разница в том, что ты ходишь спать к жене, а они остаются здесь. Поверь, со временем ты поймёшь, что разница совсем невелика, и они тоже это прекрасно понимают, но этой разницы вполне достаточно, чтобы тебя ненавидеть. И делают они это с удовольствием двадцать четыре часа семь дней в неделю. К чему я это? К тому, что в этой ненависти нужно научиться жить. Ты меня услышал?»