Читать книгу Изнанка - - Страница 3

– Знаете, – Михаил Олегович Петелин окинул здание Тверского Речного вокзала холодным, внимательным взглядом. – Каждый раз, когда я сюда приезжаю, то словно оказываюсь в фильме тридцатых годов прошлого века.

– Ага, – его спутник, в мятом, не очень чистом плаще, в широкополой, но опять, же – мятой шляпе и в очках с толстыми стёклами, кивнул. – «Волга-Волга». Или «Весёлые ребята».

– Пройдёмся? – Петелин показал глазами на улицу, открыл дверцу огромного, сверкающего чёрным лаком джипа и выбрался наружу. – Вылезайте, Игорь Семёнович.

Очкарик совершая множество суетливых, ненужных движений, полез наружу. При этом он зацепился плащом за дверцу, чуть не порвал штаны; из кармана у него вывалились ключи, пачка сигарет и коробок спичек, шляпа съехала сначала на лоб, потом на затылок. Водитель, с внешностью вышедшего в отставку наёмного убийцы, бросил на него презрительный взгляд, отвернулся.

– Не спешите, – спокойно произнёс Петелин. На фоне своего спутника он выглядел, как Рокфеллер рядом с вокзальным бомжем.

Золотой «Ролекс» на запястье, бриллиантовая заколка в галстуке, аккуратная стрижка с благородной сединой на висках, очень хороший и очень дорогой костюм, элегантный кожаный плащ. Правда, вот лицо….

Бывают такие люди, встретив которых, тут же понимаешь: лучше держаться от них подальше. Километров эдак за сто. А ещё лучше – за тысячу. Целее будешь.

Тонкие, бледные губы, тяжёлый подбородок, но главное – глаза: будто два куска льда вставили в глазницы, вот только они не растаяли, а совсем наоборот – заморозили всё остальное тело. Навсегда. Хотя, если говорить о возрасте – не старый, и уж точно – не дряхлый. Сорок – сорок пять лет, в самом крайнем случае – сорок восемь.

Когда тот, кого назвали Игорем Семёновичем, всё-таки вылез из машины, Петелин поправил на нём шляпу, улыбнулся.

– Я вот всё не могу понять, уважаемый господин Линцевич, зачем вы каждый раз, когда мы отправляемся в Тверь, начинаете так нервничать? Всё же идёт хорошо!

– Боюсь! – буркнул очкарик.

– Чего именно? Того, что должно получится или того, что ваша теория окажется неверной?

– Уж в чём – в чём, а в своей собственной правоте я не сомневаюсь! – Игорь Семёнович вскинул голову, что в сочетании с его дурацкой шляпой и не менее дурацким плащом выглядело забавно.

Петелин снова улыбнулся

– Вот и прекрасно! Пойдёмте, посмотрим, как идёт работа.

Они двинулись к Речному вокзалу.

– Что такое? – удивился Линцевич, кивая на вход в здание. – Никак снова Пульман буянит?

– Не позволим! – долетел до них истошный вопль бородатого, растрёпанного типа, одетого, впрочем, очень даже неплохо. Если под этим словом понимать – «дорого». Те, кто стоял рядом с ним, выглядели гораздо хуже – дешёвые куртки, грязные джинсы, стоптанная обувь. Все, как один с неопрятной щетиной на щеках, с немытой растительностью на головах и с надменными рожами. Художники, типа.

Чуть в стороне тусовались телевизионщики – с микрофонами и видеокамерами. Оператор в оранжевом жилете с надписью «ГТРК Тверь» на спине, снимал «митинг», установив штатив на небольшой площадке перед входом.

Михаил Олегович окинул сборище хмурым взглядом, процедил:

– Да, это он. А где полицейские?

– Сейчас! – засуетился очкарик, вытаскивая из кармана сотовый телефон, вместе с блокнотом, ещё одной связкой ключей, тремя флешками, заскорузлым носовым платком и пластиковой коробочкой сахарозаменителя. Всё это, разумеется, посыпалось на землю, чертыхаясь, хозяин опустился на карточки, запихал выпавшее имущество обратно, поднимаясь же, чуть сам не упал. Поскольку наступил на полу собственного плаща.

Петелин поморщился.

– Да что вы дёргаетесь?! Просто – позвоните Мансурову, пусть он пришлёт наряд….

– Да, да! – Линцевич распрямился и принялся тыкать в кнопки набора. Телефон у него был древний, потёртый, с заклеенной полоской скотча трещиной на дисплее.

Тем временем оратор, а если быть точнее – Московский галлерист Генрих Пульман, года два назад взявшийся переделывать здание Речного Вокзала в некий «развлекательно-выставочный центр» (не на свои деньги, разумеется, на государственные), заметив приехавших, встал в позу «Ленин на броневике» и заорал на всю набережную:

– Вот они! Те, кто собирается уничтожить уникальный исторический памятник! Господа, телевизионщики, хочу вам представить: олигарх Михаил Петелин, а с ним – Игорь Линцевич – лжеучёный!

Телеоператор тут же развернул камеру, корреспондентка приготовила микрофон.

– Здравствуйте! – Петелин широко улыбнулся, показав ослепительно белые зубы. – Что за шум, граждане?

– Что за шум?! – Пульмана аж перекосило от возмущения. – Нет, вы слышали?! Да я такой шум устрою – мало вам, господин олигарх, не покажется! Я до Президента дойду!

Он повернулся к телевизионщикам.

– Где это видано?! Слуги… а если уж быть совсем точным, холопы, этого вот господинчика, нас, представителей творческой интеллигенции, не пускают в восстановленное нами же историческое здание! Спрашивается, на каком основании?!

Журналистка взглянула на Петелина.

– Это правда?

Тот улыбнулся ещё шире.

– Правда. Однако мы вовсе не занимаемся самоуправством. Просто, находится посторонним в здании Речного вокзала в настоящий момент опасно. Можно споткнуться, провалиться куда-нибудь…. Получить травму.

Тут олигарх неожиданно подмигнул галлеристу.

– Вы меня спросили на каком основании? На основании решения Министерства культуры Тверской области, полученного нами ещё в прошлом году, седьмого октября. И вы об этом прекрасно знаете!

– А что это за решение? – заинтересовалась телевизионщица.

Тут вмешался Линцевич.

– Решение, дающее нам право проводить раскопки.

– Прямо под зданием?!!! – вновь завопил Пульман. – Это же бред! Полный бред! Вы либо ввели всех в заблуждение, либо купили! – он ощерился, сразу сделавшись похожим на пирата. – Ведь купили, господин Петелин?

Олигарх вздохнул.

– Не несите чушь, господин галлерист!

– Я не галлерист! – взвился его оппонент. – Я – художник!

Немытые типы за его спиной одобрительно загудели.

Корреспондентка помотала головой, явно пытаясь вспомнить – можно ли проводить археологические раскопки под зданиями или нет.

– Что вы хотите там найти? – наконец спросила она у очкарика.

– Долго рассказывать, – поморщился он.

– Ничего, мы никуда не торопимся! – поощрила его журналистка.

– Ну…

В этот момент к зданию Речного вокзала подъехала машина ППС с включёнными проблесковыми огнями. Правда, без сирены.

– Вот, смотрите! – снова заорал Пульман, тыча пальцем в вылезающего из УАЗика пожилого майора с недовольной физиономией. – Посмотрите, кому служат в Твери полицейские! Московским олигархам!

Художники взволнованно загомонили.

– Добрый день, – уныло произнёс сотрудник правоохранительных органов, подходя к пикету и небрежно отдавая честь. – Майор Фомин. Что тут происходит?

– Форменное беззаконие! – из толпы небритых живописцев вынырнула экстравагантная бабка в ядовито – жёлтой широкополой шляпе, с прозрачным пластиковым зонтиком. Почему-то раскрытым, хотя никакого дождя не наблюдалось.

Она подскочила к полицейскому и принялась трясти сухоньким кулачком.

– Мы восстанавливаем Речной вокзал вот уже два года! Укрепили шпиль, перекрыли крышу, двери поменяли! – бабка махнула рукой в сторону здания. – И что же?! Две недели назад, мы приходим сюда, а нас отказываются пропускать внутрь! Какие-то, я не побоюсь этого слова, жлобы в форме и с дубинками, не разрешают даже близко приближаться к зданию!

– Уважаемая… – всё так же уныло начал полицейский.

– Ираида Васильевна, – подсказала старуха.

– Да. Уважаемая, Ираида Васильевна, за эти две недели я уже в пятый раз вам объясняю: на территории Речного вокзала, в настоящий момент посторонним находится запрещено, поскольку там, внутри, проводятся археологические раскопки!

– Это незаконно! – снова завопил, на этот раз уже фальцетом, Пульман. – Копать под зданием – преступление! Вы хотите, что бы оно рухнуло?!

– Я хочу лишь, что бы вы прекратили несанкционированный митинг и разошлись, – майор недовольно покосился на телевизионщиков. – В противном случае, мы будем вынуждены применить силу.

– Видите?! – обрадовался галлерист, потрясая указательным пальцем перед объективом камеры. – Нам угрожают! Вместо того, что бы призвать к ответственности этих…. зарвавшихся московских нуворишей, наша доблестная полиция набрасывается на художников!

– Никто на вас не набрасывается! – разозлился, наконец, сотрудник правоохранительных органов. – Вас по-хорошему просят разойтись.

– И это вы называете по-хорошему?! – Пульман снова повернулся к телекамере. – Вы снимаете?

– Снимаю, – оператор кивнул.

– Так вот, запомните! – ощерился галлерист. – Сегодня, двадцать девятого апреля, две тысячи четырнадцатого года, я предупреждаю всех: ничем хорошим подобные, с позволения сказать, раскопки, не кончатся! Либо здание рухнет, либо ещё что-нибудь случится. И погибнут люди!

– Ну, всё, – вполголоса произнёс Петелин. – Мне это надоело. Товарищ майор, – он повернулся к полицейскому, – приступайте к выполнению своих прямых обязанностей. Вызывайте ОМОН.

Служивый тяжело вздохнул, отошёл в сторону и полез в карман – за рацией.

2.

Линцевич ткнул пальцем в лежащий на чёрных пластиковых мешках камень, с остатками старинной росписи.

– Видите?! – возбуждённо воскликнул он. – Это уже пятый, найденный нами фрагмент! Совершенно уникальная вещь! И я был прав! Понимаете, прав! Задолго до появления Отроч монастыря, здесь существовала ещё одна обитель, совсем уж древняя!

Петелин присел на корточки перед камнем, провёл пальцем по едва угадываемому изображению Иисуса Христа.

– Отроч монастырь, насколько я помню был построен в тринадцатом веке?

– Да, – Линцевич с энтузиазмом кивнул. – А этот… похоже, века десятого. Если не раньше. И возведён он, как я и предполагал, на месте древнего языческого капища. Так что мы на верном пути.

– Будем надеется, – олигарх встал, отряхнул руки и посмотрел на огромную круглую яму, занимающую почти весь вестибюль Речного вокзала. Вниз уходили деревянные лестницы, горели мощные лампы, справа возвышался сложный механизм, с помощью которого рабочие поднимали наверх грунт, слева – ещё какие-то агрегаты.

– На сколько вы уже углубились?

«Псевдоучёный», как его назвал Пульман, глянул на бумаги, которые держал в руках и, словно, не веря самому себе, пробормотал:

– На девяносто пять метров! С ума сойти можно!

– А вот этого делать не надо! – усмехнулся Петелин. – В смысле – с ума сходить. Нам всем ещё многое предстоит сделать. Очень многое.

– Да, да, я понимаю! – суетливо закивал Линцевич, запихивая отчёты в карман плаща. – Вы спускаться будете? – и он показал взглядом на провал.

– Пока не вижу в этом необходимости, – олигарх покачал головой. – Вы заморозку используете?

– Разумеется! Вчера ещё несколько баллонов ушло. Осталось пять штук. На сегодня и завтра хватит.

– Как рабочие? – Петелин посмотрел наверх, где на лесах стоял мужик в оранжевом жилете и строительной каске. Он контролировал работу подъёмного механизма. – Не бузят?

– А чего им бузить? – удивился его помощник. – Кто здесь, в Твери, может похвастаться московскими зарплатами?! Да я за последние два месяца, среди них, не то, что пьяного, а даже похмельного не видел! Вы же знаете, как в стране с работой. Особенно – в провинции.

– Да уж знаю, – олигарх кивнул. – Все знают, кроме нашего правительства и нашего уважаемого президента. У них там всё хорошо… Ладно, пойдёмте.

Они выбрались на улицу и попали как раз – к началу посадки «демонстрантов» в подъехавший полицейский фургон. Спецназовцы в сферах и бронежилетах особо не зверствовали, да и было их немного – пять человек. Зато Пульман буянил вовсю. Орал, сопротивлялся, обзывал майора всякими нехорошими словами, то и дело призывая в свидетели телевизионщиков. Впрочем те уже ничего не снимали, а через пару минут стало ясно почему.

Корреспондентша, увидев выходящих из здания Речного вокзала мужчин, подскочила к Петелину и гневно выпалила:

– Это вам даром не пройдёт!

Тот удивлённо задрал брови.

– А что опять случилось?

– Что случилось?! – телевизионщица аж задохнулась от возмущения. – Да ничего! Если не считать того, что пять минут назад мне позвонило начальство и приказало прекратить съёмку!

Олигарх пожал плечами.

– Ну, вашему начальству, наверное виднее, что снимать, а что нет.

– Это ваша работа! – журналистка гневно топнула ногой.

– Моя работа?! – Петелин усмехнулся. – Командовать вами?!

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! – женщина скривилась. – Либо вы сам, либо ваши люди, – он показала глазами на Линцевича, – наверняка позвонили на телестанцию и потребовали убрать нас отсюда!

Олигарх посмотрел на своего помощника.

– Ты звонил?

Тот отрицательно помотал головой.

– Нет, конечно!

– Вот видите, – Петелин снова ослепительно улыбнулся. – Мои люди, как вы изволили выразиться, на телестанцию не звонили. Я тем более.

– Вы лжёте!

– Послушайте, – вмешался Линцевич, – вы вообще понимаете, что сейчас наносите оскорбление уважаемому человеку?!

– Ну, хорошо! – взбешённая корреспондентша ощерилась. – Мы ещё с вами встретимся! Только совсем в другом месте!

Олигарх рассмеялся.

– В более интимной обстановке?!

Возмущённо фыркнув, телевизионщица развернулась и, сделав знак скучающему оператору с уже выключенной камерой и сложенным штативом, направилась к микроавтобусу с надписью ГТРК, стоящему на противоположной стороне площади, напротив церкви. Единственного здания, оставшегося от упомянутого Линцевичем Отроч монастыря.

Подошедший к Петелину с помощником майор полиции проводил женщину озабоченным взглядом.

– У нас могут быть неприятности.

– Да что вы говорите?! – неожиданно разозлился олигарх. – Неприятности! Это у вас скоро начнутся неприятности! Зачем было тянуть и ждать пока сюда приедут журналисты?!

Полицейский смутился.

– Михаил Олегович, ну вы же знаете, бардак в отделе!

– Плохо, что у вас бардак в отделе! Очень плохо!

Он отвернулся и быстрым шагом двинулся вправо – в обход Речного вокзала.

Линцевич тут же побежал за ним, а майор тяжело вздохнул и решил остаться – проконтролировать, как запихивают в фургон последнего «демонстранта». Пульмана, разумеется.

Впрочем тот, едва Петелин покинул площадку перед входом в здание, успокоился.

– Это вам даром не пройдёт, – негромко, но зато крайне неприятным голосом сообщил он полицейским, пригибая голову и залезая в «автозак».

– Ладно, ладно, – лениво протянул один из спецназовцев, слегка подталкивая галлериста в спину. – Слышали уже.

Затем он закрыл дверцу и фургон, неторопливо развернувшись, двинулся от Речного вокзала в сторону Заволжского ОВД.

…Остановившись возле огромного ржавого якоря, олигарх уставился на облупившийся фасад и разрисованные всяким непотребством колонны исторического здания.

«Кто бы мог подумать! Под сталинским ампиром…. или как там этот архитектурный стиль называется?… замуровано настоящее сокровище!», – он посмотрел на спешащего к нему Линцевича, нахмурился.

«Вопрос в другом. Веришь ли ты этому, мягко говоря, не вполне адекватному ботанику? Хм! Скорее да, чем нет. Тем более, с Ивлечевским скитом наш уважаемый Игорь Семёнович оказался прав. Та икона, одна из первых православных икон Древней Руси…. М-да. Это было нечто! И дело даже не в её стоимости, дело в другом».

Петелин усмехнулся, вспомнив историю пятилетней давности. Как же, как же! Добровольная передача уникального артефакта государству, средства массовой информации рыдают от умиления, общественность писает кипятком, сам Президент в Кремле пожимает «уважаемому Михаилу Олеговичу» руку. Многочисленные интервью, ток-шоу, документальный фильм на телеканале Россия 24! Ещё бы! Как выяснилось через пару месяцев, после многочисленных экспертиз, подаренная олигархом «народу», почерневшая от времени доска, с едва различимым изображением Мадонны с младенцем, оказалась воистину уникальной – древнее её ничего ещё не находили!

«Оно того стоило? Ну, разумеется! И налоговики притихли, и деятели из Народного Фронта сбавили обороты, и слишком уж ретивые, купленные конкурентами с потрохами блогеры, заткнулись. Хотя нет… не заткнулись. Просто к их мнению перестали прислушиваться».

– Ну, что? – поинтересовался Петелин. – Господ художников увезли?

– Да, – Линцевич кивнул. – Хотя, конечно, болезнь проще предотвратить, нежели бороться с её последствиями.

Он проводил взглядом очередной грузовик с грунтом, выехавший из-за забора, огораживающего раскопки со стороны набережной, покачал головой.

– Никогда я этому полковнику не доверял!

– Мансурову?

– Да.

– Мансуров – человек губернатора, – наставительно произнёс олигарх. – И Москву боится, как чёрт ладана. Знает, что в случае чего – федералы за него не заступятся. С потрохами сожрут.

Линцевич расплылся в некрасивой улыбке.

– Так может и надо было его сожрать?!

Петелин пожал плечами.

– А зачем нам с местной властью ссорится? Пока они хранят нейтралитет, и особо не мешают, глупо трогать их людей. Хотя, конечно, ваша правда, полицейский из Мансурова никакой.

Он ковырнул носком дорогого ботинка кусок осыпавшейся со здания штукатурки.

– Вы мне лучше вот что скажите….

– Да? – его помощник подобрался.

– С чем мы всё-таки будем иметь дело, если вы, конечно, правильно поняли перевод? Вернее – правильно его осуществили?

Линцевич насупился.

– Я ничего не переводил. Я просто прочёл. Что же до того, с чем нам предстоит столкнуться…. Понимаете, Михаил Олегович, в сущности, все древние тексты, – он вдруг хмыкнул, – … в том числе и молитвы, – стихотворные, если хотите, произведения, иносказания. Символы. Но уж никак не инструкции.

– Да, – неожиданно легко согласился олигарх, – не инструкции. К сожалению.

Он прищурился.

– Однако, вы помните наш разговор полугодичной давности? Я тогда довольно ясно выразился: мне нужна именно инструкция! Адаптированный текст, из которого убраны все красивости, все иносказания и метафоры. Чистая информация.

– Ну-да, – вяло кивнул учёный, – помню. И я сделал всё, от меня зависящее….

– Очень на это надеюсь, – Петелин отвернулся от помощника и уставился тяжёлым взглядом куда-то за деревья небольшого парка, располагавшегося слева от Речного Вокзала, вдоль берега Волги.

«Поэма, говоришь?… Иносказание? Будет тебе и иносказание, и поэмы! Нет человека, которого невозможно купить! Ну, не существует таковых в природе! Просто у каждого своя цена».

Он оскалился.

«И не только цена …. У каждого СВОЯ ВАЛЮТА! А моё дело – её конвертировать. Заплатить по счетам. Вы хочете чудес? Их есть у меня! Там, внизу. Надо только чуть-чуть подождать. Совсем чуть-чуть. Сутки, может быть двое…. Если, конечно, этот хрен в мятой шляпе не ошибается. А он не ошибается. Никогда. Ни в чём».

3.

С утра, как всегда, жутко хотелось спать.

Ольга Сергеева приоткрыла один глаз и злобно посмотрела на продолжающий надрываться будильник. Он был ещё совковый, тяжёлый, как утюг и громкий, как….

«…как школьный звонок» – решила женщина и вновь начала уплывать куда-то, где было хорошо, спокойно, ничего не болело и ничто не тревожило.

Через полминуты у будильника кончился завод, он заткнулся, и это, совершенно неожиданно, заставило Ольгу придти в себя.

«Стоп! Надо вставать! Не то Митька опять в школу опоздает! А у него двойка в четверти маячит, да и вообще….».

Она перевернулась на левый бок.

«Ещё пять минут полежу и встану. Две минутки… одну….».

За окном, по Комсомольскому проспекту прогрохотало что-то тяжёлое и противное. Судя по звуку – мусоровоз местного Спецавтохозяйства – их база располагалась неподалёку. Да и вообще – на улице гудело, шумело и завывало.

Понятно. Семь часов утра. Перед Новым мостом через Волгу уже успела образоваться огромная пробка – чадящая и воняющая.

«Всё, как всегда» – Ольга вздохнула. «Дым, вонь и копоть на подоконнике. …Но сегодня хоть не особо дёргает».

Она откинула одеяло, резким движением подтянула под себя плохо слушающуюся руку, преодолевая сопротивление собственного тела, поднялась с кровати.

В прихожей тут же застучал хвостом и заскулил Пандус – годовалый пёс, получившийся в результате, если можно так выразиться, неправильного собачьего секса – мамы -породистой «далматинки» и сомнительного папаши.

– Сейчас, – буркнула Ольга, натягивая халат и выходя в коридор.

Дверь в комнату сына была распахнута настежь, в самой комнате царил дикий бардак. Опять же, как всегда.

– Митька, подъём! – завопила женщина. – Вставай давай!

Пандус слегка присел от громкости и тут же, на всякий случай, залез под трюмо. Никакой вины он за собой не чувствовал, но мало ли….

– Дмитрий! – снова рявкнула Ольга. – Я кому сказала?!

В прихожую, недовольно щурясь, выбрался Беня – рыжий полосатый кот с наглой мордой. Вообще-то, полное имя у него было – Бенджамин Франклин, как у мужика на стодолларовой купюре, но каждый раз называть эту усатую сволочь полным именем – не жирно ли будет?!

– Встаю, – послышался недовольный голос сына, а через минуту появился и он сам – пятнадцатилетний акселерат на две головы выше матери, такой же недовольный и заторможенный со сна, как и тёзка американского мужика с купюры.

– В школу опоздаешь! – добавила Ольга, но уже тоном ниже и двинулась на кухню – готовить сыну завтрак.

Кухня была стандартно – маленькой, как все кухни в пресловутых «брежневках», зато, обставленная и, главное – обустроенная с умом. Ничего лишнего, всё строго функционально, всё под рукой.

Вообще в квартире делался ремонт. Как всякий ремонт – вялотекущий и бесконечный. Навроде хронического насморка. Единственное, что удалось за последние два года привести в более или менее приличный вид – это комнату сына и собственно – кухню. Всё остальное выглядело жутко. Как картинки с сайта «Заброшенные города России».

Ольга поступила радикально – выкинула всю старую, ещё совковую мебель, ободрала в гостиной обои до бетона, затем, с помощью друзей, сделала выгородку, размером с крохотную комнатку, устроив «гардеробную», и полностью поменяла проводку во всей квартире. На этом деньги кончились.

Вообще-то когда-то она являлась руководителем фирмы, занимающейся строительством, весьма круто на нём поднялась, затем партнёр, которому «бизнес-вумен» верила, как себе, её кинул и исчез вместе с баблом.

Как пришлось выбираться из очень глубокой и очень вонючей финансовой ямы Ольга вспоминать не любила. Каждый, кто из подобной ямы, хоть раз в жизни выбирался, её поймёт.

Зато она многому научилась. Точнее – научилась главному: всегда вставать на ноги после удара. Несмотря ни на что.

Ольга поставила на огонь сковородку, достала из холодильника два яйца, сосиски, приготовила яичницу.

Окончательно проснувшийся Беня, разумеется уже путался под ногами, громко требуя себе оттяг в виде куска сосиски или, на худой конец, стандартную утреннюю порцию жратвы – сечки со сваренными и перемолотыми почками. Еду для «котопсов», как называла домашнюю «фауну» сама Сергеева, она готовила раз в три дня – сразу огромную кастрюлю.

Ещё через минуту на шум подтянулся Пандус и принялся преданно поедать хозяйку глазами, как опытный прапорщик – интендант поедал бы взглядом генерала.

– Сейчас, – буркнула Ольга, отодвинула ногой с дороги продолжающего завывать Беню, поставила на стол тарелку с завтраком для сына, положила рядом вилку и хлеб. – Дмитрий! – снова повысила голос она. – Ты идёшь?!

Сергеев-младший выбрался из ванной, скептически посмотрел на еду, затем на часы.

– Да я уже опаздываю!

– А нечего было тормозить! – женщина громыхнула чайником, ставя его на плиту. – Кому сказали? – ешь!

Пока сын в скоростном темпе поглощал яичницу, Ольга вытащила из холодильника кастрюлю, положила еду псу и коту.

– Мне деньги нужны, – заявил Дмитрий, поднимаясь из-за стола. Дожидаться чая он не стал. – Триста рублей.

– Зачем?

– Мы на подарок собираем.

– Какой ещё подарок?! – возмутилась женщина. – Опять вашей классной руководительнице?! У неё же месяц назад День Рождения был!

– Не, – сын помотал головой. – Это не Ираиде. Это Илюхе.

Илья Горовой был другом Митьки, ещё с детского сада, он нравился Ольге, поэтому она резко помрачнела и вздохнула.

– Нет пока денег. Сам знаешь, до пенсии ещё жить да жить….

– Да уж знаю, – сын скривился. – Ладно, пойду. А то и вправду опоздаю.

Оставшись одна, женщина машинально выключила закипевший чайник и подойдя к окну, мрачно уставилась на автомобильную пробку.

С деньгами действительно было туго. Нищенская пенсия в одиннадцать тысяч рублей, по нынешним временам, с их запредельными ценами на самое элементарное – это даже не смешно. И даже не грустно. Это вообще – полный сюрреализм! Особенно, по сравнению с зарплатами депутатов, чиновников и прочей шпаны!

«Придётся опять в долги залезать» – Ольга тяжело вздохнула. «Так вот и живём. То занимаем, то отдаём…. И даже в рифму получается».

Она невесело улыбнулась, отвернулась от окна и принялась возиться по хозяйству.

А чего, действительно, впадать в уныние? Тогда уж сразу после рождения надо было заворачиваться в простыню и тихо ползти на кладбище. Поскольку ДЦП ещё никому оптимизма не прибавляло.

Да, именно ДЦП, так называемый Детский Церебральный Паралич, который женщина получила с рождения, благодаря врачам – коновалам. Официально Ольга Сергеева была инвалидом, хотя внутренне (да и внешне, по большому счёту) таковым себя не ощущала. Ибо, для того, что бы чувствовать ту или иную ущербность, надо своё нынешнее некомфортное состояние сравнить с чем-то в прошлом. Здоровье с болезнью, боль с удовольствием, счастье с несчастьем.

Сергеевой сравнивать было не с чем. Тело её всегда плохо слушалось, особенно – руки и шея. И там, где обыкновенный, здоровый ребёнок просто подчинялся самовключающимся механизмам физического развития, ей приходилось преодолевать сопротивление собственных нервов, мышц и суставов.

Подобных людей, хоть раз в жизни, но видел каждый. Все они, в лучшем случае, передвигаются неверным, «ломанным» шагом, будто танцуя некий жуткий танец. В худшем – ездят на колясках.

Одним мешают двигаться нормально собственные ноги, другим – спина и плечи, третьим – вообще всё тело.

Завидев их, кто-то (самый тупой) ухмыляется, кто-то (совсем уже не похожий на человека) брезгливо поджимает губы, а кто-то, кого человеком назвать всё-таки можно, сочувственно вздыхает. И даже помогает при случае. Слава Богу, этих, последних у нас и вправду – немало….

Но большинство остаётся просто – равнодушным. Привычно равнодушным.

….А знаете, интересно сравнивать. Скажем, толстомордого, двухметрового, абсолютно здорового дядьку, который, размазывая сопли, кричит, что жизнь не удалась, что всё плохо и ему бедному некуда деваться; и всю изломанную, передвигающуюся судорожными рывками, женщину, но при этом – всегда полную жизнью и энергией, радующуюся этой жизни, и мало того – поддерживающую других людей, попавших в беду. ЗДОРОВЫХ людей!

В своё время Ольге очень помогла мать – Нина Александровна Зарентинова – сильная, волевая женщина, которая не только не отказалась от дочери – инвалида, но и сумела воспитать её бойцом.

Тогда, более тридцати лет назад, Нине Александровне не повезло. Она рожала дочь (кстати, по всем предварительным анализам – абсолютно здорового ребёнка) на Дальнем Востоке. И не просто на Дальнем Востоке, а на Камчатке, в забытом Богом (да и чёртом тоже!), посёлке городского типа на берегу Авачинского залива. Вернее – Авачинской бухты, пахнущей переработанным дизельным топливом, дымом и солью.

Что из себя представляла провинциальная больница на самой окраине дышащей на ладан коммунистической империи, догадаться несложно. Пятьдесят лет без ремонта, с жуткими чугунными койками, осыпающимся потолком и свернувшимся в трубочку линолеумом. В оконные щели задували морские ветра; в столовой, в супе то и дело находили утопившихся от безнадёги тараканов; в туалетах воняло боевыми химическими веществами, от которых перехватывало дыхание и слезились глаза.

По ночам, на дежурном посту, медсёстры бухали с морячками, врачи втихую приторговывали спиртом, на кухне повара проявляли чудеса изобретательности, подменяя дефицитную жратву примерно подходящими по вкусу и цвету продуктами. Мясо – хлебом, рыбу – перемолотой в пыль требухой с ближайшего комбината, молоко – водой.

Жаловаться на весь это беспредел было некому, поскольку местная, партийно – хозяйственная верхушка напоминала скорее ОПГ, нежели официальную власть. Участковый по утрам ходил похмеляться к подотчётным алкоголикам, председатель поселкового комитета партии на пару с главным комсомольцем крышевали незаконную торговлю левыми (во всех смыслах) машинами с японских автомобильных свалок.

Нина Александровна, тогда ещё просто – Нина, хотя ей и было уже за тридцатник, оказалась в поселковой больнице случайно. Работала по контракту на плавучем рыбоперерабатывающем заводе, собиралась, уж было, ехать рожать на родину – в Тверь (тогда ещё Калинин), да не успела. Знала бы заранее, что всё так обернётся – пешком бы пошла! Пусть не в центральную Россию, но хотя бы до Петропавловско-Камчатского добралась!

Врачи оказались непрофессионалами. Во-первых, не обнаружили вовремя повреждённую плаценту, во-вторых, уронили плод во время родов, прямо на холодный, кафельный пол, в-третьих, начали реанимировать далеко не сразу. Восемь минут ребёнок не дышал, и, по сути, был мёртв.

Ну, и потом, когда девочка, вопреки всему, ожила и даже выжила, дяди-тёти с медицинскими дипломами, решили закрепить «успех». Непонятно с какого бодуна, но ей сделали пункцию, да ещё, до кучи, вкатили несколько прививок, кои, учитывая обстоятельства, младенцу были противопоказаны! И не просто противопоказаны – фатальны!

Но Ольга и тут умудрилась остаться в живых.

Только вот восемь минут смерти, с которых, собственно и началась её быстротекущая, превратили девочку в инвалида.

ДЦП —это ведь не генетическое заболевание, как многие по неграмотности думают, это именно – механическое, если можно так выразиться, повреждение центральной нервной системы. Которое пока, к сожалению, починить невозможно.

Когда у дочки обнаружилась страшная болезнь, врачи, пряча глаза, традиционно предложили матери отказаться от ребёнка. Поставить подпись в соответствующем документе, и обо всём забыть. Однако не на ту напали. Нина Зарентинова стиснула зубы, забрала Ольгу из роддома и уехала в родной город.

Потом было много всего – больницы, курсы реабилитаций, санатории для детей-инвалидов, дефицитные и крайне дорогие лекарства, непонимание окружающих, равнодушие государственных структур, работа в двух, а то и в трёх местах сразу, бессонные ночи….

Единственное, чего не было за все эти долгие годы – покоя. Нина Александровна не давала спуску ни себе, ни Ольге, ежедневно, ежечасно, ежеминутно ЗАСТАВЛЯЯ девочку ходить, говорить, думать; делать всё то, что делают в этом возрасте её сверстники – не больше, но и не меньше. Она УЧИЛА, она ЗАСТАВЛЯЛА дочь БЫТЬ ЗДОРОВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.

И у неё получилось. Вопреки судьбе и обстоятельствам.

Ольга выросла, закончила школу – не какую-то там специализированную, самую обыкновенную; поступила в университет, выучилась на филолога, потом получила ещё одно образование – экономиста, и ещё одно – психолога. Некоторое время работала в Москве, по специализации – «медицина катастроф», вытаскивала из петли таких же, как она, а ещё тех, чьим новорождённым детям ставили безнадёжные диагнозы. Иногда – гораздо более страшные, чем ДЦП. Затем, вернувшись в Тверь, девушка организовала свою фирму – по установке окон, стала обеспеченной и независимой. Вышла замуж, родила сына.

Причём, и тут Ольга действовала не как инвалид, которые, в девяносто девяти случаев из ста, ищут себе пару в среде таких же бедолаг со справками и льготами, а как самая обыкновенная женщина. Без всяких скидок и послаблений.

Через полгода Сергей Сергеев – электрик по специальности, в жизни – довольно видный и неглупый парень, сделал ей предложение. Правда, брак оказался не совсем удачным, и спустя десять лет они развелись, но это уже никак не было связано с Ольгиной инвалидностью. Просто – не повезло. Бывает….

Хотя многие женщины ей, как это ни странно звучит, завидовали. И ревновали, стараясь не оставлять своих мужчин наедине с «убогонькой». Потому-как было в «убогонькой» нечто такое, что превращало представителей сильного пола в истекающих слюной даунов. Есть, знаете ли, такой, крайне редкий вид женщин. Вроде ничего особенного, а крышу сносит начисто. И не поймёшь почему, и не объяснишь никому.

К тому же, как девушка умная и незакомплексованная, Ольга была непревзойдённой любовницей. Мужчину себе она выбирала весьма придирчиво и неторопливо, но если уж выбрала, этому парню можно было только позавидовать. Как там, у классиков про «небо в алмазах»?…

Последним её партнёром был и вовсе, молодой, двадцатитрёхлетний парень – восторженный и трепетный, смотрящий на Ольгу, как юный гимназист на прима-балерину. Правда, за последние шесть месяцев, он ей изрядно поднадоел. Да, в постели с ним неплохо, но жить, по сути с ребёнком, взрослой, самостоятельной женщине, это, знаете ли, не айс.

Короче, после развода Сергеева (фамилию она не стала менять – лень было возиться) редко оставалась одна. И то, лишь в тех случаях, когда сама этого желала.

Разумеется, у всего имеется тёмная сторона. И на каждый плюс обязательно находится свой жирный минус. В виде какого-нибудь зануды, которому, как в анекдоте – «проще дать, чем объяснить, что ты его не хочешь».

«…И этот „жирный минус“, наверняка, опять проявится!» – недовольно подумала Сергеева, открывая барахлящий кран.

«Дескать, люблю – не могу, только о тебе и думаю, в Тверь приеду – обязательно зайду. Сходим куда-нибудь, посидим, поговорим…. Господи, да о чём с ним разговаривать?! …Блин, ну почему мне в последнее время так с мужиками не везёт?!…».

Зато Ольге повезло в другом. Ей выпал шанс ответить родному человеку добром за добро. Такое, как это ни удивительно, случается редко, и даже если это сопряжено с весьма непростыми обстоятельствами, всё равно – оно того стоит.

У Нины Александровны, на почве диабета, началась газовая гангрена, и ногу ей пришлось ампутировать. Вот тут-то её дочь и поняла, что это такое – удерживать на этом свете инвалида. Убогого. Причём, никаких обидных смыслов в подобном определении нет. Ведь убогий это значит У БОГА. Возле Бога. Здесь. Совсем рядом. Только руку протяни….

Два года Сергеева ухаживала за беспомощной матерью, делая всё, что бы та не чувствовала себя брошенной, ненужной. Кто прошёл через подобное, знает – это адский труд. Потяжелее, чем в «горячем» цеху. А тут ещё – исчезнувший с общими деньгами напарник по бизнесу, которого Ольга искренне считала лучшим другом, развод с Сергеем, начавшим периодически прикладываться к бутылке, другие проблемы….

В общем, мало не показалось.

Похоронив Нину Александровну, женщина стиснула зубы; расплатившись со своими (и чужими) долгами, свернула предпринимательскую деятельность и, подав на развод, всё своё внимание стала уделять сыну. Затеяв, как уже было сказано, ремонт в квартире. Превратившийся в хронический насморк.

Ольга снова вздохнула, сунула грязную тарелку под струю воды, взяла в левую (относительно здоровую) руку губку, капнула на неё моющее средство.

Ей сегодня предстояло сделать многое. К сожалению, все эти дела были банальными и очень скучными. Как, впрочем, большинство дел, которыми занимаются наши женщины. Сходить в магазин, позвонить классной руководительнице Дмитрия – поговорить о намечающейся двойке по математике («и это – за год!!! Совсем от рук отбился!»), помыть полы, постирать, приготовить обед, погулять с Пандусом, убрать, наконец, в «гардеробной»…. А ещё – позвонить бывшему мужу – узнать, устроился тот, наконец, на работу или нет ещё?!