Читать книгу Обитель - - Страница 3

1

Занималось утро и в небольшой комнате светлело. У стены, у окна – в углу стояла двухъярусная кровать из светлого дерева. Окно было открыто и запускало приятную прохладу летнего утра. За исключением копошения уличной кошки в траве, в городке Зелемир стояла тишина.

На втором этаже кровати проснулся юноша Глеб. Он перевернулся на бок, взял телефон и нажал кнопку блокировки. Экран ослепил зелёной картинкой с деревом.

5:36

А ниже: 8 июля, среда.

Глеб вздохнул, нажал кнопу блокировки, и экран погас. Глеб продолжал лежать на боку и смотрел на голубую дверцу шкафа светло-бежевой стенки, которая была почти одного с ним возраста. На ней висел постер с нарисованный котёнком, который свисал и держался за ветку, а сверху была надпись: «Hang in there».

Глеб перевернулся на спину и смотрел на потолок; и он услышал тихие всхлипывания. Придвинувшись к краю и держась за борт, Глеб наклонился и попытался заглянуть на первый этаж кровати.

– Яков? – позвал Глеб. Но младший брат не отозвался.

Глеб спустился, сделал два шага к столу, который врастал в светло-бежевую стенку, и включил люминесцентную лампу – она была вытянутая и находилась над столом как белая линия.

Белый свет высветил раскраску с цветными карандашами – она лежала по центру; справа было: несколько игрушек, другие раскраски, упаковка пластилина и гуашь с кисточками; с другой стороны: в органайзере была аккуратно разложена различная школьная канцелярия, перед ней лежало несколько тетрадей с законченным десятым классом – те, которые Глеб считает ему могут понадобиться в новом учебном году; и книга-тетрадь «Годовая подготовка к школе», а закладка с динозавриком была в начале.

Смесь света лампы и слабого света из окна осветила старые обои с непонятным узором линий, которые вычерчивали прямоугольники и треугольники; белую потолочную плитку, которая от времени сжалась – швы между ними расширились и проглядывал потолок; бежевый линолеум, который был почти полностью скрыт за тёмным ковром с причудливыми узорами, и который был жёсткий на ощупь.

Стенка шла от стены у окна и до стены у двери. На противоположной стене, после кровати висела большая полка с квадратными полочками – как странный улей; а на них – книги, несколько фигурок и мягких игрушек. Под полкой стоял пластмассовый сундучок, стилизованный под реальный, а на нём и возле него сидело несколько игрушек. Рядом лежала пара мячей, а ближе к кровати – две гантели по пять килограммов и скакалка.

И смесь света осветила Глеба: высокий и спортивный; светлая кожа с лёгким, летним загаром; выразительные, но с плавными линиями нижние скулы и прямой нос; короткие каштановые волосы и карие глаза.

Глеб вернулся к кровати и сел на первый этаж, говоря:

– Яша? – Он коснулся детского плечика. – Яшь. Что случилось?

Яков развернулся, и свет лампы выловил влажные щёки округлого личика и растрёпанные чёрные волосы. Карие глаза с влажными ресницами смотрели на старшего брата, а в них отражалась белая полоска от лампы. Яков попытался сдержать плач, но губы стали кривой линией, и он опустил головку. Глеб присел ближе, притянул брата к себе и обнял.

– Эй, – произнёс Глеб. – Всё хорошо. Тебе приснился кошмар?

– Нет, – ответил Яков и шмыгнул. – Наоборот. Это был очень хороший сон.

– Почему же ты тогда плачешь?

– Потому что это больше не правда! Потому что… она… её… – Яков уткнулся в грудь брата и, тихо всхлипывая, разрыдался. А Глеб понял, что снилось Якову – сжал губы и попытался проглотить ком в горле. Он крепче обнял братика и поглаживал по предплечью. А за окном запела первая пташка.

*

Яков успокоился. Глеб, укладывая его обратно спать, сказал:

– Поспи ещё немного.

– М-хм, – отозвался сонный Яков.

Как и всегда, Яков быстро уснул. А Глеб вышел из их комнаты в коридор. Который через один с половиной шаг от двери упирался в стену. Коридор тянулся линией вправо и упирался во входную дверь. В крошечной прихожей у стены была полка для обуви, а над ней крючки с верхней одеждой, которой сейчас было мало – только пара кофт, ветровка, и большая мужская джинсовка. Рядом стояла тумба с двумя ящиками, на ней чаша для ключей, а над ней – небольшое зеркало.

Глеб сделал три шага по коридору и остановился у следующей двери, которая была приоткрыта. Через щель двери – через зеркало, которое висело на старом шкафу – Глеб увидел отца.

Он сидел в потёртом бордово-красном кресле и, свесив голову, спал. В семейных трусах и грязной майке, в руке была почти пустая бутылка из-под пива, а остальные – пустые – стояли и лежали возле кресла сбоку, и парочка у ног. На чуть выпирающем животе, к которому Глеб так ещё и не привык, было пятно и крошки. Телевизор, который находился на столике работал почти бесшумно – и свет от него падал на осунувшееся лицо с щетиной и растрёпанными волосами такого же каштанового цвета, как и у Глеба.

Сделав несколько движений языком во рту и полу-поморщившись, Глеб вошёл в комнату – обогнул давно заправленную, двухспальную кровать и прошёл к окну. Глеб открыл дверь балкона, подпёр её брусочком и, глядя на посапывающего отца, вышел обратно в коридор и прикрыл за собой дверь.

Дойдя до крошечной прихожей, Глеб свернул направо – прошёл мимо двери с комнатой, где через приоткрытую щель виднелся туалет. Хотя, учитывая размеры комнатки, больше, казалось, что это шкаф. Глеб прошёл мимо тесной ванной комнатки и оказался в небольшой кухне.

У старого евроокна напротив и чуть левее была только голубая тюль. Слева – светлая, но старая и потемневшая плитка; уголок кухонного фартука, над ним шкафчики, затем раковина, старя плита и в углу, у окна – холодильник. Справа – обои с ромашками; в углу, у окна – напротив дверной рамы стоял небольшой стол, за которым каким-то чудом помещалось четыре разных стула, а мягкие сиденья являлись накладными подушками.

Глеб приготовил завтрак на троих; спланировал, что будет готовить завтра на ужин, так как на сегодня ещё были остатки, и записал продукты в список, который висел на холодильнике.

Закончив писать, Глеб отстранился от холодильника и задержал взгляд на фотографии, которая висела на магнитике в форме связки бананов. Светлое покрывало в бледно-голубую полоску, еда в одноразовой бумажной посуде, термос, контейнеры с цветочными узорами и счастливая семья, которая смотрит в объектив – муж, жена, и два сына. На ней было простое светло-салатовое платье с воздушным подолом. Он был счастлив, без выпирающего живота. Глеб похож на отца, Яков на маму – у неё были такие же чёрные, густые и волнистые волосы, и в её длине до плеч это было особенно видно.

Глеб накрыл на двоих, а третью порцию с яичницей и салатом оставил на кухонной тумбе и накрыл плоской тарелкой.

После того как Глеб поставил стираться одежду и помыл сковороду, на кухню пришёл сонный Яков. При свете утра виднелся лёгкий летний загар, но его кожа, как и у мамы, загорала плохо; был он здоровым ребёнком, разве что помельче чем его друзья-мальчики.

– Зарядку сделал? – спросил Глеб. И Яков в ответ застонал. – Давай-давай, а потом завтрак.

– А потом…? – сказал Яков. Его сонливость улетучилась, а глаза засияли от предвкушения.

Глеб, словно этого не замечая и едва сдерживая улыбку, сказал будничным тоном:

– А что потом?

Яков нахмурил чёрные бровки, насупился и сказал:

– Пускать змея! Ты же обещал.

– Ах, – уже не сдерживая улыбки, сказал Глеб, – ну, раз обещал, значит пойдём. – Яков просиял и едва не подпрыгнул от радости. – Но. Сначала зарядка и завтрак.

– Ага-ага! – закивал Яков и направился в их комнату.

– Только не халтурь, – сказал вслед Глеб.

*

После зарядки и завтрака, Глеб помыл посуду, развешал бельё на балконе (туда и обратно он прокрадывался мимо отца и не смотрел на него); проверил воздушный змей в форме причудливой сказочной бабочки с разноцветными лентами. Змей Глеб купил с рук и починил – подклеил каркас, отмыл крылья и ленты. Яркие краски немного выцвели, но всё ещё были красивыми.

Братья оделись и, постоянно соприкасаясь, обувались в прихожей. Глеб был в чуть свободных шортах до колен из тёмной джинсы и прошитым подворотим, в свободной бежевой рубашке с короткими рукавами изо льна, под ней едва виднелась белая футболка; на ногах – сандалии цвета хаки; а на левом запястье – часы с потёртым чёрным ремешком. Яков был в салатовых шортиках, розовой футболке, синих сандалиях с главным персонажем из мультфильма «Тачки»; на правом запястье была плетёный браслетик, который он сделал сам в детском саду, на спине – мягкий рюкзачок-лягушка с милой мордочкой и большими глазами; а на голове – голубая кепка с надписью вышитых, разноцветных букв: «Summer boy».

Обувшись, Яков вспомнил, что хочет в туалет – разулся и пошёл в уборную. А Глеб проверял свой рюкзак – всё ли он взял с собой; и дважды проверил наличие бутылки воды с боку рюкзака.

Пока Яков повторно обувался, Глеб перевёл взгляд на дверь родительской комнаты – смотрел, чуть наморщив лоб и поджав губы.

Надев сандалию, Яков взглянул на старшего брата и, снова склоняясь, сказал:

– Может надо разбудить папу?

Глеб смотрел на дверь. Он знал, что скоро прозвенит писклявый будильник, отец выскребет себя из кресла и попутно позвенит несколькими бутылками. Затем – туалет, душ, проглоченный завтрак; он почистит зубы, оденется, соберёт рюкзак, обуется, пшыкнет на себя одеколоном, который стоит на тумбе и который почти закончился (и Глеб сомневался, что, когда это случится на его месте появится новый). Автобусная остановка, три разных названия, и затем неприметное, старое здание в котором не так давно открылся новый отдел Почты России и отца перевели туда. Перерыв на обед – возможно отец ничего не съест. После – автобус, больше остановок, больше названий; магазин и дом; смена одежды, проглоченный ужин, и отец вернётся в свою комнату. Тихое бормотание телевизора, мерцание света от смены кадров, сцен или начала рекламы; как всегда, отец будет смотреть спортивный канал, новости или передачу про животных. И, как всегда, будут слышны пшики открываемых крышек и лязг стекла.

Глеб думал, что хорошо, что отец не курит, а то, наверное, остались бы уже без квартиры. Глеб не знал, как отец находит силы ходить на работу пять дней в неделю. Но отец находил силы только для этого. И несмотря на то, что они живут в маленькой квартире, они почти не видятся, а когда пересекаются то почти не говорят.

– Нет, – ответил Глеб. И развернувшись к брату, добавил: – Идём.

2

Солнечное, жаркое утро. В тени от стройных деревьев по тротуару шли Глеб и Яков. Справа от них находилась однополосная дорога, а за ней – широкая полоса аллеи. Перед братьями был парк «Ласточка», из которого доносились голоса, смех, редкие плачи и капризы детей, хихиканья, возгласы и шутки. А из колонок на фонарных столбах негромко зазвучала песня «Adore You» Гарри Стайлса.

Глеб остановился у пешехода, так как медленно ползла газель. А Яков встал рядом и, сделав из рук бинокль, смотрел по сторонам. Он посмотрел направо – через другой пешеход и на тупик аллеи.

– Яша, – начав идти, позвал Глеб. И Яков поспешил за старшим братом.

Верхняя часть городского парка была из светлой серо-голубоватой крупной плитки, будто лёгкая имитация под мрамор. Как островки различной формы и размеров участочки были ограждены низким бордюром, и в них росли различные цветы и кустарники. Возле них, и перед ними, стояли: скамьи, фонарные столбы, часть из которых имела колонки, по бокам – белые, пузатые клумбы, а в них пестрили яркие цветы.

Слева стояло две палатки напоминающие шатры, а в них продавались различные летние радости (по большей части для детей). Справа, в двух небольших киосках, которые будто сбежали с автобусных остановок лет пятнадцать назад, но освежённые и разукрашенные цветами, продавалась еда и напитки. Возле них было несколько круглых стоячих столиков с раскрытыми зонтами. А впереди дугой шёл высокий парапет, точно смотровая площадка; по бокам широкие лестницы с пандусом с краю и с двухуровневыми перилами – они шли дугами и точно слегка обнимали возвышенную часть парка.

Братья приблизились к лестнице слева и Яков взялся за руку Глеба – Яков до сих пор помнил, как однажды поскользнулся здесь и упал. Правда тогда он поднимался, но острая, как вспышка, боль пронзила голень так, что даже сейчас её эхо отдалось в ногу и личико чуть скривилось.

Первый пролёт, переходная площадка, второй пролёт – и братья спустились в нижнюю часть парка. Слева, где за холмом начинался городской пляж «Чайка», доносили голоса и крики купающихся детей и молодёжи; справа звучали голоса, сидящих на круглом большом газоне; а за ним – из кафе.

Браться остановились и осматривались. Порыв ветра трепетал одеждой и разноцветами лентами сложенного воздушного змея в руке Глеба.

Яков остановил взгляд на летнем кафе и сказал:

– А мы потом поедим?

Глеб опустил глаза на брата, проследил за его взглядом, и слегка сжал губы. Яков поднял голову, увидел его лицо и тут же сказал:

– Или! Мы можем что-нибудь купить в тех маленьких магазинчиках, наверху которые.

Глеб посмотрел наискосок, но увидел только обложенную плиткой возвышенность, врастающую в высокий парапет.

– Да, можно, – сказал Глеб.

– Так даже лучше! – сказал Яков. – Не надо ждать.

Глеб посмотрел на него и улыбнулся.

– Идём, – сказал он. – У озера ветер должен быть получше.

– Да! – воскликнул Яков. – Вперёд-вперёд! – потянул Яков к началу городского пляжа. – Бабочка хочет летать!

Глеб ускорился, чтобы поравняться с нетерпеливым шагом маленьких ножек.

– Только помнишь, что я говорил? – сказал Глеб. – Сегодня ветра почти нет, так что может и не получится запустить.

– Помню-помню!

Глеб знал, что Якова это не остановит. Если что, он будет бегать со змеем и воображать, что тот летит. И смотря на брата, Глеб улыбнулся.

*

Музыка затихала, из-за шума пляжа её было едва слышно – слов было не разобрать и даже не понять, что за язык. Но играло что-то радостное и лёгкое – подходящее солнечному, жаркому дню лета. Браться поднялись на холм и остановились у небольшой лестницы, которая спускалась к началу пляжа «Чайка». Хотя, судя по протоптанным дорожкам по обе её стороны половина спускалась с возвышенности так.

Песочный пляж усеивало множество полотенец, покрывал и людей, и изредка встречались собаки. Ближе к деревьям стояли пляжные раздевалки из металла, а деревянные досочки из светлого выцветшего дерева были украшающим элементом. На воде было множество купающихся, кругов и матрасов. За яркими, оранжевыми буйками плавало несколько лодок и катамаран для двоих – один катающийся перестал крутить педали и катамаран пошёл кругом. Брызги и всплески, голоса и крики, смех и вопли, музыка из разных групп отдыхающих – всё это смешивалось в нотно-словесный хаос.

В основном на пляже были дети со старшими братьями-сёстрами, с бабушками или дедушками; также группы молодёжи; а взрослых было меньше – те, у кого сегодня был выходной или отпуск.

Глеб смотрел на толпу, искал подходящее место и думал, а Яков смотрел на сияющее озеро и множество купающихся.

– А мы искупаемся потом? – спросил Яков.

– Да, можно, – ответил Глеб. – Я взял с собой наши плавки. Только я без полотенца. При такой жаре и так можно обсохнуть.

Яков чуть теснее сжал руку брата и, не отрывая стоп, пошагал на месте – казалось, что он сейчас же потянет к озеру и плюхнется в него, едва успев раздеться и натянуть плавки. Но он посмотрел на сложенный воздушный змей – и тут же пере-передумал.

– Где мы будем запускать? – спросил Яков.

Во второй раз осматривая линию пляжа, которая тянулась вперёд, и вдали дугой немного обнимала озеро, а затем обрывалась зеленью, Глеб ответил:

– Не знаю. Может, пройдём дальше? – И по лицу Глеба было видно, что перспектива идти через пляж его не радовала. До этого он надеялся, что для них найдётся местечко в начале пляжа, где обычно мало народу или вообще никого. Но, видимо, только не сегодня.

– А может, – предложил Яков, – туда?

Глеб проследил за пальчиком вытянутой руки. В правой стороне берег обнимал озеро, которое тянулось линией вперёд вдоль берега и деревьев, и терялось вдали. Там росли деревья, в основном сосны, а вдоль берега тянулась старая дорожка, на редких лавочках сидели люди и едва виднелись две заброшенные, но так и неубранные, раздевалки.

– Хм-м, – задумался Глеб. – Пожалуй там можно найти хорошее место, и мы никому не помешаем.

– Тогда пошли! – сказал Яков и потянул за собой.

Братья спустились с холма и вернулись на асфальт, который идёт вокруг круглой площадки-газона, и пошли к концу парка. Яков смотрел по сторонам – то на людей на газоне, то на озеро, то на высокие сосны впереди, то на летнее кафе. А Глеб смотрел перед собой – на старую дорожку и пытался вспомнить, когда в последний раз там был.

Глеб увидел, как вдоль сосен бежит девушка с прыгучим, светлым хвостом. Постояв, она свернула на дорожку и пошла быстрым шагом. Яков потянул руку, и Глеб опустил взгляд – ручка указывала на вытянутое здание, которое напоминало большой гараж, и сказал:

– А мы когда-нибудь покатаемся на лодке?

– Да, конечно. Я правда не знаю, можно ли арендовать её если тебе нет восемнадцати, и можно ли с детьми.

– Хм-м, – задумался Яков. – Если что, мы можем потом, когда станем старше. Да?

– Конечно, – улыбнулся Глеб.

Яков погрустнел, опустил голову, а пальчики нервно шевелились по руке Глеба.

– Думаешь, – сказал Яков. – Папа захочет покататься с нами?

Глеб сжал челюсть так, что поиграли желваки. И сглотнув, он ответил нормальным голосом:

– Не знаю. Возможно. Там будет видно.

Браться вошли под тень веток сосен. Глеб увидел, что девушка снова побежала и удалялась. Яков не отпускал руки брата и шёл, не наступая на стыки между плитками и на трещины; и этим очень замедлял шаг Глеба. Но он был не против – в детстве он делал также, только не на этой дорожке.

Когда братья дошли до середины дорожки, Глеб думал остановиться и, смотря на пустой берег, спросил:

– Может, здесь?

Но Яков, который отпустил руку несколько плиток назад и увлечённый игрой, продолжал идти – продумывал каждый шаг, то вставал на носочек, то пяточку, то ставил стопу боком. Глеб, улыбаясь, пошёл за ним и сказал:

– Или нет.

3

Стало прохладно. Братья приблизились к тупику дорожки. Звуки пляжа и парка затихли, так же, как и голоса редких людей на скамейках дорожки. Глеб, нахмурившись, смотрел перед собой и вспомнил, что сюда заворачивала девушка с прыгучим хвостом. Но Глеб не помнил, чтобы она им встретилась и, словно чтобы убедиться, посмотрел назад и едва ли увидел начало дорожки.

Браться встали в тупике. Яков свернул налево и спускался к озеру, а Глеб смотрел на лес стройных сосен и берёз, разбавленные высокими рябинами и лиственными кустами, а внизу буйствовала зелень. Глеб смотрел на узкую, заросшую тропку, и высокая трава в некоторых местах была примята. Глеб решил, что та девушка бегает, хотя и не знал, что кто-то ещё предпочитает забытую тропу здоровья.

Свернув к озеру, Глеб положил рюкзак у старого бревна в тени хвойных веток. Отпив воды из бутылки, он сел и принялся разворачивать воздушного змея. А Яков кидал в воду камушки.

Когда Глеб закончил, он поднял взгляд на брата и увидел, что тот стоит лицом к озеру и больше не играет. И на Глеба смотрел рюкзачок-лягушка, замочки которого поблёскивали на солнце.

– Яков? – позвал Глеб. Он почувствовал, что что-то не так.

Смотря на носки ног и потирая плоский камушек, Яков приблизился к брату и встал напротив. Глеб встревожился, и сказал:

– Яшь, что-то не так? Тебе не нравится место?

– А я… А потом я… забуду маму?

Будто пуля пронзила сердце Глеба – лицо разгладилось, по венам растёкся холод и боль сжала грудную клетку. Но, желая не выпускать себя из рук, Глеб сделал тихий вдох и выдохнул.

– С чего ты это взял? – спросил Глеб.

– Я…, – сказал Яков. Чёрные бровки хмурились, взгляд уткнулся в ноги, а пальчики вертели камушек. – Иногда мне кажется, что я забываю её лицо. А потом смотрю на фото, и вспоминаю.

– Вот видишь, – улыбнулся Глеб. – Значит не забудешь. Ведь у нас много фотографий. Ну, немного, но достаточно.

– Но это не тоже самое! – крикнул Яков и поднял влажные глаза, а пальчики сжали камушек. Глеб удивился, растерялся, и замер. – Это… не…, – пытался Яков найти нужные слова в головушке. – Фото – это другое, это не помнить. Когда я закрываю глаза я помню тебя так хорошо! Но её… она уже не такая чёткая. А фото это… это не настоящая мама, это картинка мамы.

– Ох, Яша, – сказал Глеб. Он притянул брата к себе и приобнял за плечики. – Ты не забудешь маму.

По щекам Якова потекли слёзы и, шмыгнув, он сказал:

– Ты этого не знаешь! Ты этого не можешь знать! И… и я слышал, что, когда дети становятся большими они забывают свои воспоминания.

«Ах, вот откуда семя проросло.», – подумал Глеб.

– А ведь уже год прошёл, – шмыгнув, добавил Яков.

Глеб чуть не поправил брата, что год с половиной и плюс почти три недели, но не стал этого делать; и сказал:

– Да, что-то забывается и это нормально. Но ведь что-то остаётся. Например, у меня есть воспоминания, когда мне, как и тебе сейчас, было шесть, и когда мне было пять, да и даже есть парочка размытых воспоминаний, когда мне было четыре.

Голова Якова поднялась, плач не развернувшись свернулся – два тонких ручейка на щёчках подсыхали, а влажные карие глаза засияли.

– Правда? – спросил Яков с надеждой.

– Конечно, правда, – улыбнулся Глеб. – В том числе у меня есть воспоминания, связанные с мамой. – И через плечики, Глеб почувствовал, как Яков едва не затрепетал как бабочка. – И тем более, у тебя же отличная память, ты-то точно сохранишь много воспоминаний. Наверняка больше, чем я. А с чем-то я помогу, а с чем-то и фото помогут. Хоть они и картинки, но всё же они содержат частичку памяти, частичку людей и тех моментов.

– У меня отличная память?

– Ну, конечно! Ты же так быстро научился считать и выучил алфавит, да и ты всегда быстро обучаешься новому.

Яков просиял, опустил голову и смотрел в сторону.

– Отличная память, – прошептал он.

Глеб дал брату несколько секунд, а потом с осторожностью спросил:

– Змей?

Яков вспомнил зачем они сюда пришли, увидел расправленный и готовой змей на бревне – утёр подсохшие ручейки, шмыгнул и кивнул.

– Да, – сказал он. – Давай запускать!

*

Печаль момента рассеивалась. Вместе браться пытались поймать ветер и запустить их змея. Когда поднялся небольшой ветер, Глеб смог попасть в поток – и разноцветная причудливая бабочка воспарила. Но Яков что-то почувствовал спиной – обернулся и замер.

На дорожке стояла женщина среднего роста, стройная и с округлыми формами. Она была в простом салатовом платье на бретельках и с воздушным подолом чуть ниже колен, а ноги были босые. Прямо как на последнем фото, то, что висит на холодильнике. Светлая кожа, волнистые чёрные волосы до плеч качались на ветру, как и подол, а карие глаза смотрели на Якова.

– Мама? – прошептал он.

Глеб его не услышал – он пытался удержал бабочку в воздухе и найти лучшее место и высоту лески. И он не заметил, как Яков зашагал к дорожке. А когда женщина побежала к узкой, заросшей тропке – Яков побежал за ней с криком:

– Мамочка!

Глеб вздрогнул, будто его шарахнули током. Бабочка потерпела крушение в озеро. Глеб обернулся и увидел, что Яков выбежал на дорожку и устремился в сторону тропки, ведущей в лесопарк. И Глеба охватил странный, дикий страх – будто Яша несётся к дороге, а там мчится старый автобус, который если даже и заметит ребёнка, всё равно не успеет затормозить.

– Яша! – выкрикнул Глеб. – Стой! Ты куда?!

Но Яков не отозвался и побежал по тропке – протаптывал и отталкивал высокую траву с проворностью волчонка; а впереди увидел, как мелькнул салатовый развевающийся подол.

Глеб сорвался с места и побежал за братом. Он выбежал на дорожку и его дёрнуло назад к озеру и наискосок. Леска, которую он держал в руках зацепилась за корягу в песке, а бабочка так и осталась в воде.

Глеб отбросил катушку с леской и вбежал на тропку, крича:

– Яша! Стой! Яша!

Но маленькие ножки пробежали по старому асфальту с трещинами и выпуклостями – и вбежали в лес, в объятия асфальтного неровного круга.

Глеб выбежал на асфальт и в суматохе осматривался по сторонам. Но ни справа, где асфальт заворачивал и плавно поднимался, ни слева, где уходил вглубь, а потом плавно опускался и затем поднимался – не было братика. Паника и страх в Глебе возрастали. И тут он услышал впереди, в гуще деревьев:

– Мамочка! Стой!

И Глеб ринулся в лес – он бежал, отталкивая ветки кустов, и кричал:

– Яша! Яша, стой! Вернись! Яша!

А когда он заметил розовое пятнышко футболки и более маленькое, подпрыгивающее зелёное пятнышко рюкзачка, Глеб ускорился, как мог. Но через несколько шагов, он споткнулся об выпирающий корень сосны, проехался по опавшим шишкам и повалился на землю. Вставая, Глеб бежал дальше и звал брата.

Яков выбежал из внутреннего лесочка асфальтного круга, перебежал дорогу и снова в лес – за ускользающим салатовым подолом и волнистыми чёрными волосами.

Глеб потерял Якова из виду и выбежал на дорогу. Он, обливаясь потом, тяжело дышал и осматривался по сторонам; а сердце бешено стучало в такт панике и страху.

– Мама, стой же! – раздался голос Якова вдалеке.

Глеб отчётливее почувствовал, что Яков в опасности – и бросился в лес.

*

Запыхавшись, Глеб перешёл на шаг – видел Якова впереди чрез просветы веток рябины и кустарника. Глеб прошёл мимо рюкзачка-лягушки на ветке, мимо телефона с пастельно-голубым чехлом, который он не заметил, и, протиснувшись через кустарники, вышел на идеально круглую полянку.

Яков стоял спиной к Глебу и смотрел перед собой. Глеб коснулся плеча брата, говоря:

– Яша, ты меня пере… – Глеб осёкся и увидел того, на кого смотрел брат.

Их мама стоял перед ними как ожившая фотография, сделанная на их последнем пикнике в мае того рокового года. Рука Глеба скатилась с плечика Якова. Глеб согласился с братом – не то же самое, что видеть на фотографии. Фотография это лишь кусочек памяти о человеке, запечатление одного мгновения жизни и помещённое в плоскость. Фотография не передаёт всего.

У Глеба возник порыв подбежать и со слезами обнять маму. Тело дёрнулось, маленький полу шажок, но нога встала на место. Шок проходил, растерянная радость развеивалась – лицо хмурилось, а в глазах вставали: непонимание и смятение.

Руки лже-мамы протянулись, на лице возникла тёплая, но в то же время холодная, улыбка, и она сказала:

– Идите же ко мне, мои дорогие.

Глеба пронзил странный холодный страх.

А Яков с улыбкой шагнул к маме, говоря:

– Мамочка!

Но рука Глеба вцепилась в плечико и остановила брата.

– Это не мама, – сказал Глеб сухим голосом.

– Что? – сказал Яков.

– Дети мои, – сказала лже-мама. – Идите же ко мне. Разве вы не скучали?

– Я скучал! – выкрикнул Яков и попытался вырваться. Но Глеб сильнее вжался в плечо и рывком притянул брала к себе. – Нет! Пусти! Я хочу к маме! Пусти!

Глеб встряхнул брата и закричал:

– Это не она! Это невозможно!

– Она! – кричал в ответ Якова. – Она!

– Наша мама мертва!

Яков перестал вырваться и, плача, сказал:

– Но…

– Это не она. Просто… поверь мне.

Смотря на лицо брата, Яков кивнул. Он посмотрел на женщину и только теперь увидел, почувствовал, что это не его мама. Его мама была тёплой, но от этой копии не чувствовалось никакого тепла, никой любви. Глеб взял брата за руку и потянул за собой, и они отступали к краю полянки.

Лицо лже-мамы исказилось злобой и холодом, глаза вспыхнули красным, а за спиной развернулся чёрный густой пар. Возник толчок из-под земли – и в центре полянки раскрывалась глубокая круглая яма, а по поляне прошла волна прохлады и сырости.

Распахнув глаза от ужаса, братья собирались бежать. Из пара на спине лже-мамы вырвались по три щупальца и устремились к братьям как копья. Схватив Якова, Глеб бросился в бок – они упали, а в месте, где они только что стояли, щупальца схватили пустоту. Но три из них тут же метнулись к братьям, которые вставали и убегали.

Одно щупальце успело схватить Глеба за ногу, и он упал на живот. Яков развернулся и хотел вернуться на помощь к брату.

Но Глеб закричал:

– Яша, беги! Беги как можно быстрее! Беги!

Яков побежал. Глеб кинул камень в щупальце, которое погналось за братом – и сбил траекторию. Яков увернулся от второго щупальца, прыгнул с полянки в густоту и побежал через лес так быстро как его маленькие ножки никогда не бегали.

Несмотря на борьбу, щупальце подняло Глеба за ногу и понесло к яме. Глеб извивался, кричал, брыкался и пытался высвободиться. Но два щупальца схватили за руки, забросили в яму – и Глеб растворился в черноте, так же, как и его крик.

В лесу раздался крик Якова – перед ним, раскрыв руки, стояла девушка в розовом сарафане, с двумя рыжими косами и красными глазами. Яков понял, что это тоже копия кого-то, и что от реальной девушки когда-то веяло теплом. Испугавшись, Яков побежал прочь от неё.

Рыжие косы и розовый сарафан то мелькали с одной стороны, то с другой – и Якова загнали обратно на полянку. А увидев яму в центре, его глаза расширились от ужаса. Щупальца лже-мамы схватили за руки и ноги – Яков вопил, брыкался. Но щупальце забросили его в черноту, и крик растворился.

Яма срослась, а лже-Анна и лже-мама развеялись как дымка.