Читать книгу Явье сердце, навья душа - - Страница 2

Цветок с бархатными лепестками цвета пепла и гибким шипастым стеблем никак не желал вплетаться в волосы. Яснорада шипела от боли в исколотых пальцах, но не сдавалась. Наконец упрямый цветок занял положенное место за ухом. Шипы она оборвала.

Мимо скамейки, на которой Яснорада подставляла лицо тусклому солнцу, процокал Острозуб. У пса не было настоящего имени, и это казалось несправедливым, потому Яснорада придумала его сама. Острозуб остановился рядом, принюхался. Улыбнувшись, она погладила пса по изогнутым, словно лезвие секиры, костяным гребням на спине.

Ветер кружил меж сложенных из бревен скромных избушек и их более высоких и горделивых братьев-теремов. За ними выростала величественная громада золотого дворца, ослепительно сияющего в солнечных лучах. К нему Яснорада и направилась.

По отрытому гульбищу неторопливо прохаживались девицы в ладно скроенных платьях до пола. Невесты… Прекрасные драгоценные камни в царской сокровищнице.

Яснорада оправила платье – такое же белоснежное, с искусной вышивкой по рукавам и подолу. Тронешь – обычные швейные нитки, глянешь издалека – тончайшее серебряное плетение, свитый в нить иней. Глядя на невест снизу вверх, Яснорада заставила себя расправить плечи и замедлить шаг. Шустрая, как белка, она вечно мчалась куда-то, будто с самим ветром – или временем – наперегонки. Иной раз и вовсе кого сбивала, извинялась уже привычно, скороговоркой. Голову опускала, забываясь, а ведь надо подбородок повыше держать, чтобы казаться преисполненной грации и достоинства.

Она вошла в тень, прикрыла глаза, давая им отдых от лучей, играющих на золотых гранях дворца. Отдых был недолгим – дворец сиял и изнутри. Палаты царского дома, казалось, отлили из самого солнца. Яснорада неслышно ступала по гладкому, холодному полу, с трудом удерживаясь, чтобы не заскользить. А подушечки пальцев легко и мимолетно, словно перышком, касались стен и подпирающих потолок колонн. И всюду золото, золото, золото…

Яснорада миновала мастеровые палаты, где шили одежду для царского двора. Облаченные в простые сарафаны из льна, мастерицы сидели на золотых скамьях за золотыми столами. Ножницы с иглами у них в руках будто сотворили из прирученного и затвердевшего пламени. Сияние в их глазах – его отражение.

Многие городские женщины, говорят, просились в мастерицы. Неужели лишь для того, чтобы день-деньской купаться в этом огне, что так маняще сиял, но согреть был не способен?

Палаты невест, что следовали за мастеровыми, были и светлей, и изысканней, и благолепнее. Полы в них будто укрыты никогда не тающим снежным пологом, узоры на белых стенах словно вышиты инеем.

На выстроенных вдоль стен резных лавках из белоснежного камня расселись невесты Полоза. Кто с берестяным свитком из шкафов, что подпирали стены, кто с рукоделием. Одни пряли, другие вышивали на новых, с иголочки, платьях из мастеровой, приготовленных для самой Мораны, желая – даже жаждая – услужить царице. Самые умелые из рукодельниц вышивали золотыми нитями рубахи и кафтаны, что предназначались Кащею.

Драгослава замерла у стола с поделками – готовыми фигурками и неоконченными скульптурами. Вытачивала что-то из кости, водя вокруг нее руками. Твердая материя под ее чарами мялась, как земля, послушно принимая самые затейливые формы. Под пальцами Драгославы медленно оживала чудная живность – с крыльями, как у птицы, и мощными звериными лапами, что оканчивались острыми когтями. Вокруг столпилась стайка девиц, и в их взглядах Яснорада ловила и зависть, и искреннее восхищение. Так и не скажешь, чего больше.

Драгослава считалась одной из лучших искусниц во всем Кащеевом царстве. Перенять бы хоть часть ее умений… А еще Драгослава хороша собой – волокоокая, с упругими темными кудрями, что охотно ловили солнечные блики. В золотистых волосах Яснорады солнца куда больше, но такой красавицей она не была. Ее очарование – уютное и теплое, как пуховое одеяло.

Яснорада так и видела Драгославу гордо восседающей на троне. Гордая, величавая, одаренная самой матушкой-природой, Матерью Сырой Землей. Истинная жена Полоза. И остальные невесты это признавали. Кто-то уже цеплял на лицо льстивую маску, маску услужливости и благоговения. Знал, что перед ним – будущая царица.

О подобной участи Яснорада и не мечтала. В палаты невест она приходила лишь потому, что сам Кащей посчитал ее, юную неумеху, достойной стать женой Полоза – заморского царя, что владел несметными сокровищами. Вскоре он прибудет в Кащеево царство, чтобы выбрать себе супругу. Драгослава больше прочих ждала этого дня.

А еще Яснорада хотела сдержать данное матери обещание – попытаться прижиться в Кащеевом граде, поладить с другими невестами Полоза. Хотя куда охотнее она проводила бы время в их уютной избе, читая книги и наблюдая, как Ягая готовит колдовские отвары.

Странно чувствовать себя не на своем месте – в месте, которое было твоим домом с самого рождения. Странно не ощущать себя своей… среди своих. Но слишком часто Яснорада говорила то, что ввергало других в недоумение. Не умела то, что умели другие: мастерицы, певуньи, плясуньи и искусницы. Не хотела становиться царицей, Полозовой женой – а ведь многие невесты Полоза не видели в жизни большего счастья, и признания иного не знали.

Пока молоденькие жительницы Кащеева града лелеяли надежды впечатлить Полоза или своим мастерством привлечь внимание Кащея и Мораны, Яснорада помогала матери, встречая и провожая гостей, и жизнью своей была довольна.

Подруг среди девиц на выданье, как и среди прочих жительниц Кащеева града, у нее не было. Разве что Иринка – самая юная и самая милая из невест Полоза, да и с той они чаще молчали, чем говорили. К ней Яснорада и подсела. Иринка – высокая, нескладная – мимолетно улыбнулась, и улыбка преобразила ее лицо, которое другие невесты сочли некрасивым.

Пока искусницы вытачивали из кости или лепили что-то из черных шипастых веток, камней, земли и глины, певуньи практиковались в пении, а остальные, слушая их, вышивали, Яснорада сидела в уголочке и читала свитки из библиотеки дворца. Те, что помогали ей строить мир вокруг Кащеева града.

– Мы сидим тут, словно придворные дамы, которым полагается упражняться в остроумии и впечатлять двор своим мастерством и своей красотой, – качая головой, тихо сказала Яснорада. Так, чтобы никто, кроме Иринки, не услышал. – Словно единственное наше устремление – стать фаворитками короля. Словно другой судьбы у нас быть не может.

– Прости, я не понимаю, – прошептала Иринка. – Кто такие придворные дамы? Кто такие фаворитки и… короли?

В берестяных свитках ни о чем подобном не говорилось.

Яснорада рассказала ей о том, как фаворитка, что не отличалась красотой и не принадлежала к знатному роду, стала законной женой короля – такого же монарха, как их Кащей или заморский Полоз. Рассказывая, она строила крепкий остов своей истории, словно невольно подражала Драгославе. Творя очередного зверя, искусница сначала создавала каркас из прутьев и веток, а потом наращивала на них глиняную плоть.

– Откуда ты все это берешь? – спросила Иринка с круглыми что монеты глазами.

– Это называется «воображение», – сказала Яснорада.

Не солгала, хотя эти выдумки принадлежали не ей.

Иринка вздохнула.

– У меня нет такого.

– Яснорада, – донесся до нее напевный голос Драгославы. – Попробуй, золотко, сотворить что-нибудь из земли. Сделай подарок нашему господину.

В ее устах милое «золотко» звучало почти как издевка.

Невесты Полоза притихли, выжидающе глядя на Яснораду. Она не была сильна в том, что умные книги Ягой называли «человеческими взаимоотношениями», но кажется, ей только что бросили вызов. Глупо принимать его, зная, что ее ждет поражение. Но в душе крохотной птичкой билась надежда, что в этот – в сотый – раз все будет иначе. Не все искусницы с первого дня жизни постигали свою силу. Многие взращивали и терпеливо выжидали, пока зерно дара в них пустит крохотный росток.

– Дорога у всех разная, – порой говорила Ягая. – У кого – гладкая, словно кость, у кого – выложенная терновником.

– А какая из них – моя? – спрашивала Яснорада.

Ягая лишь горько улыбалась.

Яснорада отложила в сторону свиток. Выпрямилась, расправила плечи и только потом поднялась. Девицы, что сгрудились у стола Драгославы, расступились перед ней. Яснорада взглянула на кость, едва заметно качнула головой. Слишком сложно. Взяла в руки ком земли. Сложить ладони ракушкой, слепив влажноватый шарик – просто, и даже форму ему легко придать. А вот заставить его не рассыпаться…

Она решила не мудрствовать и слепить что-то простое. Например, кролика: длинное тело, вытянутая морда, костяные наросты на голове… На миг захлестнуло тошнотворное чувство, будто кончиками пальцев она касалась небытия, пустоты. Яснорада тряхнула головой, кожей чувствуя чужие взгляды. Но странное ощущение ушло лишь тогда, когда она отняла ладони от земли.

Земляной шарик тут же рассыпался на маленькие комки.

Яснорада выдохнула. Что же, снова не получилось. Драгослава не смеялась, но взгляд ее полнился торжеством. Зачем она так? Неужели видит в Яснораде соперницу? Точно не это. Или избрала ее… как это говорится… мальчиком для битья?

– У меня еще будет шанс показать, чего я стою, – упрямо сказала Яснорада. Знать бы, к кому обращены ее слова – к невестам Полоза или к самой себе. – Никому не известны границы наших возможностей. Возможно нет их вовсе, этих границ. Возможно, если ты упорен и готов бороться с самой судьбой столько, сколько потребуется, то награда тебя найдет. Если раз за разом будешь бить в одну точку, то и стену в конце концов проломишь.

Иринка, что подошла к столу следом – ободрить, поддержать, – захлопала глазами.

– Какая же ты странная, золотко, – вздохнула Драгослава. – И речи у тебя странные.

Яснорада помрачнела. Во всем виноваты книги Ягой. Это от них в голове поселились мудреные, незнакомые жителям Кащеева града слова и чудные мысли.

Она ничего не ответила – и без того наговорила довольно. Покинула серебряные палаты невест и с облегчением направилась к дому.

Сворачивая на улочку, что вела к их избе, Яснорада едва не налетела на незнакомца. Безбородый, жилистый, он сидел на корточках рядом с каким-то созданием и пытался подозвать его к себе. Существо было странным: комок пушистой тьмы с растекшейся по груди и животу белой кляксой, торчащими вверх ушами и длинным хвостом.

– Ч-что это?

– Это кот, – бросил незнакомец, не оборачиваясь.

– Это не кот, – уверенно возразила Яснорада. – Коты совсем другие.

У них ребра из прутьев или тонких костей, полость между которыми набита землей или глиной. Глаза что пуговицы на кафтане – черные, гладкие и маслянистые. И уж точно нет у котов этой странной пушистости. Казалось, создание обваляли в смоле, а потом покатали в состриженных с мужских голов волосках, которые так на нем и остались. Будто защищая его от холода. Как будто оно, творение умелой и явно не обделенной фантазией искусницы, могло замерзнуть.

Яснорада совсем растерялась, не зная, какой из сонма возникших в голове вопросов задать. И задала, кажется, не слишком значительный, но тот, что отчего-то ее беспокоил.

– Откуда вы знаете, что это кот?

– Он сам мне сказал.

Яснорада вздохнула. Порой она встречала таких вот странных людей, блуждающих по Кащеевому граду. Ягая называла их «блаженными». Речь бессвязная, сбивчивая лилась из уст стремительным потоком, мысли были диковинны и непонятны. Порой они говорили такие вещи, которых Яснорада не слышала даже от Ягой.

Она еще могла поверить, что кто-то из искусниц вроде Драгославы сотворил новый вид котов, но то, что он был говорящим…

Пока она раздумывала над ясностью рассудка незнакомца, к их скромной компании присоединились праздно гуляющие горожане. Среди них – Драгослава с еще тремя невестами Полоза. Несчастный «кот» шарахался от всех, шипел, выгибая спину колесом и вздыбливая свои чудные волосы. Яснорада на всякий случай отошла на приличное расстояние, не зная, чего ждать от диковинного существа.

Драгослава, напротив, шагнула к нему. Кот выгнул спину и зашипел, заставив ее недоуменно нахмуриться. Звери слушались Драгославу – особенно те, которых она и создала. Яснорада не раз наблюдала, как чернокудрая Полозова невеста подходит к разгуливающим по городу животным, и те так и льнут к ее рукам в надежде получить хоть толику ласки.

«Может, он голоден?» – вдруг подумалось ей.

Во дворце часто устраивали роскошные пиры, на которых присутствовали и Кащей с Мораной. И пока большинство Полозовых невест клевали еду по зернышку, словно птички, боясь потерять изящество фигур, Яснорада под их завистливыми взглядами ела столько, сколько могла пожелать. Но, вот странность, никогда не наедалась, а потому часто носила в кармане то кусок сыра, то кусок пирога, то еще снедь какую.

Сжалившись над несчастным животным, что по какому-то недоразумению называлось котом, она вынула из кармана тряпицу. Размотав ее, достала пирожок и разломала на две половины.

– Я уже пытался его накор… – начал было незнакомец.

Похожий на пушистую черную молнию, кот стремглав рванул к Яснораде. Она ахнула от неожиданности и растерянно заморгала. Драгослава, потерпевшая неожиданное поражение в приручении дикого животного, прищурила глаза и стрельнула в нее острым взглядом.

Раздался причудливый раскатистый звук, что перебил даже довольное чавкание. Пугливая Иринка, самая тоненькая из невест Полоза, подскочила на месте.

Наклонившись, Яснорада с изумлением поняла, что звук доносится из живота зверя.

– Работает, – растерявшись, неизвестно почему сказала она.

Драгослава закатила глаза, весьма доходчиво показав, что она думает о странных речах Яснорады, которые стали уже притчей во языцах.

Покончив с пирожком, неправильный кот переключил внимание на Яснораду. Принюхался, продолжая издавать громкие звуки. На мгновение она испугалась, что создание всерьез рассматривает ее как источник пищи – взамен того, что исчез в его урчащем животе.

Лапки, слишком мягкие для населяющего город зверья, сделали два крохотных шажка. Яснорада выпрямляться не стала, с любопытством наблюдая за котом. Он забрался по ее руке, легко вспрыгнул на плечо и устроился там, будто так и положено.

Драгослава усиленно делала вид, что в происходящем нет ничего особенного, но нервно закушенная губа ее выдавала.

– Какова ведьма, таков и фамильяр, – мстительно прошипела она, уходя.

Яснорада снова вздохнула. Она старалась не подпускать близко к сердцу подколки Драгославы, не понимая, чем, спокойная и немногословная, успела их заслужить.

Знала ли сама Драгослава, в чем ее, Яснорады, вина?

– Прекрасный, я считаю, фамильяр, – прямо в ухо сказал чуть обиженный голос.

Яснорада подпрыгнула на месте, словно с запозданием подражая Иринке. Скосила глаза на восседающее на ее плече пушистое создание. Горожане, потеряв интерес к происходящему, расходились. Остался только незнакомец, что безуспешно пытался покормить кота.

– Слыхала? Говорит!

– Слыхала, – растерянно отозвалась Яснорада. Мотнула головой – будто невидимые розги ужалили. – Слышала.

В обучении ее грамоте и «мастерству слова» Ягая была строга. За ошибки наказывала не делом, а взглядом – таким, от которого хочется залезть в печь или в подпол.

– Унеси меня куда-нибудь от этих странных людей, – попросил вкрадчивый голос.

– Эх, живность, а я-то тебя кормил! – обиделся незнакомец.

Кот пробурчал что-то неразборчивое.

– Куда же я тебя унесу? – растерялась Яснорада. Поразмыслив, воспрянула духом. – Ко мне в избу хочешь? Только придется тебя от Ягой в спальне прятать…

– Прячь где хочешь, только унеси, – взмолился кот.

Что ему не нравилось здесь, Яснорада поняла и по исходящему волнами напряжению, и по коготкам, что впились в плечо, с легкостью минуя ткань сарафана.

– А ты на самом деле кот? – шепнула она.

Послала незнакомцу извиняющуюся улыбку и, развернувшись, продолжила путь мимо ладных бревенчатых домиков к воротам. Их изба вместе с банькой и крохотным двориком стояла рядом с ними, но – единственная – по ту сторону изгороди.

– Кто ж еще, если не кот?

На это Яснораде ответить было нечего.

Она шмыгнула в приоткрывшуюся дверь избы, сложенной из круглых золотистых бревен. Едва не споткнулась о порог и зашипела, досадуя на свою неловкость. Но все предостороженности оказались излишними – Ягой в избе не оказалось. По лесенке, что шла из сеней, Яснорада поднялась в светелку.

– Жить будешь здесь, – объявила она.

Светелка была маленьким царством Яснорады – Ягая редко сюда поднималась. Ее владения – скрытая от чужих глаз спальня, полки с корешками и травами, печь с чугунками, в которых вечно что-то булькало и кипело. И пахло так странно, и запах этот, въедливый, травянистый, заполнял в избе, казалось, каждую щель.

Кот спрыгнул с ее плеча и по-хозяйски развалился на кровати. Первое время, едва появившись на свет, Яснорада спала на полатях, что сохранились с давних, как говорила Ягая, времен. Кровать появилась в избе в один взмах ресниц, как появляется еда на скатерти-самобранке. Ее вылепила из воздуха, света и дерева какая-то мастерица.

Яснорада жевала губу, в задумчивости глядя на кота.

– А что это на тебе? Одежка, что ли?

Он фыркнул.

– Вот еще, одежка. Шкура это моя.

– А почему она такая… волосатая? – неуверенно спросила Яснорада.

Кот наградил ее странным взглядом. Вдруг вспомнились причудливые книги Ягой. В них ведь тоже попадались коты – отчего-то чаще, чем другая живность. Наверное, богатой фантазией Яснорада не обладала – никак не могла представить, как кот из веток и глины может быть «пушистым», и что значит «оглушительно мурчать». До этих пор…

Кот провел языком по пушному телу.

– Зачем ты лижешь свои волосы? – ужаснулась Яснорада.

– Это называется шерсть, – наставительно произнес он. – И я ее мою.

– Не из этой ли шерсти кащеградские шьют себе теплые кафтаны?

Кот, кажется, обиделся. Отвернув морду в сторону, самозабвенно продолжил себя мыть. Розовый язычок только так и мелькал. Поразмыслив, Яснорада лизнула ладонь. Ощущения ей не понравились.

– Ты самый неправильный из котов, которых я видела.

– А как выглядят ваши правильные коты? – заинтересовался он.

Яснорада объяснила, чем повергла кота в глубокое, точно предрассветный сон, изумление. Шерсть на его загривке встала дыбом.

– Ужасные создания! Дети сора и земли, как они получили право именоваться котами?!

– Их просто назвали так те, кто их сотворил. А кто назвал тебя?

– Начнем с того, что меня никто не сотворял. Я просто был.

– Но так не бывает. Ягая говорит, у всего есть начало и конец.

– Кто же тогда сотворил тебя?

Яснорада пожала плечами.

– Ягая, кто ж еще. Кому, как не отцу или матери, создавать себе сыновей и дочерей?

Она робко коснулась шерсти кота, который спокойно наблюдал за ней яркими и золотыми, что осколки Кащеева дворца, глазами. В одном месте шерсть была мокрая, в другом – гладкая и шелковистая, словно дорогая ткань.

Странное тепло вдруг бережно коснулось пальцев. Невидимым ручейком скользнуло по кисти, кольцом охватывая тонкое запястье, и потянулось выше – к предплечью и плечу. Яснорада охнула. Кот, казалось, тоже почувствовал что-то. Заглянул в ее лицо – внимательно и совсем как-то по-человечьи, и вдруг лизнул тыльную сторону ее ладони. Кошачий язык оказался очень шершавым – точно камень, не обтесанный водой.

– Щекотно, – хихикнула Яснорада.

Она понаблюдала, как кот увлеченно вымывал свою шкуру. Удивительно, но это диковинное зрелище приносило умиротворение.

– Как думаешь, у тебя тоже есть мать? Такая же… пушистая?

Кот вскинул голову, задумался.

– Я просто помню, что я был. А потом был снова. И я знал, что я – кот. Окружал меня дремучий лес. Я был его стражем, его хранителем. Сидел на высоком столбе и глядел вдаль, чтобы никакая злая сила на мой лес не посягнула. Какой-то молодец подкрался ко мне и попытался схватить. Я дрался, будто от этого зависела моя жизнь – ведь свобода зависела безусловно. Впивался в него всеми своими когтями, которые разрежут даже сталь, если я того захочу. Да вот беда, о моих когтях и моей небывалой силе молодец был наслышан. Он облачился в железные перчатки, на голову железную шапку надел. Так он и смог найти на меня управу. Вот только я лапы опускать не привык, и жизнь в лесу на неволю менять не собирался. Бросился прочь от него – только земля из-под лап летела. Через терновый лес нескоро пробрался, а потом – через изувеченную стальными когтями изгородь. Обрадовался, когда город нашел, да только врата его оказались закрыты. Так я и очутился здесь, а где, мне и самому неведомо.

«Р» перекатывалась на кошачьем языке, рождая причудливое эхо. Голос – словно густой сладковатый мед. Он успокаивал, убаюкивал, качая Яснораду на невидимых волнах. И пока закрывались отяжелевшие веки, история оживала перед глазами. Она ясно увидела и тот лес, и того молодца, и гордо восседающего на высоком столбе кота…

Рассказ закончился и Яснорада, очнувшись, заморгала. Тихо спросила:

– Тебе не нравится здесь, да?

Кот поразмыслил, глядя сквозь ставни.

– Все здесь какое-то чуждое мне, неправильное, – наконец негромко признался он.

«Кто же неправильный из нас?»

Снизу, в сенях, послышался шум. Ягая всегда ступала твердо, решительно, будто каждый миг бросая вызов миру, что ее окружал, заявляя о своем законном праве владеть им… хоть и не она в Кащеевом царстве была царицей.

Ойкнув, Яснорада спрятала чудно вякнувшего кота под кроватью. Шикнула:

– Сиди тихо.

А сама спустилась поприветствовать мать.

Ягая вошла в избу, припадая на правую ногу. Остановилась в дверях – высокая, крепко сложенная, с тяжелой смоляной косой и соболиными бровями. На величавую, статную мать Яснорада была совсем не похожа. Слишком хрупкая – того и гляди, ветром сдует, шустрая, а глаза – точно луговая трава. В волосах Ягой – полночь, в волосах Яснорады – золотая заря.

– Кошачьим духом пахнет, – поморщилась Ягая. – Откуда кошки в моей избе?

Яснорада сглотнула. И как она собиралась скрыть что-то от ведьмы?

«А ведь кот, выходит, не соврал. Он и правда… кот».

Яснорада съежилась под строгим взглядом. Но, вздернув острый подбородок, сказала:

– Ты сама меня учила помогать тем, кто в этом нуждается. Вот я и помогла.

– Коту? – хохотнула Ягая. – Ладно, показывай тайное твое сокровище.

Яснорада и показала. Кот опять повел себя неприветливо – выгнул спину и вспушил то, что шерстью называл. Ягая долго его рассматривала, даром в уши и под хвост не заглянула.

– Раз прячешь его – значит, дорожишь. Раз дорожишь – отнимать не стану.

– Можно оставить?

Яснорада ушам своим не поверила. Прежде она радовала Ягую своим послушанием, и первая же выходка осталась безнаказанной?

– Пусть будет твоим фамильяром. – Ягая благодушно махнула рукой. – Кот не простой, раз в этих краях появился. Пусть колдовская сила его монетами падет в твой кошель.

Яснорада похлопала глазами и перевела на кота заинтересованный взгляд.

У нее будет свое собственное зверье! Как у Драгославы и других искусниц… или самого Кащея. Правда, те животные, что блуждали по дворцу, Кащею не принадлежали. Лишь, как призналась однажды Драгослава, были привязанык нему. Такого рода мастерством Яснорада не владела. Да вот только неправильный кот сам пожелал остаться с ней.

«Какова ведьма, таков и фамильяр».

А ведь Яснорада и впрямь училась быть ведьмой, достойной преемницей Ягой. Но то, что должно было стать колдовским зельем, в ее руках оказывалось лишь горькой, отдающей травой, водой. Обереги, призванные усилить красоту невест Полоза, оставались лишь безделушками, вырезанными из бездушной кости и подвешенными на шнурок. Ягая пыталась учить ее и другим чарам, да ничего не вышло.

Неправильная она ведьма, и зверь у нее неправильный.

В тот день кот впервые спал с ней. Свернулся на груди пушистым клубком, и такое по телу разлилось тепло! Недолго Яснорада гадала над его именем. Была среди трав и корешков Ягой волшебная, навевающая сон баюн-трава. А кот так сладко мурлыкал у нее на груди, своим мурчанием усыпляя, что имя само на ум пришло.

Баюн.