Читать книгу Явье сердце, навья душа - - Страница 3

Как выяснилось вскоре, их с Баюном мучила одна и та же напасть, что порождала добрые и не очень шутки от Полозовых невест. Как и Яснорада, Баюн постоянно чувствовал голод. Она кормила кота тем, что оставалось после гостей. А оставалось обычно много. Для гостей что Ягая, что сама Яснорада накрывали целый стол – с несколькими блюдами, как на пиру во дворце. Но обоим еды хватало ненадолго.

Как она при такой любви к еде оставалась столь худой, для нее самой оставалось загадкой. «Ведьма. Точно ведьма», – прозвучал в голове змеиный шепот Драгославы.

Однажды Ягая куда-то запропастилась – солнце успело дважды встать над Кащеевым градом. Гости не появлялись, словно дверь кто-то заговорил, и Яснорада совсем заскучала. Ягая будто знала, что в избе будет тишь, и особых наказов дочери не оставила. Жаль, вместе с наказами она забыла и о еде. И пускай Яснорада не так давно вернулась из дворцовой трапезной, голод в ней – ненасытный зверь – никак не унимался, острыми когтями царапая живот изнутри.

Баюн кружил подле ее ног, заглядывая в лицо молящими глазами. Словно околдованный, все твердил про каравай.

– Нет у меня каравая, – вздохнула Яснорада.

– Спеки!

– Не умею.

Баюн совсем по-человечески ахнул.

– Как же… Немыслимо…

– Ягая сама готовит, – оправдывалась пристыженная Яснорада. – Верней, готовит скатерть ее зачарованная.

В глазах кота, где прежде был лишь голод, зажегся интерес.

– Скатерть, говоришь? – мурлыкнул он. – И где она, ткань эта волшебная, словно мать, кормящая?

Яснорада обыскала всю избу. Кроме той ее части, что безраздельно принадлежала Ягой.

– Я не знаю, где она, – наконец призналась она.

– Ты в ту комнату не заглядывала. – Баюн кивнул на закрытую дверь.

– Мне запрещено входить в спальню матери.

– Но мне ведь – нет, – резонно заметил Баюн.

– Так. – Яснорада уперла руки в бока, как это делала Ягая, желая казаться еще строже. Пусть и выходило у нее не так… выразительно. – В спальню Ягой никто не войдет.

Баюн приуныл.

– Я вернусь во дворец, принесу тебе что-нибудь оттуда, – смягчилась Яснорада. Уж больно голодным и несчастным выглядел кот.

Ее слова Баюна чуть приободрили. Странный – гибкий, словно ивовый прутик – хвост встал трубой.

***

Порой Яснораде была на руку ее неприметность. Невесты Полоза плыли как павы, прекрасно музицировали, изумительно вышивали, а вокруг них словно сплетался сияющий ореол, что приковывал к ним восхищенные взгляды. Зато она могла приходить и уходить из дворца, когда вздумается. Прошмыгнет как мышка, а дворцовая стража по ней лишь ленивым, почти невидящим взглядом мазнет. Может, кто из царских дружинников и задумался бы, отчего невесте Полоза во дворце не сидится, да только многие видели в ней лишь прислужницу. Яснорада и не спешила их разубеждать. Помогало ее простое облачение, выбранное взамен того снежного, с искусной вышивкой по подолу и рукавам, что носили невесты Полоза.

В серебряных палатах лился смех, журчала негромкая беседа. Невесты разбились на стайки, как птицы. Самая многочисленная замерла у стола Драгославы. С тяжелыми толстыми косами с вплетенными в них лентами, в белых платьях с широкими, точно крылья, летящими рукавами невесты радостно о чем-то щебетали. А глаза их зачарованно и жадно следили за мягкими, текучими движениями Драгославы. Пытались почуять, разгадать ее секрет. Отчего материя под тонкими пальцами так послушно мнется, отчего так легко оживает?

Взяв в руки неоконченную вышивку, Яснорада с невинным видом опустилась на скамью – не привлекая внимания, дождаться, когда к вечерней трапезе позовут.

По палате, словно бисерины, рассыпались шепотки. Морана.

Царицу невесты Полоза встречали куда чаще Кащея, что день-деньской пропадал в золотых палатах дворца. Царственная, с горделивой осанкой и чуть насмешливой улыбкой, Морана с удовольствием проводила время с «придворными девицами». Любила сидеть с ними за вышивкой и вести неторопливую беседу. И пусть жену выбирать себе будет сам Полоз, каждая из девушек мечтала добиться благосклонности Мораны. Вдруг замолвит словечко перед Полозом? А если царицей заморской не выйдет стать, отчего бы не свести дружбу с владычицей царства Кащеева…

Морана вошла в зал, облаченная в тяжелое платье из серебристого бархата, что вышит голубоватыми, словно иней, и белыми, словно кость, нитями. На черных кудрях – тяжелый венец с украшенными резьбой серебряными цепями-ряснами.

Вот отчего столь непохожи палаты невест на весь остальной дворец – золотой, будто озаренный солнцем. В палатах невест царствовала Морана, а она – сплошь изморозь и серебро. Только волосы – ночь над Кащеевым градом.

До сих пор было странно сидеть рядышком с Мораной. Яснорада прикусила язычок, боясь выдать себя, сказать ненароком то, что привлечет внимание царицы. Волновалась она зря – его, словно пуховое одеяло, перетянула на себя Драгослава. Она похвалилась перед Мораной только созданным зверем – с ветвистыми, деревянными рогами, которые гроздьями увенчали маленькие спелые плоды. Царица надкусила один, улыбнулась довольно. А Драгослава, как ни в чем не бывало, продолжала щебетать. Будто только что она не сотворила чудо.

Яснорада вздохнула и сделала стежок – выверенный и все-таки чуть кривоватый.

Наконец она дождалась обеда. В трапезной Морана села за один стол с невестами. Из-под густых ресниц наблюдала за невестами и о чем-то своем улыбалась. Как всегда, поварихи потрудились на славу, но голод Яснорады не утихал.

– Прошу меня извинить, мои невестушки, – заглушая тихие голоса, обронила Морана. – Царские ждут дела.

Поднялась – сдержанная грация в каждом жесте – и, шурша бархатом, уплыла вглубь палат.

Яснорада только этого и ждала. Схватила крохотные пирожки с подноса (их все равно, кроме нее и Иринки, не ела ни одна душа) и принялась заворачивать их в тряпицу. Полозовы невесты зафыркали – где ж это видано, чтобы у придворной девицы были такие ужасные манеры? Яснорада их не слушала. Спрятала в подол угощение и была такова.

Едва войдя в избу, она почувствовала неладное. Запах еды щекотал ноздри. Желудок требовательно заурчал.

– Баю-юн, – протянула Яснорада.

Дверь в комнату Ягой была открыта. Она бросилась туда и, ахнув, остановилась.

Баюн лежал белым пузом кверху возле скатерти, примятой понадкушенными пирогами и караваями.

– Ни о чем не жалею, – выдохнул он.

Яснорада хмуро вынула стянутое с дворцового стола угощение. И даже тогда не разглядела на кошачьей морде ни толики вины.

– Попробуй хлеб этой волшебной тряпицы. Он такой вкусный, куда вкусней!

– Плохой кот! – Любопытство, однако, взяло над ней верх. – Как тебе удалось получить от нее каравай?

– Мы не сразу пришли к согласию. Я ей и так, и эдак, а она… – Баюн сыто икнул.

Сдавшись (сделанного не воротишь), Яснорада оглядела комнату, чтобы оценить масштабы катастрофы. «Котастрофы», – хихикнув, подумала она.

У стены стоял сундук с откинутой крышкой, из которого Баюн, вероятно, скатерть и вынул. Вокруг разбросаны диковинные вещицы. Хрустальный шарик, ключи всех форм и размеров, шкатулки и бесчисленные свертки, перевязанные бечевками и шелковыми лентами.

– Как ты вообще сюда пробрался?

Сил у объевшегося Баюна хватило лишь на то, чтобы лениво махнуть лапой с острыми когтями. Выходит, дверь Ягая не закрывала, полагаясь на честность Яснорады, которую сама в ней и взращивала. До сих пор Яснорада оправдывала ее доверие. Но теперь, благодаря пушистому приемышу, что сдался на волю голода, нарушила запрет.

Со смиренным вздохом Яснорада взялась за уборку. Содержимое сундука не разглядывала – чем дольше она находилась в покоях Ягой, тем тяжелей была ее провинность. И все же одна вещица ее внимание привлекла.

На серебряном, будто из невестиных палат, блюдце лежало краснобокое яблоко. Вряд ли Ягая хранила его в сундуке вместе с диковинками. Баюн попросил к караваю? Яснорада не знала, едят ли коты яблоки. Она лишь недавно узнала, что коты вообще едят.

Попыталась взять яблочко, да не тут-то было – от блюдца оно не оторвалось. Покатилось, потревоженное ее касанием.

– И яблочко зачарованное, – удивился Баюн. – В нашем лесу такие не росли.

– Яблоки вообще не растут в лесу, – с убежденностью девицы, за чьим образованием следили пристально, сказала Яснорада. – Их срывают с деревьев… хоть у нас таких деревьев и нет.

Правда, невесты Полоза утверждали, что яблоки выкапывают из земли, отмывают и подают на царский стол. Слово Яснорады веса в их кругу не имело, а потому и спорить с ними не стоило.

А еще яблоки нередко появлялись на волшебной скатерти Ягой.

– Меня-то обучает Ягая, а ты откуда о них знаешь? Сам же сказал, что дальше собственного леса носа не казал.

Баюн призадумался. Тяжело перекатился и сел, обернув хвост вокруг лап. Поза его могла оказаться грациозной, если бы не выпирающий после сытного обеда живот. Яснорада, однако, и сама уважала еду, а потому осуждала кота лишь за то, что не послушал ее и проник в запретную комнату.

– Просто знаю, и все. Как и то, что я – кот, а мы – в Навьем царстве.

– Кащеевом, – возразила Яснорада.

– Навьем, – стоял на своем Баюн.

Порой Яснорада в упрямстве могла посоперничать с самим быком… что бы это в устах Ягой ни значило. Но с памятью кота что-то точно неладно, да и жалко его, потеряшку. Все ж остался без дома и без семьи. Хуже ей, что ли, будет, если один раз смолчит о том, что знает?

Вот она и смолчала.

Яснорада снова попыталась взять в руки яблоко. Уж больно красивое, так и хотелось вонзить зубы в хрустящую мякоть и ощутить ее сладкий вкус. И снова не вышло: яблоко покатилось по блюдцу, описав круг. И в бликах, что ловила поверхность блюдца, Яснораде что-то привиделось. Словно они, блики эти, сложились в чудной рисунок…

– Волшебная штука, точно тебе говорю! – Баюн подошел поближе и ткнулся пушистой мордой в ее руку.

– Как ты уговорил скатерть тебе помочь?

– Как и положено, – хмыкнул кот. – Попросил.

– Хм-м-м… Уважаемое блюдце, не могли бы вы показать мне… Чего ты смеешься? – обиделась Яснорада.

Баюн спрятал усмешку в длинные усы, что непокорным пучком соломы расходились в стороны от его носа.

– Что оно вообще может мне показать? И что я вообще хочу, чтобы блюдце мне показало? – размышляла вслух Яснорада. – Может, все Кащеево…

– Навье.

– …царство?

Яблоко покатилось по блюдцу. Там, где оно катилось, серебро на блюдце превращалось в зеркальную гладь. В ней отражались знакомые терема и избушки, окольцованные изгородью, все тот же ослепительный и ослепляющий золотостенный дворец. По одну сторону изгороди – их с Ягой изба. По другую – терновый лес, через который Баюн в Кащеев град и пробрался.

«И это все Кащеево царство? Один лишь город, больше ничего?» А впрочем, так ли это важно, если родной город Яснорада покидать и не думала?

И все же была в увиденном толика разочарования. В ее руках – волшебная вещица, а показать она сумела лишь то, что Яснорада день-деньской видела и без нее.

– Покажи мне другие царства.

Яблоко послушно покатилось по блюдцу. Города с высоты птичьего полета, поля, золотистым полотном раскинувшиеся под невидимым крылом. Леса – колышущийся изумрудный полог, моря – полог лазоревый. Острые зубы Матери Сырой Земли – высокие, скрытые шапками снега горы.

Дух захватывало от увиденного, но чего-то Яснораде недоставало. Что-то терзало, кроме голода, изнутри. И вдруг ее осенило.

– Покажи мне миры, о которых я в книгах Ягой читала, – с замиранием сердца попросила она.

Те странные, причудливые сказки… Могло ли волшебное блюдце их оживить?

В третий раз покатилось яблочко по серебряному блюдцу, что стало даже не зеркалом – волшебным оконцем. Мир, что виделся сквозь него, был иным, совсем-совсем незнакомым. Дома в нем высились не деревом, а камнем, и смотрели мертвыми, блестящими глазами с самого поднебесья. Дороги лежали ровными длинными лентами, и по ним ползли огромные железные жуки. Люди выходили из их нутра, странно разодетые, разукрашенные, бежали куда-то по бесконечной перевязи дорог и ступеням из вездесущего камня, который, казалось, поглотил этот мир.

Мир завораживал своей инаковостью и оглушал ею.

Яснорада остановила яблоко, и видение погасло, словно залитое серебром. Подняв голову, она встретила ошалелый взгляд Баюна.

– Сказка Ягой, – сдавленно прошептала она. – Ну точно, сказка.