Читать книгу Реформа. Как у России получилось - - Страница 7

Вред от государственного вмешательства в свободный рынок лучше всего может показать история Великой депрессии США.

Ее описал великий экономист Мюррей Ротбард[16] в монографии «Великая депрессия в Америке»[17]. Это триллер. Страшно в нем редкое сочетание заблуждений и в то же время хороших намерений одних и тяжелейших последствий для миллионов других[18]. Я так много взял из Ротбарда, что этот раздел можно было бы взять в кавычки. Поэтому прошу считать все написанное ниже принадлежащим его перу.

Айн Ренд писала «Атлант расправил плечи» именно с Великой депрессии. Даже используемые ею фразы не выдумка – такими словами и говорили Рузвельт и Гувер. Именно то они и делали.

Итак, Великая депрессия. Ее творец – Герберт Гувер[19]. Сначала как министр торговли (с 1921), потом – как президент (1929–1933), он последовательно направлял США к катастрофе.

Этот путь начался с речи Гувера в 1921 году на одной из правительственных конференций: «Эра пассивного отношения к спадам закончилась. В отличие от предыдущих случаев, на этот раз правительство должно что-то делать».

Здесь нам интересна его программа субсидирования сельского хозяйства, но для полной картины ниже мы посмотрим и на остальное.

В 1916 году с помощью субсидирования государства банки начали выдавать фермерам дешевые кредиты.

Гувер увеличил программу льготного кредитования фермеров до 1 миллиарда долларов. Деньги невероятные, учитывая, что совокупная масса всех денег и всех депозитов США в 1932 году составляла всего около 45 миллиардов долларов[20].

Так фермеры получили ложный сигнал к тому, чтобы увеличивать посевы.

Гувер заставил железнодорожные компании снизить тарифы для фермеров на 10 %, чтобы помочь фермерам западных штатов. Это тоже форма субсидирования: у фермеров уменьшаются затраты, они начинают больше производить. При этом тариф фермеров переложили на других производителей, пользующихся железной дорогой.

Специальная комиссия 1921 года рекомендовала создание фермерских кооперативов, предоставление им больших среднесрочных кредитов, понижение железнодорожных тарифов, увеличение количества зернохранилищ и расширение исследовательских работ.

Правительство выделяло большие деньги на закупку семенного зерна для регионов, где случился неурожай.

В итоге производство зерна постоянно росло, потребность же людей в еде осталась той же. Учитывая неизменность спроса, начала падать цена. Фермеры заволновались: увеличивая производство за счет дешевых кредитов и субсидий, они рассчитывали на сохранение цены.

Пробовали бороться со снижением цены – заключать соглашения об ограничении засевов и придерживании зерна от продажи[21].

Это не имело эффекта. Изъятие пшеницы с рынка привело к тому, что падение цен только продолжилось. Добровольная организация картелей не работала. Фермеры оказались на грани банкротств.

Государство сочло, что проблему можно решить, если дать еще денег. В 1923 году был принят Закон о сельскохозяйственных кредитах, закрепляющий масштабную систему федерального кредитования фермеров.

Порочный круг замкнулся.

Фермеры начали производить еще больше, цена падала все сильнее.

В 1929 году Гувер учредил федеральный Комитет по делам фермеров, дал ему чрезвычайные полномочия для закупки зерна у фермеров и выдачи им новых кредитов по низкой ставке.

В этом же году началась депрессия. Тогда Комитет заявил, что он даст кооперативам, объединяющим фермеров, кредит на сумму 150 миллионов долларов, компенсируя до 100 % рыночной процентной ставки, чтобы эти кооперативы не выпускали зерно на рынок.

Комитет начал закупать пшеницу сам, чтобы повысить цены. У государства образовались гигантские запасы зерна. Поняв это, рынок уронил цену еще – ведь когда-нибудь этот излишек должен был выйти в продажу.

Зная, что государство будет и дальше давать деньги, фермеры, естественно, увеличили посевы, усугубив проблему и образовав новые излишки.

Из всего этого сделали вывод о том, что фермеры повели себя неумно и допустили «перепроизводство». Их клеймили индивидуалистами, извлекающими выгоду из расширения своего производства. Министр сельского хозяйства поучал фермеров, рассказывал о вреде перепроизводства и убеждал добровольно сократить посевы.

Но так как отдельный фермер мог понести от сокращения посевов только убытки, никакие моральные увещевания не приводили к сколько-нибудь значимому сокращению производства пшеницы.

На середину 1930 года излишки, накопленные Комитетом, превысили 65 миллионов бушелей[22]. Поскольку падение цен и производство продолжались, Комитету в конце года было дано право закупать любое количество пшеницы, которое необходимо для поддержания цен. К середине 1931 года Комитет закупил еще 200 миллионов бушелей, но все было бесполезно. Силы спроса и предложения не так легко изменить. Цены продолжали падать, а производство расти.

Так было не только с зерном, но и с хлопком, мясом и многим другим.

Государство пыталось избавиться от скупленного, потому что запасы сбивали цену фермерам. Только при Президенте Гувере (до 1933 года) 85 миллионов бушелей зерна было подарено Красному Кресту, многое отдано за бесценок за границу. Но этого было мало. Излишки приходилось просто уничтожать – сбрасывать в море, сжигать. И это в период депрессии и голода.

Чиновники давали деньги фермерам, чтобы они производили больше. Произведенный излишек выкупали и уничтожали. Бремя этого ложилось на другие сферы производства.

Нобелевский лауреат по литературе Джон Стейнбек описал свои воспоминания об этом времени в романе «Гроздья гнева»:

«Это преступление, которому нет имени. Это горе, которое не измерить никакими слезами. Это поражение, которое повергает в прах все наши успехи. Плодородная земля, прямые ряды деревьев, крепкие стволы и сочные фрукты. А дети, умирающие от пеллагры, должны умереть, потому что апельсины не приносят прибыли. И следователи должны выдавать справки: смерть в результате недоедания, потому что пища должна гнить, потому что её гноят намеренно. Люди приходят с сетями вылавливать картофель из реки, но охрана гонит их прочь; они приезжают в дребезжащих автомобилях за выброшенными апельсинами, но керосин уже сделал свое дело. И они стоят в оцепенении и смотрят на проплывающий мимо картофель, слышат визг свиней, которых режут и засыпают известью в канавах, смотрят на апельсинные горы, по которым съезжают вниз оползни зловонной жижи; и в глазах людей поражение; в глазах голодных зреет гнев…»

Стейнбек видел последствие. Знай он причину – выбирал бы слова покрепче.

Гувер так и не понял ошибок. Подводя итоги президентства 1929–1933 годов, он говорил:

«Мы не могли ничего не предпринимать. Это привело бы к полному разорению. Наоборот, мы активно реагировали на ситуацию, предложив частному бизнесу самую гигантскую программу экономической обороны и контрнаступления, когда-либо разработанную в истории нашей страны. Ни одно из прежних правительств не брало на себя ответственность за лидерство в таком масштабе. Никогда в нашей истории не делалось больше для обеспечения существования «простого человека». Некоторые реакционные экономисты настаивали на том, что мы должны допустить банкротства, пока не нащупаем дно спада. Мы приняли решение не следовать советам этих твердолобых сторонников ликвидации убыточных компаний и проектов и не стали просто наблюдать за тем, как все американские должники будут доведены до банкротства и как будут уничтожены все сбережения нашего народа»[23].