Читать книгу Хаменереум – собака в чокере Карре. Опера - - Страница 6

Рождественскими днями

Чума раздаёт подарки по мешкам,

По смешкам, по рыбьим стишкам…

Выпуклыми глазами смотрела рыба в зал,

Гадала по глазам немая рыба вслух,

Читайте по губам, смотрите между губ, немой ловите звук!

Нага… раздели донага,

До последней исподней рубашки – тела,

Вперёд ногами я сама легла, жить больше не хотела,

Мысленно отделяла душу от тела.

Руки сцепила, пальцы скрепила в захват на груди,

Вся на замок – не подходи.

Формулировки пусты, по-детски чисты, я не я,

Ругали, браня – окаянная…

Не дождались от меня покаяния.

Мир замер!

Игла, пронзившая яйцо, прошла насквозь,

Как шар земной пронизывает ось,

Когда пилон уткнётся в ость.

И понеслось….

Игла тянула трос, как нить, по тросу фала шёл флагшток,

Менялся цвет у кумача, и, испытавши шок,

Падением знамён в конце времён,

В самый тёмный час, за которым идёт рассвет,

Посмотрел на меня мрачный сон,

Пряча голову в балахон,

Не видать овала лица – чёрный кабошон впился в капюшон.

Сверлит пристально взгляд охотника до души,

И кругом никого нет в этой глуши,

Только слышу в тиши:

– Не греши моя дочь, не греши…

Шевелятся губы, еле-еле душа дрожит в теле,

Сквозь жемчужные зубы слова полетели грубы,

В небесные трубы выдавливаю звук,

Сердце стучится: тук…

В небо смотрю – ни звезды, темно, синяя ночь,

Облака чёрным дымом, кучевые накаты,

Войско блох летит прочь, мчится мимо… куда-то,

Бог с цепи спустил его на врага моего,

Взять меня он не смог, не по Сеньке ярмо.

Било в спину жестоко враньё,

Язык клеветника, Егоркино копьё – дробница,

Подорожник в ногах межи

У гробницы моей сорванным лежит,

Да кто-то молится в рубцовой горнице.

Темень, темно… глаза выколи,

Зеницы зорца душником тыкали,

Перемазали порчей лицо – сажей газовой:

– Не рассказывай людям снов, не рассказывай, —

Всё кругом завыло-заплакало,

Когда меня, оплаканную, небо отплакивало.

Лучевое плесе зрачка

Распахнуло юбку по кругу,

Спицами в колесе покатилось по лугу,

Сечением полос,

Небо разлилось цветовыми спектрами света,

Вертелась Авророй глазная комета,

В спираль Андромеды скрутил серпантин лучи,

Многослойный поток Фибоначчи

Сиянием спрайтов в ночи окрашивал чёрные тучи.

Прицельно глаз замер, в зрачке сверкнул сканер,

Лазера тонкая нить стала сквозь линзу за всеми следить.

Загорелось солнце, жгло, выжигало нутро,

По сплетению ныло, жаром палило,

Больно…

Полем бы, полем бы соскочить, побежать…

Да вынужден лежать…

В душу забивший гвозди

Молот стучит и стучит по шляпкам осенью поздней,

Крупными каплями

Дождики нитями плакали, искали иголок ушки,

Петли-прослушки…

Заглушки… затычки… в спину тычки…

На ресницах швеи дрожали слёзы,

Последние грозы ледяными камнями шли,

Вечером поздним собирала в ладошки, сливала в лукошко их,

Буквы сами ложились в стих.

Там между строчек, скатавшись в комочек,

Души остывшей коснулся снег,

Под суки заливистый смех

С вращающейся оси шнековой мясорубки слетела ручка,

Силой откручен крепёжный ключик функционального блока,

Между рёбер спины уселась грудная жаба,

Постучалась внутрь деревянною ручкой КАСЛИ обрюзгшая баба,

Стало плохо…

С трудом забивались гвозди позвоночного тока,

Рублёвые куски шли по шнеку до ужаса плохо,

До последнего вздоха смотрели в затылок глаза,