Читать книгу Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы - - Страница 1

Достойнейшие граждане современного мира!

Первые и последующие читатели этого моего блога!

Нам всем передаются тревога и боль, исходящие из наблюдений за состоянием нашей каждодневной жизни и из информации о ней, которую мы получаем в изобилии и непрерывно.

Тревога и боль о нашем житье-бытье и нашей участи.

Установленные нормы общественной жизни и государственного правления уже в значительной мере многим из нас кажутся несовершенными, лишёнными перспективы и не заслуживающими нашего доверия.

На каком этапе современной цивилизации мы находимся, как с нею быть и куда надо идти дальше? Что нас ждёт впереди? Эти вопросы всё плотнее входят в наше сознание, требуя чётких и скорых ответов, равно как и соответствующих действий.

Поиском в этом направлении заняты во всём мире. Уже обсуждено достаточно проектов и сценариев, призванных решить насущные проблемы как в отдельных странах и регионах, так и глобальные, касающиеся целых материков, всей земли и даже космического пространства.

Речь идёт о проблемах прежде всего интеллектуального, духовностного развития, увязанных с судьбами как человека и человечества, так и государств.

Однако – странное дело: наработки по части определения смысла нашего теперешнего бытия и будущего пока что мало подкрепляются устойчивыми, основательными доказательствами.

Хватает страстей, задора, желаний отстаивать свои доводы, надежд на то, что именно они, эти доводы, могут быть учтены и приняты как единственно верные; само собой, не счесть и желаний показывать в непривлекательном виде суждения не свои, сторонние, своих оппонентов.

В результате дискуссии имеют неровный характер, часто в виде вздорного препирательства.

За их пределами остаются почти не затронутыми обсуждением ценности первейшей значимости, принятые для поддержания нашего существования и для выживания. Бесспорно, среди этих ценностей верховенство принадлежит свободе. С нею теснейшим образом связано всё вокруг и внутри нас. Как мы с нею обходимся?

По теме о свободе, важной и чрезвычайно актуальной для настоящего момента, я хотел бы поговорить здесь без обиняков, иначе по сравнению с тем, как она представлена в официальных и в бытовых истолкованиях, а также – доблестной наукой, прежде всего философией.

Почему берусь за это?

В шестидесятые годы ХХ века в СССР в среде молодежи имело место увлечение анкетами, составлявшимися в нейтральных небольших группах для своих членов с целью посредством их узнать о личном понимании каждым самих себя в условиях тоталитарного коммунистического строя.

В тот период на пике своей активности находились люди смелых, порой дерзких воззрений, помышлявшие об устранении уже хорошо заметных в те годы «помех» со стороны государства и – о необходимых существенных переменах в советском обществе. Теперь их называют шестидесятниками. Я ровесник им.

В большинстве вопросники составлялись как бы в забаву, озорные, притворные, с оглядкой на то, что о них мог прознать всесильный КГБ (комитет государственной безопасности СССР), пресекавший любые попытки не только физического, но и духовного оппонирования режиму. Впрочем, хватало и удальства, отточенности и ясного откровенного изложения, когда вопреки всему грозная опасность не бралась в расчёт или игнорировалась.

Вот некоторые пункты из анкеты, какую заполнил своими ответами ваш покорный слуга. Не претендую на особую их яркость и замечательность, но теперь, осознавая наше бедовое прошлое, я сам поражаюсь, как уже в первой строке вопросника мне удалось выразить тогдашнее состояние себя как личности, готовой войти в будущее со своей неравнодушной гражданской позицией:

1. Цель твоей жизни. – Постичь свободу.

…

5. Твоё мнение о себе. – Я не совершу ничего необычного.

…

38. Твоё отношение к действительности. – Я не питаю к ней никаких иллюзий.

Свобода здесь имелась в виду, конечно же, в первую очередь социальная, свобода в обществе, с правом на неё, и её следовало понять не только в термине, в семантике, а – чтобы узнать, как пользоваться ею.

Анкета хранилась в моём личном архиве, но я забыл о ней и не заглядывал в неё, даже не вспоминал о ней (три залежалых листа, теперь уже в сильных затенениях-разводах, с напечатанными на пишущей машинке вопросами и записанными от руки моими ответами на них); а внимательно я читал её уже десятилетия спустя после её заполнения. Оказалось, что и по прошествии столь длительного срока выставленная мною формулировка поиска не устарела. Даже больше: надобность в постижении свободы возросла и возрастает едва ли не с каждым днём. Причём уже для очень многих людей, если не сказать – для всех. Повсюду в мире.

Мне, человеку, вынужденному оставаться в бесправном государстве и даже служить ему, здесь нечего стыдиться: постоянно наблюдая за жизнью вокруг себя в её конкретных проявлениях и поворотах, я по какому-то чутью или «зову», по какой-то надежде всё же много размышлял о свободе и прежней (она, даже в той, опозоренной, ушедшей в историю стране, как бы кто ни утверждал, что её там не было, всё же имелась в некотором «наличии»), и – уже полученной, овеянной свежим поветрием известных политических и социальных перемен.

Таким образом в одной, общей связке умещались и новые мои восприятия весьма интересовавшего меня предмета, и давние намерения разобраться с ним, мне самому казавшиеся ещё неотчётливыми, носившими узор некоего запальчивого эпатажа.

Наверное, резонно спросить меня: что же – я один, что ли, шёл таким путём? Нет, разумеется. Но то, что наработано в поиске другими и даже закреплено в правовых документах, обозначенное как система уже действующих норм общественного бытия, я не спешу признавать целиком верным или безупречным.

Берусь утверждать: в указанных наработках видятся не только огромные блага, но и опасности. В такой их противоречивости не сглаживаются, а, наоборот, обостряются те самые тревога и боль, о которых сказано выше.

Если выражаться проще и ещё откровеннее, – в них укрыто губительное, почти роковое, способное, вероятно, в не очень долгий предстоящий срок заставить новые поколения отказаться от большинства лозунгов и концепций славной теперешней капиталистической цивилизации.

Исходя из этого, я и перехожу непосредственно к теме о постижении свободы, о том, как нам живётся с нею. Здесь, полагаю, будет уместным сразу обозначить амплитуду её восприятия или «использования» людьми, когда с нею обращаются не только как с целым, но и в частях. Также необходимо условиться о терминологии.

В ряде случаев я наряду со словом свобода предпочёл употребить близкие к нему: свободное, освобождение, свободность и др. Это для того, чтобы по возможности понятнее изложить существо предмета при его детальном рассмотрении.

Главной и вполне очевидной приметой в слове и в понятии свобода при оперировании ими в их полноте оказывается то, что их широчайшая смысловая содержательность как бы постоянно выскальзывает из «оболочек», в которых они находятся, и витает – уже за пределами реальной действительности.

Сознание не способно в достаточной мере проникнуть в их глубины и не находит там опоры, чтобы вести себя уверенно и верно, ввиду чего лишь с очень большим трудом и только в некоторой, незначительной доле удаётся рассмотреть и «принять» их к использованию да и то не всегда.

Здесь, безусловно, даёт о себе знать «упакованная» в слове свобода запредельная обобщённость его понятийного смысла, когда он воспринимается неконкретно, лишь приблизительно, условно, «открываясь» нам в нечётких, плавающих, неопределённых значениях и разновидностях. Которые легко совмещаются одно с другим, смешиваются в разных комбинациях или все вместе, постоянно провоцируя ошибочное в их постижении и в формулировках.

В общих рассуждениях о свободе есть поэтому необходимость иметь её в виду не только как понятие, как единицу языкового пласта. Понятийное в любом слове не появилось бы, не будь оно востребовано в ходе человеческого общения – как опыт, приобретаемый в историческом процессе. Ясно, здесь речь может идти только о сравнительно небольшом отрезке мирового времени.

Но – свобода предрасположена быть всегда, конечно, не сама собой, как не относимая ни к чему и не связанная ни с чем, а непременно в виде свойства чего-то существующего.

Она «должна» возникать одновременно с возникновением чего-либо материального или духовного и так же одновременно исчезать с их устранением или превращением во что-либо другое. Следовательно, очень важны нюансы её проявляемости в тех «природных», универсальных особенностях, которые не зависят от её восприятия людьми и от их внимания к ней.

В данном случае надо говорить о свободе прежде всего – в её состоянии. Это очень важная ипостась её бытования. Ей она присуща и является обязательной. В преломлении через интересы к свободе отдельных людей и всего человеческого рода, то есть при таком положении, когда оно, состояние, как и сама свобода, «обнаруживается» исключительно под воздействием работы мысли, это значит, что ею, этой «вещью» обусловлены формы всего, что может возникать из наших представлений и закрепляться в сознании, – материального, духовного и чувственного.

Обладая знанием о колоссальной мыслительной мощи нашего мозга (в обычных условиях он нас, как правило, не подводит), можно смело утверждать, что ни один предмет, явление, аффект, процесс и проч. не может иметь какой-либо действенности или хотя бы предполагаемой определённости вне состояний свободы; в каждом конкретном случае это выражается знаковой индивидуализацией – своей мерой или степенью свободности; и только через такие «меты» возможно уяснение нами представляемого на формальной, а не отвлечённой основе.

Если же свободу, как термин, выражающий абстрактное, а также – как состояние, в котором она пребывает, от нашего сознания отстранить, то выйдет лишь то, что они там-то и там-то есть, возникают или сходят на нет, но – как нами не обнаруженные и как бы только ждущие, кто воспринял бы их, будучи способен мыслить и справляться с такого рода абстракциями. Логика нам подсказывает, что из-за этого «остаются ни с чем» предметы неодушевлённые и живые, но не обладающие функцией мышления, как человек, то есть – абсолютно всё, кроме человека.

Огромная, запредельная степень обобщённости, какую мы находим в слове и в понятии свобода, стало быть, по-своему характеризует её – как явление, неотделимое от окружающего вселенского мира и согласуемое с ним. Постичь её в таком качестве задача не из лёгких, и здесь, чтобы не терять её из виду, оперируют ею как субстанцией – «величиною», где содержание предметности выражено без каких-либо границ по смыслу.

Практика вынуждена считаться со столь зыбким и неотчётливым «объектом» по той причине, что структура обобщения в нём, выражающая колоссальные возможности нашего ума, приобретает новое, дополнительное очертание, получая прибавку в виде «венца» или верхнего «слоя», а «ниже» размещается её же «слой», где кое в чём свобода всё же доступна для нашего понимания.

Как «выглядит» обобщение, скажем, в понятии стол? В нём предметность обозначена указанием на его конкретные размеры, цвет, название материала, из которого он изготовлен, и т. д. Без их упоминания стол хотя и существует в уме, но всего лишь как обособленный знакомый символ. Ощутить его вещественность через наше восприятие невозможно. Также нельзя обобщению, которое есть в понятии «стол», придать более широкий смысл. Никакого «восхождения» «наверх» здесь не следует. Нас такой оборот удовлетворяет вполне, и мы тут ни на что не претендуем, в то время как в отношении понятия «свобода», с его субстанциальностью, имеет место наш прямой интерес к ней, можно даже сказать: спрос.

Тут и пристрастные или нейтральные суждения о смысле, который умещается в слове «свобода», и споры, мнения о том, как стать свободными, и многое-многое другое. Ввиду чего каждый отдельно или с кем-то прилаживает свои заключения к своему или к уже устоявшемуся общему для населения земли пониманию жизни, происходящих вокруг событий, самих себя.

В лавинах таких осмыслений, часто противоречивых, как раз и возникают проблемы, вынуждающие всех нас постоянно искать пути более-менее достаточного постижения свободы в её нескончаемых значениях.

Осмысления с целью приблизиться к истине, как видим, крайне для нас важны и необходимы, хотя нельзя сказать, что мы горим неким особым желанием знать, как «устроена» свобода в её субстанциальности. Этого, конечно, нет. Нас по преимуществу влечёт к ней то, чем она является в своём нижнем «слое», когда с нею увязываются наши обычные (самые простые, на бытовом уровне) или политические и социальные (более широкие) представления о независимости.

Оказавшись в этом «месте», мы часто вроде бы находим искомое, но оно опять не способно полностью удовлетворить нашу взыскующую любознательность. Независимость от чего? От кого? С кем и для чего? И т. д. Вопросы озадачивают и вызывают подобие растерянности, если не сказать шока.

О том же, что тут мы должны иметь дело с устойчивым представлением о мере зависимостей, в виду которой всё, что существует, находится обязательно в связи с чем-нибудь, и речи не заходит, или если и заходит, то очень редко, поскольку при дальнейшем углублении в эту, «следующую» сферу, размывается или даже целиком утрачивается смысл уже и самой свободы – в её не только нижнем «слое», но и в субстанциальности…

Какие бы, однако, трудности на этом пути познания перед нами ни возникали, нам не к лицу было бы из чистого каприза взять да и вовсе не принимать субстанциальное в расчёт, иначе говоря, вообще не обращать на него внимания.

Пойти на такой шаг значило бы уронить наше сознание до того примитивного уровня, при котором мы не могли бы управляться и с абстракциями меньшего порядка. Нет; мы ведь постоянно убеждаемся в нашей мыслительной исключительности, уверенно разделяем положения о феномене своей познавательной сущности и «всеядности». Аналогов ему пока не найдено в необъятной вселенной.

Субстанциальность, являясь крайней отвлечённостью, не отделена в самоё себя, когда из неё напрочь бы вымывалось информативное, в связи с чем она не могла бы удерживаться в сознании как понятие.

В области человеческого мышления её роль незаменима тем, что ею подчёркиваются безграничные (так мы считаем) возможности абстрагирования. А это, в свою очередь, открывает широчайшие перспективы исследований реального мира, усовершенствования логистики этого процесса.

Оставаясь только в своём нижнем «слое», свобода лишалась бы ещё одной, характерной для неё черты – устремлённости к идеалу и быть им, значит, и цена ей была бы соответствующая.

Хотя осуществление идеала недостижимо, людям свойственно различать в нём то, к чему они желали бы всегда стремиться. Как мы знаем, с этим не всё получается. Как раз потому, что не всё в движении к идеалу оказывается ровным, и не всё тут позволено…

Недопустимо смешивать понятие свободы с понятиями воли и вольности. Первое из этих двух последних понятий существует в обороте как не имеющее ни границ, ни субстанциальности. Оно трудно приложимо к реальностям и понимается только в самом широком значении. В зауженном смысле оно хотя и употребляется, но фиксировать его в каких-то определённых параметрах – дело безнадёжное.

Что имеется, к примеру, в виду, когда говорят, что для некоего политического решения нужна, мол, воля верховного руководителя или управляющего коллективного органа? Только то, что эти носители власти могли бы проявить настойчивость в желании выразить некую одностороннюю позицию в соответствии с чьими-то чаяниями, запросами, надеждами.

А что до вольности, то в её символике легко умещаются безбрежные пожелания оставаться вне от чьей-либо зависимости, то есть как бы и в состоянии свободы, но такой, где не должно быть никаких ограничений. Это несовместимо с природным значением свободы.

И ещё. Свобода, когда её рассматривают в «приложении» к человеческой личности, обществу или всему человечеству и когда ею «обладают» в чём-то конкретном (свобода на независимые суждения и др.), может быть выражена правом на неё. В такой «ауре» она становится фактором социального, социумного порядка. Я этого нюанса уже касался, комментируя своё участие в анкетном опросе.

Сюда, к выраженности в праве, приходят двумя путями. Первый: право на свободу приобретается – в борьбе, в прениях и проч. Общей мотивацией к этому служит расхожее утверждение, что человек, один или вместе с другими, обязательно должен быть свободен.

Однако людям можно иметь право (на свободу) и не затрачивая усилий на его приобретение, а просто получив при своём появлении на свет.

В каждом из этих вариантов правовое в его функциональности имеет свои особенности.

Различия могут быть весьма существенными, что нередко приводит к неумелому и даже нелепому использованию второго на месте первого, к игнорированию второго, к фальши и другим несообразностям.

Данную ситуацию требуется основательно опрозрачить, для чего, полагаю, будет полезным немедленно перейти к рассмотрению свободы в её конкретном нашем понимании и использовании нами.