Читать книгу Ловушка силы - - Страница 5

К моргу мы всё равно опоздали. Тело уже перенесли в машину – длинную и чёрную с надписью «Ритуальные услуги». Отец нетерпеливым жестом указал на свой мерс, на секунду задержав взгляд на Катьке. Ну да, я же их так и не познакомил. Да вряд ли его вообще волновала моя жизнь, пока Лидуня была жива.

«Разлучила с отцом», – вспомнил я слова Фиолетового. И что-то ещё он говорил. Я мотнул головой, отгоняя неприятные мысли, сейчас они не к месту, взял Катьку под руку и направился к машине.

Мы расположились на заднем сидении. Вчера отец водил сам, но сегодня занял переднее место справа, а за рулём был незнакомый пухлый дядька. Наверное, шофёр с работы.

Отец повернулся ко мне, ещё раз посмотрел на Катьку и вместо упрёка за опоздание произнёс:

– Здравствуй, Андрей, и…

– Катя, моя девушка, я о ней рассказывал, – непринужденно соврал я. А что? Рассказал бы, если б хоть кто-то спросил.

Отец кивнул, подтверждая моё враньё:

– Евгений Геннадьевич, очень приятно. Жаль, что нам довелось познакомиться при таких печальных обстоятельствах.

Катька состроила скорбную мину:

– Примите мои соболезнования. Андрей много мне говорил о Лидии. Она для него была как мать. Сожалею, что нам так и не удалось познакомиться.

При этом у Катьки было такое искреннее выражение лица, что я так и не смог понять, играет она или взаправду переживает о мачехе. Отец, кажется, тоже. Он посмотрел на меня, кивнул и повернулся к шофёру.

– Поехали, Боря.

– Да, Евгений Геннадьевич, – ответил тот густым басом, отчего я решил, что у него должен быть внушительных размеров живот. Правда, с заднего сиденья было видно только лысину на круглой голове и мясистые пальцы, сжимавшие руль.

Машина мягко тронулась, и Катька прошептала на ухо:

– Видишь, я же говорила. Стиль – строгая классика.

Через несколько секунд я сообразил, что и отец, и шофёр одеты в черные отутюженные пиджаки. Если помру, попрошу, чтобы меня сожгли на хрен без всяких церемоний. А то Катька устроит там показ мод.

Я удивился нелепости своих мыслей. Интересно, почему я решил, что Катька меня переживёт и вообще будет рядом, когда придёт пора?

Ах да, Фиолетовый и Оранжевый. Но мы с ними вроде бы помирились. На драконе катались даже. А как же тогда умерли Лидуня и моя мать? Я потер виски, стараясь вспомнить, и Катька сочувственно взяла меня за руку, решив, что я нервничаю.

Большая чёрная машина впереди закрывала обзор и напоминала о цели нашей поездки.

Мозаика у меня в голове не складывалась. Мать, Лидуня, Фиолетовый и Оранжевый, следы на запястьях. Раньше всё было просто. Они убили мать, мачеху и теперь хотят убить меня. Но после сегодняшнего…

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на Катькины поглаживания. В голове закрутились картинки сна.

«Та, что убила твою мать и забрала отца. Она умерла недавно. Когда тело сожгут, она обретёт свободу и явится за тобой».

Я вздрогнул и открыл глаза. Блин!

Нет, что-то не то. Мы же хоронить будем, а не сжигать. Бред какой-то. Лидуня – ведьма?!

– Дрю, всё хорошо? – прошептала мне в ухо Катька.

– Угу, задремал немного.

– Держись. Неприлично спать по дороге на похороны. Хочешь, я буду тебя в бок тыкать?

– Угу, – промычал я, чтобы отстала. А в голове летели мысли: получается, Фиолетовый и Оранжевый не враги, мачеха – враг, они хотят помочь? Ага, нашёл, кому верить. Я вспомнил два предыдущих сна, где они вели себя не слишком дружелюбно, и понял, что совсем запутался.

Первым порывом было написать Коляну. Но я боялся спугнуть единственного человека, который способен не то что поверить, а хотя бы не послать с такими историями куда подальше. Если начать путаться в показаниях, то он перестанет воспринимать мои слова всерьёз. Значит, нужно просто дождаться ночи. Тем более что кремировать Лидуню никто не собирался. А чтобы она пришла во сне, тело надо сжечь. Так говорили Фиолетовый и Оранжевый? Может, всё вообще сегодня и закончится? Пусть медленно гниёт на кладбище и оставит уже всех в покое.

Я вздохнул и отвернулся к окну. Только бы закончилось.

Машина затормозила, и тонкие Катькины пальцы ткнули меня под рёбра.

– Приехали, Дрю.

И вправду, за окном возвышалась церковь, Покровская, кажется. Забор новый вокруг неё поставили, кругом газоны, тротуары плиточкой выложены. Давно я здесь не был, больше пяти лет точно. С тех пор как дед умер.

Мы припарковались. Отец не стал дожидаться меня и поспешил к катафалку.

Я вылез из машины и поморщился от ветра, бившего в уши, но наушники были надёжно спрятаны в Катькиной сумочке. Надевать их на похоронах и вправду было как-то неуместно.

Из «Ритуальных услуг» вылезли четверо парней в чёрных костюмах и отворили створки-двери катафалка. Ребята казались какими-то одинаковыми: примерно одного роста, с коротко постриженными чёрными волосами. Отбирают их, что ли, там специально? Зато работают слаженно, вон как быстро вытащили гроб. Лакированный деревянный бок блеснул на солнце. Дорого, наверное, стоит. Только вот какая разница покойнику? Лидуня роскошь любила, вот и гроб ей такой же крутой забабахали.

Тело я увидеть не смог. Крышки не было, но высокие стенки закрывали обзор. Гроб быстро очутился на плечах ребят, и они двинулись к резным воротам кладбища. Следом ещё двое понесли крышку.

Хорошо работают сотрудники ритуала. Наверное, каждый день вот так таскают. Я прикинул, за сколько бы я согласился на такую работу. Гробовоз, или гробонос…

Катька ткнула меня в бок:

– Пойдём поближе к отцу, что встал. Нам положено первыми после гроба идти.

Вот же на мою шею проклятие. Я взял девушку под руку и поспешил за отцом. За нами двинулись остальные.

Стараясь со скорбным выражением лица смотреть под ноги, я думал о мачехе. Не то чтобы желал ей смерти. Просто ведь ни капельки не жалко.

Когда парни поставили гроб на землю у разрытой могилы, я наконец увидел Лидуню. Как живая! Она лежала на бирюзовой ткани в нежно-розовом длинном платье и выглядела совсем молодой. Юной. На щеках играл румянец, полные розовые губы выделялись на бледной коже. Светлые волосы обрамляли лицо. Казалось, она сейчас встанет и улыбнётся. Даже сейчас будто чуть улыбается. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это всё грим от тех же ритуальных услуг. Обманка.

Взглянул на отца. Никогда не видел у него такого скорбного выражения. Брови изогнулись черными треугольниками над широко раскрытыми влажными глазами. Губы сжались в тонкую линию.

Я отвернулся: многие тоже смотрели с жалостью. В том числе и группа мужчин в строгих костюмах, которые наверняка были коллегами отца и едва знали покойную. Даже Катька пустила слезу. Наверное, это общее чувство накрыло всех: такая молодая, так рано ушла. Все замерли, устремив взгляды на гроб с покойной, повисла тишина. Я вздрогнул, когда отец заговорил:

– Мы прожили вместе девятнадцать лет. Слишком мало…

Катька сжимала мою руку, а я продолжил разглядывать собравшихся.

Немного, человек двадцать. Хотя откуда мне знать, много ли это. С маминых похорон я мало что запомнил, а больше на таких мероприятиях, слава богу, бывать не доводилось. Ветер нещадно дул в уши, и они уже начинали ныть. Чтобы отвлечься, я стал рассматривать собравшихся.

Вот дядя Саша, брат отца, с женой, надо бы подойти поздороваться после. Он-то меня теперь заприметил. Сестра отца, Марина. Снова одна. Не везёт ей с мужиками.

Больше знакомых не оказалось. Из толпы выделялись две женщины: брюнетка и рыжая. Я задумался, почему они так бросились в глаза. Наверное, выражением лиц: все либо пытались как-то сделать скорбные мины, либо и в самом деле горевали, но эти выглядели чуть ли не довольными и то и дело переговаривались между собой. Их лица – это в первую очередь. Одежда! Пусть и не яркая, но не чёрная. Рыжая куталась в тёмно-зелёный кардиган, перебирая складки пальцами с ярким маникюром, а брюнетка была одета в бордовое пальто с большой брошью. Тонкой бледной рукой, унизанной браслетами, она время от времени убирала от лица волнистую прядь. Н-да. Ещё и укладка, макияж, как будто с подиума сошли. Может, какие-то светские подруги Лидуни? Когда отец закончил речь, они кивнули друг другу и почти одновременно отступили назад, скрывшись за спинами остальных приглашенных.

– Вот странные, ушли, не дождавшись пока гроб землёй засыпят, – шепнула мне Катька, которая, оказывается, тоже наблюдала за необычными дамами.

Слава богу, мне говорить речь не пришлось. Отец подошёл к гробу и поцеловал покойницу в лоб. Дальше выстроилась очередь желающих попрощаться. Кто-то просто касался деревянного края, кто-то целовал руки. Катька потащила и меня тоже, шипя, что после отца я должен был быть первым. Я подошёл к гробу и наклонился. Повеяло холодом, и этот лоск, наведенный сотрудниками ритуала, сразу обнаружил свою фальшь. Из-под толстого слоя грима просвечивали синяки под глазами. Руки были на тон бледнее лица и замерли в восковой неподвижности. Смерть не спрячешь под гримом, каким бы дорогим он ни был. Я отсчитал два вдоха-выдоха и отошёл от гроба, так и не дотронувшись до рук покойницы, не смог.

Странно, насколько пугающе неестественным и отталкивающим кажется тело, в котором больше нет жизни. Никакая сила в мире не заставит эту грудь подниматься в такт дыханию, губы двигаться, глаза открыться. Всё. Дальше только разложение. Тлен. Почему это вообще происходит? Почему это ждёт каждого из нас? Разве это не ужасно? И ничего нельзя сделать. Ничего!

Я почувствовал, как на плечо легла рука отца, и только тогда понял, что плачу. Неловко смахнул слёзы тыльной стороной ладони. Катька тут же сунула мне платок. Кажется, я наконец-то влился в общее похоронное настроение.

Гроб закрыли крышкой и спустили в чёрный прямоугольник земли. Отец бросил первый ком, я проделал то же самое, почти скопировав его жест. Дальше мы стояли и смотрели, как парни в чёрном работают лопатами, накидывая землю, укладывают венки. В голове было пусто. В душе тоже.

После кладбища Катька всё же уехала на работу, хотя теперь я бы предпочёл, чтобы она осталась. Но в пафосном ресторане «Алая роза» мне пришлось сидеть одному. Отвечать дяде Саше и тёте Марине, кивать, когда отец произносит очередную речь о Лидуне, ловить на себе сочувственные взгляды его коллег. Одно радовало: я мог постоянно заказывать горячий чай, чтобы прогреть уши. Через несколько часов мои мучения наконец-то закончились, приглашённые разошлись. Дядя Саша крепко обнялся с отцом, потрепал меня по голове со словами: «Пацан совсем большой стал». А через минуту я сидел на заднем сидении мерса отца по дороге к его квартире.

Он позвал, а я согласился. Не оставлять же его одного после такого дня. Я, конечно, совершенно не знал, что делать, но, наверное, всё само пойдёт. Поговорим, посидим. Может, ещё одну чашку разобьёт.

Конечно, мы сразу пришли на кухню, и отец заварил чай. Я сидел, молча уставившись на скатерть: на белом фоне пестрели золотистые вензеля. Катька бы одобрила дизайн. Я водил пальцем по выпуклому рисунку и думал, как бы не разболтать отцу о Фиолетовом и Оранжевом. Выпивка всегда развязывала мне язык, а на поминках пришлось приложиться, и не раз. Отец, кстати, хмельным не выглядел. Кремень.

Он поставил передо мной знакомый уже японский чайник, а затем две чёрные керамические чашки без ручек. Их глубокий землистый цвет напомнил мне о чёрном прямоугольнике, куда сегодня опускали гроб. Я не смог сдержаться и ляпнул:

– Как думаешь, есть там что? За чертой?

Отец вздрогнул, его рука замерла на полпути к чайнику. Через секунду он медленно продолжил движение:

– Ты же знаешь, я атеист. Хотя после этих событий поверишь во что угодно. Проклятие моё… – Он вздохнул. Светло-зеленая ароматная струйка устремилась из носика чайника в чашку. – А Лидия верила, да. Она вообще увлекалась чем-то странным. Йога, медитации, всё палки эти вонючие в квартире жгла. Подруги её странные. Видел их на похоронах?

Я кивнул.

– Ушли, не попрощались даже. – Отец нахмурился и поставил чайник. Вышло немного неловко, и фарфор жалобно звякнул. – Подруги. В Индию с ними ездила. А я тут волновался, пока она там была неизвестно где. Говорил ей, лучше бы детей завели, или нашла бы себе дело какое. Вместо всей этой ерунды: саморазвитие, медитации. Сегодня это модно стало. Эх, да что теперь! Всё равно вон как вышло.

Он махнул рукой, задумчиво посмотрел в черную бездну чашки и взглянул на меня, как мне показалось, с надеждой.

– Может, и есть что там. Не может ведь быть так: раз и всё.

Я снова кивнул:

– Не может.

Отец выдохнул, поморщился и одним махом, как стопку водки, осушил чашку.

– Катя твоя – хорошая девушка. Знаешь что? У меня тут есть одна вещь. Сейчас.

Он вышел, долго шебуршал чем-то в соседней комнате и вернулся с небольшой бархатной коробочкой чёрного цвета. Протянул мне.

– Лидии купил. День рождения у неё скоро… теперь уже не пригодится. Кате подари.

В коробочке на белой подкладке лежал браслет. С виду серебряный. Плетёные завитушки хитро соединялись друг с другом, образуя ажурный узор.

– Ей понравится. Но не знаю, как воспримет…

– Так ты и не говори, что от меня, сам подари, – отец покачал головой. – Всему тебя учить надо! Эх.

Кивнув, я спрятал коробочку в карман. Спорить с отцом бесполезно. Особенно, когда он взял такой тон.

– Спасибо.

Дома про браслет я забыл напрочь. Стрелки часов уже приближались к полуночи, и дико хотелось спать. Катька валялась на разложенном диване с ноутом, оставив для освещения только ночник. Это было мне на руку. Следы на щиколотках она заметить не должна.

Я забрался под одеяло, и, чмокнув девушку в упругую щёчку, спросил для приличия про дела на работе. В свою очередь Катька начала сыпать вопросами о том, как прошли похороны. Я старался отвечать, чувствуя, как слипаются веки и тяжелеет голова. В какой-то момент что-то во мне перестало сопротивляться, и, прервавшись на полуслове, я со страшной скоростью полетел вниз. В глазах потемнело. Где-то на границе сознания мелькнула мысль, что это прямой вход в сновидение. Кажется, на форумах писали, что хорошо входить вот так. Вспомнить, почему помешало приземление на что-то мягкое.

Через несколько секунд перед глазами проявилась картинка: сплетение ветвей облетающего осеннего дерева на фоне серого неба. Я поворочался и сел, чтобы оглядеться. Кладбище. Но не то, где сегодня хоронили Лидуню. Какое-то а-ля европейское, старинное. Среди голых корявых деревьев тут и там возвышались остроконечные макушки склепов. Один был совсем рядом. Готический стиль. Серые с чёрным налётом плиты испещрены замысловатыми знаками. Под крышей склепа расположились уродливые горгульи, вероятно, охраняющие могилу от непрошенных гостей. Одна из них повернула голову в мою сторону, оживая прямо на глазах. Камень под её лапами посыпался вниз мелкой крошкой.

Я подскочил, чтобы дать дёру, но это оказалось не так-то просто. Ноги вязли словно в киселе. Почему же так тяжело идти? Чтобы доковылять до ограды, пришлось приложить титанические усилия. Всё время казалось, что горгулья вот-вот вопьётся в спину. Я вышел через кованую калитку и только тогда оглянулся. Горгулья замерла и снова казалась каменной. Наверное, охраняет только территорию склепа, или вообще показалось: где это видано, чтобы горгульи оживали и нападали на людей? Я пожал плечами и осмотрелся. Передо мной тянулась широкая, устланная осенними листьями тропа. Она петляла между коваными оградами. Повсюду, насколько хватало глаз, маячили остроконечные крыши склепов и ветви деревьев на фоне белесого неба. Непонятно, в какую сторону идти, чтобы отсюда выбраться. Повернув наугад, я заковылял направо.

Они появились из ниоткуда совсем рядом. Двое с длинными белыми волосами, одетые в чёрные кожаные плащи. Готы? Или того хуже – сатанисты. Только их здесь повстречать и не хватало. Кто знает, чего от таких ждать. Я отступил назад, но один из них быстро подскочил ко мне и схватил за руку. Достаточно было взглянуть в его фиолетовые глаза, чтобы всё вспомнить.

– Осознался? – спросил он.

Я кивнул, припоминая прошлые наши встречи, и не мог решить, бежать или оставаться на месте.

– Времени мало, – продолжил Фиолетовый. – Она близко. Теперь помочь мы тебе не сможем, только предупредим – это самое большее, что теперь можно сделать. Ведьма не должна знать, что мы были здесь.

Оранжевый подошёл и пощёлкал пальцами у меня перед носом:

– Держи концентрацию и запоминай. У ведьмы будет сорок дней, чтобы зацепить тебя энергетическими крюками. А потом она перетащит твоё тело и сознание в пространство сновидений.

– А так можно? – перебил я.

– Сложно, но можно, – кивнул Фиолетовый.

– Прикольно!

– Ни фига это не прикольно! – передразнил меня Оранжевый и залепил пощёчину.

В ушах зазвенело, и мир внезапно стал чётким. Почти как реал, только едва уловимое ощущение какой-то невесомости, комфорта тела давало понять, что я в сновидении.

Оранжевый кивнул и продолжил:

– Она вытащит тебя, чтобы убить. Сновиденный мир – только переходная точка. Дальше она откроет портал в мир неорганов. Физическое тело, энергетическое, сознание – всё пойдёт им на корм.

– Кому?

– Неорганам – сущностям неорганического мира. Ты – пропуск для её вечного существования и их мире. Непрерывность сознания, памяти, личности – вот что она получит взамен, – раздражённо объяснил Оранжевый.

Я попытался обобщить услышанное.

– То есть вы говорите, что моя мачеха собирается жить вечно в каком-то ином мире, и для этого она скормит меня тамошним тварям?!

Звучало дико.

– Именно, – кивнул Оранжевый.

– Может, вы её того? Ну, не могли бы вы мне помочь?

Оранжевый фыркнул, а Фиолетовый покачал головой:

– За ней – неорганы. Мы не можем и не станем биться со своими. Наш с тобой уговор этого не предусматривал. Но кое-что мы для тебя сделали. Неорганы не будут ей помогать в борьбе с тобой. Воюйте один на один.

– Призрачный шанс, – хмыкнул Оранжевый и повёл носом. – Она близко.

Внутри у меня всё тревожно сжалось, и я вцепился в плечо Фиолетового:

– А о каком уговоре вы сейчас? Наш уговор?

– Ты не помнишь, – ответил он, отстраняясь. – Но помним мы.

– Расскажем, если выживешь, – пообещал Оранжевый и взмахнул рукой, с лязгом выпуская когти. – А это – чтобы наш разговор не показался тебе пустым сном!

Я не успел отскочить. Стальные лезвия мелькнули возле лица и полоснули по плечу.

Позади парочки вспыхнул синий шар, по его поверхности зазмеились серебристые трещины. Близнецы шагнули внутрь.

– Не позволяй ей задеть тебя! – крикнул на прощание Фиолетовый.

Шар сжался в светящуюся точку и исчез.

Казалось, вокруг стало темнее, будто медленно наступал вечер. Небо заволакивало тучами. Зловещие силуэты склепов чернели на фоне голых деревьев. Внутри заворочалось нехорошее предчувствие, к которому стал примешиваться страх.

– Ах вот ты где, Андрюша! – раздался за спиной звонкий голос, я поспешил обернуться.

Лидуня. Мачеха. Ведьма. Мёртвая.

Она стояла в какой-то паре метров от меня и кокетливо улыбалась. Мачеха была всё в том же розовом платье, что и на похоронах. Из собранных в пучок белых волос выбивались пряди, завитками спадая на юное лицо.

Но ей же за сорок, и вообще мертвая! Я вспомнил похороны: толстый слой грима на лице и проступающие свозь него тёмные круги под глазами. Передо мной обманка. Наваждение.

Мачеха недовольно поморщилась под моим взглядом, и её лицо пошло трещинами, гладкая кожа начала осыпаться, как штукатурка, обнажая новую: синеватую и дряблую. Тонкие губы стали бледными и бескровными.

– Такой ты меня хочешь видеть? Да?! – завизжала она.

Я собрался с духом и ответил:

– Этот облик тебе куда больше к лицу, ведьма! – И выпустил фаербол, как учил Колян.

Лидуня явно не была готова к такому повороту. Огонь ударил ей прямо в лицо, опалил розовое платье, растрепал волосы. Вторую мою атаку она остановила, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами.

– Решил поиграть, мелкий засранец! Думаешь, сильнее меня? Да я тебя одним чихом перешибу! – заорала мачеха.

Что-что, а орать она была мастер. Когда отец не видел.

Я отступил на шаг. Кажется, пора валить. Что там Колян говорил? Ногой дёрнуть?

– Андрюша, ты куда? А как же с мамой поговорить? – спросила ведьма певучим голосом, вмиг вернув обратно личину прекрасной блондинки у в розовом.

– Не мать ты мне! – прошипел я, сосредоточенно пытаясь почувствовать левую ногу. Кажется, начало получаться. Всё вокруг стало бледнеть и затягиваться туманом.

– А хочешь, я расскажу, как умерла твоя мать? – слова резанули по нервам, и мир мгновенно обрёл четкость.

– Ах ты, мерзкая гадюка! – здоровенный фаербол возник прямо передо мной, стоило только о нём подумать, даже не пришлось ничего руками изображать. Хорошо, теперь лети вперёд, ведьме в рожу!

Она выставила руки, рассеивая огонь, но не рассчитала сил. Часть пламени успела достать ведьму, волосы вспыхнули. Впрочем, они тут же отросли вновь и сложились в безупречную укладку. Стерва!

– Ух ты! Какая ярость! – ведьма хлопнула в ладоши. – Давай ещё!

Я сделал шаг вперёд.

– И как ты убила мою мать? Отвечай, гадина!

– Андрюша, какие нехорошие слова ты говоришь. Хорошо, что отец не слышит, – осклабилась ведьма.

– Отвечай! – заорал я, и мой голос разнёсся по кладбищу гулким эхом.

Ведьма перестала улыбаться и широко распахнула глаза, будто удивилась:

– Важно не как она умерла, Андрюша, а из-за чего. Или из-за кого. А умерла она из-за тебя! Представляешь, ты винишь меня, а она умерла из-за тебя?

Я в два шага подошёл к ведьме вплотную, не боясь уже ни её силы, ни того, что она мёртвая и собирается меня куда-то там утащить. Ненависть делала этот мир чётче, а меня бесстрашнее.

– Что ты сказала, стерва? Придушу на хрен!

Я протянул руки, чтобы исполнить свою угрозу, но ведьма перехватила их. Хватка у неё была железная, запястья словно стальные кандалы сжали. По телу растеклась слабость. Я попытался вырваться.

– О, понимаешь, они почему-то выбрали тебя, – промурлыкала она, улыбаясь. – Им нужен ты и никто другой. Из-за этого ты нужен мне. Из-за этого мне пришлось убить твою мать. Чтобы подобраться к тебе. Так что ты – причина всех бед. Подумай об отце. Если я заберу тебя, он же умрёт от горя. Кстати, как он там?

Перед глазами возникло лицо отца с беспомощно раскрытыми глазами и подрагивающим ртом. Я мотнул головой, отгоняя наваждение.

Она схватила меня за плечи и заглянула в глаза:

– Мне правда очень жаль. Я просто хочу жить вечно. А вы все умрёте, всё равно.

– Это ты умерла, а мы живы!

– Это пока, – прошептала мачеха. – Умрёшь ты, умрёт и отец. Только представь себе: сначала его покидает первая супруга, потом любовь всей жизни тоже умирает, а за ней уходит единственный сын.

– Любовь всей жизни? Много ты о себе возомнила, сучка!

Ведьма резко крутанулась, продолжая удерживать меня за руки. Я с трудом удержал равновесие и заметил, что картинка сменилась. Мы всё ещё были на кладбище, но на другом, том, где хоронили сегодня Лидуню. Только в гробу лежал я. В том самом костюме, который одолжила мне сегодня Катька. Вот и она рядом стоит, в обтягивающем черном платье и шляпе со страусиными перьями.

– Какое горе! Он не переживёт этого! Точно не переживёт! – Ведьма отпустила меня и толкнула к гробу. От толпы отделился высокий силуэт, в котором я узнал отца. Он шёл навстречу медленно, прихрамывая. Лицо его перекосило от горя. Сама фигура как-то сжалась, скособочилась, и я понял – не дойдёт. Подбежал к отцу и едва успел подхватить. Он был невесомым, как пушинка. Я склонился к его лицу, чтобы сказать: «Я жив, я здесь, со мной всё в порядке. Мы одолеем ведьму вместе. Я не позволю ей убить меня», – и вдруг обнаружил, что стою над гробом. А в нём на белых подушках лежит отец.

– Нет, не может быть! Ты не умер. Вставай! – закричал я и вцепился в плечи отца. – Ты не можешь умереть!

Гроб качнулся, как лодка на волнах и, оттолкнувшись от моих рук, стал уплывать под землю, в черноту. Я кинулся было за ним, но сзади меня схватила чья-то рука. Я обернулся и получил удар в грудь.

Мачеха сжимала рукоятку чего-то металлического, и это что-то торчало из моей груди. Боли я почти не чувствовал.

– Проснись! Это сон! – крикнула она высоким голосом.

Меня передёрнуло от этого крика, по телу прошла дрожь. Одновременно испытывая желание придушить ведьму и облегчение, что смерть отца оказалась лишь сном, я проснулся.