Читать книгу Прощайте и здравствуйте, кони! - - Страница 24

граф Ф.В. Растопчин (1763—1826)

Граф Федор Васильевич Ростопчин происходил из старой знати. Вел свой род с 1432 года от крымского хана, перешедшего на Московскую службу, и потому внука губного старосты, впоследствии графа, всесильного и славного Алексея Григорьевича Орлова считал «выскочкой» и малограмотным «мужланом». Сам он с 10-летнего возраста числился в Лейб-гвардии Преображенском полку; в 1792 г. получил звание камер-юнкера, «в ранге бригадира». В 1786-1788 гг. путешествовал за границей и слушал лекции в Лейпцигском университете; в 1788 г. участвовал в штурме Очакова; в 1791 г. ездил с А. А. Безбородко в Турцию для переговоров о мире.

При Екатерине Второй Федор Васильевич не занимал высокого поста, но зато поразительно быстро возвышался при Павле I. В течение трех лет (1798-1800) он сделался кабинет-министром по иностранным делам, третьим присутствующим в коллегии иностранных дел, графом Российской империи, великим канцлером ордена св. Иоанна Иерусалимского, директором почтового департамента, первоприсутствующим в коллегии иностранных дел и, наконец, членом совета императора. Вместе с тем Павел I очень часто награждал его деньгами и населенными имениями.

С 1801 до 1810 г. Ростопчин жил в Москве в отставке; в 1810 г. назначен оберкамергером, а через два года, переименованный в генерала от инфантерии, главнокомандующим в Москве. Как писали о нем историки: «Много содействовал набору и снаряжению в поход 80000 добровольцев; побуждал дворян и купечество к пожертвованиям; поддерживал в народе бодрость и доверие, обращаясь к нему со своими знаменитыми афишами или объявлениями, написанными простонародным языком, весьма живо и метко. Он старался выставить французов в презрительном виде, восхвалял «простые русские добродетели», преувеличивая известия о победах наших войск, опровергал слухи об успехах неприятельского нашествия. Отчасти с намерением скрыть истину, отчасти вследствие незнания истинных планов Кутузова, он еще накануне Бородинской битвы говорил в своих афишах о невозможности для французов приблизиться к Москве и удерживал желавших выехать из нее. Что впоследствии дало повод историкам и писателям считать его болтуном, хвастуном и фанфароном.

Когда после Бородинской битвы и совета в Филях нужно было уходить из Москвы, Ростопчин много потрудился при перевозке казенного имущества и жителей. Утверждалось, что это он содействовал истреблению Москвы огнем, не желая, чтобы она нетронутой досталась французам. Кстати, эту заслугу сам он всецело приписывал себе! Живя, во время пребывания Наполеона в Москве, то во Владимире, то в селе Красной Пахре, Ростопчин поднимал крестьян и вооружал против французов. После ухода Наполеона он много сделал для устройства столицы и ее жителей. Озлобленный против Ростопчина, Наполеон называл его зажигателем и сумасшедшим; современники говорили, что «в нем два ума, русский и французский, и один другому вредит». Сам про себя он писал, без ложной скромности: «сердцем прям, умом упрям, на деле молодец».

30 августа 1814 г. он был уволен от звания московского главнокомандующего и назначен членом Государственного совета, но жил большей частью в Париже, и только в 1823 г. поселился в Москве. Несомненно, Ростопчин был умный человек, хорошо сознававший слабые стороны увлечения всем французским в тогдашнем русском обществе, и видевший недостатки политики Александра I после 1815 г.; но в то же время он был крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права. Нередко прибегал к насильственным, мало извинительным мерам, был запальчив и мстителен (например, по отношению к М.М. Сперанскому). Кроме упомянутых афиш, которых известно более 16 и которые в 1889 г. изданы А. С. Сувориным, Растопчину принадлежит целый ряд литературных произведений; из них многие изданы. Граф имел обширную библиотеку и архив, которыми разрешал свободно пользоваться многим ученым.

Через четверть века после основания А.Г. Орловым Хреновского конного завода граф Ф. В. Ростопчин завел свой конный завод в селе Вороново Московской губернии. Он проводил спаривания арабских жеребцов с кобылами чистокровной верховой породы. Несмотря на большую селекционную работу на рубеже XVIII-XIX веков, успеха добились только граф А. Орлов и граф Ф. Ростопчин. Произошло это потому, что большинство русских коннозаводчиков руководствовались ошибочной теорией французского натуралиста Бюффона, а Орлов и Ростопчин работали самостоятельно.

В 1845 году конные заводы А. Г. Орлова и Ф. В. Ростопчина продали в казну. На первых порах племенная работа с орловской и ростопчинской породами велась раздельно, но в последующем постепенно кобыл ростопчинской породы стали подбирать к жеребцам орловской верховой, что в конечном итоге привело к образованию уникальной для того времени группы лошадей, названных впоследствии орлово-ростопчинскими.

Для них характерны высокий рост, красота внешних форм, преимущественно темные масти, хорошая резвость, выносливость, крепость конституции, хорошее здоровье. Несомненно, эти качества не могли остаться без внимания в среде коневодов и не только в России, но и далеко за ее пределами. Порода получила признание и высокую оценку на различных выставках на родине и за рубежом. Жеребец Приятель на Всемирной выставке 1893 года в Чикаго был признан лучшей верховой лошадью и продан за колоссальную для того времени сумму – 10 тысяч рублей. На выставке в Париже 1900 года жеребец Баянчик был отмечен золотой медалью.Трагическая судьба постигла верховую лошадь, которую независимо друг от друга выводили Ф. Ростопчин и А. Орлов. После революции их свели в один конный завод. Перед Великой Отечественной войной было 100 лошадей верховой орлово-ростопчинской породы. Эта лошадь, по воспоминаниям знатоков, была бы сокровищем для всех манежей. Как ни одна другая, она годилась для спорта. Могла бы стать незаменимой и в выездке, и в конкуре. Но во время войны все кони погибли, и, как считают многие коневоды, порода безвозвратно исчезла. Для того, чтобы восстановить ее, нужно было бы повторить работу коневодов за 200 лет и при этом непременно с тем же конским материалом, с которым работали Орлов и Ростопчин, а это невозможно – за двести лет кони изменились во всем мире. Однако, в 1921 году на выставке в Лондоне жеребец Воробей орлово-ростопчинской породы, один из немногих уцелевших коней, получил первую премию. В гражданскую войну порода была потерянаВ начале 30-х годов по инициативе С.М. Буденного начались работы по восстановлению породы. Потребовалось огромное терпение и трудолюбие, чтобы уже к 1939 году на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке можно было экспонировать группу лошадей, получившей название русской верховой. Именно эти лошади уцелели во время Великой Отечественной войны. С ними была начата работа в Красногвардейском конном заводе Свердловской области, куда их доставили из Москвы. Работникам конного завода удалось создать большую группу племенных лошадей, близких по типу к русской верховой породе.

Знаете ли вы, что…

… Когда на олимпийских играх чемпионом стал Пепел – украинской породы под седлом Елены Петушковой, во всем мире об этом кричали как о чуде и сенсации. Еще бы, новая малоизвестная порода! Никто о ней ничего не знает, и вдруг – олимпийский чемпион по выездке, где, в частности, учитывается и экстерьер лошади. А чудес-то не бывает! Как говорят лошадники, «в коне скачет кровь». В Пепле значительная доля крови орлово-ростопчинской верховой. И потрачено на выведение этой породы не меньше двухсот лет! Кровь и мастерство – вот в чем секрет победы олимпионика Пепла

....Если орловская порода создана в результате сложного многопородного скрещивания, то вторую замечательную породу рысаков – русского рысака – получили, скрещивая всего две породы: орловскую и американскую рысистую.

…АМЕРИКАНСКИЙ РЫСАК – рысистая лошадь американской стандарт-бредней породы. В результате скрещивания с орловскими рысаками выведена русская рысистая порода. Русские рысаки обладают высокой резвостью, лучшей, чем лошади орловской породы.

Кони русской рысистой породы резвее орловцев, рекорд резвости у них был поставлен на дистанции в 1600 метров рысаком Жестом:1мин. 59,6 сек.

Я ЕЗДИЛ ВЕРХОМ!

– А сам-то городской?

– Угу.

– А коней, значит, уважаешь? – Это конюх спрашивает.

Спрашивает потому, что я повадился из пионерского лагеря за несколько километров в деревню на конюшню бегать, в дверях стоять. Иногда скажут: «Эй, пацан, принеси хомут!» или: «Парень, сбегай воды принеси». Ну, вроде я при деле. А иной раз скажут: «Чего тут торчишь, беги в лагерь, тебя небось там обыскались». Ну, я тогда уйду.

Мальчишки коней в ночное гоняют, а я им завидую, как они скачут по деревне и локтями болтают. Я тоже так хочу, но мне в ночное нельзя – режим лагеря не позволяет. Хотя, казалось, позови они меня, я бы из лагеря через печную трубу ушел, через замочную скважину убежал бы, только к коням поближе.

– Стал-ить, имеешь к лошади любовь? – Конюх этот пожилой, тощий, ходит по конюшне, в кормушки овес сыплет, а я рядом мыкаюсь.

– Отец-то есть?

– Нет.

– А что так?

– На войне убили.

– Да, брат, – говорит конюх, – суровое это дело – война, не антиресное.

И стоит, словно вспоминает что-то, и глаза делаются у него далекие-далекие и грустные. – Вона, значит, как… Убит. А в каком роде войск?

– Артиллерийский разведчик, после оспиталя. А сначала в кавалерии, в корпусе Гусева.

– Вона? Казак, стал-ить? И когда его этто?

– В сорок пятом, в апреле…

– Вона! Стал-ить, месяц не дотянул. Да, брат, не антиресное это дело – война. Ничего в ней хорошего, одно убийство, да и только… Ну, а сам-то казакуешь?

– Нет.

– А что ж так?

Я молчу. Как ему объяснить, что это, может быть, мечта всей моей десятилетней жизни, да только где мне и на чем ездить? Скачу я верхом только во сне и плачу, когда просыпаюсь, потому что сон быстро кончился.

– Надо попробовать. Чай, охота?

Да я всем телом воспринимаю движения лошади, мне кажется, стоит мне подняться в седло – и я помчусь, поплыву, полечу через леса и горы…

– А вот, ну-ко… – И конюх выносит из боковушки седло! Ничего, что оно старое, сквозь протертую кожу торчат какие-то доски, ничего, что стремена заскорузлые, веревочные, а подпруга вся перекрученная, зато я сяду на коня! Я сяду на коня!

И вот этот замечательный, чудный, добрый человек, от которого так прекрасно пахнет махоркой и навозом, подсаживает меня, и я оказываюсь где-то страшно высоко над землей, и лошадь начинает плавно шагать, и я еду! Еду на коне! – А вот рысцой?

И тут все меняется. Все начинает прыгать, дрыгаться, я цепляюсь за седло, но съезжаю то в одну, то в другую сторону…

– Повод, повод держи! Держи, не пускай вскачь! Держи!

Но я вылетаю куда-то вверх, а потом повисаю на стременах впереди лошадиной головы. Она перекинула меня через холку, и теперь мы изображаем странную фигуру. Впереди я – иду на руках, потом лошадиная голова, и мои ноги охватывают шею хомутом. Лошадь, стараясь на меня не наступить, медленно вышагивает по кругу.

– Вона? Дак ты чо кобыле-то замест передника повис? Ну-ко-ся. – И конюх вынимает меня из стремян. Я умираю от позора.

– Ты, паря, не того. Погоди, ищо научисси… Ищо, что ль, сядешь?

– Да, – говорю я. – Да!

– Ну вот, – говорит конюх через полчаса. – Вона сколь катаисси и не упал. Научисси. Ищо мастером спорта будешь… Ищо про тебя в «Правде» напишут. Тогда помяни конюха дядю Колю-мордвина. Запомнил?

Я запомнил. Я век тебя буду помнить, добрый человек! Я запомнил тебя на всю жизнь, хотя больше мы с тобой не увиделись. За самовольные отлучки меня исключили из лагеря.

Печальная мама везла меня домой. Я ей все рассказал, и она все поняла. А моя одежда, и руки, и волосы пахли лошадью. Я ездил верхом! Я ездил верхом!

В городе меня мучили воспоминания о том, как я сидел в седле. Я думал о конях постоянно, они мне снились каждую ночь. Но в городе коней не было, и тогда я стал искать их в книгах. Я начал читать все, что хотя бы отдаленно относилось к ним. Постепенно передо мною стал открываться совершенно необыкновенный мир, центром которого были кони.

Этот мир имеет собственный язык, который без объяснений непонятен. В нем пересекаются разные науки. Например: эволюционная палеонтология – о ней мы говорили в первой главе, а еще – генетика, без нее современное коневодство невозможно, и многие другие, включая, физику, биологию, физиологию, медицину и т.д. Есть совершенно самостоятельная наука иппология – наука о лошадях.Прежде чем мы продолжим разговор о мастерстве коневодов, спортсменов, о выдающихся конях и знаменитых людях, наверное, настала пора рассмотреть лошадь поближе.