Читать книгу Соблазн быть счастливым - - Страница 11

Один из котов синьоры Витальяно время от времени является ко мне с визитом. Наглая зверюга выбирается на идущий вдоль дома балкон, огибает здание и залезает ко мне в окно. Полагаю, что это в том числе и вина Эммы, окно которой всегда закрыто, и поэтому котяра вынужден преодолевать лишние метры в поисках милосердной души, готовой пойти навстречу его желанию ускользнуть от патологического кошелюбия Элеоноры. И если – как сейчас – ставни на окне закрыты, то он будет оставаться снаружи и скрестись до тех пор, пока я ему не открою.

В общем, это целая проблема, но заодно и компания. Я поднимаюсь и хватаю его за шкирку, помогая забраться внутрь, а потом устраиваю его на постели. Сейчас половина четвертого утра, и сна ни в одном глазу. Кота зовут Фуффи, но я окрестил его Вельзевулом. Что за отвратное имя – Фуффи, только женщина могла выбрать такое.

В нашем доме все не переносят Элеонору Витальяно, потому что уличные коты и кошки идут следом за ней, заходя даже в подъезд. По правде говоря, эти бродяги способны броситься ради нее с пятого этажа. Что и говорить, она их пичкает едой с утра до вечера! Я не удивлюсь, если окажется, что кто-то из этих бедняжек заработал диабет или страдает от повышенного холестерина.

При всем этом по большому счету Элеонора-кошатница мне нравится, в молодости она была даже милой и жизнерадостной. Сейчас она стала более неуживчивой, не такой доброжелательной по отношению к людям, однако она не сильно раздражает и к тому же делает добро животным. И если бы я дожил до моих лет, так и не увидев, насколько звери заслуживают нашего уважения, то это значило бы, что я ничегошеньки не понял в том, как все устроено.

В любом случае кота я стал звать Вельзевулом, потому что он весь черный и в глазах у него сверкают красные искорки. Короче, самый настоящий дьявол, который бродит по нашему дому в поисках какого-нибудь придурка, готового предложить ему мисочку кошачьего корма. Корма у меня нет, но его непрекращающееся мяуканье в ночной тишине меня нервирует. Я отправляюсь на кухню и, открыв холодильник, в задумчивости озираю жалкое зрелище: там всего три яйца, немножко ветчины, упаковка с пластинками плавленого сыра, молоко и бутылка вина. Выбор падает на ветчину и на молоко. Я сажусь за кухонный стол и бросаю ветчину моему другу: он расправляется с ней в одну секунду, но потом не двигается с места, глядя на меня просительными глазами.

– Мне жаль, котик, у меня больше ничего для тебя нет, придется смириться.

Я наливаю ему немного молока, а себе вина, и в процессе размышляю о том, что со стороны это выглядит довольно комично: я сижу среди ночи в компании зверя, и каждый из нас лакает свое пойло. К счастью, мое пойло гораздо вкуснее.

Вообще-то я бы не возражал быть котом: ведь кот никогда ни к кому по-настоящему не привязывается, кот сам «решает» любить – потому что, по сути, он в этом не нуждается и может спокойно находиться и один. Мне нравится тот, кто в состоянии жить, не доставая других до печенок. Точно, если мне суждено в следующей жизни родиться животным (что, учитывая мои многочисленные грехи, не так уж невероятно), я бы хотел быть котом. Я бы тоже нашел себе подходящую кошатницу, чтобы она носилась со мной и во всем угождала, и целыми днями шлялся бы в поисках какой-нибудь кошечки, за которой можно было бы поухлестывать. Я был бы одним из тех ободранных большеголовых и темноглазых котяр, что разгуливают среди мусорных баков подобно гепардам среди деревьев в африканской саванне. А вот Марино оказался бы персидским или сиамским котом – короче, одной из тех кошачьих пород, которые за сотни лет адаптировались к домашней жизни и теперь не в состоянии жить на улице. Персидскому коту потребовалось несколько поколений, чтобы превратиться в размазню, нуждающуюся в чужой помощи, зато Марино хватило всего одной жизни.

На лестничной площадке раздается глухой удар. Вельзевул на секунду оглядывается и тут же возвращается к своей плошке с молоком. Я поднимаюсь и выхожу в коридор.

– Сука, открывай!

Я смотрю в глазок и вижу его – того соседа, что распускает руки. Он колотит в дверь своей квартиры и сыплет проклятиями.

– Ах ты, стерва, быстро открой, а не то пожалеешь!

Похоже, что он пьян. Я должен что-то сделать, но если буду долго думать, то так ничего и не сделаю.

Я открываю дверь.

Он оборачивается и смотрит на меня так, будто увидел марсианина, выходящего из летающей тарелки.

– Это что значит? Разве так принято обращаться к женщине?

Я и сам хорошенько не знаю, что собираюсь устроить: действую по наитию. В некоторых случаях или ты полагаешься на собственное чутье, или ничего не выйдет.

– Какого хрена тебе надо?

От него несет выпивкой, и он мне кажется довольно разъяренным. Наверное, мне стоило бы закрыть дверь и вернуться к себе допивать вино, но мне не позволяет гордость. И потом, что за ерунда: у кого хватит духу поднять руку на бедного старика?

– Вы меня разбудили и теперь к тому же беспокоите вашу жену, вот что мне надо!

Он подходит ко мне вплотную и тяжелым взглядом уставляется мне в глаза. Потом, обдав меня смрадным дыханием, выражает свою мысль:

– Да пошел ты!

Марино на моем месте опустил бы глаза, попросил бы прощения и поспешил бы скрыться в своей квартире. Но на моем месте нахожусь я сам, а Чезаре Аннунциата сильно отличается от других стариков. Если кто-то наступает мне на ногу, я этого не спущу, пусть и с риском поплатиться за это целой бедренной костью. Так что я начинаю разыгрывать одну из моих классических сцен – из тех, что удаются мне лучше всего.

– Ах вы мерзавец, вы говорите с генералом армии в отставке. Извольте сбавить тон, а не то я сотру это идиотское выражение с вашего лица!

Он отступает, и я удовлетворенно усмехаюсь. «Генерал армии» – это работает всегда. Этот ублюдок собирается что-то возразить, но как раз в этот момент открывается дверь и на пороге появляется она. Парень вкладывает всю накопившуюся у него злость во взгляд, которым он награждает свою жену, и потом бросается в квартиру и исчезает за дверью. А Эмма остается на пороге и поворачивается ко мне. Я улыбаюсь ей, гордый собой, только вот дамочка, кажется, не слишком довольна.

– Что вам от меня надо? Не лезьте не в свое дело, вас никто ни о чем не просил! – И закрывает за собой дверь.

Я остаюсь на площадке с лицом, с которого еще не успела полностью сойти улыбка, потом огорченно вздыхаю и направляюсь в сортир. Мне приспичило помочиться – так всегда случается, когда я злюсь или волнуюсь. Я сажусь на унитаз, и появляется Вельзевул, чтобы потереться о мои морщинистые икры. Я обращаюсь к нему – моему единственному слушателю:

– А ведь я чуть не дал себя убить – лишь бы защитить ее! Я просто глупый сентиментальный старик. Нельзя спасти того, кто этого не хочет. За почти восемьдесят лет я все еще этого не понял!

Вельзевул смотрит на меня безучастным взглядом, потом решает не терять времени с выжившим из ума стариком, который разговаривает сам с собой, и начинает вылизывать себе лапу. Я всегда находил такой способ мыться просто гениальным: он не требует затрат, не загрязняет окружающую среду и не отнимает у тебя много времени. Только для этого нас должны бы были сделать очень гибкими и с цепким языком. Я часто спрашиваю себя, почему нас создали такими сложными: с какой стати нам потребовались все эти органы, сосуды, кровь, кишки, ногти, волосы? Неужели не было альтернативы попроще? И потом, почему нам нужно получать энергию извне – из воды и пищи? И почему нам необходим кислород? Разве нельзя было сделать нас самодостаточными? Это глубокий вопрос, и если, размышляя над ним, я просижу в туалете еще хоть немного, то кончится тем, что у меня онемеют ноги и, чтобы вернуться в кровать, мне придется вызывать спасателей.

Раздается звонок в дверь. Вельзевул стремглав прячется под диваном. Я смотрю на часы: сейчас четверть пятого. Ночка выдалась более оживленной, чем обычно. Наверное, это Эмма хочет извиниться, или, может быть, ее муженек передумал и решил начистить мне рожу. Я замираю посреди коридора и навостряю уши. В дверь снова звонят, коротким звонком. Злодей за дверью собирается меня убить, но вместе с тем беспокоится, чтобы не перебудить весь дом. На долю секунды я испытываю искушение вернуться в кровать и заткнуть уши берушами, которые все еще храню в ящике тумбочки, потом в мыслях у меня всплывает лицо этого тюфяка Марино, и я открываю дверь. Если меня ждет смерть, то что ж – я хочу встретить ее живым.

Передо мной возникает жалкая фигура Элеоноры Витальяно в халате и тапочках.

– Привет, – первым здороваюсь я.

– Привет. Прости, что в такое время, но мне надо с тобой поговорить.

Я не привык пускать женщин к себе в квартиру, особенно когда я в пижаме, но слово «женщина» вряд ли можно отнести к моей соседке. Как только я закрываю дверь, появляется Вельзевул.

– Солнышко, так вот куда ты запропастился! – восклицает она, хватая на руки коварного котяру, уже забывшего и гостеприимного хозяина дома, и сожранную ветчину.

– Чезаре, я слышала то, что тут недавно творилось на площадке… – Ей кажется, что она шепчет, но поскольку она глухая, то громкость ее голоса совершенно не соответствует таинственному выражению лица.

– Мм… – тяну я, не зная, что еще сказать.

– Ты очень правильно сделал, что вмешался, – продолжает она, – этот тип заслуживал, чтобы кто-нибудь дал ему отпор.

Я киваю и остаюсь стоять у входной двери: надеюсь, таким образом старушенция скорее догадается убраться восвояси. Но нет – она так и стоит, держа на руках своего дорогого Фуффи, и пристально глядит на меня.

– Элеонора, сейчас четыре часа утра… – с укором произношу я, но она даже не желает слушать.

– Думаю, что этот человек бьет свою жену!

Я смотрю на нее во все глаза. Так значит, бабулька не настолько выжила из ума, как я считал.

– С чего ты взяла?

– А?

Я немного прибавляю громкость голоса:

– Я говорил… Ты в этом уверена?

– Да уверена, уверена. Знаешь, я не слишком хорошо слышу, но эта парочка в последнее время поднимает такой ор…

– Это да.

– Представь себе, вчера ночью я видела, как они возвращаются домой, и она прикрывала лицо платком.

– В любом случае, девушка попросила меня не лезть к ним. Я так и поступлю, – коротко отвечаю я.

– А если что-нибудь случится?

– Уж, конечно, моей вины в этом не будет.

– Мы могли бы вызвать полицию.

– Вызывай сама – меня чуть не поколотили, а потом я еще слушал упреки. Короче, Элеонора, я и правда понимаю твое беспокойство, но знаешь, сейчас так поздно…

– Да, прости, ты прав. Дело в том, что мне больше не спится по ночам…

– Да уж, я тебя понимаю.

Странная штука жизнь. Когда ты молод и полон сил, тебе не составляет труда заснуть, а когда ты становишься дряхлым стариком и такое занятие, как сон, прекрасно помогло бы тебе скоротать время – ты не в состоянии и глаз сомкнуть.

– Но если эта парочка опять начнет ругаться, я тебя позову, – предупреждает Элеонора, выходя на площадку.

– Хорошо, – киваю я. В этот момент я готов пообещать ей все что угодно.

Я прощаюсь с ней и с этим пройдохой Вельзевулом и закрываю за собой дверь. Снова бросаю взгляд на часы: половина пятого утра. Теперь уже бесполезно пытаться заснуть, лучше поставить кофе на огонь. Что за чудная ночка! Посиделки на кухне в компании кота-подлизы, разборки, в ходе которых меня чуть не убили, упреки со стороны гадкой соседки, которую я же и старался защитить, и болтовня с Элеонорой Витальяно. Хорошо, что уже скоро взойдет солнце. А пока мне стоит принять душ. Правы все мои соседи по дому – пусть даже эта кошатница и милая, но, бог мой, как же от нее воняет.