Читать книгу Соблазн быть счастливым - - Страница 7

Россана по праву заслуживала бы другую жизнь. В том смысле, что она должна была быть более счастливой; мне же кажется, что она понапрасну теряет время. Может быть потому, что она целыми днями старается дарить радость клиентам – самой же ей радости достается мало. Люди, делающие других счастливыми, должны заслуживать благодарности и уважения. Пусть это даже проститутка, даже Россана. Если бы ее не было, я был бы другим, худшим, человеком – более нервным, может быть, чуть более одиноким и уж конечно более подавленным жизнью.

В нормальных отношениях в паре принимают участие оба, каждый дает партнеру то что может – будь это много или мало. Россана же ни от кого ничего не получает, разве что деньги. Только вот за деньги не купишь внимание и заботу.

– Слушай, а что, если как-нибудь вечером мы сходим куда-нибудь поесть?

Я встречаюсь с Россаной вот уже два года, и самым отдаленным от кровати местом, где мы сказали друг другу хотя бы пару слов, была кухня. Мне гораздо больше знакомы растяжки на ее коже, чем ее пристрастия в еде, и я мог бы мысленно прочертить линию между ее родинками, как между точками в журналах с головоломками, но я даже не знаю, есть ли у нее сестра. Про сына она рассказала мне в один из вечеров, когда я заявился к ней с грошовым шампанским, купленным в какой-то халупе у ее дома. Она говорила, а я пил; она пила, а я смотрел в потолок. Я никогда не отличался умением вести разговоры.

– Поесть?

– Ну да, в какой-нибудь ресторан.

– Что случилось, синьор Аннунциата, ты должен что-то у меня попросить?

Никто мне не доверяет, вот в чем дело – даже собственные дети, даже проститутка. Хотя мне не кажется, что у меня какой-то особенно коварный вид. Да, это правда, может быть, как говорила Катерина, я немного слишком сосредоточен на самом себе – но это не значит, что мне нравится надувать своих ближних.

– А что такое, разве я не могу пригласить тебя на ужин просто так, без всякой задней мысли?

– Хммм, я слишком давно тебя знаю, может, кого другого, а уж меня ты не проведешь!

Ничего не поделаешь, мне придется отказаться от своей идеи. В последние годы я приложил столько усилий к очернению собственного образа, что обратно пути уже нет. Я так и умру мрачным угрюмым циником.

– Мы могли бы сходить в какой-нибудь небольшой ресторанчик, поесть рыбы и выпить вина, и немного поговорить о нас самих. По сути, мы с тобой давно знакомы, но я ничего о тебе не знаю.

Россана уже встала с кровати и стоит ко мне спиной, а я еще валяюсь с бокалом в руках и пялюсь на зад моей любезной стервозины. Она замирает, держа трусики в руках: вероятно, мое предложение повергло ее в такой шок, что помешало совершить даже такое простое действие, как надеть пару трусов.

– Ну так что думаешь? Неплохая программа? – Вместо ответа она садится на край кровати и опускает голову. Я продолжаю видеть ее спину – проблема в том, что мне больше не виден ее зад. Да, я так и думал, нужно было поаккуратнее со словами, это как в кроссворде: ошибешься в одном слове и можешь все запутать. – Ладно, если не хочешь, то нет проблем, я не обижусь.

Россана не оборачивается, и в комнате повисает молчание, которое позволяет моему взбунтовавшемуся кишечнику громко заявить о себе долгим и переливистым урчанием. Я притворно закашливаюсь, чтобы приглушить его ропот, хотя, по правде говоря, если бы я мог, я бы лучше с удовольствием пукнул, и живот бы тут же успокоился. Ставлю пустой бокал на тумбочку и приподнимаюсь, садясь повыше в кровати. Совершенно ясно, что я сказал что-то не то: проблема понять, что именно. Дело в том, что я потерял ловкость в обращении с женщинами. Катерина умерла пять лет назад, моя последняя любовница еще помнит меня без седины в паху, а Россана – что ж, мне не пришлось прикладывать каких-то грандиозных усилий, чтобы ее завоевать. Это отрицательная сторона того, когда слишком долгое время ходишь к проститутке: ты забываешь подходы, прелюдии, вежливое обращение, разные знаки внимания – все те вещи, которые необходимы тебе, чтобы уложить в постель «нормальную» женщину.

Я закуриваю сигарету и искоса замечаю, что по щеке у нее ползет слеза – пока она не смахивает ее сердитым движением руки. Елки-палки, последней женщиной, которую я видел плачущей, была та моя коллега – как бишь ее звали? – признавшаяся, что хотела бы построить со мной серьезные отношения. Я утер ей слезы и дал стрекача. Нет, на самом деле последней была не она, последней была Катерина. Только она плакала не из-за меня, а из-за своего больного тела. Но даже тогда я был не в состоянии помешать этому чем-то, кроме вымученных и ненужных жестов. Иногда по ночам я вдруг просыпаюсь и мне мерещится, что она все еще лежит со мной рядом, и я шепчу холодной стене то, что мне следовало бы тогда сказать ей: «Ты не одна, я здесь, я с тобой».

Я сказал, что не любил ее, но не бывает и дня, когда бы я не просил прощения за то, что я ей сделал.

– Прости меня… – шепчет Россана.

Я придвигаюсь к ней поближе и кладу руку ей на плечо. Кожа у нее холодная и вся в мелких прыщиках, и тем не менее несколько минут назад она казалась мне бархатной и благоухающей, как у юной девушки. В такие моменты я способен видеть то, что угодно моему воображению.

– Просто уже столько лет как никто не приглашает меня поужинать в ресторане.

– Ну, если это тебя так огорчает, беру свое предложение обратно!

Она улыбается и вытирает глаза тыльной стороной ладони.

– Дурак, просто это было так неожиданно. И в любом случае, сейчас не самый легкий период.

Ну вот, мы и добрались до сути. Теперь мне нужно было бы встать, натянуть брюки, оставить деньги и уйти. Она – проститутка, я – клиент. Наши отношения должны заканчиваться на этом – к обоюдному удовлетворению. Но с женщинами всегда так – даже когда ты ей платишь, если ты слишком надолго задержишься в ее постели, все дьявольски усложняется. И поэтому мне приходится задать вопрос, который она молчаливо ждет:

– Что-то случилось? Хочешь рассказать мне?

– Нет, что ты, куда я буду лезть с моими проблемами, у тебя и своих хватает. И вообще, ты приходишь сюда расслабиться, а не слушать о чужих неприятностях.

Ну да, так и есть, я прихожу, чтобы расслабиться, плачу и не желаю слушать о проблемах. Все правильно. Однако кто его знает почему, сегодня вечером трудности Россаны вызывают у меня любопытство. Я уже давно не слушал о чужих проблемах.

– Давай сделаем так, – предлагаю я, – мы сейчас встанем, пойдем на кухню, ты поджаришь мне яичницу, и мы обо всем поговорим.

Она поворачивается ко мне лицом, перепачканным растекшейся от слез косметикой. Похоже на карнавальную маску, вот только смеяться совсем не хочется. Мне приходится перевести взгляд на ее отвисшие груди, чтобы напомнить себе, в связи с чем я оказался в этом доме. Снова подняв глаза, я внезапно натыкаюсь на собственное отражение в зеркале: я восседаю на кровати с брюшком, прикрывающим собой пах, дряблыми руками, седыми волосами на груди и складками, напоминающими уши спаниеля; я сам себе отвратителен. Да, вот именно что отвратителен. Тогда я поворачиваюсь и встречаюсь глазами с Россаной, которая смотрит на меня; она заметила, как я метнул взгляд на свое отражение, и теперь улыбается.

– Наверное, стоит убрать из спальни зеркало, – замечает она.

– Да, – откликаюсь я – мне кажется, да.

Когда мы встаем, в зеркале продолжает отражаться одна лишь неубранная постель. Парочка цирковых уродцев завершила – по крайней мере сегодня – представление своего жалкого зрелища.

В халате и без косметики Россана не заработала бы и десяти евро, но в конце концов хватило бы и красивого белья, чтобы сделать ее по-прежнему привлекательной.

– В твоем возрасте стоило бы уделять больше внимания тому, что ты ешь, – произносит она.

– Да, это правда, но готовка – одна из тех немногих вещей, что обычно делаются для других, а не для себя.

Она улыбается. Кажется, что все, что я говорю, поднимает ей настроение. Я не считаю себя особенно приятным собеседником, но она, однако, дает мне почувствовать себя вполне общительным человеком. В этом одно из ее достоинств, ее самое весомое преимущество (не считая сисек, разумеется). Благодаря Россане ты считаешь себя лучше, чем ты есть. Кто его знает, притворяется ли она, но даже если и так, то, черт побери, она очень хорошая актриса.

– Но у тебя есть семья, дети? Ты мне никогда об этом не говорил! Я знаю только, что ты был женат.

Это все потому, что мы сидим за столом – это он придал ей храбрости задать этот вопрос. На самом деле чувствуешь гораздо большую близость, когда сидишь вместе на кухне, чем когда лежишь вместе в постели.

– Да, у меня двое детей, – буркаю я, набив рот хлебом, которым я заедаю яичницу.

Мой ответ звучит резко, но она все же не отступает.

– Два сына?

– А мы разве не должны были говорить о твоих проблемах?

– Ладно, проехали.

– Сын и дочь. Хотя я, наверное, должен сказать «две дочери».

– В каком смысле?

– Мой сын – не такой, как все, – бросаю я небрежно и отхлебываю глоток вина.

На этот раз Россана не просто улыбается, она смеется вовсю.

– Что такое?

– Ты говоришь так, будто это не твой сын!

– А как мне, по-твоему, нужно говорить?

– У него кто-то есть?

– На самом деле он от меня это скрывает.

Она поднимается и достает пачку сигарет из шкафчика над мойкой. Я пользуюсь случаем и тоже беру себе сигаретку, хотя мне и не следовало бы курить – три года назад у меня был инфаркт. Слишком беспорядочная жизнь, как сказали врачи. Курение, алкоголь, недосып, неподходящее питание. Несколько месяцев я жил у Звевы, где она держала меня в черном теле – не дай бог было нарушить режим! – но потом мне осточертело изображать сына собственной дочери, и я вернулся к себе домой, где снова стал вести свою обычную жизнь. Все равно в моем возрасте сердечный удар – это еще не самый плохой конец.

– Мой сын потерял работу, – сообщает Россана немного погодя.

Я делаю затяжку и наблюдаю, как рассеивается дым в желтоватом свете маленькой лампочки под потолком. Помещение кухни – темное, с дряхлой мебелью и выщербленной кафельной плиткой. Атмосфера, в общем, гнетущая. Но, во всяком случае, кухня кажется чистой.

– У него трое детей и жена, которых ему надо кормить, и он не знает, что ему делать. А у меня денег он брать не хочет, от меня ему ничего не надо!

Россана – спокойная, миролюбивая женщина, несмотря на свое агрессивное лицо с резкими чертами, черными грозными глазами, орлиным носом и мясистым ртом. Именно это противоречие и делает ее такой привлекательной.

– На самом деле он со мной не разговаривает. Когда я прихожу навестить внуков, он просто уходит. Он не может простить мне того, чем я занимаюсь.

– А зачем ты ему сказала?

– Он сам узнал, не так давно. С тех пор он не хочет со мной разговаривать.

– Но почему, ты ведь сколько уже этим занимаешься?

– Тридцать лет, уже целую жизнь! – Ничего себе, если бы она платила пенсионные взносы, она могла бы скоро выйти на пенсию. Я стараюсь не думать, сколько мужчин побывало за последние тридцать лет на этой кухне, и концентрируюсь на ее словах. В том числе и потому, что, пока она говорит, мой мозг уже приступил к поиску решения. – Хозяин фирмы выгнал его ни с того ни с сего, даже не выплатив расчета.

– Как такое возможно?

– Он работал без оформления, ты же знаешь, как у нас это бывает.

Ну конечно, я знаю, вот только никак не могу с этим смириться. Она снова принимается что-то говорить, я подливаю вина в бокал. Я уже ее не слушаю – мне только что пришла в голову одна мысль.

– Может быть, что-то и можно сделать, – прерываю ее я.

Она смотрит на меня со слабой улыбкой, пытаясь понять, шучу я или серьезно.

– Тебе нужно спросить сына, может ли он доказать, что он там работал, есть ли кто-то, кто готов выступить свидетелем. Может быть, удастся составить неплохой иск и подать в суд на этого типа.

– Правда? – В глазах у нее загорается свет.

– Я сказал «может быть»…

– И как это сделать?

– Ну, предоставь это мне. Скажи только, как зовут хозяина фирмы, и постарайся найти хоть какие-то доказательства, что твой сын там работал.

Она протягивает свою руку к моей, но я инстинктивно отстраняюсь прежде, чем почувствовать что-то вроде раскаяния. Однако Россана уже опомнилась и вернулась к себе прежней.

– А ты что, был адвокатом?

Теперь моя очередь рассмеяться.

– Боже упаси, это моя дочь – адвокат, а я – трансформист!

– Трансформист? Это кто?

– Трансформист – это тот, кто умеет прикидываться кем угодно. Типа хамелеона.

Она зависает в растерянности на пару секунд, а потом говорит:

– Все равно, ты помог бы мне решить очень большую проблему. Я весь день ни о чем другом и думать не могу!

– Ну, я не сказал, что дело точно выгорит, но я поговорю о нем с моей дочерью Звевой – черт побери, она по жизни только тем и занимается, что ведет тяжбы с ближним! Вот увидишь, твоего сына снова вернут на работу. Или, по крайней мере, он получит то, что ему причитается.

Ее рука стискивает мне локоть. На этот раз я не могу отстраниться, это было бы уже слишком.

– Но почему ты это для меня делаешь? Почему помогаешь моему сыну? Почему приглашаешь меня на ужин?

Такое количество вопросов заставляет меня нервничать – особенно когда я не знаю на них ответа. Я не знаю, почему мне хочется ей помочь, но я внезапно чувствую, что это будет правильно. Я поднимаюсь без всяких объяснений и направляюсь в спальню в поисках своей одежды. Она показывается в дверях и какое-то время молча наблюдает за мной, а потом выдает:

– Предложение еще в силе?

– Какое? – Я отыскиваю взглядом свои вещи среди разбросанной по комнате одежды.

– Приглашение на ужин.

По правде говоря, сейчас у меня уже нет сильного желания. Может, потому что я только что слопал яичницу из трех яиц, или потому что большинство стариков в этот поздний час мирно храпят в своей постели, но ужинать с Россаной и говорить о Данте и Звеве мне больше не представляется столь уж заманчивой идеей. Только вот теперь уже поздно брать свои слова назад.

– Конечно! – отзываюсь я, с большим трудом наклоняясь, чтобы подобрать с пола носки.

Россана подходит ко мне и обнимает меня сзади. Тяжесть ее огромной груди заставляет меня пошатнуться, и на секунду я опасаюсь, что вот-вот окажусь на полу с переломанными костями, но мне удается выпрямиться, удержавшись на ногах.

Это первый раз, когда она так обнимает меня, но с другой стороны, это и первый раз, когда я ем у нее дома и рассказываю ей о своих детях. Кажется, я теряю контроль над происходящим. Я оборачиваюсь в надежде, что она поймет сама и отодвинется от меня подальше, но она не сдвигается ни на миллиметр. Мы так и остаемся в обнимку, почти соприкасаясь друг с другом лицом, как двое подростков на скамейке у школы. Она смотрит мне в глаза, я – на ее грудь. Если бы я поднял взгляд, то самым естественным было бы поцеловать ее. Только вот такому старперу, как я, негоже целовать женщину. Всему есть предел.

К счастью, Россана – женщина опытная и понимающая и знает, в какой момент нужно разрядить обстановку. Она заметила, что я так и не отрываю взгляд от ее груди, и выдает лучший вопрос за весь этот вечер:

– Что скажешь, может, пойдем еще разок?

Я задумываюсь на мгновение и потом с серьезным видом киваю. По правде говоря, мне кажется, что тот хрен у меня внизу не совсем со мной согласен: неплохо поддерживать спортивную форму, но и перегружать мотор тоже неправильно. Вот только я не готов признаться в этом даже с Россаной. Поэтому я отвечаю:

– Давай, только сначала возьми что-нибудь и накрой это чертово зеркало!